Текст книги "Режим гроссадмирала Дёница. Капитуляция Германии. 1945"

Глава 2
Личный кабинет и Альберт Шпеер

Первоначальной реакцией Дёница было удивление. Хотя другие, вероятно, предвидели такую возможность, для него это назначение было совершенно неожиданным. Природной средой Дёница была военная; амбиции ограничивались единственно его родом войск. Ради кригсмарине он шел до конца, а когда все его усилия оказались безуспешными, пришел к выводу, что единственным логическим действием должна стать капитуляция, включая ВМС, а затем надежда умереть в сражении. Теперь перед Дёницем стояла задача, к которой он не был готов и которая была чужда его натуре. Естественно, его мысли сразу же обратились к военным последствиям. Дёниц уже решил сдаться со своими кригсмарине. Соответственно он воспринял решение Гитлера о преемственности как указание, что весь вермахт должен теперь капитулировать. «Его смерть стала последней службой его народу. Он понял, что не существует военного способа, чтобы изменить исход войны. Поэтому он пожертвовал собой, чтобы освободить путь для кого-то другого с целью окончания войны. И именно это было предназначено совершить гроссадмиралу». Только по этой причине, думал Дёниц, фюрер выбрал его, единственного действующего главнокомандующего родом войск, после того как Гитлером был разжалован Геринг. Полный текст завещания Гитлера ему довелось увидеть лишь тогда, когда пришло время Нюрнбергского процесса.

Позднее, этим же вечером, к Дёницу прибыл его старый друг адмирал Годт, с которым он служил на субмаринах с 1938 г. Дёниц рассказал ему, что намеревается закончить дело – время для героизма прошло. Борьбу на Востоке, однако, нельзя было заканчивать немедленно; вначале нужно было переместить беженцев из Мекленбурга, а это поначалу означало продолжение борьбы и на Эльбе. Люди наподобие фельдмаршала Шернера так легко от борьбы не откажутся. И очень мало солдат было готово сдаться русским.

Годту Дёниц показался другим, переменившимся человеком. Он ничего не знал о намерении сдать ВМС и думал, что Дёниц прикажет ему сражаться до конца. Была ли эта неожиданная перемена, которую даже самые близкие к нему люди находили потрясающей, результатом какого-то внутреннего процесса, который давно назревал, а сейчас вышел на поверхность в виде реакции освобождения и облегчения? Или Дёниц надеялся, что смерть Гитлера позволит совершить переход в новую фазу, в которой, продолжая использовать некоторые силы на Западе, борьба на Востоке может быть продолжена и, возможно, даже с помощью Запада?

В своем разговоре с Бернадотом 24 апреля Гиммлер точно так же заявил, что сопротивление на Восточном фронте следует в течение какого-то времени продолжать. И Гиммлер, и Дёниц были согласны с тем, что главное соображение – это избежать хаоса. Поэтому было очень важно дать возможность беженцам и войскам отойти в районы, которые будут заняты войсками западных держав. Ужас и страх перед русскими были слишком велики. В действительности поведение советских войск было не «естественной страстью к жестокостям со стороны азиатских орд, а ответом за годы нечеловеческого обращения немцев с русскими»; тем не менее это не меняет факта, что во всех своих планах Дёницу приходилось учитывать этот психоз страха – и он знал, что страх этот оправдан.

Как преемник Гитлера, Дёниц поначалу полагался на свой собственный ближайший персонал. Как и адмирал Годт, это были морские офицеры. Первым был контр-адмирал Герхард Вагнер, являвшийся связным офицером между главнокомандующим ВМС и штабом ВМС с июня 1944 г. Когда Дёниц был назначен главой государства, Вагнер предложил свою отставку, но Дёниц пожелал, чтобы он остался как «знакомое лицо». Своим собственным преемником в командовании кригсмарине он назначил адмирала фон Фридебурга, адмирала подводного флота, и назначил Вагнера военным представителем в своем личном штабе, а несколько дней спустя – директором военного кабинета. Поскольку весь отдел состоял лишь из одного человека, Вагнер считал этот титул слишком претенциозным и называл себя «специально нанятым адмиралом, приданным гроссадмиралу». 30 апреля Дёниц обсудил новую ситуацию с Вагнером и его личным помощником Вальтером Людде-Нейратом; последний был при нем с сентября 1944 г., сопровождал его везде, участвовал во всех совещаниях по поводу флота и обычно был при Дёнице в ставке фюрера. Хотя Людде-Нейрат строго придерживался своих должностных обязанностей, Дёниц всегда ценил его мнение – может быть, секрет его успеха как командира состоял в том, что всегда готов был выслушать мнение других. Он, однако, воспринимал только обоснованную критику, все остальное отвергал, часто в чересчур грубых выражениях.

Но все-таки настоящим советником Дёница на ранних стадиях был не морской профессионал, а штатский человек, «архитектор фюрера», рейхсминистр вооружений Альберт Шпеер. В начале мая 1945 г. его влияние было так велико, что в этой книге было бы неуместным приводить лишь его краткое описание. Тревор-Ропер описывает его как «интеллектуально неподкупного», но тем не менее «настоящего преступника»: будучи сорока лет, Шпеер являлся одним из самых могущественных людей в гитлеровском государстве, воплощением ограниченного специалиста и аморального технократа (описание Иоахима Феста). Несомненно, если бы не Шпеер, Гитлер не смог бы так долго вести свою войну.

Альберт Шпеер родился 19 марта 1905 г. Поначалу у него не было намерения стать архитектором, подобно его отцу или деду, он больше склонялся к математике и физике, но в конце концов традиция взяла верх, и Шпеер изучал архитектуру в высших технических школах Карлсруэ, Мюнхена и Берлина (в последней его дедушка учился у известного архитектора Шинкеля). В 1928 г. Шпеер получил диплом и с 1929 по 1932 г. был ассистентом у профессора Тессенова в Шарлоттенбургской высшей технической школе. В течение этого периода у Шпеера завязались связи с нацистской партией, и он вступил в нее 1 марта 1931 г. Став в 1932 г. свободным архитектором, Шпеер брался за различные небольшие работы, в основном для партии. Очень скоро его заметил Геббельс и взял в свой штат. Первомайские празднества 1933 г., которые новое правительство сделало официальными, предоставили Шпееру первую возможность продемонстрировать свои способности в организации громадных массовых демонстраций. Купола света, скопления флагов и импозантные фасады создавали идеальную обстановку для искусства демагогического соблазнения. Современный критик нашел весьма показательным, что «национал-социалистическая эра первой придала новое значение улицам и площадям, заполнив огромное пространство организованными массами людей». Неудивительно, что на одаренного молодого архитектора скоро обратил свое внимание и Гитлер. С этого времени на Шпеера была возложена «захватывающая задача». Он построил стадион Цеппелинфельд, он проектировал сооружения для партийных съездов в Нюрнберге; он стал руководителем отдела «Эстетика труда» в организации «Сила через радость»; он приложил руку к реконструкции и украшению германского посольства в Лондоне, Германского дома и Международной выставки в Париже. В 1937 г. Рудольф Гесс, заместитель фюрера, назначил его в свой штаб «архитектурным представителем», и таким образом Шпеер стал ответственным за все здания, принадлежащие партии и ее организациям. Еще более важным стало его назначение 30 января 1937 г. генеральным архитектурным инспектором по столице рейха; сейчас Шпеер отвечал за воплощение в жизнь архитектурных фантазий Гитлера. В результате возник стиль, позже получивший название «безумной монументальности», основанной на венской классической форме, которой Гитлер никогда не переставал восхищаться. Между 1937 и 1939 гг. диктатор и «его художник» установили очень тесные взаимоотношения. В Нюрнберге Шпеер говорил: «Если бы у Гитлера были какие-то друзья, то я наверняка был бы одним из его самых близких друзей». В 1942 г. Шпеер, которому исполнилось 36 лет, стал министром вооружений и боеприпасов вместо доктора Фрица Тодта, погибшего в авиационной катастрофе 8 февраля при несколько загадочных обстоятельствах. Одним из главных видов деятельности этого министерства до сих пор было строительство оборонительных сооружений. Потери в зимней кампании 1941/42 г. в России привели к росту потребностей в вооружениях сухопутных войск, но Шпеер выяснил, что осенью 1941 г. по приказу Гитлера производство таких вооружений было сокращено в пользу люфтваффе.

В течение 1942 г. Шпеер также занял пост руководителя по делам вооружений в ОКВ и стал ответственным за выполнение задания четырехлетнего плана по вооружениям, что фактически дало ему власть над всем планом. Вместе с фельдмаршалом Мильхом и Кернером он руководил центральным планированием. После приказа фюрера от 2 сентября 1943 г. о концентрации власти в области военной экономики полномочия над использованием сырьевых материалов для промышленности, которые до сих пор осуществлялись министерством экономики, были переданы Шпееру, который с этого момента стал именоваться рейхсминистром вооружений и военного производства. На него также была возложена ответственность за распределение от имени министерства экономики рейха, и к 1943 г. Шпеер контролировал секторы экономики, которые давали ему полный контроль над добычей угля и производством химической продукции. Своими совершенно неортодоксальными методами Шпеер добился устранения самых худших узких мест. Он оказался мастером импровизации. Он сформировал свой собственный рабочий штаб из квалифицированных экспертов и в отношении всяких бюрократических препон и правил действовал поистине деспотически. Его успехи, казалось, доказывали его правоту. В 1944 г. Шпеер достиг рекордных показателей в производстве боеприпасов, оружия, танков, самолетов и подводных лодок. Согласно опубликованным им цифрам, производство в том году позволяло полностью вооружить 225 совершенно новых пехотных дивизий и 45 танковых дивизий. Такой уровень производства был возможен только благодаря концентрации сил исключительно на вооружениях – за счет других отраслей экономики и безжалостного использования и эксплуатации рабочей силы, в том числе иностранных рабочих и заключенных концентрационных лагерей.

Однако в 1944 г. Шпеер понял, что с точки зрения технического производства война проиграна. Все его импровизации как специалиста своего дела не могли скрыть того факта, что германская экономика находится на стадии разрушения, что огромные сектора индустрии бездействуют или уже уничтожены.

Между июнем и декабрем 1944 г. Шпеер направил Гитлеру 12 памятных записок, предупреждая его о надвигающейся катастрофе. 30 июня он проинформировал Гитлера, что из-за вражеских действий нехватка авиационного топлива достигла 90 %, поэтому неизбежно к сентябрю «количества, необходимые для удовлетворения самых срочных потребностей вермахта, уже не смогут поставляться, что означает, что с того времени будет дефицит, который до добра не доведет и который должен завершиться трагическими последствиями». 30 августа Альберт Шпеер официально заявил главе государства и Верховному главнокомандующему, что в ряде жизненных отраслей экономики все сырье, необходимое для дальнейшего продолжения войны, уже в дефиците. В сентябре статья заместителя начальника департамента печати Зундермана в газете «Фолькишер беобахтер» сообщила о политике «выжженной земли», и тем самым вынудила Шпеера действовать. Он систематически вмешивался с тем, чтобы меры уничтожения, запланированные политическими и военными руководителями, заменялись на те, которые производили только временный паралич.

5 сентября Шпеер писал гаулейтеру Симону в Кобленц: «При всех обстоятельствах необходимо добиваться того, чтобы, как только Лотарингия, Люксембург и другие индустриальные районы попадут в руки врага, была парализована экономика; другими словами, экономика должна остановиться на несколько месяцев посредством удаления некоторых узлов, особенно электрических; сами же промышленные мощности разрушать не надо».

В тех же выражениях он писал всем гаулейтерам. Шпеер рассылал необходимые указания в регионы рейха, где добывался уголь и выплавлялась сталь. Он также принимал меры для того, чтобы не происходило уничтожение предприятий в Верхней и Нижней Силезии, Чехословакии, Австрии, Франции, Бельгии, Голландии, Финляндии, Северной Италии и Венгрии. Все это, конечно, противоречило официальной политике, и он мог работать только с помощью уверток и ухищрений. Йодль закрывал на это глаза, но Гитлера надо было завоевать аргументами. 15 сентября Шпеер отправил Борману следующее послание: «Фюрер заявил, что вскоре он сможет совершить возврат территорий, ныне для нас потерянных. Поскольку с точки зрения вооружений и военной продукции западные районы жизненно важны для нас, предлагаемые меры по эвакуации должны быть отменены, чтобы индустрия в тех районах могла быстро возобновить свою работу». Своенравные и властные действия Шпеера стали причиной враждебности к нему со стороны Бормана и Геббельса, который описывал его министерство как «антипартийное» и как «клоаку реакционных бизнесменов».

Но Шпеер возражал Гитлеру, заявляя, что его действия не носят политического характера. Он продолжал бомбардировать диктатора памятными записками, чтобы саботировать его планы уничтожения и систематически осуществлять переключение экономики от войны к миру. Когда западные союзники в середине марта возобновили свое продвижение, Гитлер приказал расстрелять восемь офицеров за то, что они не смогли взорвать мост. В тот же день Шпеер послал Гитлеру откровенное, открытое письмо, подчеркивая, что никто не имеет права уничтожать промышленные установки, продовольственные склады, транспортные сооружения или мосты, потому что «они крадут у немецкого народа будущие возможности существования». «Мы не имеем права, – продолжал он, – на этом этапе войны заниматься уничтожением, которое может повлиять на жизнь народа». Это послание он лично вручил Гитлеру. Диктатор возразил на это своим знаменитым анализом народа, который пропадет, если война будет проиграна, поскольку этот народ оказался слабее перед лицом восточных народов. В «Майн кампф» в конце концов Гитлер заявлял: «Массы являются лишь частью самой природы. Их ощущения таковы, что они не в состоянии понять рукопожатие между людьми, которые объявлены врагами. Их желание – видеть более сильную сторону побеждающей, а слабейшего – разбитым или безоговорочно подчиненным воле сильнейшего».

Идеология Гитлера была просто эклектическим набором бессистемных фрагментов из социал-дарвинистской теории, но ее центральным постулатом был примат силы. Таков был фон его хладнокровного отношения к судьбе своего народа, который был продемонстрирован в вышедшем на следующий день, 19 марта, его приказе о тактике «выжженной земли», дополненном приказом Бормана об уничтожении и эвакуации от 23 марта и соответствующими военными директивами.

Без каких-либо угрызений совести фюрер «Великого Германского рейха» позволил бы германскому народу погибнуть, если бы Шпеер не взял на себя ответственность за контрмеры. Он безустанно встречался с гаулейтерами и командующими группами армий; он давил на фельдмаршалов Моделя и Кессельринга; он готовил проекты приказов ОКВ, предписывающих сохранение коммуникаций и промышленных мощностей; он приказывал сваливать заготовленную для них взрывчатку в угольные шахты; короче, Шпеер делал все, чтобы противостоять официальной политике «выжженной земли».

Он был единственным министром, у которого нашлось мужество открыто возражать Гитлеру и саботировать его патологическую жажду уничтожения. Шпееру помогал ряд профессионалов, находившихся в тесном контакте с государственными секретарями в министерствах продовольствия, транспорта и пропаганды, которые осуществляли координацию всех необходимых мер. Поставкам продовольствия населению давался приоритет перед производством вооружения, а все приказы об уничтожении или приведении индустрии в состояние паралича откладывались до последнего момента.

29 марта Шпеер был вызван к Гитлеру и обвинен в саботировании его приказов. Если бы он не был «моим художником», заявлял Гитлер, его бы осудили на смерть. Шпеер не просил для себя награды, просто сказав, что он не хотел быть одним из тех, кто считал, что у него не хватило смелости заявить такое. Он отказывался уходить в отпуск, как предлагал Гитлер, утверждая, что в этот момент, как он полагает, его долг требует от него остаться. Как по внутренним, так и по внешнеполитическим причинам Гитлеру, казалось, не хватало мужества уволить его. Этот спор и последующее письмо от Шпеера 29 марта принесли, по крайней мере, частичный успех – в своей исполнительной инструкции 30 марта Гитлер фактически отменил свой приказ о «выжженной земле» и заменил его организацией парализующих экономику действий.

Единственная забота Шпеера, похоже, состояла в сохранении некоторого базиса для существования германского народа; вероятно, у него не было другой цели – в отличие от Шверина фон Крозига, который считал, что сохранение германской потенциальной мощи могло бы стать фактором в будущих переговорах. Более того, услышав о катастрофической финансовой ситуации в Германии, Шпеер приказал передать рейху все доходы, которые он заработал в качестве архитектора за последние двенадцать лет.

В заключительные месяцы войны в кругу Шпеера часто обсуждали тему покушения на Гитлера. Были установлены контакты с СС. Только собственные приготовления Шпеера выходили за рамки стадии планирования. Существует, однако, много подтверждений того, что он был фактически уволен, когда его приготовления были сорваны по техническим причинам.

В то же самое время Шпеер планировал также убрать Гиммлера и его окружение. С помощью статс-секретаря в министерстве пропаганды он набросал речь для радиовещания 9 апреля, но вмешался Геббельс, и она так и не состоялась.

Далее, 16 апреля Шпеер подготовил новую речь, намеченную для вступления в финальную фазу, текст которой был записан на радиостанции Гамбурга 21 апреля. По сути, эта речь призывала немецкий народ набраться смелости и агитировала его избегать всего, что могло бы привести к повреждению основ существования – не надо было останавливать промышленные предприятия, а необходимо было удалять детонаторы из подрывных зарядов, установленных в мостах. Одновременно Шпеер обращался к врагу с призывом прекратить воздушную войну из гуманитарных соображений. Он приказал всем военнопленным оставаться там, где они были, политических заключенных и евреев отделить в концентрационных лагерях от обычных уголовников, а вынесение смертных приговоров приостановить. Шпеер призывал чиновников оставаться на своих постах, считая администрацию необходимым инструментом в том случае, когда трудности будут преодолены. Он запретил партизанское движение («Вервольф»). Кроме того, эта речь содержала практические инструкции для того, чтобы избежать разрушений, и по восстановлению коммуникаций, которые, как говорил Шпеер, могли бы возобновить нормальную работу в короткое время. Он призывал работников промышленности и сельского хозяйства к новым усилиям.

Эта речь полностью не транслировалась. 3 мая Шпеер отправил пересмотренную версию на радиостанцию Фленсбурга, переданную далее на радиостанцию Копенгагена; ее также одновременно передавали из Осло и Праги. Запрет «Вервольфа» был опущен, как и инструкции в отношении концентрационных лагерей и предотвращения разрушений; параграф о чиновниках и администрации также исчез. Вместо этого Шпеер вставил несколько предложений о программе Дёница по спасению максимального количества людей «из лап русских армий». Причина – 30 апреля Шпеер переехал в штаб Дёница, чтобы помочь тому заниматься первостепенными проблемами в ожидании прояснения вопроса о том, кому суждено стать его самыми важными соратниками.

Глава 3
Военные советники – Вильгельм Кейтель и аЛьфред Йодль

Для исполнения обязанностей Верховного главнокомандующего вермахтом Дёниц обратился к высшей военной инстанции – ОКВ под началом фельдмаршала Кейтеля, вместе со штабом оперативного руководства ОКВ под началом генерал-полковника Йодля. Под командование последнего 28 апреля был передан Генеральный штаб сухопутных сил. Кроме того, Дёниц вызвал уже упоминавшиеся штабы зоны «А» (Север) и зоны «Б» (Юг).

Однако после получения первого радиосообщения из бункера фюрера и перед тем, как заступить на свой пост, Дёницу пришлось встретить этих старших представителей вермахта и выяснить, готовы ли они (и до какой степени) подчиняться его приказам. Это было тем более необходимо, учитывая статус Гиммлера, который командовал силами СС, полиции и резервной армии. Было вполне возможно, что рейхсфюрер СС будет оспаривать законность этого сообщения и провозгласит самого себя преемником Гитлера. Вечером 30 апреля Дёниц поручил помощнику позвонить в ОКВ, который тем временем переехал в Доббин, и вызвать Кейтеля и Йодля в Плён со всеми необходимыми документами. Гиммлер, все еще находившийся в Любеке, также был проинформирован. Поначалу рейхсфюрер СС приехать отказался. Однако после личного обращения Дёница он появился – около полуночи, с эскортом из шести эсэсовцев гигантского роста. По настоятельному совету гаулейтера Вегенера Дёниц также обеспечил себя охраной из надежных моряков-подводников, которые окружили жилище главнокомандующего. На своем столе, под кипой папок, он спрятал револьвер с взведенным курком. Так что все это может служить нагляднейшей иллюстрацией их взаимного недоверия. Приготовления Дёница, однако, показали, что проблема состояла чисто в демонстрации силы, а не в различиях взглядов на будущую политику или даже моральных соображений.

Гиммлер быстро среагировал на новую ситуацию. Прочитав сообщение о назначении Дёница преемником, он на мгновение побледнел, но быстро взял себя в руки и спросил, может ли он стать «номером два» в государстве. Невозможно сказать, то ли это был тактический маневр в надежде захватить власть позднее, или его привычное подчинение любому решению Гитлера – даже этому, последнему; а может быть, это было вызвано отсутствием силы характера, неспособностью противостоять авторитету гроссадмирала или результатом долговременного подчинения заповеди «действовать только во благо страны». Дёниц, со своей стороны, старался выиграть время. Он не мог игнорировать реалий власти; Гиммлер командовал СС, полицией и резервной армией и мог мобилизовать их для собственных целей; против них Дёниц мог выставить всего лишь несколько частей и соединений кригсмарине, поэтому он отметил необходимость неполитического руководства и предложил отложить решение проблемы о дальнейшем использовании Гиммлера на будущее.

Дискуссия с Кейтелем и Йодлем состоялась 1 мая. К этому времени Дёниц знал, что завещание Гитлера вступило в силу. Не будучи специалистом в ведении сухопутных военных действий, гроссадмирал пожелал заменить Кейтеля фельдмаршалом фон Манштейном, которого он встретил несколькими днями раньше и который подчеркнул необходимость отвода германских армий Восточного фронта и подтягивания их поближе к Западному фронту. По причине непонимания друг друга или помех в связи это назначение, однако, так и не состоялось.

Вильгельма Кейтеля, начальника штаба ОКВ при Гитлере, Дёниц считал плохо подходящим для решения столь сложных оперативных проблем текущего момента, поскольку тот длительное время находился вдали от действующей армии; Дёниц также знал, что Кейтель непопулярен во многих кругах вермахта. С другой стороны, Йодля он высоко ценил и считал необходимыми для себя его опыт в тактических и стратегических вопросах, а также мастерство управления. Поскольку Йодль заявил, что, если Кейтеля сместят, он тоже уйдет, то оба «оперативных помощника» фюрера остались на своих местах.

Оба этих высокопоставленных профессиональных офицера Третьего рейха были повешены в Нюрнберге, но самые последние германские исторические исследования частично реабилитировали Кейтеля. Например, Вальтер Герлиц в своем описании фельдмаршала четко показывает дилемму, в которой оказался «гитлеровский Бертье» (Бертье Луи-Александр, 1753–1815, маршал (в 1805–1807 и в 1812–1814 гг. был начальником штаба французской армии. После падения наполеоновской империи в 1814 г. перешел на сторону Бурбонов. В период Ста дней Наполеона (1815) покончил с собой. – Ред. частично исполнявший функции военного министра, частично государственного секретаря, частично начальника штаба несуществующего военного министра и не имевший своих собственных командных полномочий.

Кейтель был выходцем из окрестностей Ганновера. Поначалу был артиллерийским офицером и во время Первой мировой войны поднялся до звания капитана, когда получил назначение на должность младшего штабного офицера. В 1920-х гг. он служил в организационном отделе военного ведомства (так в эту пору именовался засекреченный Генеральный штаб. – Ред.) и стал начальником этого отдела. После обычного периода службы в войсках артиллерийским полковым командиром Кейтель получил под свое командование дивизию. В 1935 г. тогдашний военный министр и главнокомандующий вермахтом фельдмаршал фон Бломберг выбрал его (по рекомендации фон Фрича) вместо фон Рейхенау (назначенного в 7-й военный округ) главой канцелярии вермахта, уверенный, что он не окажется вздорным и не будет одержим слишком оригинальными идеями. По тем же самым причинам, когда Бломберг был вынужден уйти в отставку, Гитлер 4 февраля 1938 г. назначил Кейтеля начальником штаба Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ).

Обычно Кейтеля изображают неким типичным продуктом кадетского корпуса и военного обучения, но Герлиц подвергает серьезным сомнениям это избитое суждение. Тем не менее стандартная картина скорее подтверждается, чем опровергается несомненными организаторскими способностями Кейтеля (его именовали «виртуозом военного управления») и его верностью главе государства, коренившейся в традиции и не признающей никаких взаимных обязательств или шкалы ценностей.

Наиболее выдающимися качествами Кейтеля были его невероятное прилежание и примирительная манера действий. Он всегда был до боли совестлив, этот типичный раболепный подчиненный. Он не осмеливался высказывать противоположное мнение такому диктатору, как Гитлер.

Конечно, к достоинствам Кейтеля можно отнести то, что он постоянно противостоял претензиям Гиммлера на власть, – но он это делал не из моральных соображений, а потому что хотел сохранить военную власть в руках тех, кто был для этого обучен.

Кейтель, похоже, не осознавал полных последствий того, что делал, до самой скамьи подсудимых в Нюрнберre. He будучи сильной личностью, он прятал голову в песок перед лицом неприятнейших фактов, чуждых понятиям о немецком офицере, воспитанном в суровых традициях достоинства и добропорядочности; и этот уход от определенных мрачных реалий действительности усиливался частыми замечаниями Гитлера и внешними атрибутами пруссачества, которыми диктатор намеренно окружал себя для того, чтобы имитировать режим, основанный на традиционных ценностях. Объем работы, лежавший на Кейтеле, был почти немыслим, что подвергало его интенсивной нервной и душевной нагрузке; ему ежедневно приходилось слушать монологи фюрера; поэтому он с радостью снял с себя всю ответственность, став «рупором Гитлера». Стремление Кейтеля угодить своему фюреру иллюстрировалось «кейтелевской рысью», стремительной торопливой ходьбой, на которую он переходил, когда его вызывали Гитлер или Борман. А кличка его была даже еще более разоблачающей – Лакейтель.

В защиту Кейтеля следовало бы отметить, что, когда потом он столкнулся с фактом своей ответственности в Нюрнберге, он не делал попыток отрицать, что морально доля вины лежит и на нем. Преступные приказы, в которых он обвинялся, говорил он, ему казались «спорными» даже на стадии их составления. Он пытался если не остановить их, то, по крайней мере, смягчить, в некоторых случаях с помощью тактики затягивания их издания, а в других – внесением изменений. Тогда Гитлер стал действовать сам. Тем не менее, как рассказывал Эрих Кордт, «соучаствуя и терпя это чудовищное злоупотребление командным механизмом, он [Кейтель] уничтожил моральные основы армии, которой принадлежал сорок лет».

Кейтель по натуре не был преступником; он виновен просто в слабости и легковерии. То, что он ужасно страдал, когда вся глубина феномена Гитлера стала для него ясной, показывает признание, которое он сделал американскому психологу Гилберту: «Я больше страдаю от агонии совести и самобичевания в этой камере, чем все, кого я знаю. Я так слепо верил ему».

В своем завещании Гитлер не соизволил уделить ни одного слова признательности Кейтелю за его годы службы; фактически все свидетельствует о том, что в последние несколько дней он оказался в опале. И все же 30 апреля (точное время установить невозможно) Кейтель подготовил информационный приказ с выражением полнейшей преданности диктатору. Получателям сообщалось, что фюрер со своим ближайшим окружением остается в Берлине, чтобы лично руководить обороной, в то время как Кейтель будет находиться вне столицы и командовать всеми боевыми действиями в соответствии с инструкциями Гитлера. В приказе далее говорится: «Судьба Берлина будет судьбой фюрера. Если падет столица рейха, то фюрер, после борьбы, с непревзойденным героизмом пожертвует своей жизнью ради германского народа. Поэтому важнейшим условием для выживания германского рейха и народа является наша политическая и боевая солидарность».

Затем Кейтель призвал вермахт к «безусловному повиновению главе государства» и заявил, что продолжение борьбы – единственное средство для того, чтобы не дать миллионам немецких солдат потонуть в большевизме. Любая недозволенная инициатива и любая сдача категорически запрещаются, и обе считаются изменой. Приказ завершался словами: «Фюрер связал свою жизнь с германским народом. Судьба немецкого народа зависит от стойкости и верности германского вермахта».

Однако в радиосообщении генералу Винтеру в тот же день Кейтель признался, что попытка деблокировать Берлин провалилась. Он приказал сосредоточить все силы в «Северной зоне», чтобы держать открытыми коммуникации с Данией. «Южной зоне» приказывалось сконцентрировать все ее силы в большом районе, пригодном для круговой обороны, чтобы спасти от Красной армии как можно больше солдат и максимум территории. Если будут перерезаны линии сообщения с «Севером», необходимо продолжать борьбу, чтобы выиграть время для политических решений. С любыми проявлениями развала надо бороться самым беспощадным образом. В целях улучшения управления группа армий «Юг» была подчинена группе армий «Центр». Эта директива соответствовала программе Дёница. Кейтель отмечал в то же время, что они с Йодлем сходились в том, что войну необходимо завершить как можно скорее, как только им удастся отвести главные силы войск, сражающихся на Восточном фронте.