Текст книги "Режим гроссадмирала Дёница. Капитуляция Германии. 1945"

Какую роль играл во всем этом рейхсминистр финансов и до какой степени его можно обвинить в сознательной поддержке гитлеровского агрессивного экспансионизма? Как уже упоминалось, он не имел полномочий в вопросах банковского дела, кредитования или валютной политики, а был ограничен бюджетом, таможней и налогами. Его основная деятельность почти не выходила за пределы подготовки бюджета, обеспечения адекватности денежных поступлений и проверки предложений различных органов по расходам. Эта контрольная мера со стороны министра финансов приводила к серьезным спорам даже в дни Веймарской республики; в те времена, правда, он мог рассчитывать на поддержку парламента, или канцлера, или их обоих; в гитлеровском же тоталитарном государстве не было ни того ни другого. Новым фактором стало решение кабинета в апреле 1934 г. о предоставлении вермахту привилегированного положения, в котором он не был обязан представлять свой бюджет по отдельным статьям. Вермахт просто требовал общую сумму, и она обговаривалась в начале бюджетного года между начальником ОКВ, президентом Рейхсбанка и министром финансов. Помимо этого, по секретным законам рейха об обороне от 21 мая 1935 г. и 4 сентября 1938 г., военные расходы были отданы под контроль экономических полномочных представителей, первоначально Шахта, а затем Функа. Во всем этом Шверин фон Крозиг играл только пассивную, подчиненную роль; он был техническим исполнителем, не имевшим своего слова при принятии важных решений.

Но вот вопрос: разве не должен был его ошеломить просто размер требуемых сумм и разве не должно было это натолкнуть его на подозрения о военных приготовлениях? На процессе на Вильгельмштрассе адвокат защиты Шверина фон Крозига утверждал, что расходование 60 миллиардов марок (эквивалент 25 миллиардов долларов) за шестилетний период по программе перевооружения, начавшейся практически с нуля, не свидетельствует само по себе о приготовлениях к агрессивной войне, если сделать сравнение с сегодняшними ежегодными затратами на вооружение в других государствах. Этот аргумент нельзя отвергнуть так сразу. Однако несомненно то, что Шверин фон Крозиг приветствовал перевооружение; и он никогда не делал из этого секрета. Восстановление обязательной военной службы по призыву (а он был одним из подписавших соответствующий закон) он рассматривал как «раскрепощение», потому что оно заканчивало период «черного бюджета» на секретное перевооружение.

Относясь к сторонникам идеи сильного государства, Шверин фон Крозиг был целиком за пересмотр Версальского договора 1919 г.; перевооружение ему представлялось гарантией необходимого укрепления позиций рейха во внешней политике. Секретный меморандум штаба ВМС 1937 г. перечисляет его среди тех, чьи услуги в борьбе против «мирного договора» заслуживают упоминания. Тем не менее Шверин фон Крозиг никогда не представлял себе ничего иного, кроме мирного урегулирования. В своих мемуарах он говорит, что верил, что «партия, стремящаяся к систематическому росту германского народа, к ведению демократической политики, нацеленной на то, чтобы оставить после себя здоровый народ, должна противостоять любой агрессивной политике». Даже когда осенью 1936 г. Гитлер разослал секретный меморандум соответствующим министрам, заявляя, что Германия должна вооружаться для решающей борьбы против большевистской России, Шверин фон Крозиг прочел это как документ, относящийся к области военной безопасности. Если у него и были какие-то сомнения, то они были развеяны заявлением Гитлера постоянному секретарю министерства финансов Рейнхардту. Фюрер пообещал «длительный мирный период, завершение перевооружения в течение года и восстановление прерогатив министра финансов в отношении вермахта». Сегодня мы знаем, с каким циничным пренебрежением Гитлер относился к истине, но в то время министр вряд ли мог так быстро сообразить, что его канцлер – бессовестный лжец. Шверин фон Крозиг определенно не верил, что Гитлер нацелен на агрессивную войну; сомнения у него возникли лишь тогда, когда было уже поздно. Не видя (или не желая видеть) истинных истоков политики Третьего рейха, Шверин фон Крозиг принимал мирные заверения, с которыми Гитлер так свободно обращался, за чистую монету.

Как и о большинстве других важнейших событий, Шверин фон Крозиг узнал об аншлюсе Австрии только по радио – и был переполнен радостью. Он не понимал, что диктатор использовал комбинацию из блефа и угроз, и «позволил ослепить себя искренней радостью, с которой немцев встречали в Австрии». Никто не запрашивал у Шверина фон Крозига особого финансового обеспечения для этой акции. Однако становившийся все более суровым Судетский кризис, похоже, ужаснул его.

Весной 1938 г., по случаю «кризиса Бломберга», министры были в последний раз приглашены к Гитлеру, и Шверин фон Крозиг после этого решил написать фюреру письмо. 1 сентября он доверил свои тревоги бумаге. После генеральной конвенции о тоталитарных государствах, охарактеризованной Буххаймом как «структурный оппортунизм», Шверин фон Крозиг замаскировал свои предостережения за завесой действительных аргументов – ничего иного Гитлер от него не принял бы. Он отметил, что между 1932 и 1937 гг. налогообложение выросло с 6,5 миллиарда до 14 миллиардов марок, в то время как расходы на вооружение увеличились с 750 миллионов до 11 миллиардов. В результате задолженность рейха утроилась (с 12,5 до 35,8 миллиарда). В 1938 г., продолжал Шверин фон Крозиг, произошли фундаментальные изменения в связи с аншлюсом Австрии, западными фортификационными сооружениями и дальнейшим ускорением перевооружения. Расходы по этим статьям выросли до 14 миллиардов. После этих финансовых аргументов в послании приводилось настоящее предупреждение: «Поскольку любую будущую войну нельзя вести только военными методами, но это неизбежно будет экономическая война высшего порядка, я считаю своим бесспорным долгом, зная экономическое положение у нас и в зарубежных государствах, выразить вам, мой фюрер, честно и открыто свою серьезную тревогу за будущее Германии. Останется ли война в случае поединка с Чехословакией локализованной или станет всеобщей, зависит, прежде всего, от Англии…»

Шверин фон Крозиг подчеркивал, что неоднократные британские декларации – определенно не блеф; тем самым он возражал против фатальной ошибки, которую совершал Риббентроп в своем толковании британских намерений. Вернувшись в свою область, Шверин фон Крозиг заявил, что экономически Германия сейчас в том положении, какое было в 1917 г. Западные державы не станут атаковать линию Зигфрида, а просто будут ждать, пока экономическая ситуация в Германии не ухудшится. В конце концов, после американских поставок оружия и самолетов (противникам Германии), Германия станет слабее и в военном отношении. И в качестве финального и решающего аргумента Шверин фон Крозиг сослался на отношение и мнение немецкого народа. Люди приветствовали ввод частей вермахта в Рейнскую область и «освобождение» Австрии потому, что были «убеждены в правоте нашего дела». «Однако в чешском вопросе настроение людей в глубине души совсем другое. Если этот эпизод перерастет в мировую войну, доверие германского народа к вам, мой фюрер, будет сотрясено до основания». Время работает на Германию, продолжал Шверин фон Крозиг; надо просто выждать, пока Чехословакия не запятнает себя: «Мы можем выиграть только ожиданием. Иначе эти фанатические усилия коммунистов, евреев и чехов затянут нас в войну сейчас. Они рассматривают это как последний шанс превратить чешскую проблему во всемирный конфликт и в результате этого уничтожить так ненавидимый ими Третий рейх». Поэтому будет лучше, говорил Шверин фон Крозиг, «со спокойствием силы дождаться момента перед лицом этих провокаций, восполнить недостаток вооружений и использовать требование самоопределения, чтобы лишить Англию какого-либо «обоснованного аргумента для войны с Германией!». Потом, как считал он, придет день, когда «чехам можно будет нанести смертельный удар».

Этот пассаж, где предлагается лишь перенести время, Шверин фон Крозиг пытается выдать за «дипломатическую риторику». В Нюрнберге обвинение зачитало этот документ, имея в виду, что Шверин фон Крозиг был заинтересован не в том, будет ли агрессивная война, а в том, когда она будет, – в отличие от Шахта, который из поклонника Гитлера вначале превратился во врага, потом и пострадал от этого. Письмо Шверина фон Крозига Гитлеру показывает, что он возражал против любого действия, которое может привести к войне; оно также показывает, что он приветствовал и поддерживал любые меры, ведущие к расширению германского рейха или росту его мощи и престижа – даже за счет более малых и слабых сторон. В то время как Шахт делал все, что мог, чтобы восстановить надлежащий контроль над финансовой политикой, и протестовал против инфляционных расходов, в следствие чего был уволен в 1939 г., Шверин фон Крозиг тянул время и позволял убаюкать себя мирными заверениями Гитлера, а поэтому способствовал дальнейшему росту власти фюрера. Например, 15 июня 1939 г. Шверин фон Крозиг подписал закон Рейхсбанка, раздел III, который гласит следующее: «Германский Рейхсбанк будет управляться и руководиться в соответствии с инструкциями и под контролем фюрера и рейхсканцлера»; раздел XVI отбирал у Рейхсбанка право удерживать кредиты у правительства. Это означало, что в финансовой области децентрализация приказала долго жить и что принцип фюрера – главный. Шверин фон Крозиг хочет, чтобы мы поверили, что его терзали сомнения, и что он часто подумывал об отставке, что все его профессиональные советы были против курса, проводимого Германией, главным образом с целью сокращения расходов на вооружение – если, однако, это и было так, то ему следовало присоединиться к Шахту и выступить в поддержку независимости Рейхсбанка. Задолго до 1939 г. Шверин фон Крозиг должен был осознать, что служит правительству и подписывается под мерами, которые не могут осуществляться в согласии с его совестью или религиозными убеждениями. Невозможно отрицать то, что он сыграл роль в консолидации гитлеровской власти. Он заявляет, что оставался на своем посту, во-первых, из чувства долга, потом – чтобы бороться с несправедливостью и трудностями в своей сфере ответственности и, наконец, потому, что ему казалось трусостью покинуть тонущий корабль. Франсуа Понсе (посол Франции в Берлине) говорит, что Шверин фон Крозиг и фон Нейрат просто не хотели терять свою работу. Так какова же роль Шверина фон Крозига в закладке фундамента нацистской мощи и как далеко заходило его участие в незаконных действиях режима?

Как мы уже видели, в январе 1933 г. Шверин фон Крозиг считал приход правительства Гитлера неизбежным, а свое участие в нем – совершенно естественным, при условии, что ему дадут возможность заниматься своей практической работой. В конце он даже согласился служить фон Папену, этому малоизвестному «жокею-любителю», и Шлейхеру, этому загадочному «социалистическому генералу»; на счет технических способностей Шверина фон Крозига можно отнести один-два успеха, когда Германия находилась в трудном финансовом положении. Веками его семья принадлежала к правящему классу общества – так зачем ему сейчас было нужно становиться ренегатом?

В ходе подготовительной работы к закону о предоставлении чрезвычайных полномочий Шверин фон Крозиг и Попиц (министр финансов Пруссии, впоследствии активный член Сопротивления) попытались ограничить перечень субъектов, к которым этот закон был применим. Они предложили создать специальную комиссию из представителей рейха, министерства финансов Пруссии и рейхсминистерства внутренних дел, чтобы составить перечень действий, которые надо сформулировать сейчас же после опубликования этого закона. Гитлер поначалу дал согласие, но на следующем заседании кабинета отозвал его, заявив, что политическим партиям не нужны ни каталоги, ни ограничения и они удовлетворятся регулярной информацией, передаваемой в комиссию рейхстага!

Это был типичный для Шверина фон Крозига маневр, менее мотивированный оппозицией нацистскому режиму, чем естественной бюрократической осторожностью. Он редко совершал открытые или впечатляющие действия, а предпочитал использовать административные каналы в попытке затенить наиболее экстремальные события и противостоять излишней жестокости. Позднее он использовал эти косвенные методы с успехом во многих случаях, и в тоталитарном государстве они часто были единственным целесообразным решением; однако это привело его к фатальной ошибке – принятию незаконных мер в целом и в принципе, в то же время пытаясь уменьшить или отменить их в отдельных случаях.

Поэтому Шверин фон Крозиг подписал целый ряд дискриминационных законов, которые затем пытался разбавить в той части, где это касалось его министерства. Например, закон от 7 апреля 1933 г., подписанный Гитлером, Фриком и Шверином фон Крозигом, предписывал всем чиновникам неарийского происхождения подать в отставку, а те чиновники, чья прошлая политическая деятельность не гарантировала безусловной поддержки национал-социалистического государства, должны быть уволены; первая исполнительная инструкция на этот счет, выпущенная 11 апреля, была подписана только Фриком и Шверином фон Крозигом. 30 июня 1933 г. последовал закон, изменяющий нормативы по зарплате и социальному страхованию, и вновь он был подписан Гитлером, Фриком и Шверином фон Крозигом; в нем также содержались жесткие меры по увольнению лиц неарийского происхождения. 20 июля 1933 г. вышел дополнительный закон, предписывающий увольнение лиц, бывших прежде активными коммунистами или состоявших во вспомогательных или резервных коммунистических организациях. Наконец, 26 января 1937 г., опять вместе с Гитлером и Фриком, Шверин фон Крозиг подписывает закон о германском чиновничестве; этот закон предписывает личную клятву верности Адольфу Гитлеру и гласит, что, во-первых, никто из немцев, женатых на женщине неарийского происхождения, не может занимать официальные должности, и, во-вторых, что такие браки запрещены. 30 апреля 1938 г. он подписал новый указ на эту же тему. Законы, запрещающие профессиональные союзы, также вышли за подписью Шверина фон Крозига.

В применении юридических норм в своей собственной сфере Шверин фон Крозиг оставил за собой право принятия решения в каждом индивидуальном случае. Благодаря ему многие члены центристской партии (Независимая социал-демократическая партия Германии. – Ред.), Баварской народной партии или социал-демократы оставались на своих постах или получали «согласие на направление на работу в Тюрингию». Когда возникала

опасность нарушения в профессиональной сфере, Шверин фон Крозиг был неумолим; в личных вопросах он иногда делал «уступки». Одной жертвой, например, стал доктор Царден, давно работавший начальник налогового управления в его министерстве; он был наполовину еврей и женат на еврейке; Шверин фон Крозиг успокоил свою совесть, заявив, что «Царден сам понял, что не может оставаться». По личному совету Гитлера Цардена заменили Фрицем Рейнхардтом, налоговым экспертом партии. Хотя Шверин фон Крозиг предпринял меры, чтобы у Цардена хватало средств на жизнь (как он это делал во многих случаях), этот инцидент типичен для его принятия дискриминационного принципа, и в то же время смягчения этого принципа в индивидуальных случаях. Мы уже видели, что таким же образом поступал Дёниц.

Шверин фон Крозиг описывал себя как «чуждого какому-либо антисемитизму». Тем не менее ему хотелось, чтобы как можно больше евреев покинули Германию, и он вместе с Шахтом работал над планом, который «позволил бы германским евреям эмигрировать с помощью мирового еврейства и забирать с собой личные вещи. Мировое еврейство обязано обеспечить Германию необходимыми кредитами, которые должны покрываться доходами от возрастающего экспорта».

25 ноября 1941 г. и 1 июля 1943 г. были опубликованы законы рейха о гражданстве, положившие начало целому ряду исполнительных актов № 11 и № 13, где Шверин фон Крозиг был в числе подписавших их; цели этих законов были дискриминационные, и они лишали евреев (которые, в конце концов, были гражданами Германии) различных прав; теперь против них могло быть возбуждено уголовное судопроизводство полицией, что подразумевало, что нормальных законных судебных процессов они лишаются, а в случае смерти имущество евреев переходило в руки государства. Министр финансов был одним из подписавших эти документы только по процедурным причинам, поскольку данные указы затрагивали его сферу деятельности; содержание указов было работой министра внутренних дел и заместителя фюрера, который также издавал юридические и административные нормативы в дополнение и для реализации закона. Министр финансов отвечал только за техническое исполнение. Тем не менее он был хотя и не зачинщиком, но все же исполнительным подмастерьем. Такую же позицию Шверин фон Крозиг занимал и в вопросе собственности евреев на оккупированных территориях. Она находилась единственно во власти военного командира, а министра финансов касалась только собственность эмигрировавших германских евреев.

Шверин фон Крозиг был также причастен к «урегулированию», последовавшему за кровавыми событиями «хрустальной ночи» в ноябре 1938 г. Он присутствовал на совещании у Геринга 12 ноября, когда Гейдрих сообщил, что 101 синагога повреждена, а уничтожено 76; разграблено 7500 магазинов на общую сумму примерно 25 миллионов марок. Печально известный Геринг постановил, что евреи обязаны уплатить дополнительный «штраф» в размере 1 миллиарда марок, подлежащий внесению в министерство финансов рейха. В этот же день Шверин фон Крозиг издал указ, оценивающий эту сумму в 20 % от еврейской собственности, которую требовалось уплатить четырьмя взносами. 21 ноября он издал исполнительную инструкцию, поднявшую размер контрибуции до 25 %.

Шверин фон Крозиг говорит, что в тот момент снова задумался, стоит ли ему оставаться на своей должности. Такие же сомнения им владели и после 30 июня 1934 г., и во время Судетского кризиса. Его уговорили остаться, как он говорит, доктор Царден, его бывший постоянный секретарь, и фон Мантейфель, директор в министерстве, причем оба призывали его внести смягчающие пункты в меры, о которых шла речь. Косвенное подтверждение этому факту содержится в заявлении Вальтера Донандта, давнего личного помощника Шверина фон Крозига; он утверждает, что, занимаясь расчетом норм для взимания платежей с еврейской собственности, Шверин фон Крозиг стремился «быть примирительным в индивидуальных случаях, и поэтому, насколько это было возможно, сосредоточил все важные решения внутри министерства». И действительно, он ухитрился устроить так, что страховые платежи, которые по оригинальным указаниям Геринга должны были уплачиваться напрямую государству, стали рассматриваться как часть индивидуального еврейского взноса. Это еще один пример его типичных «технических уловок» – принимать меры в целом, но в то же время стараться смягчить их в индивидуальных случаях.

И все-таки есть основания сомневаться в серьезности мыслей Шверина фон Крозига об отставке, по крайней мере в то время. 12 ноября на совещании он сказал: «Мы должны делать все, что можем, в рамках кампании по увеличению экспорта, чтобы выкинуть евреев из страны, за рубеж. Важный момент – мы не должны оставаться наедине с еврейским рабочим классом. Это было бы ужасным бременем»; и потом: «Меня не привлекает перспектива загонять их в гетто… Поэтому наша цель, как сказал Гейдрих: «Прочь со всем, что можно забрать».

Это заявление показывает, что Шверин фон Крозиг, желая, насколько это возможно, удалить еврейское влияние из Германии, возражал против заключения евреев в гетто и искал методы исключения их из политической жизни, но, насколько возможно, наиболее гуманным способом. Он был всей душой за дискриминацию евреев, но не за их ликвидацию. Но Шверин фон Крозиг не мог не знать, что в гитлеровском государстве одно подразумевает другое. И его нельзя считать свободным от расовых предрассудков.

Решение еврейского вопроса, естественно, привело к концентрационным лагерям. Начиная с 1936 г. расходы на содержание концлагерей были возложены на бюджет рейха – и опять Шверин фон Крозиг не высказал возражений. Насколько позволяли его обязанности – даже в приговоре американского военного суда они были «чисто бухгалтерскими» по определению, – он старался ограничить распространение концлагерей и облегчить судьбу их заключенных. Шверин фон Крозиг отказывался выделять деньги на расширение и новое строительство концлагерей или на увеличение их охранного персонала; но от этой тактики скоро пришлось отказаться, потому что с ростом числа заключенных ограничение лагерного бюджета стало невозможным, и результат получался противоположным желаемому. Он также увеличил дневное содержание в расчете на каждого заключенного. Обе эти меры были совершенно неэффективными, а с учетом фактического положения в лагерях – смехотворны.

Нет сомнений, что до 1945 г. Шверин фон Крозиг не знал в деталях, что происходит в концлагерях. Он только однажды посетил концентрационный лагерь, и в этом случае его сопровождал фон Мантейфель, который описал коменданта лагеря как «животное в человеческом обличье». С другой стороны, Шверин фон Крозиг не получил «ни малейшего впечатления о чем-либо ужасном». Остается удивляться, не был ли это тот случай, когда человек «отгораживается от реальности путем самообмана, лжи и глупости» (выражение Ханны Арендт), то ли он просто прятал голову в песок. Можно подозревать, что он всего лишь работал по давно установленному принципу «охоты с гончими». 30 января 1937 г., например, вместе с фон Нейратом, Гюртнером, Шахтом и другими беспартийными членами кабинета он принял из рук Гитлера золотой партийный значок.

Тем не менее Шверин фон Крозиг был благочестивым христианином. Жена его была связана с Фридрихом фон Боделыивингом, главой Бетельского института (в г. Билефельд), которому в 1933 г. церквами германских земель была предложена должность епископа рейха, но он не был избран из-за протеста «германских христиан». Дом Шверина фон Крозига нередко был местом сбора для частных бесед между важными евангелистскими священниками. При поручительстве Гинденбурга он стал членом Мальтийского рыцарского ордена, а по просьбе аббатисы – старшим попечителем Конвента Гроба Господня – евангелического женского монастыря, который содержал школу для девочек. Шверин фон Крозиг сохранил все эти должности даже после получения золотого партийного значка. Наилучшее доказательство (если оно существует) истинности аргумента Шверина фон Крозига, что он оставался министром только для того, чтобы «предотвратить нечто худшее», можно найти в его непрерывном участии в церковных делах. Во многих случаях он высказывался в поддержку религиозных интересов. 22 сентября 1941 г., например, Шверин фон Крозиг выразил протест Ламмерсу, главе рейхсканцелярии, в связи с захватом дома баптистской диаконисы, и у него хватило смелости повторить вопрос, который задавали люди, вернувшиеся из Вартегау: «Какая разница между этим и большевизмом?»

Умелой тактикой проволочек Шверин фон Крозиг также нейтрализовал предложение партии, поддержанное главой партийной канцелярии Борманом, учреждениям министерства финансов управлять церковными налогами, сделав их процентной доплатой в доход государства. Так же Шверин фон Крозиг действовал при попытках партии отменить налоговые льготы церковным предприятиям и заведениям, а также не дал конфисковать церковное имущество. Евангелическая церковь должна быть ему особенно благодарна. Давая присягу, один прелат по имени Кох сказал: «В те мрачные для церкви дни я считал большим благом, что он был министром и мог поэтому оказать какое-то влияние, выступая на стороне церкви». Многие решительно свидетельствовали о доброте Шверина фон Крозига и его готовности помочь, описывая министра как «человека и христианина» и «яркий пример». Его личная жизнь была безупречна; его вкусы – просты, а манеры – скромными. Он никогда не использовал свое официальное положение в личных целях. Например, осенью 1942 г. на деньги, выплаченные ему как пособие на расходы, он создал фонд «Граф Шверин фон Крозиг» для нуждающихся семей погибших в боях из числа персонала министерства финансов. Генерал-полковник Фромм, говорят, описывал Шверина фон Крозига как одного из самых открытых людей, каких он когда-либо встречал. То, что такой человек оказался вовлеченным в машину тоталитарного государства и позволял своему имени быть причастным к незаконным действиям, неизменно производит ощущение шока.

Обвинить Шверина фон Крозига в «слабоумии», или «безрассудстве», или в «раболепии» будет сверхупрощением, точно так же, как и называть его «подхалимом», «простофилей» или «недоразвитым». Не могут подвергаться сомнению его способности как государственного служащего или специалиста в сфере финансов. Послевоенные книги Шверина фон Крозига также показывают, что такая оценка его личности несостоятельна. Проблема лежит в совершенно другом измерении. Перебирая за и против поведения Шверина фон Крозига при национал-социализме, немедленно замечаешь резкий контраст между его публичным и приватным моральным кодексом. В определенных отношениях Дёниц и Йодль – параллельные явления, но они больше принадлежат к категории приходившего в упадок феномена тотальной войны. Нигде это моральное противопоставление так не бросается в глаза, как в случае Шверина фон Крозига. В частной жизни он был самим собой, открытым, щедрым, безупречным. В общественной жизни он не только терпел, но и принимал участие в незаконных действиях режима. Эти двойные стандарты имеют двойную причину: это и обожествление нации как абсолютная идея, это также преувеличенное чувство долга и гиперболизированное понятие верности. Все, что было во благо нации, – законно или нет – было оправданно. Идея общности нации была настолько исключительной, что отвергала все нормы и кодексы ценностей. Поскольку Гитлер вел нацию от поражения к признанию, успехам и победам, постольку он был приемлем (для немцев), а его действия терпимы. Когда раскол между традиционным кодексом морали и кодексом государства стал слишком велик, возникающие угрызения совести смягчались усмирением и ослаблением тех мер, которые считались уж слишком экстремальными. Преувеличенное чувство долга запрещало Шверину фон Крозигу уход с поста, который становился все более тяжелым.

Шверин фон Крозиг не ставил знак равенства между Гитлером и Германией, как это делали Дёниц и Йодль. Наследник древнего рода, он не ставил выскочку Гитлера на один уровень с рейхом, который имел свои корни в весьма отличавшихся от партийных традициях. Демагог, вознесенный историей, должен был сыграть свою роль (как и Шверин фон Крозиг играл свою роль в отведенном ему месте), но, если он проваливался, он должен был исчезнуть.

Различия и сходства между Дёницем и Йодлем, с одной стороны, и Шверином фон Крозигом – с другой становятся более понятными, если сделать сравнение с поведением Альберта Шпеера. В 1944 г. после периода болезни и поняв неизбежность разгрома, Шпеер уже не мог больше согласовывать свои понятия верности Гитлеру и верности нации, к тому же он их не приравнивал друг к другу. Однако в последний месяц войны Шпеер не смог разорвать свои связи с Гитлером, и результатом этого было его противоречивое поведение.

Сравнение получается еще более близким, если сопоставить реакцию этих людей на события 20 июля 1944 г. Хотя ни Шпеер, ни Шверин фон Крозиг не подвергали сомнению право фюрера на управление страной, оба сомневались, нужно ли его дальнейшее присутствие.

Дёниц и Йодль безоговорочно осудили эту попытку переворота – и заговорщики считали их врагами. Шверин фон Крозиг тоже был оппонентом, хотя многие из участников заговора были его личными друзьями – фон Хассель, посол, Йоханнес Попиц, министр финансов Пруссии, Фриц фон дер Шуленбург, граф Петер Йорк, граф Гельдорф, генерал Штюльпнагель, генерал Вагнер, полковник граф Штауффенберг и фельдмаршал фон Вицлебен. Он поддерживал дружеские отношения с Гард ел ером и был связан с Ульрихом Вильгельмом графом Шверином фон Шванфельдом и Куртом Плеттенбергом. Тем не менее, несмотря на просьбы их родных и близких, он отказался переговорить с Гитлером в пользу своего кузена Шверина Шванфельда, или Шуленбурга, или Петера Йорка. Однако Шверин фон Крозиг обратился с письмом к Кальтенбруннеру, а потом в Народный трибунал с просьбой освободить из-под ареста шурина, Фридриха Карла фон Цицевица, поскольку был убежден, что степень его участия была ограничена тем, что он знал планы Гарделера. 19 сентября 1944 г. Шверин фон Крозиг попросил Ламмерса довести вопрос ареста фон Цицевица до Гитлера, либо устно, либо показав ему следующее письмо: «Поскольку дело касается близкого родственника, я считаю своим долгом проинформировать Вас об этом факте и предоставить на Ваше усмотрение, оставите ли Вы меня министром в кабинете. Уверяю Вас, что мой шурин никогда не обсуждал со мной планы Гарделера. Хайль, мой фюрер! Верный Вам». Министр финансов остался на своем посту, и его обязанностью стала конфискация имущества заговорщиков. И снова он попытался смягчить лишения и облегчить участь близких.

Шпеер тоже осуждал эту попытку переворота – а потом сам занялся составлением подобных планов. Смыслом его деятельности была глубоко укоренившаяся преданность Гитлеру. Когда Шпеер понял, что тиран становится катастрофой для своего народа, он решил оказать услугу и Германии, и самому Гитлеру. Возможно, Шпеер не мог заставить себя уничтожить свое представление о Гитлере, однако в силу своей технической квалификации и он, и Шверин фон Крозиг без ведома обоих расценивались участниками заговора как потенциальные союзники.

Реакция Шверина фон Крозига была в действительности поразительно логичной. Его отношение к войне, например, показывает похожую логику. Он пытался предупредить Гитлера об опасности мировой войны, особенно в то время, когда она казалась ему невыгодной. 13 августа 1939 г., после официального визита в Италию, Шверин фон Крозиг написал фон Риббентропу (о котором у него не было никакого мнения), что Гитлер ошибается в своих взглядах на политику Британии и что Британия и Франция вступят в войну, если Германия вторгнется в Польшу. Однако, когда война стала фактом и у Шверина фон Крозига не было иного выбора, как принять ее, он попытался предотвратить ее расширение. Например, 6 ноября 1939 г. он пишет длинное письмо Герингу, «номеру 2» в Германии, указывая на слабости в экономике рейха, которая еще даже не восстановилась от последствий Первой мировой войны. Шверин фон Крозиг предупреждал против каких-либо действий в отношении нейтральных стран и против войны на Западе. Даже в то время он не верил, что Германия может победить в большой войне: «Если Англия не победит в войне, она проиграла ее. А если мы не проиграем войну, мы ее выиграли». Несколько лет спустя такая точка зрения побуждала многих людей (и среди них Дёница) к продолжению войны, которая в военном отношении уже давно была проиграна. Шверин фон Крозиг также понимал, что нападение на Запад будет означать, что «мы окончательно повернулись спиной к мирному урегулированию», а в то время он очень боялся излишней зависимости от Италии и России; то, что Гитлер затеет войну на двух фронтах, никогда не приходило ему в голову.