Текст книги "Режим гроссадмирала Дёница. Капитуляция Германии. 1945"

Штеллрехт предсказывал следующее: «Если нынешняя ситуация сохранится, нам грозит в перспективе не только территориальный раздел рейха на две половины, но и немецкий народ может быть расколот по своему мировоззрению на партии восточной и западной ориентации».

Один из способов предотвращения этого раскола, продолжает Штеллрехт, заключается в том, «сможет ли правительство добиться назначения Берлина местом пребывания правительства. Тем самым будет подчеркнуто единство рейха, и можно будет избежать создания сепаратного режима под пятой русских».

Здесь Штеллрехт явно ссылается на дискуссию, уже упоминавшуюся ранее, о переносе места пребывания правительства. В различных кругах Берлин упоминался в этой связи, но временное правительство не смогло решиться на совершение каких-либо официальных действий в этом направлении. До самого момента своего ареста так и не было решено, что же следует предпринять. Было признано, без уточнения, что единственным удобным местом для пребывания правительства рейха является Центральная Германия. Члены временного правительства не хотели портить отношения ни с англо-американцами, ни с русскими. По той же причине с самого начала правительство заняло приветливую позицию в отношении советской Контрольной комиссии и даже без официальных просьб издавало приказы о том, что «все важные запросы, заявки или предложения, направленные в адрес Контрольной комиссии западных союзников, должны также направляться и русским».

Главный интерес правительства, по словам Штеллрехта, состоял в том, чтобы избежать расчленения рейха. Придерживаясь аргумента о необходимости держать сторону либо Востока, либо Запада, если такая политика принесет успех, он далее проанализировал преимущества и недостатки восточной или западной ориентации.

«Для немцев первым побуждением было присоединиться к Западу. Англосаксонские державы являются в основном германскими по своим корням, а поэтому всегда считались кровными родственниками. Они выигрывали и проигрывали сражения за главенство среди германских народов. В результате было не только необходимо, но и сами немцы готовы признать этот факт и занять второе место в новой структуре распределения сил. Могло бы даже дойти до готовности вступить в Британское Содружество наций при условии, что это будет осуществлено с достоинством и гарантией предоставления необходимой основы для существования».

В «Майн кампф» Гитлер относил Англию, как и Италию, к желательным союзникам. Позднее, в так называемой «Германской доктрине Монро», он предложил держать континент в качестве заповедника для Германии и ее сателлитов. Сейчас, в мае 1945-го, люди в Фленсбурге вели дискуссии не более и не менее чем о вступлении в Британское Содружество на правах младшего партнера.

И Дёниц, и Шверин фон Крозиг забавлялись этими идеями. Невозможно сказать, кто был тут движущей силой. Независимо друг от друга оба заявляли, что размышляли о таких возможностях, а Дёниц утверждал, что дал согласие на подготовку проекта предложения в этом направлении. Однако, кроме ссылки на документ Штеллрехта, пока не было обнаружено никаких документов, в которых бы этот вопрос разбирался хоть как-то подробнее. Возможно, Дёниц упоминал о таких возможностях в разговоре – так же, как он обрисовал в общих чертах свои идеи о возможной структуре государства и правительства. Его взгляды могли быть переданы через Вегенера и восприняты в своем меморандуме Штеллрехтом. В те дни предпочтение Запада приветствовалось как доказательство демократических устремлений и использовалось для самооправдания. Однако образ мыслей Штеллрехта четко показывает, что основа во всех идеях была расовой и биологической, а не культурной и политической. Все исторические аргументы, приводимые в поддержку этих идей, несут отпечаток старомодного германского империализма. Например, Штеллрехт ссылается на борьбу саксов с франками и на германскую людскую массу в Европе, в которой Германия должна обрести свое место по причине своего потенциала и важности. Тем не менее он сомневается, готова ли Англия, в противоположность Германии, объединиться с другими германцами. Черчилль удостоился сомнительного комплимента: его отнесли к единственно «возможному партнеру новой великой политической концепции». Его позиция, однако, до сих пор остающаяся неизвестной, как полагает Штеллрехт, состоит в том, чтобы поддержать традиционную британскую систему «баланса сил» и изучить вопрос места, которое Германия может в ней занять. Поскольку он рассчитывает на ранний выход Америки – еще одной германской державы, – у Англии, как ему кажется, нет выбора, кроме как «обеспечить, чтобы Европа создала реалистический баланс сил внутри самой себя». А это может быть достигнуто только самими европейскими державами, и они не смогут этого сделать без Германии. Поэтому в определенной степени Англия должна стремиться к возрождению германской мощи, но в то же самое время прилагать усилия к тому, чтобы эта мощь зависела от ее собственной политики».

В политическом смысле эта мысль была здравой. Однако автор упустил из виду тот факт, что для западных держав в целом и для Америки в частности такого рода идеи были нереальными до тех пор, пока их объявленная цель изменения германской идеологии не будет достигнута. Как и все другие деятели, надеявшиеся на противоположный разворот в отношениях между союзниками (то есть переход к конфронтации. – Пер.). Штеллрехт недооценил эмоциональный элемент в политике союзников и переоценил соображения realpolitik (реальной политики. – Пер.).

Ход рассуждений Штеллрехта о сохранении немецкого военного потенциала (что, по его мнению, было в интересах Англии) демонстрирует грубое заблуждение в оценке менталитета и целей англосаксов, перемежаясь, правда, с рядом вполне разумных мыслей.

Его основное предположение заключалось в том, что в своей будущей борьбе за власть Англия не сможет обойтись без сильной Германии, воюющей на ее стороне. Хотя и начинаясь с ложной предпосылки, такое предположение приводит Штеллрехта к совершенно правильному заключению о том, что «если бы национал-социализм не вступил на этот путь, Германия не смогла бы вести последнюю войну»; поэтому он выдвигает аргумент, что по этой причине Англия должна разрешить существование национал-социализма в Германии. Одержимый идеей, что каждое государство должно стремиться исключительно к увеличению своей мощи и что войны поэтому неизбежны, Штеллрехт не смог осознать, что можно было бы обосновать свою мысль чем-то другим, нежели непрерывной готовностью к войне, и посему можно постоянно стремиться к тому, чтобы избавиться от того, что представляется ему необходимым для идеологической и политической борьбы. Однако в своем желании навсегда ликвидировать германскую военную машину союзники были очень далеки от осознания необходимости защищать Германию в случае борьбы не на жизнь, а на смерть.

Причина состояла в том, что истинная политическая цель войны ради выравнивания баланса сил в Европе была затуманена фактом, что она обрела характер крестового похода. Подоплека политических рассуждений в мае 1945 г., как она вырисовывается из этих рабочих проектов, показывает степень, до которой рациональные и эмоциональные точки зрения того времени, да и нашего тоже, втискивались в рамки этого исторического фона, и аналогичные цели как тогда, так и сейчас мотивировались по-разному.

Далее Штеллрехт изучает возможности восточной ориентации и соответственно преимущества, которые она может дать Советской России и Германии. В качестве модели соглашения он приводит Тауроггенскую конвенцию 1812 г., в результате которой Пруссия установила нормальные отношения с Россией (18 (30) декабря 1812 г. в Тауроггене (ныне Таураге в Литве) было подписано русско-прусское соглашение о нейтрализации прусского вспомогательного корпуса генерала Йорка, воевавшего против России в составе французского корпуса Макдональда. – Ред.). Эта выгодная ситуация исчезла с расширением панславизма, к которому впоследствии добавилась коммунистическая тема «освобождения мира». (В 1914 г. не «панславизм» был виноват в развязывании войны, а пангерманизм руководства Германии и Австро-Венгрии, желавших жизненного пространства на Востоке и на Балканском полуострове. Приведенный пассаж фактически оправдывает и Гитлера в стиле доктора Геббельса, хотя всем давно известно, что Гитлер, так же как и кайзер Вильгельм II, искал жизненного пространства и был нападающей стороной. – Ред.) Умышленная аналогия понятна: на одной стороне – панславизм и коммунистическая идеология, а на другой – пангерманизм и идеология национал-социалистическая.

Россия, продолжает он, ухитрилась воплотить в жизнь идею славянского единства, в то время как на Западе все еще отсутствовал «идеологический импульс» в направлении германского единства. Вполне возможно, что Россия избежит ошибок в попытке ликвидировать всех национал-социалистов. Кроме того, ей следует попробовать склонить на свою сторону солдатскую массу в Германии, и Сталин уже пытается воспользоваться германским национализмом. Однако в то же самое время СССР создаст в Германии коммунистическую организацию. В своей зоне он сумеет развернуть немцев к Востоку, а посему встает вопрос, разумно ли будет правительству возглавить это движение. Пока, правда, еще не было свидетельств того, что Россия намерена поддержать германское правительство. Однако она может это сделать, поскольку ей нужны германские офицеры и солдаты, а они, в свою очередь, связаны присягой гроссадмиралу. Поэтому для России может оказаться выгодным, если Дёниц выскажется в пользу европейской системы под советским главенством.

Неясно, какие основания были у Штеллрехта для такого категорического заявления, что России «нужны» германские офицеры и солдаты. Просто это было широко распространенное мнение, как выявилось в инциденте с плавучей базой торпедных катеров.

Штеллрехт считал огромным для Германии преимуществом то, «что Россия может позволить рейху оставаться в границах 1939 г. Этим предполагалось, что Америка покинет Европу и что (в особенности если Германия повернется к Востоку), Англия не сможет удержать Европейский континент». Еще одним преимуществом являлось то, что советская военная мощь может оказаться недолговечной и что со смертью Сталина она может рухнуть. До настоящего времени ни одна из азиатских гегемоний в Европе не была долгоживущей, и тогда Германия автоматически вновь обретет свои позиции в качестве важного фактора силы.

Эта часть документа завершается исследованием характера и возможностей славянской расы, которое, по своей сути, имеет чисто пангерманское происхождение и является отголоском идей Розенберга и Гитлера. Она полна таких клише, как «ему [славянину] нравится чувствовать руку хозяина» или «он строго подчиняется требованиям» и т. п. Единственная проблема в том, как долго сможет продержаться «большевистский правящий класс с его азиатскими методами». «Славянская кровь не может мановением руки произвести руководящий класс или класс господ, способных удержаться». Возможная переходная суть советского государства сравнивалась со стабильностью британской государственной структуры.

Главные недостатки восточной ориентации Штеллрехт усматривал в отсутствии германского партнерства и «баланса сил». В то время как западные державы нуждаются в Германии, чтобы сдерживать Россию, последняя, как только достигнет своих целей, уже не будет более нуждаться в Германии. Штеллрехт также предвидел серьезный «биологический ущерб», поскольку, следуя национал-социалистической практике, считал, что весь правящий класс будет ликвидирован.

Россия, утверждал Штеллрехт, не будет спешить с продвижением к Атлантике; она вполне может себе позволить подождать, пока американцы не уйдут из Европы. Тем не менее для Англии и Америки весьма желательно, чтобы процесс шел быстрее, но уже не стоит ожидать, что что-либо произойдет в этом году.

Еще одна опасность в случае разворота Германии на Восток, как считал Штеллрехт, – коллективизация сельского хозяйства и ликвидация предпринимателей, в то время как с Западом нынешняя экономическая структура в своей большей части будет сохранена. В последнем случае, однако, как он предсказывал, множество крестьянских хозяйств будут в столь же плохом состоянии, как и до 1933 г.

Он считал, что русские вывезут промышленное оборудование, но Запад будет использовать другие методы для обеспечения немецкой экономической зависимости.

Зависимость от Востока загонит Германию в интеллектуальную и культурную изоляцию; однако в союзе с Западом у нее будет возможность принимать участие во всемирной системе. Германия под влиянием России потеряет свою индивидуальность, но сможет ее вернуть на Западе – при условии, что не станет идеологически извращенной!

Тем не менее существует ряд неизвестных факторов, которые следовало принимать во внимание, утверждал Штеллрехт; однако, если перед Германией встанет необходимость сделать выбор между Востоком и Западом, восточное решение выглядит более неблагоприятным.

После конечной ссылки на необходимость реалистической оценки, свободной от каких-либо идеологических соображений, Штеллрехт закончил свои тезисы рекомендацией сотрудничества с Западом. Однако что из этого получится, могут решить только обстоятельства.

Но еще до того, как Дёниц успел прочесть эту рекомендацию, он уже сделал движение в этом направлении. 17 мая его вызвали на собеседование на «Патрию» с генералом Руксом и политическим советником Эйзенхауэра Робертом, и по этому поводу гроссадмирал, похоже, выложил свои карты на стол. Мэрфи прежде всего потребовал доказательств его полномочий и копий радиосообщений из Берлина. Дёниц далее изложил свои взгляды на ситуацию, упомянув о своих попытках отвода войск с Востока за демаркационную линию на Западе и о шагах, которые он предпринял для спасения самых способных германских ученых от русских, чтобы они могли оказаться под рукой на Западе в случае необходимости. Предупреждение Дёница о возможной большевизации Европы было сформулировано в таких настойчивых выражениях, что Рукс и другие, видимо, пришли к выводу, что он предлагает совместное наступление немцев и Запада с целью воспрепятствования советской гегемонии в Европе. Хотя Дёниц и не сделал прямого предложения (никаких записей этого разговора не было обнаружено), оба американца восприняли это предложение как приглашение к антибольшевистскому крестовому походу – что в основном и было желанием Дёница. Когда его предупреждения не возымели желаемого эффекта, Дёниц почувствовал, что должен предпринять дальнейшие шаги. В тот же самый день он дал интервью корреспонденту Би-би-си Эдуарду Уорду и упомянул о растущей опасности коммунизма в Германии. Затем Дёниц пригласил Рукса и Фурда для дальнейших переговоров в свою канцелярию. Запись этой встречи имеется. Из нее видно, что Дёниц полагал, что должен добавить больше «пара» в эту проблему. Она также показывает, что немецкие взгляды на рабочем уровне совпадали с понятиями на «самом верху» западных союзников. Тем не менее в этой беседе Дёниц не стал призывать к совместным военным действиям:

«Я вам вчера сказал, что в последние месяцы войны и прямо перед капитуляцией огромный поток беженцев хлынул с Востока на Запад из боязни перед русскими. Немецкий народ в целом настроен антирусски. Люди думают: «Как только наступит мир с Западом, тогда мы сразу же продолжим войну против русских всей своей мощью».

Сегодня позиция немцев в районах, оккупированных вами, весьма отлична. Повсюду завоевывает популярность такая точка зрения: почему бы нам не поладить с большевиками? Так думает уже большая часть рабочего класса. В Гамбурге уже вывешено множество красных флагов. По городу разъезжают грузовики и мотоциклы с красными флагами. Эта тенденция перейти на сторону русских уже охватила средний класс и все круги националистов. Даже в вермахте получает все большую популярность точка зрения, что сотрудничество с Россией – это правильное решение. Сторонники этой идеи – молодые офицеры, которые приходят ко мне и к своим старшим офицерам и заявляют об этом совершенно открыто. Они, например, спрашивают меня: «А не было бы лучше, если бы до капитуляции вы приказали перегнать все корабли и подводные лодки в Кронштадт?»

Западная Германия, оккупированная вами, сейчас стремится спонтанно или по собственному побуждению перейти к русским. Эта тенденция очень заметна и развивается очень быстро. Причины таковы: весьма открытое поведение русских и, с другой стороны, ваше собственное, фундаментально ошибочное, отношение к немецкому народу».

Далее Дёниц привел примеры для иллюстрации этих двух моментов. По первому пункту он подчеркнул, что Сталин объявил, что не имеет желания расчленять Германию или уничтожать немецкий народ, и он так себя и ведет. Множатся сообщения о быстрых темпах восстановления в советской зоне оккупации. В Берлине заработало метро, и железные дороги вновь функционируют. Немецким рабочим разрешено разговаривать с русскими, звучит немецкая музыка, с людьми обращаются доброжелательно, предлагая сигареты и конфеты. Население на Западе узнает об этом, и «как снежный ком» здесь растут прорусские настроения.

Да, обращение с немцами на Западе было полным контрастом. Там, вероятно, полагали, что «немецкий народ полностью состоит из преступников». Западные союзники хотели лишить немецких матерей права воспитывать своих детей. Заявления, что вся немецкая молодежь была плохой, звучало оскорблением для каждой женщины, чей сын был убит. Газеты были полны сообщений о концентрационных лагерях; немецкий народ знал, что эти истории «преимущественно преувеличены и являются пропагандой»; в любом случае людей в этом винить нечего, потому что они ничего не знали о лагерях. Говорили о военных преступниках, когда каждый знал, что это неправда. По сравнению с быстрым восстановлением экономики на Востоке на Западе все находилось в застое. Вместо того чтобы разрешить железнодорожным организациям приступить к работе, их бомбардировали требованиями предоставить данные и статистику.

«Железнодорожники говорят, что даже после самых жутких воздушных налетов они через очень короткое время запускали движение транспорта»; никогда раньше движение не останавливалось на столь долгое время. «То же самое относится ко всем отраслям экономики и общественным предприятиям. Вас интересует только полное искоренение национал-социализма. Хотя в разных местах это делается по-разному, членов партии и государственных организаций арестовывают – вплоть до самых мелких служащих. В результате этого все парализовано, потому что этих людей заменить некем; более того, народ понимает, что нарушается чувство справедливости, потому что каждый знает, что большинство из арестованных являются не закоренелыми нацистами, а мирными, достойными, уважаемыми гражданами. Все, что вы делаете, направлено на уничтожение единственного противовеса надвигающемуся коммунизму…

Все слои немецкого народа и вермахта, даже те, кто до сих пор чувствовал себя явным англофилом, сейчас быстро отворачиваются от вас в сторону России. Основная причина – это ошибочное, вдохновленное идеологией намерение полностью искоренить национал-социализм. По моему мнению, настало время принятия решения о политическом будущем Западной Германии. Если вы будете продолжать относиться к немецкому народу так, как это вы делали до сих пор, он повернется к России, и Сталин, несомненно, воспользуется своим шансом».

В конце Дёниц отметил, что на него самого непрерывно происходят нападки в прессе англосаксонских государств – то, что никогда не происходило во время войны. В прессе всегда справедливо освещались и он сам, и подводная война, как и должно быть в ожесточенной, но честной борьбе. «Сила на вашей стороне; то, что вы сделаете со мной, – это ваше дело, но вы должны четко понимать, что в этом случае мое влияние на вермахт исчезнет».

Людде-Нейрат говорит, что слова Дёница явно произвели впечатление на этих двух генералов – хотя явно не в том смысле, на какой рассчитывал Дёниц.

Хотя и в менее агрессивных выражениях, памятная записка, найденная на письменном столе Шпеера, была в такой же степени прямолинейной. По целому ряду пунктов она пересекается с двумя статьями Штеллрехта и с уже обсуждавшимся меморандумом, происхождение которого остается неясным. В ней также содержится ряд новых мыслей.

В этом документе вначале рассматриваются различные народы Европы и их отличающиеся друг от друга политические системы, причем подчеркивается, что «в конечном счете аспектом свободы европейского народа должна быть свобода выбора своего собственного образа жизни в рамках своей собственной политической системы». Германия прошла внутренний и внешний коллапс, пропаганда союзников ежедневно клеймит как фальшивые идеи предшествующей системы, а представители прежнего порядка окрещены преступниками.

«Оккупация разделила Германию на две половины – восточную и западную. С огромнейшим интересом немецкий народ следит сейчас за представителями держав-победителей, чтобы понять, представляют ли они политическую систему, нравственный кругозор и образ жизни, превосходящие те, при которых жили немцы до сих пор. После такой войны, которая велась с таким ожесточением и с таким количеством жертв, побежденные, естественно, жаждут в порядке компенсации некой лучшей формы человеческого существования – для того, чтобы оправдать понесенные жертвы, несмотря на поражение. Если в целях обеспечения немецкого народа лучшим и более надежным существованием одержать победу не удалось, если, несмотря на все его самопожертвование, судьба решила по-другому, неизмеримые жертвы этой войны можно было бы все же оправдать, если бы вместо старой нашлась какая-нибудь система, обеспечивающая более высокий уровень человеческой жизни. Поэтому немецкий народ смотрит на победителей со жгучим интересом и задается вопросом, даровала ли тем судьба победу по той причине, что они являются представителями более высоких человеческих принципов».

Эта фразеология указывает на Шпеера как автора, поскольку он был одним из немногих, кто учитывал моральные аспекты всех этих дебатов. Однако в недавнем интервью (в конце 1960-х гг. – Ред.) он отрицал знание или авторство этого документа. В статье затем повторяются хорошо известные аргументы о естественной привязанности немцев к Западу, их разочаровании в западных державах и о более приличном отношении к ним русских. «Многие немцы поэтому приходят к заключению, что «дом истинной гуманности» следует искать в системе, представляемой советским образом жизни».

В этой статье также выражается мнение, что в том, что касается молодежи, возврата к буржуазному образу жизни быть не может, а также что молодые офицеры и солдаты видят большие перспективы на Востоке, чем на Западе.

«Желание германского правительства должно состоять в том, чтобы оккупированные части страны преодолели свои бедствия в одинаковой степени и чтобы немецкий народ не ощущал оскорблений своего достоинства. Германское правительство не может стремиться к такому развитию, которое, доводя людей до крайностей, превратило бы Германию в источник недовольства. Германское правительство не может даже представить себе, что это желание не будет встречено с симпатией со стороны союзных правительств».

Кроме того, продолжал Шпеер, германское правительство не желает видеть немецкий народ расколотым и живущим при различных системах.

Однако оно также не желает, чтобы та или иная система стала использовать Германию в качестве проводника… В принципе каждый народ должен выработать свою собственную идеологическую и политическую систему в соответствии со своими собственными взглядами…

Этот принцип свободы выбора будет представляться нарушенным, если для всей Европы станет обязательной какая-то одна политическая точка зрения или какой-то единственный образ жизни. В этом случае ни народы Европы в целом, ни немецкий народ в частности не смогут внести свой достойный вклад в этот свободный общественный новый порядок.

Германское правительство осознает, что это применимо и в том случае, если какая-то одна политическая система становится обладателем подавляющей военной мощи. В течение столетий целью британской политики было сохранение индивидуальности европейских народов с целью, чтобы они не подвергались какому-либо заметному господству какой-либо одной нации.

Однако, если произойдет так, будь то намеренно или непреднамеренно, что этот принцип в будущем европейском порядке не будет соблюдаться, германское правительство в таких условиях сочтет для германского народа лучшим занять его законное место в той политической системе, которой политическими событиями предназначено стать руководящим фактором в этом европейском порядке…

Если, однако, союзные правительства сделали свой выбор в отношении процесса, который уже происходит в немецкой нации, германское правительство готово сотрудничать в рамках европейского порядка любым способом, который будет служить его народу. Оно будет благодарно, если его больше не будут лишать возможности делать это…

Имея более глубокое знание немецкого менталитета, оно в состоянии сделать особый вклад в строительство долгосрочного европейского порядка, основанного на реальном знании европейских условий и требований».

Ну, это, по крайней мере, ясно. Это близко к угрозе – то есть если условия, против которых временное правительство выступает в «Западной зоне», будут сохраняться, то германское правительство может сделать выбор (и сделает его) в пользу Востока. Ссылка на позицию «проводника» подразумевает, что Германия должна сохранять форму внутренней организации, считающуюся для нее необходимой, – иными словами, национал-социализм. Единственным смыслом свободы, очевидно, представляется право устанавливать любую форму внутреннего правления, которая нравится; здесь нет ни единого слова о свободе личности.

В целом, однако, люди понимали, что в ближайшем будущем у Германии мало надежд на создание независимого общества. Это ясно из протокола совещания в министерстве экономики, где в столь многих словах излагается мысль, что надо сделать выбор; с Западом имеется возможность «что район к западу от Эльбы может развить некую полузависимую форму, вроде сателлита, при этом Восточная Германия, как единое целое, может достичь культурной и, возможно, биологической автономии. Лишь только если мы решимся в пользу одной из этих двух возможностей, может возникнуть какая-либо свобода действий, и это предполагает, что еще можно пользоваться властью гроссадмирала Дёница и энергией более молодого поколения». Это написано доктором Эрхардом Медингом, который был старшим государственным служащим в министерстве внутренних дел, а затем был нанят РСХА в феврале 1944 г. как эксперт-советник III управления, группа А, подгруппа АЗ – «Внутренняя администрация территории рейха». Глава III управления Олендорф направил его к Гёрделеру, тогда уже осужденному на смерть (за участие в заговоре 20 июля 1944 г. В случае успеха именно Гёрделер становился рейхсканцлером. – Ред.), с длинным перечнем вопросов по деталям восстановления экономики, включая роль, которую суждено сыграть государству и местным учреждениям, а также вопросы детального планирования и т. д. Гёрделеру над этим пришлось работать в тюрьме, и ставилась, вероятно, цель отодвинуть во времени его казнь. Мединг перебрался в Фленсбург вместе с Олендорфом. Поскольку статья содержала личные взгляды Мединга, сомнительно, можно ли брать ее в качестве указания на провосточные симпатии со стороны Олендорфа; тем не менее она показывает, что члены правительства рассматривали эту возможность. Сам Олендорф всего лишь привлек внимание Контрольной комиссии к растущей подверженности немецкого народа аргументам и действиям умной советской пропаганды и усилиям, предпринимаемым Дёницем перед лицом столь угрожающих тенденций.

Однако при обобщении всех этих статей бросается в глаза, что в них предусматривается присоединение либо к Востоку, либо к Западу; здесь нет никаких мыслей о возможном крупном центральноевропейском экономическом союзе или каких-то общих европейских договоренностях в рамках движения за объединенную Европу. Примечательно также, что Франция нигде не упомянута как великая держава.

В письме Геббельсу Шверин фон Крозиг пожаловался, что Германия не выдвинула никаких конкретных планов по созданию нового порядка. Да и сам он лично не много сделал с того момента, когда в мае 1945 г. стал главой правительства (рейхсканцлером) и министерства иностранных дел. Шверин фон Крозиг ограничился рядом цветистых фраз, посвященных первостепенным проблемам и срочности мер по оказанию помощи. Более отдаленные политические цели «для блага немецкого народа как составной части миролюбивого человечества» надлежало рассмотреть только после преодоления нынешней чрезвычайной ситуации.

Единственный документ, дающий какое-то представление о германских идеях в отношении нового порядка, был составлен не в Фленсбурге, а в Фушле (очевидно, Фушль-ам-Зе близ Зальцбурга в Австрии. – Ред.) сотрудником министерства иностранных дел; он датирован 1 мая и был доставлен в Фленсбург, когда это учреждение было вызвано в «Северную зону». Этот документ представлял собой проект «обращения» Дёница, который предстояло обнародовать при заключении перемирия. После незначительных исправлений он превратился в «Декларацию германского правительства о безоговорочной капитуляции», но так и не был опубликован и, возможно, предназначался в качестве памятной записки для германских миссий за рубежом. В обоих черновиках государство-нация, сформированное

историей и родством, берется как фундамент для существования народа; однако не делается секрета из факта, что здесь затрагивается вопрос продления существования германского рейха. В следующем разделе документа рассматривается право всех государств свободно устанавливать свою внутреннюю структуру. Однако при этом признается, что это право ограничивается, «когда нарушаются интересы сообщества стран в целом или возникает угроза образу жизни других народов».

Первоначальный вариант принимал такие ограничения в случае Германии, хотя и с оговоркой, что должна быть определенная взаимность; однако в «декларации» говорится следующее: «После получения в последней войне горького опыта немецкий народ по своей собственной воле признает это ограничение». Тут, по крайней мере, хоть какое-то свидетельство здравого смысла и самокритики.