Текст книги "Буря перед бурей. История падения Римской республики"

Но племя, как и раньше, не проявило интереса к ее разорению. Поскольку теперь они стали главной силой в центре и на юге Галлии, их новая задача, вероятнее всего, сводилась к тому, чтобы сдерживать римлян, не выпуская их за пределы Апеннинского полуострова. Одержанные ими победы наверняка коренным образом изменили политическую ситуацию в регионе. Теперь, в присутствии нового игрока, обладающего гораздо большими способностями к устрашению, многие союзники Рима в Галлии разорвали с ним договоры.

Узнав о провале Силана, городской плебс в Риме пришел в ужас. В Нумидии тоже не произошло ничего такого, что могло бы отвлечь их от угрозы, которая нависла со стороны кимвров. Решение Метелла приступить к более методичному укрощению Нумидии с точки зрения воинского искусства выглядело здравым, но при этом еще больше укрепляло всеобщую убежденность в том, что римские аристократы в Нумидии лишь тянут время. И хотя Метелл в действительности даже не думал ни о каких заминках, по его имиджу в Риме все равно был нанесен удар.

В конце 109 г. до н. э. Метелл разбил свою армию на небольшие отряды и отправил их уничтожать местные общины, сохранившие верность Югурте. Когда они показали несколько безжалостных примеров, местное население стало сдаваться при первом же появлении римлян. Стараясь выиграть эту войну на устрашение, Югурта решил прибегнуть к тактике партизан. Распустив своих солдат из числа крестьян по домам, он оставил при себе лучшую кавалерию и следовал за легионами по пятам, куда бы они ни направлялись, нарушая пути сообщения и снабжения, уничтожая отдельные подразделения каждый раз, когда те слишком сильно отрывались от основных сил. Кроме того, они, предугадывая путь следования римлян, опережали их, разоряли пригодные для выпаса лошадей поля и сыпали яд во все мыслимые источники питьевой воды.

Но когда недели сменились месяцами, обитатели Нумидии, уставшие от двух армий, попеременно им досаждавших, обвинили Югурту в развязывании войны с римлянами. Метелл тут же попытался обратить их негодование в свою пользу и начал тайные переговоры с верным служителем нумидийского царя Бомилькаром, который в последний раз заявил о себе в Риме во время подготовки убийства Массивы. Когда на него надавили, чередуя взятки и угрозы, Бомилькар согласился убедить Югурту сдаться. По возвращении с этого тайного свидания он нарисовал царю зловещую картину: римляне вот-вот победят. Страна лежит в руинах. Народ страдает. Пришла пора сдаться ради блага всей Нумидии. Услышав от близкого друга эти слова, Югурта уступил, признал свое поражение и послал к Метеллу гонца для выяснения условий капитуляции.

По убеждению Метелла, Югурта был обязан понести заслуженное наказание, и ничего другого он допустить не мог. Его следовало лишить всех богатств и средств для продолжения войны. Царю надлежало немедленно доставить «двести тысяч фунтов серебра, всех его слонов, значительное количество лошадей и оружия»[136]136
  Саллюстий, «Югуртинская война», 62.


[Закрыть]. Но после того как вокруг него стал сгущаться мрак, присущий Югурте инстинкт выживания вновь пробудился к жизни. Когда Метелл приказал царю явиться к нему лично, тот отказался. Проигнорировав еще один приказ сдаться, отданный в виде последнего предупреждения, он бежал и укрылся в глубине нумидийской территории, подальше от римлян. В этой глуши и уединении у него будет возможность тщательно продумать и спланировать свое возвращение.

Метелл хоть и огорчился, что его план завершить войну сорвался в самую последнюю минуту, но точно знал, что значительно ослабил Югурту. Кроме того, немного погодя он с радостью узнал, что сенат продлил срок его полномочий и теперь у него будет еще год, чтобы поймать неуловимого царя. Но пока он сосредоточил свои усилия на Югурте, в его собственных рядах назревала гораздо более серьезная угроза.

В консулы Гай Марий метил всегда. Хотя его политическая карьера и двигалась по извилистому пути, он чувствовал, что получить в один прекрасный день эту высокую должность ему предначертано судьбой. Теперь он приближался к пятидесятилетнему рубежу и по-прежнему лелеял властные амбиции. Марк был убежден: дай ему шанс затмить погрязших в трясине оптиматов, он сразу станет самым могущественным человеком в Риме.

Год борьбы бок о бок с Метеллом напомнил всем, что Марий прекрасный солдат, пользующийся популярностью у подчиненных. Он не скупился при дележе трофеев, не избегал компании рядовых легионеров и не избегал тяжкого солдатского труда, когда легионы разбивали лагерь. «Для римских солдат самое приятное – видеть, как полководец у них на глазах ест тот же хлеб и спит на простой подстилке или с ними вместе копает ров и ставит частокол. Воины восхищаются больше всего не теми вождями, что раздают почести и деньги, а теми, кто делит с ними труды и опасности»[137]137
  Плутарх, «Гай Марий», 7.


[Закрыть]. Тип именно такого лидера и воплощал собой Марий.

В начале 108 г. до н. э. он по каким-то своим делам отправился в портовый город Утику и принес несколько необходимых жертв богам. Во время одного из таких ритуалов он попросил пророчицу вкратце описать его жизненную ситуацию. Та предсказала, что «его ждет удивительная карьера», а затем призвала «и дальше верить в богов, всегда выполнять задуманное и при каждой возможности подвергать испытанию судьбу»[138]138
  Плутарх, «Гай Марий», 8.


[Закрыть]. На тот момент у него на уме было только одно, поэтому посыл богов прозвучал яснее ясного. Марий решил по возвращении в лагерь легионеров попросить Метелла дать ему отпуск, чтобы поехать в Рим и выставить свою кандидатуру на выборах консула.

Но Метелл его отъезда отнюдь не хотел. Он сказал Марию, что подобные мечты могут лелеять далеко не все, что ему лучше довольствоваться уже достигнутыми успехами и не пытаться прыгнуть выше головы. Однако Марий не пожелал просто так уступить и донимал Метелла своими просьбами до тех пор, пока тот язвительно не положил дебатам конец. «Не торопись с отъездом в Рим, – сказал он, – тебе будет не поздно стать кандидатом на эту должность вместе с моим сыном»[139]139
  Саллюстий, «Югуртинская война», 64.


[Закрыть]. Если учесть, что старшему сыну тогда было двадцать три года, подтекст был предельно ясен: Метелл никогда не удовлетворит просьбу Мария об отпуске.

Придя в ярость, но не опустив руки, Марий задействовал обширную сеть своих сторонников, которую ему удалось создать не только в Риме, но также среди солдат и нумидийских купцов. Он в открытую выразил досаду по поводу того, что Метелл тянет время, и заявил, что если бы войсками командовал он, война бы закончилась за пару недель. Кроме того, он предпринял меры с целью снискать расположения у остатков нумидийской царской семьи, которые бежали и жили в изгнании. В своем время с Метеллом вошел в контакт еще один внук давно почившего царя Миципсы, Гауда, и попросил признать его законным царем после того, как Югурта лишится трона. Однако Метелл отказался оказывать молодому человеку какие-либо царские почести. Марий отыскал оскорбленного претендента на корону и пообещал сделать его царем, если ему поручат командование легионами. На фоне политических интриг Мария в Нумидии в Рим полился непрекращающийся поток писем, в которых утверждалось, что Метелл превращается в тирана, слишком уж полюбившего неограниченную имперскую власть для того, чтобы надлежащим образом завершить войну. Марий напрямую заявил, что «будь у него в подчинении хотя бы половина армии, он бы за несколько дней заковал Югурту в кандалы»[140]140
  Саллюстий, «Югуртинская война», 64.


[Закрыть].

Пока в лагере римлян чинились все эти происки, сам царь Югурта снова взялся за дело, восполняя свою сокровищницу, набирая солдат и в целом подрывая усилия врага по оккупации Нумидии. Зимой 109–108 гг. до н. э. он связался с жителями занятого Римом города Вага и подбил их на бунт. Подняв мятеж в праздник, они застали римский гарнизон врасплох и перебили всех до последнего солдат. Почти всех. Командиру гарнизона, офицеру Титу Турпилию Силану, каким-то образом удалось бежать целым и невредимым.

Получив весть о мятеже Ваги, Метелл бросил в город свою армию, сокрушил его жалких защитников и безжалостно разграбил. Но судьба командира гарнизона оставалась под вопросом. Когда его вызвали к Метеллу объяснить, каким образом он потерял город, но сохранил жизнь, он толком не ответил ни на один вопрос. В ходе последовавших за этим дебатов за закрытыми дверями Марий, как предполагается, призвал Метелла приговорить Силана к смертной казни за измену. Консул хоть и питал к тому огромную симпатию, но, в конечном счете, все же согласился. Силана выпороли плетьми и казнили.

Но после расправы Марий пустил слух, что Метелл обошелся с Силаном несправедливо и что столь жестокое наказание безмерно превосходило совершенное им преступление, – тем более что даже своей властью консула Метелл не мог объявить подобный приговор, лишив подсудимого права апеллировать к Народному собранию. Этот инцидент поверг Метелла в уныние, в особенности если учесть, что его люди в нем засомневались и стали в открытую продвигать Мария в лидеры. Надо полагать, Метелл надеялся, что все эти нападки и закулисные интриги, направленные на подрыв его авторитета, вскоре докажут свою несостоятельность – после того, как его тайный сговор с предателем Бомилькаром принесет свои плоды. Но измену бывшего верного служителя Югурта раскрыл и предал его казни. Последний план Метелла схватить нумидийского царя провалился, хотя благодаря ему тот оказался в параноидальной изоляции. В этом отношении Югурта «не знал покоя ни днем ни ночью, ему все казалось подозрительным, и место, и люди, и время суток, он одинаково боялся как соплеменников, так и врагов»[141]141
  Саллюстий, «Югуртинская война», 72.


[Закрыть].

Поскольку неудачная поимка Югурты означала продолжение войны, Метелл признал, что озлобленный Марий в предстоящей кампании не столько принесет пользу, сколько станет помехой. Поэтому всего за двенадцать дней до выборов консула он, наконец, дал ему отпуск, чтобы тот мог поехать в Рим, надеясь, что если Марий выиграет выборы, сенат не назначит его вместо Метелла командующим армией в Нумидии.

После отъезда Мария он выступил в поход, чтобы закончить войну. К тому времени военная кампания Югурты оказалась в самом отчаянном положении. Паранойя, которая все больше и больше завладевала царем, отпугнула от него многих бывших сторонников, а солдаты дезертировали чуть ли не сразу после принудительного призыва на службу. В последние месяцы 108 г. до н. э. Метелл преследовал Югурту вплоть до города Тала, расположенного далеко в глубине нумидийской территории. Считалось, что осаждать его нет никакого смысла, потому что он располагал единственным источником питьевой воды в радиусе пятидесяти миль. Но благодаря неожиданному дождю, наполнившему бурдюки римлян водой, легионам удалось вышибить городские ворота. Впрочем, разграбление Талы оказалось бесплодной победой, ведь к тому моменту, когда римляне вошли в город, Югурта уже бежал. Тем временем правители Талы собра, и перевезли в храм в центре города. После чего закатили последний банкет и подожгли здание, уничтожив все, что в нем находилось, в том числе и себя.

Захват Талы хоть и не сыграл решающей роли, но изменил динамику войны. Этот город был последним крупным оплотом Югурты в Нумидии, и его падение вынудило его совсем убраться за пределы собственного царства. Он постоянно пребывал в движении, избрав направление на юго-восток, все больше углубляясь в территорию за пределами «цивилизованного» мира. И именно там, наконец, нашел убежище у одного кочевого племени, обитавшего в Атласских горах. С помощью сокровищницы, которую царь с собой прихватил, он убедил этих кочевых всадников составить костяк его новой армии.

Но одних кочевых наемников для продолжения войны с Римом было мало, поэтому Югурта написал мавританскому царю Бокху и предложил заключить союз. Мавританское царство граничило с Нумидией на западе и занимало территорию, примерно соответствующую нынешнему Марокко. Двух монархов уже объединяли семейные узы, хотя точный их характер остается неясным: одни источники утверждают, что Югурта был женат на дочери Бокха, в то время как другие – что дочь Югурты была женой Бокха. Так или иначе, но мавританского царя вполне можно было склонить к близкому альянсу, потому как он не питал никакой симпатии ни к римлянам, ни к их привычке к имперской экспансии.

Первой совместной операцией новорожденной антиримской коалиции стало нападение на крупный город Цирту. Он вот уже много лет находился в руках римлян, и Метелл использовал его в качестве своей основной базы, храня в нем собственные сокровища, обоз и захваченных пленников. Узнав, что Югурта с Бокхом заключили союз, Метелл решил не бросаться в бой, а подождать, пока цари не подойдут ближе, не удаляясь на большое расстояние от укрепленной штаб-квартиры. Затем послал Бокху подряд несколько писем и предостерег его ввязываться в борьбу Югурты, неизбежно обреченную на провал. В своем ответе ему мавританский царь намекнул на возможность мирного решения, но опять же при условии, что к Югурте проявят снисхождение. Сказать точно, пытался ли Бокх выиграть время или же действительно хотел договориться об урегулировании вопроса, нельзя.

Пока Метелл вел эту переписку с Бокхом, по нему произвел залп из всех орудий Рим. Мало того что Гая Мария избрали консулом, так еще и комиций своим голосованием отменил сенатское решение оставить Метелла командовать армией в Нумидии. И вскоре Марий отправился в путь, чтобы принять у него дела. Раздавленный Метелл пришел в ярость и «потрясенный этим сильнее, чем допускали разум и достоинство, не удержался от слез и наговорил лишнего; этот человек, выдающийся во многих отношениях, не справился со своим огорчением»[142]142
  Саллюстий, «Югуртинская война», 82.


[Закрыть].

Кампания Мария по избранию в консулы ознаменовала собой решающий удар по оптиматам в сенате. События, начавшиеся с нападок Меммия в 111 г. до н. э. и продолжившиеся судебными процессами комиссии Мамилия в 109 г. до н. э. теперь, после избрания консулом горделивого и непокорного novus homo, достигли кульминации. Марий ждал этого дня уже очень давно.

Свою кампанию он провел с грозной яростью. В который раз, явно нарушив обычаи предков, он походя осудил Метелла за его поведение во время войны. Критиковать подчиненному своего генерала было делом неслыханным, однако Марий отказался быть рабом традиций – особенно после того, как Метелл попытаться перекрыть ему дорогу к консульской должности. Но самое главное, Марий прямо пообещал, что «если его изберут консулом, он вскоре передаст Югурту живым или мертвым в руки народа Рима»[143]143
  Цицерон, «Об обязанностях», III, 79.


[Закрыть]. Его избрали, что вовсе не удивительно.

После своей победы Марий еще больше усилил нападки на сенат, осуждая старых аристократов как людей высокого происхождения, но лишенных достоинства: «Я лично знаю граждан, которые впервые обращаются к истории наших предков и греческим трактатам по военному искусству только после их избрания консулами!»[144]144
  Саллюстий, «Югуртинская война», 85.


[Закрыть]. Он говорил, что они ошибаются, считая, будто «им служат действенной помощью принадлежность к древним аристократическим родам, могущество родственников и близких, их бесчисленные клиенты»[145]145
  Саллюстий, «Югуртинская война», 85.


[Закрыть]. Сам он не мог «похвастаться фамильными портретами, триумфами представителей моего рода или пребыванием предков на консульских постах; но если потребуется, я могу показать копья, стяг, плененных мной врагов и другие военные трофеи, равно как и шрамы у меня на груди; вот мои портреты»[146]146
  Саллюстий, «Югуртинская война», 85.


[Закрыть]. А потом, говоря о сенате, победоносно заявил, что «вырвал у него должность консула как военный трофей»[147]147
  Саллюстий, «Югуртинская война», 85.


[Закрыть].

Но само по себе его избрание еще не гарантировало, что он возьмет на себя командование нумидийской кампанией. В действительности сенат уже постановил, что Нумидия еще на год останется вотчиной Метелла. Но, как и до этого в случае со Сципионом Эмилианом, комиций своим решением его отменил и назначил в эту провинцию Мария, еще больше ослабив оковы mos maiorum.

Готовясь набрать новые легионы, Марий столкнулся с той же самой проблемой, которая вот уже целое поколение досаждала Риму. По мере того, как все больше семей изгонялись со своих земель, становилось все меньше тех, кто соответствовал минимальному имущественному цензу для службы в армии. Но пока консулы скребли самое дно давно опустевшей бочки, выискивая потенциальных легионеров, десятки тысяч молодых людей сидели без дела. Против них свидетельствовало только одно – отсутствие у них земли. Поэтому Марий, стараясь заполнить бреши в легионах, совершил роковой шаг в долгой истории заката и падения Римской республики – потребовал отменить имущественный ценз. О его требовании набирать солдат из рядов наибеднейшего плебса Саллюстий сказал: «Одни объясняли это нехваткой людей, другие стремлением снискать расположение… По сути, тому, кто жаждет могущества, беднейшие могут принести больше всего пользы, ведь они не думают об имуществе, которого у них нет, и считают честным все, за что им платят»[148]148
  Саллюстий, «Югуртинская война», 86.


[Закрыть]. Теперь служить в войске мог любой, даже самый нищий. Когда перед их глазами замаячили грабежи и слава, в легионы, теперь для них доступные, хлынули неимущие со всей Италии.

Подобная приостановка имущественного ценза как крайняя мера уже имела прецеденты в прошлом. В самые мрачные и роковые дни Второй Пунической войны один из предков Гракхов повел за собой легион из гладиаторов и рабов. Но особую значимость нынешнему моменту придавал тот факт, что он знаменовал собой переход от легионов, создаваемых на временной основе и набираемых из свободных граждан, к профессиональной армии, состоявшей из солдат, избравших для себя военную карьеру, – верных, скорее, своим генералам, нежели сенату и народу Рима. Но Марий не думал о великих поворотах в истории и на тот момент хотел лишь одного – собрать армию солдат, выполнить данное обещание и выиграть войну.

Жаждая как можно быстрее начать, он отплыл в Африку еще до того, как армия была полностью укомплектована. Поскольку новые когорты кавалеристов еще пребывали в процессе формирования, довести это дело до конца Марий поручил своему вновь избранному квестору. Звали квестора Луций Корнелий Сулла.

Глава 6. Золотая серьга

Не отвергай, мой сын, а вразумляйся; из демонов ужаснейший теперь твоей душой владеет – жажда чести. Оставь богиню эту! Правды нет в ее устах коварных, и всечасно она отравой сладкой напояет цветущие семейства, города[149]149
  Еврипид, «Финикиянки», 532.


[Закрыть]…

Еврипид, «Финикиянки»

Луций Корнелий Сулла родился в Риме в 138 г. до н. э. Он принадлежал к одному из древнейших патрицианских семейств Корнелиев, но хотя и носил знатное имя – а также обладал прилагавшимся к нему высокомерием, естественным в подобных случаях, – относился к ветви, которая давно угасла и канула в забвение. За жизнь трех поколений ни один представитель так и не смог подняться выше претора, и Сулла, казалось, не обладал какими-то особенными задатками, чтобы вновь вознести род на вершину славы. Молодым человеком он любил покутить с актерами, поэтами и музыкантами, представлявшими собой нижнее звено римского общественного мироустройства. Вместе с друзьями он пил, проводил время в веселых компаниях и жил своей жизнью, выходящей за душные рамки респектабельных классов. В юности Сулла поддерживал романтичные отношения с актером Метробием, который впоследствии стал его пожизненным спутником. Даже когда он женился и заимел детей, когда взобрался на самую вершину власти, с ним рядом неизменно находился Метробий.

Сулла хоть и был беззаботным прожигателем жизни, но учебой не пренебрегал никогда. Он от природы обладал великолепным умом и получил хорошее образование. Будучи подростком, он бегло говорил на греческом, прекрасно разбирался в искусстве, литературе и истории. Несмотря на скромное состояние семьи, в юности Сулла лелеял надежду начать общественную карьеру. Но только после смерти отца узнал всю глубину падения семейных финансов. Обанкротившийся родитель не оставил сыну никакого наследства. Сулла даже не мог позволить себе службу в легионах в качестве кавалерийского офицера, что считалось предварительным требованием для любой политической карьеры. Поэтому в двадцать лет Сулла не поступил в легионы, а стал и дальше предаваться в Риме разгулам, сняв недорогую квартиру и проводя жизнь в погоне за вином, женщинами и песнями.

Обладая пронзительными серыми глазами и светлыми рыжеватыми волосами, на улицах города Сулла представлял собой поразительного персонажа. Несмотря на алую сыпь, портившую его лицо, он был красивым и харизматичным молодым человеком, способным завладеть вниманием любой аудитории: «Красноречивый и умный, он быстро заводил друзей, демонстрировал невероятное умение скрывать свои истинные цели и во многих отношениях проявлял щедрость, особенно не скупился на деньги»[150]150
  Саллюстий, «Югуртинская война», 95.


[Закрыть]. Этот человек никогда не расставался с прошлым. Друзья, которых он заводил, оставались с ним и в будущем. Сулла будто жил двойной жизнью: собранный и суровый в делах, он, «сев за стол, тут же забывал о всякой серьезности… стоило ему оказаться на пиру в хорошей компании, как с ним тут же происходила разительная перемена»[151]151
  Плутарх, «Сулла», 2.


[Закрыть].

В возрасте примерно тридцати лет Сулла выгодно женился на женщине, фигурирующей в источниках под именем просто Юлии, – есть все основания считать ее кузиной другой Юлии, жены Гая Мария. В итоге в тот момент, когда Марий только начинал свою карьеру, их связали семейные узы. Но верность в браке Сулла отнюдь не сохранял. Он был человек харизматичный и не отказывал себе в многочисленных связях на стороне, особенно со стареющими вдовами, которые с радостью помогали ему и далее вести вольный образ жизни. Особенно продолжительные отношения связывали его с женщиной, известной только по ее прозвищу Нипоколис. Она умерла в 110 г. до н. э., сделав его своим главным наследником. Примерно в это же время скончалась и его нелюбимая жена, тоже оставив ему все свое имущество. Сулла в одночасье стал владельцем состояния, которое соответствовало его амбициям. По поводу того, что он начал с такой малости, но затем так много приобрел, его враги отпускали едкие замечания: «Как ты можешь быть честным человеком, – говорили они, – если отец не оставил тебе ничего, а ты так богат?»[152]152
  Плутарх, «Сулла», 1.


[Закрыть]

Воспользовавшись преимуществами патриция и подкрепив их щедрым вознаграждением, Сулла обошел обязательное требование прослужить какое-то время в легионах перед тем, как выдвигать свою кандидатуру на общественные должности. Избравшись в 107 г. до н. э. претором, Сулла получил назначение в команду вновь избранного консула Гая Мария. Эти два человека представляли собой поразительный контраст. Марию, как «новому человеку», пришлось сражаться и силой пробивать себе дорогу, двигаясь по cursus honorum. Он даже военным трибуном стал, предварительно прослужив в армии десять лет. Сулла же, напротив, шатался по публичным домам, забывая о патрицианском достоинстве, а должность попросту купил. С недоверчивым прищуром поглядывая на этого неопытного дилетанта, Марий приказал Сулле остаться в Риме и окончательно сформировать кавалерийские подразделения, позаботившись, чтобы тот не путался у него под ногами, когда он отплывет в Нумидию довести до конца войну с Югуртой.

Когда в начале 107 г. до н. э. Марий прибыл в Африку, Метелл, не в состоянии сдержать ярость, отказался, вопреки традиции, лично передать преемнику командование. Вместо этого он послал поприветствовать нового консула и вверить ему армию своего заместителя, а сам отплыл в Рим, мрачный как туча от охватившей его горечи, очень во многом оправданной.

Вместе с тем, по возвращении в Рим Метелл понял, что его честь хоть и опорочена, но все же не до конца. Да, Марий действительно стал консулом, но род Метеллов все еще был могуществен, поэтому близкие повели дело так, чтобы его встретила ликующая толпа, а сенат удостоил его триумфальным шествием. За этим последовала неуклюжая попытка выдвинуть против Метелла те же обвинения в вымогательстве и коррупции, которыми с успехом пользовалась комиссия Мамилия. Но эти усилия ни к чему не привели – жюри присяжных отказалось даже рассматривать эти обвинения и Мария оправдали по всем пунктам. Затем семья убедила сенат удостоить Метелла за его труды титула Нумидийский. Вопреки его опасениям надолго впасть в немилость, Метелл Нумидийский сохранил свой политический статус и остался влиятельной силой в сенате.

Марию тем временем требовалось выполнить данное обещание и по-быстрому закончить войну. Но теперь, не просто выступая с критикой с галерки, а в действительности получив под свое начало армию, он понял, что никакой волшебной стратегии лучше предложенной Метеллом быть не может. Югурта то появлялся, то исчезал, когда ему заблагорассудится, и постоянно крутился рядом с легионами, но все же за пределами их досягаемости. В первый год Марию удалось втянуть нумидийского царя в несколько боестолкновений, но тот, похоже, каждый раз выходил сухим из воды. Поэтому, несмотря на обещание закончить войну за считаные дни, когда на смену 107 г. до н. э. пришел 106-й, Марий все еще гонялся за Югуртой. Но поскольку в него по-прежнему верил комиций, Марий смог добиться продления срока его полномочий на посту командующего еще на год. В то же время, выступив в 106 г. до н. э. в поход, Марий столкнулся с огромной проблемой: Югурту нигде нельзя было найти. До сих пор не известно, где в течение всего 106 г. до н. э. находился нумидийский царь. Можно лишь предположить, с определенной долей уверенности, что он укрылся у своего кочевого племени в пустынном южном краю по ту сторону Атласских гор. Выйдя из города Капса, Марий двинулся на восток вдоль горной гряды, нападая на города и стараясь выманить Югурту из норы. Наконец он добрался до границы Нумидии с Мавританией и обнаружил на реке Мулукке один из последних оплотов, на которые, вероятно, еще мог рассчитывать Югурта. Но самое важное было в другом – именно в нем Югурта оставил остатки своей сокровищницы перед тем, как переправиться через горы.

Сулла начало этой кампании провел в Италии, набирая новых кавалеристов. Но теперь, окончательно укомплектовав свои подразделения, присоединился к армии Мария, поспев как раз к началу осады крепости на реке Мулукка. Несмотря на все сомнения, которые поначалу питал к нему Марий, Сулла оказался человеком ярким, талантливым и схватывавшим все на лету. Он с головой окунулся в солдатскую жизнь, неизменно разделяя все ее тяготы, и в награду за это вскоре заслужил звания «лучшего воина во всей армии»[153]153
  Саллюстий, «Югуртинская война», 96.


[Закрыть]. Проведя молодость в рядах представителей низших сословий римского общества, Сулла поддерживал с рядовыми легионерами простые, естественные отношения – смеялся вместе с ними и шутил, делил их труды, щедро раздавал милости и деньги, никогда не требуя ничего взамен, – хотя неизменно циничный Саллюстий и намекает, что делал он это лишь с целью превратить в своих должников как можно больше народу. К моменту взятия легионами крепости на реке Мулукка даже Марий, и тот считал Суллу одним из лучших офицеров, состоявших под его командованием.

Когда войско выступило обратно в Цирту, чтобы там перезимовать, Югурта, очень долго о себе не заявлявший, решил, наконец, нанести удар. Он вновь объединился с Бокхом, собрал вместе с ним огромную армию и затаился в ожидании, чтобы напасть на римлян, застав их врасплох. Однако легионы в последний момент все же избежали ловушки, благодаря хладнокровному обходу неприятеля с фланга под командованием Суллы, который позволил обратить в бегство объединенные силы Мавритании и Нумидии. Через два дня разразилась еще одна битва, и на этот раз слаженные, дисциплинированные легионы разметали африканцев в разные стороны. Бокх вернулся в Мавританию, где ему было безопаснее, Югурта снова исчез.

Пока Марий укреплял контроль Рима над Нумидией, северная граница республики вновь пошла трещинами. На юге Галлии власть Рима была явлением относительно новым, ведь его присутствие в регионе легионы установили лишь в конце 120-х гг. до н. э., и даже провинция Нарбоннская Галлия представляла собой лишь узкую полоску побережья, соединявшую между собой Альпы и Пиренеи. Свое господство здесь римляне установили после череды побед над галльскими племенами, но в этом беспощадном, хищническом мире, сотканном из политики и войн, наверху может быть только тот, кто сможет туда не только забраться, но и удержаться. Сокрушительные поражения, нанесенные кимврами в 113 и 109 гг. до н. э., подорвали римский престиж.

Сами кимвры, уничтожив в 109 гг. до н. э. легионы Силана, вдоль русла Роны вернулись в центральную часть Галлии. Но этот шаг лишь открыл дорогу другим племенам, приглашая их извлечь выгоду из создавшегося вакуума власти. Один из народов, что проживал на территории современной Швейцарии, известный как тигурины, воспользовался неудачами римлян и двинулся на юг, оставив позади горы. Поэтому одновременно с Марием, набиравшим в 107 г. до н. э. легионы для похода в Нумидию, его коллега, консул Луций Кассий Лонгин, собирал собственное войско, готовясь выступить в Галлию. Именно эта двойная угроза сыграла значительную роль в отмене сенатом имущественного ценза для службы в легионах. Лонгин преследовал цель разгромить тигуринов и восстановить репутацию непобедимости Рима, которую так основательно подпортили кимвры.

Тем временем тигурины продолжали двигаться на запад, и Лонгин следовал за ними по пятам до самого Атлантического океана. Зная, что за ними идут римляне, тигурины дождались подходящего момента и устроили ловушку. Ничего не подозревавший Лонгин вместе со своим войском угодил прямо в нее и сложил голову в последовавшем сражении. Командование побежденными легионами перешло к легату Гаю Попилию, которому, как и юному Тиберию Гракху в Испании, пришлось определить судьбу десятков тысяч человек, решив жить им или умереть. Как и Тиберий, Попилий выбрал жизнь. Пообещав отдать половину своих обозов и пройдя под ярмом, покоренные римляне с милостивого позволения победителей ушли.

В Риме их встретили с той же яростью и потрясением, которые неизменно вызывали сдавшиеся легионы. Попилия по возвращении в Рим обвинили в измене. Он не стал с этим покорно мириться и яростно бросил обвинителям в лицо: «И что мне было делать, когда меня окружила столь несметная сила галлов? Драться? Но тогда смог бы пробиться только небольшой отряд… Остаться в лагере? Но мы не ждали подкреплений и не имели возможности остаться в живых… Сняться с лагеря и уйти? Но нас блокировали… Пожертвовать жизнью солдат? Но я принял командование над ними лишь при условии, что по мере возможности смогу спасти их для родины и родителей… Отвергнуть условия, выдвинутые врагом? Но жизнь солдат для меня – гораздо важнее обоза»[154]154
  Псевдо-Цицерон, «Риторика для Геренния», IV, 34.


[Закрыть]. Однако его аргументы пропустили мимо ушей – Попилия признали виновным и отправили в изгнание.