Текст книги "Убийство у Тилз-Понд. Реальная история, легшая в основу «Твин Пикс»"

Глава 12
Дознание

Джарвис О’Брайен ощетинился при слове «неудача». Он не привык к неудачам и принимал их со скрипом, через не хочу. Но факт оставался фактом: расследование убийства Хейзел было изнурительным, изматывающим и на тот день безуспешным. В пятницу, 17 июля, когда завершилась первая неделя расследования, газета «Вашингтон таймс» описала его как «впавшего в уныние и отчаявшегося из-за полного отсутствия вещественных доказательств», необходимых для ареста. Появились сообщения о том, что он попросит коронера Морриса Строупа провести дознание на следующий день. О’Брайен этого не сделал. Он хотел больше времени, надеясь собрать достаточно доказательств, чтобы построить убедительное обвинение против подозреваемого – или, по крайней мере, определить жизнеспособного подозреваемого.

Десять дней спустя, в понедельник, 27 июля, О’Брайен наконец заставил Строупа назначить дознание. Даже после всех задержек окружной прокурор не был оптимистичен в отношении результатов, возможно понимая, что дознание не станет грандиозным завершением расследования. Он хотел по крайней мере показать, что следствие велось прилежно и основательно. Дознание планировалось провести в течение двух дней и разделить его между Аверилл-Парком и Троем для удобства свидетелей. Это было вполне уместно, поскольку сама Хейзел была продуктом двух совершенно разных миров: сельской местности, где она родилась и выросла, и города, где достигла совершеннолетия.

На протяжении всего расследования между этими двумя группами существовала напряженность: городские следователи и журналисты выступали с клеветническими заявлениями, бросающими тень на репутацию фермеров, лесорубов и угольщиков, живших у горы Табортон, ставя под сомнение их интеллект и характер. Жители Табортона сомкнули ряды против этих незваных гостей, убежденные, что чужаки пытаются повесить убийство на одного из них.

Незадолго до дознания, в пятницу 24 июля, газеты кричали, что избиратели округа Ренсселер требуют ареста, и напоминали читателям, что О’Брайен был кандидатом на переизбрание осенью, намекая, что его неспособность раскрыть тайну убийства могла быть обусловлена политическими мотивами. Окружной прокурор собрался со своими детективами в здании суда, чтобы еще раз взглянуть на двух своих самых сомнительных подозреваемых, Фрэнка Смита и Уильяма Тейлора.

Он по-прежнему не собирался арестовывать ни того ни другого, но их странное поведение в ночь убийства и кажущееся нежелание рассказывать все, что они знали, в последующие дни, не давали ему покоя. Он не мог отделаться от мысли, как и на протяжении всего расследования, что достаточно одного строгого допроса, чтобы сломать кого-то одного или обоих. Несмотря на неоднократные неудачные попытки сделать это.

Особенно О’Брайена раздражал Уильям Тейлор, который с самого начала расследования утверждал, что не видел Хейзел с момента ее визита на его ферму прошлой зимой.

И все же табортонский фермер Уильям Хоффей, когда его спросили о двух таинственных мужчинах и экипаже, которых он видел у пруда в ночь на 7 июля, вспомнил, что видел Тейлора в компании молодой женщины, чья внешность соответствовала внешности Хейзел Дрю, в Аверилл-Парке всего пять недель назад. Или это было просто еще одно явление так называемого двойника Хейзел?

Вторым раздражающим моментом был рассказ Джона Абеля, который утверждал, что в апреле отвез Хейзел и ее друга на ферму Тейлора. Два человека – Джордж Хогбум, агент станции Аверилл-Парк, и Фрэнк Смит – поддержали его, хотя Смит показал себя заведомо ненадежным.

О’Брайен отодвинул стул от стола и встал.

– Нам нужно еще раз попытаться их расколоть, – проинструктировал он своих людей.

– Обоих? – уточнил детектив Дункан Кей.

– Да, обоих. Давайте выясним все раз и навсегда.

В ту субботу, 25 июля, Кей отправился на гору Табортон, но ни Смита, ни Тейлора дома не было. Он разыскал их на следующий день и опросил по отдельности – каждый сеанс был долгим и мучительным, но безрезультатным. После этого репортеры набросились на О’Брайена с вопросами, и окружной прокурор признал, что, по его мнению, Смит и Тейлор не причастны к убийству.

Но как же быть тогда с противоречащими друг другу заявлениями Абеля и Тейлора? Оба мужчины твердо стояли на своем.

В защиту Тейлора невестка Хейзел, Ева Лапп Дрю, которая в то время жила на ферме Тейлора, сказала журналистам следующее:

– Джон Абель ошибается, когда говорит, что отвозил Хейзел и еще одну девушку в дом дяди Тейлора. Почему я знаю, что он ошибается? Потому что в то время я была в доме дяди Тейлора. Я все это очень хорошо помню. Я помню, что Джон Абель подъехал к дому дяди в своем экипаже. В нем сидели две девушки, а также мой муж, Джо Дрю, и Филип, молодой человек из Троя. Одна из девушек была в очках. Это мисс Стелла Карнер из Троя. Всего их было пять человек: Стелла и Кейт Карнер, сестры из Троя, которые должны были провести со мной весь день, мой муж и Филип, а также возница, мистер Абель, – вот и пять человек. Стелла Карнер носит очки, и мистер Абель, возможно, предположил, что это была Хейзел.

Чудесным образом Ева вызвала Стеллу Карнер из соседней комнаты, чтобы подтвердить ее рассказ.

– Стелла Карнер сейчас здесь, в доме, – сказала Ева. – Я позову ее.

– В марте я приезжала к дяде Тейлору со своей сестрой Кейт Карнер, – поведала Стелла. – Моего молодого человека Филиппа тоже ждали там в тот день. Кейт, моя сестра и я прибыли в Аверилл-Парк около двух часов дня в воскресенье, как раз перед Днем святого Патрика. На станции мы договорились с мистером Абелем, что он отвезет нас туда. Мы согласились заплатить ему один доллар. Он отвез нас к Тейлорам. В отеле Крейпа мы встретили Джо Дрю и Филипа, моего друга. Филип и Джо тоже сели в экипаж у Крейпа, и мы все поехали к Тейлору.

Отмахнуться от показаний Евы было невозможно, учитывая, что вскоре после этого она и ее муж покинули ферму из-за ссоры со своим вспыльчивым дядей. Казалось маловероятным, что они согласились бы оказать ему какую-либо услугу, тем более – солгав представителю власти. Но было в этой семье что-то – недоверие ко всякому вмешательству извне, подозрительность и замкнутость, – что вызывало раздражение.

Присутствовали также расхождения в деталях двух отчетов относительно времени посещения и стоимости проезда, но следователи объяснили эти разночтения тем, что с тех пор прошло немало времени.

Имело ли вообще значение, отвез ли Абель Хейзел весной на ферму Тейлоров? Зачем кому-то лгать об этом? Это казалось не более чем очередным отвлекающим маневром. К этому моменту О’Брайен все равно был на грани полного исключения Тейлора из числа подозреваемых, отвергнув его как молчаливого, свирепого человека, не интересующегося ничем, кроме своей фермы, даже тем, что практически на его заднем дворе обнаружено тело его собственной племянницы.

Один вычеркнут, другой остался.

* * *

– Присаживайся, Фрэнк. Как поживаешь?

О’Брайен сидел за столом в своем кабинете, уставившись на неуклюжего деревенского парня, который причинил ему столько неприятностей за последние две недели. Но мог ли этот тупоголовый юнец – слишком юный даже для того, чтобы отрастить настоящие усы, – совершить убийство?

О’Брайен вернул его к событиям вечера 7 июля и последующих дней, и парнишка дал полный отчет о своих передвижениях. Теперь О’Брайену казалось, что повторный допрос, которому Смита подвергли детективы, наконец-то свел его версию событий в более или менее последовательное повествование, которое не оставляло каких-либо шансов доказать его причастность к убийству.

Отвечая на вопрос о предпринятом им самим «расследовании», когда Фрэнк расспрашивал местных жителей насчет того, куда могла пойти Хейзел после встречи с ним на Табортон-роуд, мальчишка сообщил новую информацию: младший брат Хейзел, Вилли М. Дрю, жил в табортонской семье по имени Совальски примерно во время убийства.

О’Брайен и Кей, который тоже был в комнате, обменялись еще одним усталым взглядом: не слишком ли поздно для таких откровений?

Когда О’Брайен перешел к рассказу Джона Абеля о том, как тот отвез Хейзел на ферму Тейлора, Смит снова встал на сторону ливрейщика, уверенно заявив, что видел Хейзел в экипаже Абеля в апреле по дороге к Тейлору.

– Тебе известно, что Уилл Тейлор полностью отрицает историю мистера Абеля? Говорит, Хейзел не была у него с зимы.

– Может, он так и сказал, но это не значит, что так оно и было.

– Ты хочешь сказать, что мистер Тейлор солгал нам? Зачем бы ему это делать, Фрэнк? – не отступал О’Брайен.

– Может, он боится.

– Боится? Чего? – спросил Кей.

– Того, как вы, парни, разгуливаете по горе, будто хозяева. Может, он боится, что, если скажет что-то не то, вы упрячете его за решетку.

Мальчишка не поддавался, тут ему нужно было отдать должное.

О’Брайен чувствовал, что выжал из Тейлора и Смита почти всю информацию, какую только мог. Оставались еще кое-какие слухи, которые требовали проверки. Если Вилли Дрю действительно жил у Совальских, может быть, Хейзел собиралась туда в гости? А как насчет «Конкорда», который видели Хоффеи?

В любом случае расследование топталось на месте, и отработка других версий либо превращалась в отвлекающий маневр, либо вела в тупик. Окружной прокурор знал, что оттягивал достаточно долго.

Пришло время провести дознание. Может быть, там повезет.

* * *

И вот в 13:10 в понедельник, 27 июля, в еще один душный летний день, толпа из почти тридцати вызванных в суд свидетелей и десятков болезненно любопытных зрителей, столпилась в павильоне в задней части дома отдыха, известного как Уоргер, и дознание официально началось. Обычно здесь устраивались танцы, свадьбы и, время от времени, политические митинги. «Отдыхающие в Аверилл-Парке пансионеры танцевали здесь до рассвета и не хотели, чтобы он приходил. Сегодня сама смерть бросила тень на здание», – сообщала «Трой рекорд».

Какая поразительная сцена: летние туристы, в основном женщины, модно одетые, в шляпах «веселая вдова», общаются с угольщиками и фермерами Табортона, «неотесанными горцами», как их называли газеты. Еще одна иллюстрация классовых различий, лежащих в основе повседневной жизненной борьбы Хейзел Дрю. В зале суда на всеобщее обозрение в качестве экспонатов были выставлены одежда и украшения, бывшие на жертве в ночь убийства.

Присяжных не было, поскольку коронер Строуп выступал в качестве ведущего судьи с правом на арест в округе Ренсселер. Дознание вел О’Брайен. Первыми во время предварительных слушаний появились три врача, производившие вскрытие, – Элиас Бойс, Элмер Рейхард и Гарри Фейрвезер. Их записи были включены в официальные показания.

После окончания предварительных слушаний первые свидетели были приведены к присяге и вызваны для дачи показаний.

Большая часть ранних свидетельств местных жителей, присутствовавших у пруда 11 июля, когда было обнаружено тело Хейзел, – Лоуренса Грубера, Джорджа Уайта, Гилберта Миллера, Джорджа Альбертса, Эбенезера Мартина и других – представляли собой пересказ информации, которой делились и которую передавали бесчисленное количество раз с тех пор, как тело Хейзел вытащили из пруда. Только когда Строуп наконец вызвал на трибуну Фрэнка Смита, зал загудел от предвкушения.

Молодой работник был поразительно эксцентричен в ходе расследования. Сможет ли окружной прокурор, человек, которым во всем округе восхищаются за инквизиторскую ловкость, наконец сломить его?

Смит, казалось, наслаждался представившейся возможностью. Парень прибыл рано, весь принаряженный, без пальто, в мягкой шляпе и элегантной рубашке, попыхивая большой черной сигарой, – абсурдно неуместный образ семнадцатилетнего рабочего с клочком усов, изо всех сил пытающегося заявить о себе. Он был в разговорчивом настроении и более девяноста минут сражался с О’Брайеном, уверенно и убежденно парируя намеки окружного прокурора. Неоднократные допросы, которым его подвергали детективы, казалось, отточили в нем способность отвечать на вопросы, которые он уже слышал много раз.

Смит подробно описал каждую деталь вечера 7 июля: как остановил Руди Гандрума, как встретил Хейзел на Табортон-роуд, как зашел выпить в отеле Харриса, как столкнулся с Ричмондами на конечной станции Аверилл-Парк, как поспорил, что сможет добежать до аптеки Айзека Райта и обратно, как покинул деревню около полуночи и вернулся домой пешком по тому же маршруту, никого не встретив. Далее он вспомнил, что произошло 11 июля на пруду Тилз-Понд и как он помогал вытаскивать из воды тело Хейзел. О’Брайен заходил и так и этак, но сбить его с толку не смог.

– Как вы могли не узнать тело Хейзел, когда помогали вытаскивать его из пруда, хотя видели ее в той же одежде и в том же районе всего четырьмя днями ранее?

– В то время я не был достаточно уверен в связи этих двух событий, чтобы сказать что-то наверняка.

– Но разве вы не сказали своим родителям буквально на следующий день, что тело, скорее всего, принадлежало Хейзел, еще до того, как оно было публично опознано?

– Да, сказал, но уверен не был.

О’Брайен попробовал другой подход:

– Что вы делали, бродя по Табортону в дни после 7 июля, спрашивая Либби Совальски и других, приходила ли Хейзел Дрю в гости?

– Она была симпатичной девушкой, и мне просто было интересно, что она делала на горе.

– Вы уверены, что видели Хейзел и еще одну девушку, которые ехали в экипаже Джона Абеля к дому Уильяма Тейлора в апреле? И что она пришла навестить вас в вашем доме в присутствии ваших матери и отца, чтобы послушать граммофон?

– Да, сэр, уверен.

– Я спрашиваю вас об этом потому, – сказал О’Брайен, – что Тейлор утверждает: в апреле ее там не было.

– Она там была, – ответил Смит, сохраняя полное спокойствие и глядя на сидевшего напротив О’Брайена с некоторым вызовом.

* * *

После напряженного раунда с Фрэнком Смитом О’Брайен перешел к более однозначным показаниям других, кто был в ту ночь на Табортон-роуд: Руди Гандрум, Роллманы, Раймиллеры и Мари Йибауэр рассказали, что, кого и когда они видели, каждый рисуя свою собственную фрагментарную картину событий на дороге в ночь убийства.

Иметь такие показания в записи полезно и нужно, но отдыхающие слышали эти истории раньше и теперь, сидя в душном помещении, начинали скучать и позевывать.

Когда на трибуну вызвали Уильяма Хоффея, зрители перестали ерзать на своих местах.

Взволнованный шепот приветствовал фермера, когда его приводили к присяге. История Хоффеев о двух мужчинах и экипаже у пруда была событием относительно недавним, произошедшим только на прошлой неделе. Однако то, что поначалу считалось заманчивой зацепкой, вскоре, похоже, сошло на нет, поскольку Уильям Кушинг, единственный реальный подозреваемый, заявил, что в тот вечер не приближался к пруду Тила. Его рассказ о невинной поездке в Сэнд-Лейк с анонимной спутницей был почти сразу же подтвержден следователями. Отчаянные поиски какого-то другого экипажа, который могли видеть Хоффеи, оказались бесплодными, и пресса открыто ставила под сомнение достоверность их истории, а «Олбани таймс Юнион» утверждала: «У Хоффеев в данном случае не лучшая репутация». Мало-помалу их история затерялась в нагромождении других зацепок и заголовков.

Хотя охота за экипажем и двумя таинственными людьми почти прекратилась, О’Брайена эта болтающаяся ниточка все еще манила, и он с наслаждением предвкушал попытку вырвать что-нибудь у фермеров Табортона.

По происхождению О’Брайен сам был деревенским парнем, но большую часть расследования провел в Трое и никогда не общался с людьми на горе. То, что дядю Хейзел постоянно изображали подозрительным персонажем, скрытным и не говорящим всего, что знает, не способствовало пробуждению у окружного прокурора теплых чувств в отношении соседей Тейлора в Табортоне. Хотя О’Брайен воображал себя мастером ведения допросов, которому нравилось выступать на публичной сцене, дознание в Аверилл-Парке вылилось в серию разочарований, иногда даже перерастающих в конфронтационные перепалки, что и произошло, когда он решил оспорить детали показаний Уильяма Хоффея.

– Ну, – возразил Хоффей, – если это была женщина, то на ней были штаны.

– Вы можете определить, кого видите, мужчину или женщину, не так ли?

– Нужно изрядно напиться, чтобы принять мужчину за женщину.

О’Брайен двинулся дальше.

– Насколько широк пруд? – спросил он.

– Вы же сами там были, так?

– Да.

– Тогда вы знаете об этом столько же, сколько и я.

Этот обмен репликами вызвал смешки у зрителей, хотя смех был не тем, что надеялся вызвать окружной прокурор. Хоффеи произвели на него сильное впечатление своей убежденностью и последовательностью.

Следующими были Фрэнк и Фредерика Ричмонд, которые работали на ферме Уильяма Тейлора и оказались единственными людьми, которые видели и разговаривали как с Тейлором, так и с Фрэнком Смитом вечером 7 июля. Фрэнк Ричмонд показал, что вспомнил, как отец Фрэнка Смита, Джон, приезжал на ферму Тейлора в воскресенье, 12 июля, на следующий день после обнаружения тела. Во время этого визита Джон Смит поделился с Фрэнком подозрениями о том, что из пруда извлечено тело Хейзел. И все же Тейлор, присутствовавший при этом разговоре, так и не предпринял никаких действий, чтобы определить, была ли это на самом деле Хейзел, или сообщить своей сестре Джулии о том, что говорят о ее дочери. До начала расследования Тейлор отрицал, что его навещал Джон Смит, не говоря тем более о том, что услышал от него слух о Хейзел.

Сам Уильям Тейлор прибыл за целый час до начала заседания – в светлой фетровой шляпе и черном костюме, белой рубашке с воротником и темно-синем галстуке. В отличие от Смита, Тейлор избежал всеобщего внимания, сидел один впереди и пристально смотрел в пол, скрестив ноги и являя собой образец безмятежности. Он ни с кем не разговаривал, ни на кого не смотрел. В какой-то момент он подался вперед, чтобы получше рассмотреть одежду и украшения Хейзел, но ни разу не выдал и намека на эмоции.

Когда настала очередь Тейлора давать показания, О’Брайен устало поднялся со своего места, готовясь к очередному раунду с неприятным дядей Хейзел. Казалось, каждый из них точно знает, что собирается сказать другой.

Прежде чем перейти к событиям 7 июля, О’Брайен засыпал Тейлора вопросами о его отношениях с племянницей.

– Как часто Хейзел посещала вашу ферму?

– Раньше, когда ее старик помогал по хозяйству, она время от времени приезжала. Потом уже гораздо реже.

Семья Дрю жила на ферме Тейлора в 1905 и 1906 годах, хотя Хейзел в то время жила и работала в Трое. По словам Тейлора, с тех пор Хейзел приезжала на ферму всего четыре раза: один раз летом 1906 года, один раз в январе 1907-го, один раз следующим летом и, наконец, прошлой зимой, когда была больна.

– Что с ней было не так?

– Я не спрашивал и не знал. Я не умею помогать больным и полагал, что мне сказали бы, если бы это было что-то серьезное.

– Возможно ли на самом деле, что вы позволили этой девушке оставаться в вашем доме больной в течение трех недель, не спросив, что с ней случилось, не проследив за тем, чтобы ей была оказана медицинская помощь, даже не спросив ее невестку, была ли у нее корь или оспа, и не зайдя в ее комнату, чтобы увидеть ее?

– Да, – решительно ответил Тейлор, не предлагая никаких дальнейших объяснений.

О’Брайен сделал паузу, ожидая, пока значение ответа дойдет до него.

– Это был ее последний визит? Вы уверены? – спросил он.

– Да, уверен, – сказал Тейлор. – Больше ее там не было. Кто-нибудь бы точно увидел.

– Джон Абель из Аверилл-Парка говорит, что действительно видел ее. Он говорит, что Хейзел была у вас дома в апреле и что он отвез ее туда. Другие подтверждают его утверждение.

– Нет никаких доказательств того, что это так, – возразил Тейлор.

Затем О’Брайен попросил Тейлора еще раз рассказать о том, что он делал во вторник, 7 июля, в день убийства. Тейлор ответил так же, как и всегда: он был дома весь день, за исключением примерно пятнадцати минут, которые провел за работой по дому в дровяном сарае. В ту ночь он немного посидел в кресле-качалке на крыльце, покуривая трубку, а затем отправился спать около 21:00. По его словам, ему нравилось прогуливаться иногда перед сном от своего фермерского дома до дороги, но по какой-то причине, которую он не мог объяснить, он решил отказаться от прогулки в тот вечер.

Он не видел Хейзел в тот вечер и ничего не слышал о ее предполагаемом визите до следующего утра, когда Фрэнк Ричмонд упомянул о своей встрече с Фрэнком Смитом накануне вечером.

– Я был дома в ту ночь, когда ее убили, – сказал Тейлор. – Я ее не видел. Я не пошел опознавать тело, потому что мне сказали, что оно разложилось. Я ничего не знал об этом преступлении.

– Когда вы услышали о том, что в пруду нашли тело? – спросил О’Брайен.

Тейлор ответил не сразу: он задумался. В неловком молчании прошло пять минут. Репортеры уже стали посматривать на часы.

– Мистер Тейлор? – подал голос окружной прокурор.

– Что?

– Когда вы узнали…

– Я же все время вам говорю.

– Так когда же?

– Мне что, повторить?

– Мистер Тейлор, я еще раз вас спрашиваю: когда именно вы услышали о том, что в пруду найдена Хейзел?

– 8 июля, совершенно определенно. Это было в среду, так ведь?

– Да, 8 июля была среда.

– Тогда это все.

– Вы говорите, что услышали о теле 8 июля – за три дня до того, как его извлекли из пруда?

– Нет, подождите минутку. К чему вы клоните? Я слышал о том, что тело вытащили из пруда на следующий день после того, как это случилось.

– То есть в воскресенье, 12 июля?

– Я так и сказал.

– Разве отец Фрэнка Смита не сказал вам в воскресенье о предположении его сына? Разве он не предложил вам пойти и произвести опознание? – настаивал О’Брайен.

Тейлор сначала отрицал, что такой разговор имел место, но отрекся, когда ему представили показания Ричмондов, которые поклялись, что Джон Смит пришел на ферму Тейлора и сделал именно это.

– Что вы сделали потом? – продолжал О’Брайен.

– Я почти ничего не делал до того дня. В тот день я отправился в Аверилл-Парк, чтобы побриться, но не задавал никаких вопросов. Я пробыл в деревне совсем недолго.

И снова О’Брайен сделал паузу. Он хотел, чтобы все присутствующие в комнате оценили важность показаний Тейлора: услышав, что его племянница, скорее всего, убита – всего в четырехстах метрах от его дома, – Тейлор пошел бриться, даже не потрудившись поделиться новостью со своей сестрой, не сообщив, что ее дочь мертва.

– У вас есть какое-нибудь оправдание тому, что вы ничего не сообщили родственникам девушки? Даже если вы не хотели проводить опознание самостоятельно, вы же могли передать, что неопознанное тело – это, возможно, Хейзел?

– Никаких оправданий у меня нет, – угрюмо ответил Тейлор.

Выглядеть еще хуже Уильям Тейлор уже не мог. Единственный проблеск человечности пробился сквозь кору бесчувствия, когда он вспомнил, как дразнил Хейзел и шутил с ней по поводу поклонника мужского пола во время одного из ее визитов на ферму. Но даже тогда он оборвал себя, как только О’Брайен предположил, что мотивом убийства могла быть ревность.

«Тейлор как никогда проявил себя бессердечным старым скрягой, каким его изображали, и все отвратительные детали он перенес без какого-либо проявления эмоций», – написала «Вашингтон таймс».

* * *

Три врача, проводившие вскрытие, – Бойс, Фейрвезер и Рейхард – дали показания в завершение разбирательства в первый день. Они повторили все то, что утверждали в течение нескольких недель: Хейзел была убита, она не совершала самоубийства. Доктор Бойс продолжал не соглашаться с другими врачами, настаивая на том, что, по всей вероятности, она была задушена после удара по голове, который, возможно, вторично способствовал ее смерти.

– Итак, доктор, по вашему мнению, была ли эта женщина живой или мертвой до того, как ее бросили в воду? – спросил его окружной прокурор.

– Она была мертвой.

– Была ли рана на ее голове нанесена до смерти?

– Да.

– Было ли этого достаточно, чтобы вызвать смерть?

– Да, – сказал Бойс. – Искажение лица указывало на то, что она, возможно, была задушена, но разложение тканей зашло слишком далеко, чтобы принять определенное решение. Одежда на теле не была растрепана. Все нижнее белье было в хорошем состоянии.

– Что, по вашему мнению, стало причиной смерти?

– Я думаю, что ушиб затылка был причиной смерти, но, возможно, этому способствовало удушение.

Когда в то утро началось дознание, зал гудел от слухов о том, что выдающийся хирург из Троя, ранее не связанный с этим делом, должен присоединиться к Бойсу и другим врачам, когда они давали показания. Этот новый таинственный доктор, как говорили, придерживался мнения, что невозможно точно определить, была ли Хейзел убита или нет. В результате пресса возродила версию о том, что Хейзел, отчаявшаяся из-за неудачного любовного романа, а теперь еще и безработная и нуждавшаяся в деньгах, могла покончить с собой.

«Уорлд» сообщила: «Окружной прокурор О’Брайен, которого сильно критиковали за то, что он не произвел арест по этому делу, привлек к дознанию как медицинских, так и криминальных экспертов. Среди первых – доктор С. Б. Херрик, который как специалист не полностью согласен с выводами докторов Дж. Фейрвезера, Брайса и Рейхарда, которые после вскрытия тела Хейзел Дрю заявили, что девушка была убита. Доктор Херрик будет вызван на дознание в качестве свидетеля. Как ожидается, он даст показания в пользу того, что Хейзел Дрю покончила жизнь самоубийством».

На самом деле доктора Херрика так и не вызвали в суд в качестве свидетеля.

Кто был этот загадочный доктор Херрик? При таком количестве оставшихся без ответов вопросов эта таинственная фигура не привлекла особого внимания. О нем упоминалось лишь в нескольких газетах, в том числе в двух нью-йоркских таблоидах: «Уорлд» и «Телеграм». Примечательно, что, представляя Херрика, «Уорлд» ссылалась на помощь, уже оказанную расследованию экспертами-криминалистами, вероятно имея в виду своего собственного корреспондента Уильяма Клеменса, «всемирно известного эксперта в области криминологии», который, как сказал бы О’Брайен, на самом деле был скорее помехой, чем помощью. Был ли Херрик еще одной попыткой вмешаться непосредственно в расследование?

В дополнение к тому, что внезапный разоблачительный вердикт о самоубийстве послужил бы хорошей подачей для заголовков, такой вердикт облегчил бы задачу О’Брайену и его детективам, которые до сих пор пребывали в тупике в своих попытках найти убийцу Хейзел. Ранее в ходе расследования неназванные внутренние источники, скорее всего детективы Дункан Кей и Уильям Пауэрс, высказывали подозрения в отношении результатов вскрытия. Цитировался и сам О’Брайен, сказавший, что, если бы не результаты вскрытия, он не исключил бы самоубийство как возможность. Возможно, не случайно шериф Ирвинг Бокус – республиканец, как О’Брайен, Пауэрс и Кей, – ранее поделился с прессой тем, что некий информатор сообщил ему, что причиной смерти Хейзел могло быть самоубийство. Любой из сотрудников правоохранительных органов мог иметь причину привлечь Херрика, чтобы создать контраргумент официальным выводам. Это, по крайней мере, позволило бы завершить дело с некоторой определенностью. О’Брайен, которому предстояло переизбраться менее чем через четыре месяца, находился под сильным давлением прессы, требующей дать ответ. Вердикт самоубийства был бы одним из способов отправить дело в небытие.

* * *

Во вторник, 28 июля, после первого дня следствия, Джулия Дрю заявила журналистам, что ее привело в ярость предположение, будто Хейзел покончила с собой.

– Я обдумала этот вопрос и уверена, что Хейзел не совершала самоубийства, – сказала она, почти повысив свой обычно робкий голос. – Зачем бы ей это делать? Она была счастлива, и у нее было все, что она хотела. Если бы что-то было не так, она пришла бы ко мне. Она всегда так делала, и я давала ей все, что она просила, будь то деньги или что-то еще.

Учитывая, как мало Джулия, казалось, знала о жизни своей дочери, этот комментарий поразил многих как еще одно свидетельство ее необычайной способности к самообману.

– Тогда что, по-вашему, случилось с Хейзел? – спросил репортер.

Ее ответ поразил его.

Джулия Дрю была убеждена, что точно знает, что случилось с Хейзел: ее загипнотизировали, похитили и, наконец, отвезли к пруду Тила, где жестоко убили.

– Хейзел никогда не ездила по собственной воле в Сэнд-Лейк, – сказала Джулия репортеру, вытирая слезу. – Какой-то мужчина загипнотизировал ее в понедельник и держал в своей власти до самой ее смерти. Кто-то, возможно из Троя, увез ее туда в автомобиле или экипаже. Я верю, что это был кто-то состоятельный, кто держал Хейзел под контролем. Он загипнотизировал мою Хейзел, и она делала все, что он от нее требовал. Он отвез ее туда, пока она была под его влиянием, и там убил.

Джулия отвергла любые предположения о том, что Хейзел направлялась навестить Уильяма Тейлора.

– Если бы она собиралась сбежать к своему дяде на несколько часов, она бы никогда не сдала тот чемодан, а оставила бы его у своей тети Минни или у меня, – сказала она. – Хейзел экономила деньги и никогда бы не стала платить за хранение.

Кроме того, Джулия оспорила общепринятое мнение о том, что Хейзел внезапно ушла с работы у Кэри. Она сказала, что, когда видела свою дочь в последний раз, 2 июля, Хейзел «призналась, что у нее были проблемы с миссис Кэри, которая наняла еще одну девушку для глажки. Нетрудно понять, почему Хейзел не сказала своей тете Минни о том, что потеряла место. Минни очень беспокойная, и если бы она знала, что Хейзел осталась без работы, то слегла бы от беспокойства».

Джулия добавила: «Я думаю, что Хейзел сразу же начала искать другое место и надеялась найти его до того, как сообщит нам, что ушла от Кэри. Я не знаю, куда Хейзел пошла бы искать место, но не думаю, что это было бы агентство по трудоустройству, потому что однажды она пыталась это сделать. Но, попомните мои слова, какой-то богатый парень встретил Хейзел в понедельник, загипнотизировал ее, отвез туда и убил».

Она была убеждена, что, кого бы ни видели Фрэнк Смит, Руди Гандрум и Роллманы на Табортон-роуд в ночь на вторник, 7 июля, это была не ее дочь.

На вопрос, есть ли у нее на примете какой-то конкретный подозреваемый, Джулия медленно покачала головой. Ничто не могло заставить ее поколебаться в ее мнении, сообщала «Ивнинг уорлд».

На следующий день она уже отрицала, что Хейзел была загипнотизирована, заявив, что пресса исказила смысл ее слов.

– Репортеры пришли сюда и спросили меня, знаю ли я что-нибудь о том, что Хейзел была загипнотизирована, – сказала она. – Ну, я и сказала, что ее могли загипнотизировать и похитить.