Текст книги "Взрослые дети"

– А это мой киндер, – представил Сергей Пуню.

Постоялец долго извинялся, что не может сразу составить компанию, потому как устал с дороги и хочет в душ. Наконец, после всей феерии вежливых слов он таки прошел в ванную комнату.

– Как тебе комната? Соседи? – вспомнил о «лесе» Сергей.

– Соседей я только слышал, – ответил Саша. – На кухне после них осталась опрокинутая кастрюля с супом. Риелтор сказал, что у соседа ранняя стадия болезни Паркинсона, и он часто что-то роняет.

Сергей понимающе кивнул:

– Белочка Паркинсона.

– Хотя бы аммиаком не воняет, – заметил Саша.

– Сдай тот свинарник колхозникам. У меня здесь одни божьи одуванчики. На весь этаж одна кошка. Будешь жить на правах постоянного клиента и делать рекламу хостелу. Тебе же хорошо? Вот и будешь всем рассказывать, как тут классно. Придумаем легенду тебе… Кем хочешь быть: чехом, поляком?

Не далее как через час, когда шум воды и задорные душевые песенки стихли, легенда была испытана на практике.

– О, ви поляк? – радостно спросил баварец.

– Cracow, – кивнул Сергей на Сашу.

Гость сделал трагическое лицо, ему вспомнился дедушка, прилично «наследивший» в Польше. Он перешел на ломаный английский, но «поляк» его явно не понимал.

– Это плохо, – продолжил баварец, вспомнив о близости славянских языков. – Война – плохо. Освенцим – очен плохо. Прошу просчения.

С этими словами он обнял Сашу, как самого близкого друга.

– Спасибо, дядя-фриц, – громко сказал Пуня, приняв подаренную шоколадку.

– Нихт, я Михаэль, – снова заулыбался баварец. – Мой дед был у вас в плен. Шнапс в Россия – хорошо.

Когда Сергей пригласил всех за стол, Михаэль произнес свое коронное «хорошо» и остался сидеть на прежнем месте. Сергей пытался объясниться по-английски, но гость, мило улыбаясь, попросил:

– Говорим по-русски, я понимать вас хорошо.

Пришлось переносить обед в гостиную.

Гость вел себя мило: понимающе кивал во время беседы и говорил «хорошо».

– Хочу гулять Москва ночь, – заявил он.

– Это не есть хорошо, – пытался объяснить хозяин квартиры и кивал на «поляка».

При помощи международного языка жестов и мимики Саша изобразил сценку из ночной охоты гопников.

– Нет, нет, – закачал головой немец. – Бокс… Нет.

Для наглядности он достал из рюкзака целый набор автограф-карт биатлонистов.

– Я это любить, – радостно сказал он, указав пальцем на одну девушку из немецкой сборной.

– У… – затянул Сергей. – Видать, не зря вас судьба свела.

На смеси русского, английского и международного жестового Сергей попытался объяснить немцу, что «рядом находится такой же фанатик и величайший лыжник среди всех пограничников срочной службы».

– Хорошо, – сказал Михаэль. – Великолепно, – добавил он. Это было новое слово в его лексиконе, которое он теперь решил использовать.

– Оберхоф, – упростил беседу Сашу.

– Йа, йа, – торжественно прозвучало в ответ, и Сашу наградили крепким болельщицким рукопожатием. – Катрин Гросс, – снова указал немец на фото любимой спортсменки.

Саша, улыбаясь, закивал и развернул плакат с изображением Оли, тот самый, что был «украден» из коробки.

– Олга Сичева, хорошо, – баварец похлопал Сашу по плечу. – Хорóша девучка.

От телевизора Сергей давно избавился. Он прекрасно обходился ноутбуком и полагал, что его гости достаточно «продвинутые», и «ящик» им тоже не нужен. Михаэль удобно устроился на диване, скрестив ноги на манер йога. Гость не изменил своим правилам и поблагодарил хозяина за возможность «посидеть на ногах».

– Приятного просмотра, – объявил Сергей перед началом биатлонной трансляции.

Пуня вдохновился заставкой и расхаживал по квартире, паля из своего указательного пальца. После каждого «выстрела» он эффектно дул на «дымящийся ствол», как заправский ковбой.

Саша приуныл. Олю почти не показывали после двух промахов на первом рубеже. «Гросс в гонке тоже не блистала», как отметил комментатор. Проигрыш любимиц укрепил «дружбу народов». К окончанию трансляции Саша с Михаэлем уже сидели в обнимку и мурлыкали импровизированный гимн болельщиков, уверенных в будущих победах своих кумиров. После глотка припасенного немцем глинтвейна Сашу озарило, и он показал свои лыжи. Баварец обрадовался, увидев произведение известной немецкой фирмы.

– Артем Пушкин, Оберхоф, – похвастался Саша.

Немцу понадобилось время, чтобы вспомнить олимпийского чемпиона Пушкина, который после Олимпийских игр почти не напоминал о себе, редко попадая в первую десятку. Разве что российские комментаторы после очередной «умопомрачительной гонки» и места в компании «экзотических спортсменов», выступавших под известным олимпийским девизом «главное не победа, а участие», начинали ломать головы. Все это перетекало в заунывную и бесполезную болтовню на тему «необъяснимого с логической точки зрения отказа Виталия Градова тренировать своего воспитанника и вызванных данным фактом психологических проблем спортсмена».

Сергей был далек от биатлонных перипетий, они убаюкивали его даже лучше морского прибоя.

– Она же ее обгонит сейчас, – сказал он, для приличия взглянув на экран.

– Это кореянка, она круговая, – услышал Сергей загадочные для себя слова.

«А еще программистов почему-то странными называют», – размышлял Сергей, откинувшись на спинку дивана и подложив для удобства руки под голову.

Он больше не делал попыток разобраться в смысле всех этих «побегушек», и даже накал страстей перед финишем на него никак не подействовал.

– Почему бы тебе не показать нашему гостю русское гостеприимство? – спросил Сергей, зевнув, при виде спортсменок, «бегущих непонятно куда и зачем».

– Мне работу надо искать, – заявил Саша и вернулся к «умопомрачительным финишным разборкам норвежки и француженки». Комментатор надрывал голосовые связки, но не по поводу фотофиниша победительниц.

– Мо-ло-дец! – раздался его оглушительный крик. – Красавица! Настоящая леди российского биатлона! Если не получается у опытных матерых мастодонтов… Если, конечно, такое сравнение применимо к прекрасным дамам… Молодежь, молодежь! На месте тренеров я бы крепко задумался о составе нашей эстафетной четверки. Третье место, Кристина Лужина, запомните это имя, дорогие болельщики. Вот финишируют спортсменки из третьего десятка, а Ольга Сычева…

Саша прикусил губу. Тем временем с экрана неслась нескончаемая речь комментатора:

– Ольга только-только показалась на стадионе. Тут еще приличный крюк, проход перед комментаторскими позициями, которые здесь сохранились еще с сороковых годов, ужасно, конечно. Такие вот шведские курятники, продуваемые всеми ветрами Скандинавии насквозь. Когда заговариваешь с организаторами на эту тему, шведские товарищи делают такие удивленные лица, будто так и надо. Я вот могу, даже не стуча в эту тонкую перегородку, общаться с норвежским комментатором, находящимся сейчас в соседней кабине. Сивидату постоянно глючит…

Услышав знакомое слово, Сергей улыбнулся.

– То ли дело Ханты-Мансийск, дамы и господа, – продолжал неуемный комментатор. – Ох, падение… Ольга упала, запуталась в собственных ногах, видимо. Прямо перед финишем на ровном месте. Но все равно тут уже не было никакой речи о кубковых очках. Сорок второе итоговое место, пять промахов. Всему тренерскому штабу женской сборной пора паковать чемоданы и отправляться подальше куда-нибудь. И не надо делать обиженные лица, господа тренеры, и кормить всех обещаниями, что сборная вдруг войдет в нужную форму. Видимо, у одного дядьки из Рупольдинга появилась волшебная палочка. Такие вот волшебники в кавычках с нашей командой работают. Но, но я повторюсь. То, что сделала Кристина, – это настоящее чудо, прорвало, что называется. Так что надежды остаются. За комментаторским пультом для вас работал Алексей Говоров, всего доброго, друзья, до встречи… О да… – вновь послышались торжественные нотки. – Кристина Лужина, наша бронзовая призерка заглянула к нам перед церемонией награждения… Пару слов для наших зрителей, прошу…

За кадром раздался смущенный девичий голос. Кристина передала традиционные приветы болельщикам.

– Я просто бежала в своем темпе, для меня было главное точно отстрелять…

– Что вы и продемонстрировали, – перебил Говоров.

Девушка еще больше застеснялась после слов:

– Вот такая скромная девушка Кристина.

Она потупила глаза в пол «шведского курятника», на щеках выступил румянец. Но зрители этого румянца увидеть не могли, за исключением тех редких болельщиков, что смотрят пресс-конференции призеров на английском языке. Михаэль был одним из них.

– Она хорóша, – говорил немец про Кристину.

На ней были большие наушники для синхронного перевода. В отличие от своих более именитых зарубежных коллег она не столь хорошо владела английским, а когда волновалась, не могла разобрать даже: «What’s your name?»

Речи были предсказуемы. Раскрасневшаяся Кристина сбивчивым голосом, используя обороты речи, вгонявшие переводчика в ступор, рассказала про свою удачную стрельбу и скромно, как принято на подобных мероприятиях, добавила, что ни о каких призовых местах и не помышляла, «лишь бы подобраться ближе к десятке лучших».

– Хорошо, – ответил Саша на предложение Сергея устроить гостю лыжную прогулку.

– Да, да, великолепна девучка, – отреагировал Михаэль с фирменной белозубой улыбкой.

Лыжная прогулка на следующий день едва не сорвалась. Ночью чуткий сон гостя то и дело нарушали странные шорохи и топот.

– Пунья, это ти? – тихо спрашивал Михаэль.

Ответом ему служили те же самые шорохи. В комнате, отведенной под хостел, явно находилось нечто. Постоялец невольно вспомнил сказки про гоблинов и то, как в детстве прятал ноги под одеяло, чтобы один из этих монстров, обитавших под кроватью, его не схватил. К тридцати годам смелости у него заметно прибавилось, но он расплатился за свою решимость встать с постели в темной комнате. Ноги Михаэль долго отмывал после «зелененьких штучек». Потом еще долго он мучился догадками, что за существо их оставляет. В семь часов утра героическими усилиями немец заставил себя подняться, даже пошлепал себя по щекам, чтобы прогнать недавно пришедший сон. Он привык вставать в одно и то же время и нарушать устоявшийся с детства режим из-за вынужденных ночных бдений не собирался.

– Я хорошо, великолепно, – убеждал он новых друзей. – Прогулка тоже есть хорошо.

Зимний воздух Михаэля взбодрил, и на его лице снова заиграла привычная улыбка.

В лыжном прокате теперь трудился первый тренер Саши, но смена в тот день была не его, и обошлось без сентиментальных сцен. Выдававший лыжи седовласый дядька, тоже бывший спортсмен, смерил Михаэля прищуренным глазом и почесал затылок. Осмотрев залежи ретроинвентаря, он презентовал Михаэлю лыжи, палки и ботинки – все родом из эпохи натуральной колбасы. Дабы убедиться в верности выбора дядька приставил палку к ноге немца.

– Длина нормальная, – заключил он.

Германский паспорт не внушил ему доверия, и все лыжное барахло было записано на Сашу.

«И что? На этом еще и кататься можно?» – читалось на лице туриста. Сразу было видно, что в большой северной стране он впервые. Лыжные крепления «старой закалки» тронули его чуть не до слез.

– Не знать я, есть это хорошо? – с тревогой спрашивал он Сашу, когда тот, памятуя о правилах русского гостеприимства, отдал иностранцу свою пару лыж.

– Хорошо, – убедил его Саша.

Старые крепления были для него делом привычным, он еще и на валенки лыжи умел крепить. Неприятно удивило его другое. Юношеский максимализм не хотел с ним расставаться: Саша огорчался, что его «быстро вырубило», и он «тащился по трассе, как дохлая кляча».

– Раньше двадцатку проходил на одном дыхании, – делился он потом с Сергеем. – Марафоны бегал, а тут… Вырубило после пятерки, мышцы закислились… Даже грохнулся раз… со спуска.

– Ну и чего? Твоя вообще на ровном месте развалилась, – вспомнил Сергей недавнюю трансляцию.

– Тот момент не попал в кадр, может, ее толкнули или на лыжи наступили, – оправдывал Олю Саша. – Меня однажды так пихнули, что я упал и еще мизинец сломал.

Ну, а Михаэль повеселился от души. Крутой спуск, на котором не удержался Саша, он вообще преодолел на животе. Удивительно, что после всех его маневров Сашины лыжи остались целы. Немецкая фирма постаралась на совесть.

– Так хорошо! – восклицал Михаэль, когда Саша вытаскивал его из очередного сугроба.

Один раз лыжи понесли туриста прямиком на ель. Саша был далеко впереди, когда заметил пропажу своего спутника. До могучего ствола оставалась совсем немного, но потеря равновесия в этот раз спасла немецкого гражданина от российской реанимации.

– Сашá, очен хорошо… ви должни и много бежать, чтоби стать как великолепни спорсмен, – сказал немец, когда его нашли под елью.

Он имел в виду: «Саша, у вас прекрасный лыжный ход. При регулярных тренировках вы могли бы составить конкуренцию лучшим спортсменам»

– Понимаю, – ответил Саша разочарованно.

Ему слышалось так: «Вам бы нужно было из кожи вон вылезти, чтобы стать хорошим спортсменом, но все равно старайтесь».

Глава 3
С наступающим!

Снова Саша лежал как бревно. Мышцы ныли. Но на сей раз Пуне не удалось его ничем напоить.

– А папа всегда его пьет, когда говорит, что скоро развалится.

Мальчик удивленно пожал плечами и выпил холодный кофе сам.

Ни Груздеву, ни многим другим людям при покупке «ценного и питательнейшего коровьего молока» не пришло бы в голову, что одна лишь его доставка со склада в торговый зал может отнять столько сил. За загадочным словом «мерчендайзер», записанным в Сашиной трудовой, скрывался грузчик с дополнительными обязанностями разнорабочего.

Напомнив о себе звонком, полковник спросил:

– Не забыл еще, Сан Саныч, о нашем уговоре?

– Извините, – отвечал Саша, с трудом сохраняя вертикальное положение. – У меня смена двадцать пятого, двадцать шестого, а потом тридцатого и…

Сама интонация показалась полковнику подозрительной.

– Что там у тебя? Я сейчас же приеду.

– Со мной все хорошо, – уставшим голосом убеждал его Саша. – Я просто возил ящики с продуктами… Работа у меня такая.

– Ладно, пока.

Полковник повесил трубку, но это был лишь обманный маневр. Через двадцать одну минуту и пятнадцать секунд Груздев стоял у квартиры Сергея, настроенный на серьезный разговор. Для большего эффекта он надел парадный китель с орденами, офицерскую шинель и про фуражку не забыл, иными словами – явился при полном параде. Ему открыл Пуня.

– О, значит, это ты тот мальчик, – заулыбался полковник. – А где твой папа?

– На работе, – отрапортовал Пуня.

– А где он работает? – мягким голосом спросил Груздев.

– Папа говорит, что он работает с придурками, у которых мозгов совсем нету.

– Вот оно как…

Это вполне вписывалось в представление полковника о продуктовых складах и сфере торговли в целом, ведь там работал его сын-«тюфяк».

Груздев показал мальчику красные корочки и даже дал их подержать.

– Меня зовут Павел Николаевич, я офицер. Знаешь, кто такие офицеры? Вот твой папа сержант, а дальше следует младший лейтенант, это уже офицер, а я полковник. Полковники главнее лейтенантов, капитанов, майоров и даже подполковников. Главнее нас только генералы и верховный главнокомандующий.

– Папа не говорил, что он этот ваш серзант.

– Ну, значит, не успел, – продолжал Груздев. – Когда он вернется? Давай подождем его вместе.

– Давай, со мной еще дядя Саша, он уже развалился совсем. А еще дядя немец, папа просил не называть его Фриц, а вот в кино у всех немцев было такое имя. Может, этот дядя не настоящий, как Дед Мороз? Я видел, как папа прячет коробку, – продолжил Пуня, впустив полковника внутрь. – Я уже умею читать, и там было написано «От Деда Мороза». Я уже брал оттуда конфетки, вы только папе не говорите.

– Не скажу. Слово офицера, – пообещал Груздев. – А мама твоя уже приехала?

Пуня с невообразимой скоростью замотал головой:

– Мама уехала к дяде Верблюду, он плюется, как Яшка, на котором меня в парке катали, но его зовут Омар.

– Однако, – покачал головой полковник.

Личная жизнь Сан Саныча уже вызывала у него множество вопросов и неприятных предчувствий.

– Пливет, – сказал Михаэль, искрясь от позитива.

Он намеревался встретить Рождество дома и теперь ждал такси в аэропорт. Предвкушение праздника и полная сумка русских сувениров для родственников и друзей сделали из него просто олицетворение счастья.

– Ну, здравствуй, – подозрительно посмотрел на туриста Груздев, но руку таки подал.

SMS возвестило о прибытии такси.

– Рад видеть вас есче, – улыбнулся он полковнику. – Сейчас ехать домой. До свидани.

Потрепав Пуню по голове, Михаэль скрылся за дверью.

Еж доказал полковнику, что пришел он все-таки по адресу. От команды «подъем» Саша соскочил с постели, будто его снова стеганули атаманской нагайкой.

«Какой же он все-таки худой», – подумал Груздев.

– Извините, я не думал, что вы так скоро… – оправдывался Саша, натягивая штаны.

Груздев с важным видом уселся на стоявший рядом стул, для пущей серьезности закинув ногу на ногу.

– Грузчик, значит, – покачал головой полковник. – Вот так ценные кадры и теряем. Ну, вот что, дядя Саша, думаю, ты сам все понимаешь прекрасно, что тебе нужно, а что нет.

Поняв, что его слова возражения не вызывают, Груздев выдал безальтернативно:

– Заканчивай-ка с этим. Уверен, Новый год даст тебе много больше.

Он почувствовал, что готов соскользнуть к «сентиментальной ерунде», и замолчал.

– Все остается в силе, – добавил полковник, уже собираясь уходить.

Но здесь на ум ему пришел еще один обходной маневр.

– И ты приезжай ко мне на дачу, – ласково сказал он Пуне. – Тебе понравится. Любишь зверюшек? Вот и славно, белки у нас совсем ручные, а еще есть добрые лохматые собаки.

– Ура! – запрыгал от радости Пуня.

Этот клич Груздеву особенно понравился.

«Уж ребенку он точно не откажет, – сказал Груздев про себя. – Какой же ты, Пашка, пройдоха».

Груздев повеселел, вспомнив услышанные в юности военные марши. Теперь они все разом зазвучали в его голове. Выйдя из подъезда, полковник вслух скомандовал себе «шагом марш» и бодро зашагал по тротуару, как на параде Победы 1965 года. Влюбленная парочка, спешившая укрыться в тепле дома, вдруг остановилась, и парень стал снимать тянущего носки Груздева на смартфон. Полковник думал о празднике и славных делах, которые ждут Сан Саныча, и которым именно он, Пашка-пройдоха, положит начало. В таком настроении даже марш по двору не казался ему совсем уж непозволительной ерундой…

Полковник Огородник, уполномоченный Груздевым для доставки Саши, за годы службы привык вставать рано. Даже когда такая необходимость отпала, он остался верен прежнему расписанию «отбоя» и «подъема». Его друг Груздев разделял мнение, что бывших военных не бывает, и ценил такую дисциплину. Поэтому Вадима Огородника можно было назвать его лучшим другом. Товарищ направил его к Сан Санычу с уверенностью, что тот при необходимости разберется с любой проблемой. Груздева ждали другие важные дела, например, включить свое коронное занудство, чтоб «ерунда» с приготовлением пирогов исполнялась женой быстрее.

Огородник приехал за час до назначенного времени и терпеливо ждал, покуривая папиросы, совсем не изменившиеся с дней его далекой юности. Даже название у папирос оставалось прежним, таким родным, привычным. В вихре не столь давних перемен папиросы служили для Огородника символом стабильности, ни больше ни меньше. Но теперь он замечал, что находить их среди пачек сигарет с «импортными» названиями стало сложнее. Этот факт давал ему лишний повод поворчать.

– Ты же знаешь, не курю я это, – говорил он утомленной ворчанием дочери, когда та предлагала «неудачный заменитель».

«Транжирить время» полковник Огородник никогда себе не позволял, поэтому для «пользы дела» слушал радио, узнавая последние новости, чтобы потом завести умную, как ему казалось, беседу о политике. Рождественское послание Папы Римского его мало интересовало, и полковник взглянул на часы. Пунктуальность была для него важнейшим принципом. Наедине с собой он поворчал:

– Так совсем не годится.

Его наручные часы, купленные во Львове, когда тот еще не звался бандеровским, показывали шесть минут одиннадцатого. На них-то и зиждилась его пунктуальность. Полковник доверял им настолько, что никогда не сверял. Ему и в голову не приходило, что старый, испытанный временем механизм может ошибаться. Ну, а пунктуальность сама по себе была еще и мерилом многих вещей, как то ответственность и уважение к старшим. Таким образом старые часы навели Огородника на неутешительные выводы о «расхлябанности современной молодежи».

Новость о завышенной концентрации химикатов в молдавском винограде и вводе запрета на его поставку на какое-то время отвлекла внимание полковника от циферблата.

– Вот паразиты, – выругался он. – Травят людей. Подлецы, как отделились, так сразу опаскудились все. Хоть по мелочи, но напакостят…

В таком хмуром настроении он встретил Сашу с Пуней.

– Сам вперед, пацана назад! – скомандовал он согласно многолетней привычке.

Он снова взглянул на часы, так, чтобы Саша тоже мог видеть – уже десять минут одиннадцатого, и хмыкнул.

– Опаздываем, – произнес Огородник назидательно.

Саша извинился за мифическое опоздание и предоставил Огороднику возможность проявить столь редкое для него великодушие.

Полковник был уверен, что от сержанта, тем более срочника, да еще и демобилизованного, он ровным счетом ничего интересного не узнает. Для приличия он поинтересовался местом службы и убедился, что был прав. Ведь ему было известно о существовании реки Уссури и о том, что по ней проходит государственная граница, он даже знал, что в тех местах есть большое озеро, где растут лотосы. «А этот сержант сказал, что того озера не видел. И как он там вообще служил?»

Желание поучать у него отпало после сообщения о некачественном винограде. Хотя это желание скоро к нему вернулось снова. Но сначала полковник вспомнил, что забыл для приличия узнать полное имя пассажира.

– А меня зовут Вадим Степанович Огородник, – представился затем полковник. – Не Огородников… Запомнил?

К произношению и написанию своей фамилии он относился щепетильно, из-за чего крепко поссорился с женой на десятой годовщине их свадьбы. При входе Огородник допытывался у всех гостей, а только родственников жены набралось тридцать человек, правильно ли они расслышали его фамилию?

– Ты еще косоворотку нацепи, – не выдержала жена, – как тот сказочник-националист[1]1
  Речь о ведущем детской передачи на украинском языке «Казка з дідом Панасом», выходившей в 1960–80-х гг.


[Закрыть]. И как его до сих пор не выгнали?

Такой поворот ошеломил Огородника. Он так и застыл в дверях с протянутой для приветствия рукой. Про того сказочника с украинского телевидения ему слышать не приходилось, но важным было другое: мало того, что обвинение беспочвенное, так еще и опасное. Так можно было и из армии вылететь. Он задавался вопросом, как мог прожить с этой женщиной целых десять лет и не понять, что она о нем в действительности думает?

Для приличия разводиться они не стали. Жена была не против, но Огородник опасался слухов. Так они и жили: при гостях сидели в обнимку, а спали и смотрели телевизор по отдельности. Их дочь мечтала о братике, да и сам полковник хотел наследника, но вместо братика появился второй телевизор, чтоб можно было смотреть одновременно, но не сидя рядом.

– Нарушителей часто задерживали? – спросил Огородник уже не просто для приличия.

– Да, довольно часто. Особенно зимой, когда лед вставал.

Огородник уже держал в голове легенду о красноармейце, который в одиночку целую неделю в безводном ущелье сдерживал отряд басмачей. Ее он узнал от политрука, служившего в Средней Азии и применявшего ее для патриотического воспитания солдат. Никто и не догадывался, что он сам историю эту со скуки и придумал.

– Вооруженные нарушители, сотня, а может, и больше, идут на тебя. Что бы ты сделал?

– Сообщил бы на заставу… Попросил бы подкрепления.

– Связи с заставой нет. Рация сломана, а может, она осталась в болоте, куда ты до этого угодил, – развивал идею полковник. – Что тогда?

– Занял бы удобную позицию, сделал бы предупредительный выстрел, если бы они не остановились…

– Они не остановились и продолжают наступать, ведя прицельный огонь по твоему укрытию.

– Тогда остается стрелять на поражение, – нашелся Саша.

– Ты израсходовал все патроны. Даже гранаты, чтобы подорваться вместе с ними, нет. Тогда что?

– Удар лазерного кулака, – вступил в беседу Пуня.

– Это бывает только в сказках. Запомни, мальчик, в жизни совсем по-другому, – просветил ребенка Огородник.

– Если представить, то… Возможно, рукопашная…

– Представлять легко. А решился бы сам на такое? Может, лучше сдаться в плен и сохранить жизнь?

Последний вопрос был с подвохом.

– Надеюсь, выбирать из этих вариантов не придется, – ответил Саша.

– Значит, поднимешь руки, выйдешь к неприятелю с белым флагом, – сделал вывод полковник. – Какое же это геройство? Ты видел когда-нибудь, чтобы имена пленных были написаны золотыми буквами на монументах, начертаны на мемориалах? А ведь это и нужно потомкам. Так они будут видеть пример для подражания.

Службу свою Огородник провел на границе с социалистической Польшей и тоже социалистической, пусть и подчас упрямой, как он говорил, Чехословакией. Однажды он даже задержал заплутавшего пастуха-русина, отразив это как «преднамеренное нарушение границы с целью шпионажа». Но раз уж не пришлось повоевать самому, он считал долгом подготовить к героическим сражениям молодых.

«“Веселый” же будет праздник», – подумал Саша.

Вошедший в раж Огородник тем временем принялся наставлять других. Первым встречным стал водитель машины, посыпавшей дорогу реагентом. Полковник увлекся воображаемыми баталиями, что едва не въехал грузовику в зад.

Огороднику удавалось ловко останавливать фуры, как это показывали в кинофильмах с милицейскими погонями, и виртуозно отчитывать дальнобойщиков. Впрочем, он справедливо уличал их в нарушении правил дорожного движения. «Нахалам», не желавшим его слушать, Огородник по примеру лучшего друга совал под нос красные корочки, что, как правило, имело эффект. Особенно несговорчивым он как бы между прочим давал возможность увидеть кобуру, в которой был настоящий наградной пистолет. С этим аргументом желающих спорить не находилось.

Огородник был уверен, что они опаздывают, поэтому выразился кратко:

– Не видишь, что ли? Еще бы на голову мне заехал со своей химией, – разошелся он.

Эти слова слышали только пассажиры полковничьей «Волги». Было холодно, и окно Огородник открывать не стал, рассчитывая, что водитель грузовика и по его лицу все поймет. Очевидно, реакция шофера его не удовлетворила. Потому через несколько километров Огородник использовал новую возможность.

– Посигналь мне еще, – грозно сказал полковник, наблюдая в зеркало за внедорожником.

Тот водитель явно спешил, но на его несчастье впереди оказалась белая «Волга».

– Очки протри, – продолжал вещать Огородник. – Ясно же было – сорок километров.

Знак ограничения скорости им действительно встречался наравне с запрещающим обгон.

– Совсем ослеп, что ли? И кто им права выдает? – возмущался водитель «Волги».

Он умело лавировал, пресекая попытки обогнать его по второй полосе. На его спидометре показывало ровно 40 км/ч, ни больше ни меньше. Он чувствовал себя правым и за правоту собирался стоять. Пожарную машину с включенной сиреной Огородник был вынужден пропустить. Так вышло, что и внедорожник проскочил вместе с ней. Его торжествующий водитель не поленился открыть окно при минус пятнадцати с ветром и показать полковнику оскорбительный жест. Но этим он не ограничился и запустил в «Волгу» упаковкой из-под гамбургера.

– Еще за рулем жрать успевают, – ворчал Огородник. – Подавиться не могут этими булками.

– Я кушать хочу, – закапризничал Пуня.

– Терпи, – велел ему полковник.

Сумка с едой и одеждой была в багажнике, и Саша попросил остановиться.

– Не девчонка, пусть терпит, – обратился к наставлениям полковник. – Распустишь его, сам не рад будешь. На шею сядет. Так и будешь всю жизнь ходить за ним.

– Это сын моего друга. А теперь остановите, пожалуйста…

– Где я тебе остановлю? На трассе нельзя, а на обочине снега выше крыши, – стоял на своем Огородник. – Скажи ему лучше, чтоб пристегнулся. Штрафа мне еще не хватало.

Они проехали еще пару километров. На просьбы Пуни водитель по-прежнему не реагировал.

– Откройте окно, – попросил Саша. – Меня укачало. Отвык от машин, видимо. Когда ехал с вокзала, все такси перепачкал.

С этими словами он наклонился в сторону Огородника. Полковнику пришлось срочно искать место для остановки, но так, чтобы и правил не нарушить.

– Зимний воздух ободряет, – произнес Саша, сделав пару глубоких вдохов. – Спасибо. Мне намного лучше. Раз уж мы остановились, откройте, пожалуйста, багажник.

– Еще чего! Пусть голодный сидит до дачи. А то еще напачкает, – полковник сделал ударение на последнем слове.

«Выдумщик нашелся, – ворчал он в душе. – Укачало… Попробовал бы сказать такое в полуторке у линии фронта под вражеским огнем… В штаны бы скорее наделал…»

В силу известных обстоятельств прокатиться в этой полуторке Огороднику не пришлось, но на свой счет он был уверен. В военных фильмах такие обстрелы с громкими взрывами показывали много раз, но ни разу полковник не испытал ничего, похожего на трусость, напротив, он воодушевленно кричал перед телевизором:

– Врут фашисты, не пройдут! – И с той же уверенностью добавлял: – В Берлине будем!

Проезжая через деревню по дороге, которая вела к коллективным садам, Огородник успел еще поучить местного парня. Его возмутила мирно стоявшая у дороги корова. Парень сидел на завалинке ближайшего дома при тех же минус пятнадцати, но уже без ветра, и играл «в танчики» на мобильном.

– Распустили коров, – проорал полковник в открытое окно. – А если бы она ринулась под машину? Непонятно же, что у нее в голове. Следить надо за скотиной.

Парень уже начал провожать старый год и не сразу понял, что «поучение» адресовано ему.

– Корову отгони! – скомандовал Огородник.

Любитель танчиков оказался сговорчивым, уж неизвестно, помнил ли он прежнюю встречу со сварливым полковником, бывшим у Груздева завсегдатаем, или же просто настроение у него было хорошее. Последнее замечалось по победным воплям после уничтожения виртуального танка. Корова была чужая, и парень не скупился на крепкие выражения, отправляя ее очень далеко.

– Ну, что, скотина рогатая, поняла? – спросил он после своей тирады.

Понять, что у коровы на уме, действительно сложно, но факт был налицо: после всего сказанного она медленно отошла от дороги и побрела к своему дому, пару раз оглянувшись, словно с укором.

– С наступающим вас! – прокричал парень вслед белой «Волге», весело размахивая руками и присвистывая.

Огородник считал, что им с товарищами на заслуженном отдыхе позволено растягивать праздничные торжества, но напиваться заранее да еще в молодом возрасте… Такого он понять не мог.