Текст книги "Буря перед бурей. История падения Римской республики"

Пока Скавр в Африке вел переговоры по урегулированию этого вопроса, те самые итальянские купцы из Цирты, которые раньше убеждали Адгербала не терять надежду, теперь советовали ему уступить – сдаться Югурте, после чего оба царя должны были поклясться подчиниться любому решению, которое вынесет сенат. Свою добрую волю Адгербал мог продемонстрировать, выдвинув одно-единственное условие: сохранить ему жизнь. Царь согласился, тем самым совершив роковую ошибку. Едва он вышел за ворота Цирты, как Югурта, не теряя времени, расправился с младшим братом, доставившим ему столько проблем. Несчастного Адгербала арестовали и пытали до смерти.

Если бы Югурта ограничился казнью Адгербала, дело могло бы на том и закончиться. Сенат, скорее всего, признал бы его единоличным царем Нумидии, и жизнь дальше пошла бы своим чередом. Но его люди, войдя в Цирту, тут же бросились жестоко мстить каждому ее жителю. Поступил приказ убивать каждого, «у кого в руках окажется оружие»[118]118
  Саллюстий, «Югуртинская война», 26.


[Закрыть], но его истолковали слишком вольно, что привело к истреблению не одной сотни человек, включая и итальянских купцов. Именно с этого момента для Югурты все пошло не по плану. Даже не желая втягиваться в нумидийский конфликт, сенат не мог игнорировать массовое убийство соплеменников.

В Риме воцарилось единодушное убеждение в том, что Югурта зашел слишком далеко. Но что еще хуже, общественное мнение признавало, что сенат долгие годы плохо вел нумидийские дела. На форуме давно ходили слухи о взяточничестве и коррупции. Когда пришла весть о последнем акте насилия Югурты – садистском истреблении италийцев – трибуны потребовали от сената предпринять какие-то действия. Эффективные действия. Действия военного характера.

Тот уступил. Луций Кальпурний Бестия, избравшийся в том году консулом, получил назначение в провинцию Африка и приказ готовить легионы. Собирая армию, Бестия также подобрал себе в старшие советники группу влиятельных легатов. В их число вошел и Скавр, позаботившийся о том, чтобы оказаться в штабе Бестии. Поскольку один раз ему не удалось удержать легионы от похода в Нумидию, теперь он стремился к мирному разрешению кризиса. Прения между Бестией и Скавром вращались вокруг вопроса о том, насколько им следует продемонстрировать силу, чтобы заставить Югурту подчиниться.

Сам царь, узнав, что Рим мобилизует силы для принятия мер, удивился. Он считал, что раздарил достаточно денег, преследуя цель никогда не сойтись с римлянами в бою, – и что для этого им достаточно ненавистна мысль о военном вторжении в Нумидию. И в ответ смог придумать только одно. Югурта снарядил одного из своих сыновей в Рим, дав ему в придачу двух близких друзей, и велел взять еще больше денег, чтобы подкупить сенат и вновь подчинить его своей воле. Но политические ветра к тому моменту уже переменились. Сенат запретил нумидийцам входить в Рим и предписал в течение десяти дней покинуть пределы Италии. Летом 111 г. до н. э. легионы Бестии отплыли в провинцию Африка и оттуда двинулись к границам Нумидии. Узнав, что легионы вторглись на его территорию, Югурта послал к Бестии своих доверенных людей. Послы сообщили консулу, что завоевание Нумидии обернется продолжительной и дорогостоящей военной кампанией, добавив, что для всех будет лучше прийти к какому-нибудь соглашению. После этого Югурта уже лично приехал к Бестии и Скавру и они втроем устроили совещание в узком кругу. Во время этой встречи было решено, что в обмен на репарации в виде «тридцати слонов, большого числа лошадей и скота, а также незначительного количества серебра»[119]119
  Саллюстий, «Югуртинская война», 29.


[Закрыть], Рим признает Югурту единоличным царем Нумидии и все разъедутся по домам. Формальный характер проведенной военной кампании, равно как и слишком вольготные условия соглашения, по возвращении в Рим вылились в огромный скандал, однако Скавр надеялся, что этот фарс положит кризису конец. Теперь, став единоличным царем Нумидии, Югурта больше не будет представлять собой угрозу, и сенат сможет сосредоточить усилия на северной границе – гораздо более опасной и уязвимой.

Но фарса оказалось недостаточно. Городской плебс надеялся, что Бестия привезет полную капитуляцию Югурты, но вместо этого гонцы принесли шокирующую весть, что консул вернулся, выторговав лишь мелкие репарации. В особенности за скандал вокруг нумидийского царя ухватился молодой лидер Гай Меммий, увидев в нем свой проходной билет во власть. Он с самого начала выступал за то, чтобы послать Бестию в Нумидию, а после своего избрания трибуном в 111 г. до н. э. заклеймил позором заминки сената, обвинив его в причастности к преступлениям Югурты. Факты выглядели предельно просто: римскую честь в который раз «свели к нулю жадностью»[120]120
  Саллюстий, «Югуртинская война», 28.


[Закрыть].

Когда весть о соглашении с нумидийским царем достигла Рима, Меммий осыпал порочную алчность сената градом упреков: «Злодеи, чьи руки в крови, люди неимоверной алчности, зловреднейшие и в то же время надменнейшие, которым данное ими слово, приличие, сознание долга, вообще честное и бесчестное – все служит для стяжания»[121]121
  Саллюстий, «Югуртинская война», 31.


[Закрыть]. Вместе с тем, он обругал и народ, который все это допустил: «Вы молча негодовали, глядя, как государственная казна опустошается, как цари и свободные народы платят дань нескольким знатным людям, как одним и тем же людям достались и высшая слава, и огромные богатства»[122]122
  Саллюстий, «Югуртинская война», 31.


[Закрыть]. После чего обратился ко всему Риму: «Заклятому врагу выдан авторитет Сената, выдана ваша держава, в Риме и на войне торгуют интересами государства»[123]123
  Саллюстий, «Югуртинская война», 31.


[Закрыть].

В то же время Меммий приложил усилия, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Особо упомянув преданных мученической смерти Гракхов, он сказал: «После убийства Тиберия Гракха… против римского народа были начаты судебные преследования; после убийства Гая Гракха и Марка Фульвия многие люди из вашего сословия тоже были казнены в тюрьме, и всем этим бедствиям положил конец не закон, а произвол победителей»[124]124
  Саллюстий, «Югуртинская война», 31.


[Закрыть]. Незаконное насилие стало тактикой реакционной аристократии. Стараясь направить ситуацию в оптимальное русло, он сказал: «Карать тех, кто предал государство врагу? – Но не оружием и не насилием, ибо вас, поступивших так, это было бы еще менее достойно, чем их, которые этому подверглись, а судебными преследованиями»[125]125
  Саллюстий, «Югуртинская война», 31.


[Закрыть]. При этом план у Меммия был весьма своеобразный: он хотел, чтобы против коррумпированного сената дал показания сам Югурта.

Меммий убедил Народное собрание приказать одному из преторов отправиться в Нумидию, взять Югурту и привезти его в Рим, чтобы он указал на сенаторов, которых подкупал. Царь будет пользоваться полной защитой власти трибунов, а давая показания, сможет воспользоваться иммунитетом. Какой бы в действительности ни была степень его вины, сенату подобные заявления никак не могли понравиться. Не понравились они и Югурте, хотя на деле у него в этом вопросе не было выбора. Если не явиться, это послужит доказательством предательства им Рима. Поэтому когда за ним приехал претор, Югурта поднялся на борт корабля и покинул Нумидию.

После многолетнего скандала прибытие Югурты в Рим стало сенсацией. Будучи человеком смышленым, прекрасно владея искусством пускать пыль в глаза, он вырядился в скромные одежды, далекие от пышных убранств, которые имел обыкновение носить. Если он надеялся выйти из этой истории живым и здоровым, то триумфально вступать в Рим в ипостаси Царя-Толстосума было нельзя. Но даже в таком непритязательном наряде Югурта не удержался от соблазна немного пошвырять деньгами. После назначения дня, когда ему предстояло дать показания в Народном собрании, он вознамерился найти какого-нибудь симпатичного трибуна и попросить его оказать ему услуги адвоката. Такого человека Югурта отыскал в лице Гая Бебия, который, присвоив деньги нумидийского царя, пообещал выступить в его защиту.

Когда собрался комиций, возбужденная толпа была настроена враждебно. Сразу после появления Югурты Меммий принялся подробно рассказывать, до какой степени он подкупил сенат. Но при этом напомнил всем, что нумидийский царь приехал не понести наказание, а лишь дать показания. Затаив в душах надежду, собравшиеся ждали того великого момента, когда Югурта выложит все как на духу. Но царь не двинулся с места и не произнес ни слова. Вместо этого вперед вышел Гай Бебий и велел ему молчать. А потом заявил, что налагает на весь процесс вето. Толпа сначала окаменела, затем разразилась яростными возгласами. Но как и в случае с Октавием, наложившим вето на земельный закон Тиберия Гракха, ни убедить Бебия изменить решение, ни запугать его не удалось. Тем все и закончилось. Никаких показаний Югурта не дал. Когда его выводили с помоста, Народное собрание тряслось от гнева, но когда он ушел, собравшаяся толпа мирно разошлась. Однако о награде, в которой им отказали, не забыли.

Во время своего пребывания в Риме Югурта решил довести до конца кое-какие дела. Его деяния в прошлом привели к созданию диаспоры нумидийцев, в чьих жилах текла хоть капля царской крови, и все они по праву считали себя потенциальными целями убийц. Некоторые такие беглецы оказались в Риме, а один из них – внук последнего царя Миципсы по имени Массива – метил на место Югурты, если римляне того раздавят. Узнав об этом плане, царь решил сделать с Массивой то же, что до этого сделал с Гиемпсалом и Адгербалом.

Выполнить эту задачу он поручил одному из своих самых верных соратников Бомилькару. Тот болтался по убогим трущобам Рима до тех пор, пока не вступил в контакт с небольшой шайкой «мастеров таких дел»[126]126
  Саллюстий, «Югуртинская война», 35.


[Закрыть]. Те установили за Массивой слежку, выяснили распорядок его дня, устроили засаду и набросились. Но, нанося удар, даже не подумали о скрытности, которой так могут похвастаться ниндзя. Массиву убили, но это опрометчивое нападение наделало столько шума, что о преступлении узнали и тут же схватили злодеев. Когда их притащили к консулу, они во всем сознались и вдохновителем преступления назвали Бомилькара.

В обход гарантированной Югурте защиты, консул приготовился привлечь за совершенное злодеяние Бомилькара к суду – надеясь попутно привязать к делу и Югурту. От предъявленных обвинений царь попытался отделаться шуткой, а в залог того, что Бомилькар предстанет перед судом, оставил пятьдесят своих слуг. Но когда понял, что с помощью привычных взяток остановить процесс не удастся, решил минимизировать потери. Предоставив полсотни заложников их судьбе, Югурта устроил Бомилькару побег из Рима. Узнав, что обвиняемый скрылся, сенат приказал и самому нумидийскому царю немедленно покинуть город. Уезжая, тот повернулся, бросил на Рим взгляд и выдал свое знаменитое изречение: «Продажный город, обреченный на скорую гибель, если на него найдется покупатель»[127]127
  Саллюстий, «Югуртинская война», 35.


[Закрыть].

Глава 5. Победные трофеи

Тогда впервые был дан отпор гордости знати; борьба эта перемешала все божеское и человеческое и дошла до такого безумия, что гражданским распрям положили конец только война и опустошение Италии[128]128
  Саллюстий, «Югуртинская война», 5.


[Закрыть].

Саллюстий

Примерно после 120 г. до н. э. крупное северное племя, известное как кимвры, покинуло родные края неподалеку от нынешней Дании и отправилось на юг. В последующие месяцы и годы оно вышло к Дунаю, затем вдоль его русла свернуло на запад и двинулось в сторону Альп. Так как вид замаячившей на горизонте трехсоттысячной толпы незнакомцев вряд ли приведет кого-нибудь в восторг, кимвров, где бы они ни появлялись, местные жители встречали враждебно. Но они отнюдь не были полчищем завоевателей и, сталкиваясь с агрессией со стороны тех, кто поселился на тех или иных землях раньше их, попросту шли дальше. И искали только одно – спокойное место, где у них была бы возможность начать новую жизнь.

Как и в ситуации с многими другими «варварскими» племенами, которые жили за пределами Средиземноморского региона, историкам трудно определить, кто такие были кимвры. Римляне никогда не отличались точным описанием деталей и проявляли тенденцию к поверхностным обобщениям, сваливая совершенно разные народы в одну кучу, объединяя их в одну расплывчатую категорию. Кимвров описывали то галлами, то скифами, то кельтами, то германцами – и даже когда в 114 г. до н. э. успешно идентифицировали как «кимвров», в античных источниках все равно нет точных сведений о том, были ли они единым народом или же представляли собой кочевую конфедерацию, включавшую в себя отдельные группы тевтонов или амвронов. Кроме того, римляне были склонны раздувать любые варварские племена до огромных размеров, изображать их волосатыми, разрисованными, грязными и громогласными – одним словом, представлять скорее скотами, нежели людьми. Приправив свое мнение всеми возможными избитыми стереотипами, историк Диодор писал, что кимвры «обладали наружностью великанов, наделенных исполинской силой»[129]129
  Диодор Сицилийский, «Историческая библиотека», XXXVII, 1.


[Закрыть]. Но поскольку римляне подобным образом представляли любое германское племя, трудно сказать, как же в действительности выглядели кимвры.

Мы не только не можем сказать, кем были кимвры, но и ответить на вопрос, почему они вообще решили мигрировать. Географ Страбон утверждает, что покинуть землю предков на берегах Северного моря их вынудило «морское наводнение»[130]130
  Страбон, «География», II, 3, 6.


[Закрыть]. Но что бы за этим ни стояло – изменение экологии, перенаселенность, межплеменная война или же сочетание всех этих факторов – к 120 г. до н. э. двести-триста тысяч кимвров собрали вещи и двинулись на юг. К 113 г. до н. э. они достигли сегодняшней Словении, и от Италии их теперь отделяли только Альпы. Одно из местных племен предупредило римлян о неожиданном появлении этой орды и обратилось к сенату за защитой.

Встревоженный потенциальной угрозой, нависшей над северной границей Рима, сенат приказал консулу Гнею Папирию Карбону – брату того самого члена земельной комиссии Гракхов, которого довели до самоубийства, – повести туда легионы и защитить рубежи. Чтобы кимвры гарантированно не вошли в Италию, Карбон расположил войска на основных горных перевалах. То ли из-за присутствия легионов, то ли потому, что Италия не входила в их первоначальные планы, кимвры двинулись дальше в регион, известный сегодня как Австрийские Альпы. Когда они миновали его аванпосты, Карбон перегруппировал легионы и последовал за ними на безопасном расстоянии, дабы понаблюдать за их передвижениями и убедиться, что племя не намерено сворачивать налево в Италию.

Заметив, наконец, римлян, кимвры выслали на встречу с Карбоном послов, которые удивили консула своими обходительными манерами и еще больше внушили симпатию, сказав, что не ищут ссор, а лишь пытаются найти свободную для заселения территорию.

Карбон – явно сделав в их сторону дружественный жест – выделил им несколько местных проводников, чтобы они показали кимврам дорогу в Галлию, сказав, что их путь лежит мимо города Норея. Но то ли он истинные намерения кимвров вызвали у него подозрения, то ли жаждал удостоиться триумфа, но этот дружественный жест в действительности оказался дьявольской хитростью. Карбон приказал проводникам повести кимвров окружным путем через горы, а сам вместе с легионами отправился прямиком в Норею. Там войско консула скрытно заняло позиции и затаилось, планируя наброситься, когда, наконец, появятся ничего не подозревавшие кимвры.

Философы военной науки утверждают, что победа в сражении зачастую достается генералу, способному либо грамотно выбрать поле боя, либо воспользоваться элементом неожиданности. Под Нореей у Карбона было и то и другое, но на пользу ничего не пошло, потому как он самым радикальным образом недооценил масштаб врага. После того, как Карбон устроил свою ловушку, кимврские воины, своим подавляющим численным превосходством, быстро разбили его легионы и обратили их в беспорядочное бегство. Он потерпел унизительное поражение.

К счастью для римлян, одержанная победа не сподвигла кимвров вторгнуться в Италию. Они, похоже, и правда искали спокойный край, где можно было бы поселиться, и не желали больше связываться с лживыми и воинственными римлянами. Но судьба уже связала два эти народа неразрывными узами – битва при Норее была только началом Кимврских войн.

Еще до появления этого кочевого племени состояние северных границ – которые теперь испытывали постоянный, а может даже роковой натиск со стороны мигрирующих полчищ – отнюдь не вызывало у сената восторга.

Проблемы начались в 114 г. до н. э. на границе с Македонией после того как скордиски, которые господствовали на Дунае, опустошили фракийское племя, стали совершать набеги на лежавшую к югу от них римскую территорию. Чтобы положить этому конец, сенат отправил консула Гая Порция Катона, внука легендарного Катона Старшего, но его армию разбили. Когда оборона римлян в Македонии пошатнулась, скордиски сокрушили гарнизоны резерва и оставили после себя обширные разрушения. Вот как описывал их нашествие один потрясенный римлянин: «И не было в то время ничего более жестокого, чем их обращение с пленниками: они совершали возлияния богам человеческой кровью, пили из человеческих черепов и делали для себя забаву из смерти пленников, сжигая их и удушая дымом»[131]131
  Луций Анней Флор, «Эпитомы римской истории», I, 39, 4.


[Закрыть]. Кульминацией всего стало разграбление Дельфийского оракула – одной из самых прославленных и священных институций греческого мира. Оракула, известного своим хранилищем богатейших сокровищ, защищала общепризнанная святость, но скордиски даже не думали ее признавать и разграбили Дельфы по первому своему желанию.

После того, как они двинулись в Македонию, в последующие два года сенату пришлось посылать туда один легион за другим. В 113 г. до н. э. римские армии повел за собой один из Метеллов, а год спустя его сменил наш старый друг Марк Ливий Друз, тот самый коварный трибун, который за десять лет до этого успешно ставил подножки своему коллеге Гаю Гракху. Этот человек, теперь уже консул, успешно завершил конфликт, закончив год своего пребывания на этом посту в походе и одержав решающую победу, которая, наконец, вышвырнула скордисков из римской территории. Но те по-прежнему представляли собой постоянную угрозу, поэтому в 110 г. до н. э. сенату пришлось отправить еще одного консула для энергичного патрулирования македонской границы и ее защиты от дальнейших вторжений.

С учетом скордисков, бесконтрольно сновавших по Македонии и Греции, а также полчища кимвров, шатавшихся в окрестностях Альп, первейшим приоритетом для сената в те годы стала стабильность северных границ. Кризис на севере, вполне естественно, в значительной степени объясняет столь вялый ответ римлян Югурте. Предводители сената, такие как Скавр, надеялись, что переговоры и терпение помогут восстановить порядок в Нумидии, которая почти сто лет была верным союзником Рима. И события, в которых историки более позднего периода, такие как Саллюстий, усмотрели скандальное взяточничество, могли попросту свидетельствовать об осознании гораздо более значимой угрозы на севере. Зачем посылать войска в Нумидию, если Италии и самой грозило варварское вторжение с севера?

Проблемы в охране северных границ оказали на римскую политику влияние и в другом аспекте: потерпевших поражение военачальников за их неудачи стали преследовать в судебном порядке. После разгрома армии скордисками в 114 г. до н. э. Катон предстал перед комицием, и избежать изгнания ему удалось лишь с большим трудом – в обществе бытовало мнение, что увильнуть от наказания ему удалось, только подкупив судей. Гнею Карбону повезло меньше. В 111 г. до н. э. Народное собрание вызвало его, чтобы выслушать отчет о том, как он сначала спровоцировал, а затем проиграл битву при Норее. Марк Антоний, представлявший сторону обвинения, без труда убедил суд признать его вину. Как и его брат, Карбон, дабы избежать изгнания, покончил с собой. Поскольку оба брата умерли после того, как их затравили искушенные ораторы-оптиматы Антоний и Красс, их сыновья в последующие годы проникнутся к оптиматам особенной ненавистью.

Несмотря на волнения на севере, народ Рима все так же распалялся от поведения Югурты. Бежав в 111 г. до н. э. из города, нумидийский царь вернулся домой и собрал армию. Не в состоянии игнорировать оскорбительные выходки Югурты, в 110 г. до н. э. сенат переправил через Средиземное море еще несколько легионов. В ответ на это вторжение, нумидийский царь начал затянувшуюся на год военную кампанию, состоявшую из увиливаний, заминок и хитростей, стараясь, чтобы римляне по уши в ней увязли. Наконец, в январе 109 г. до н. э. Югурта заманил легионы в ловушку. Римлянам, окруженным нумидийскими войсками и потерявшим всякую надежду, выдвинули простое условие: либо они в течение десяти дней добровольно покидают Нумидию, либо все до одного погибают. Желая придать поражению еще более унизительный характер, нумидийский царь потребовал «провести побежденных легионеров под ярмом», т. е. совершить позорный ритуал, в ходе которого враг в самом прямом смысле проходил под упряжью, признавая свой проигрыш. Пойманные в капкан римляне согласились на все условия, прошли под ярмом и покинули Нумидию.

После этого оскорбительного поражения очень многие в Риме еще больше укрепились во мнении, что жалкие нумидийские кампании обозначили потребность в новых лидерах. В 109 г. до н. э. Народное собрание избрало на должность консула шестого и последнего выходца из рода Метеллов: Квинта Цецилия Метелла. Он был дисциплинирован и строг, честен и умен, но его мировоззрение определяла аристократическая гордыня. Будучи младшим отпрыском семейства Метеллов, он вырос в мире, где рычаги власти контролировали его братья и кузены. Он без особых усилий двигался по «пути чести». В 126 г. до н. э. ему удалось стать квестором, в 121 г. до н. э. трибуном, в 118 г. до н. э. эдилом и в 115 г. до н. э. претором. Народные волнения ему, человеку в политике жесткому и несгибаемому, по большому счету были ни к чему, ведь он, как сын рода Метеллов, обладал вполне достаточными аристократическими связями для того, чтобы обеспечить перспективы на будущее. После избрания консулом, Метелл получил приказ возобновить войну в Нумидии, до последнего времени приносившую одни лишь огорчения.

Поскольку годом ранее римская армия там потерпела поражение, представлялось совершенно очевидным, что Метеллу надо набрать еще больше солдат из числа простолюдинов, и это при том, что население и без того уже значительно поредело из-за постоянных экономических неурядиц и войн. Исторические источники не содержат об этом точных свидетельств, но известно, что Метелл добился отмены различных ограничений на призыв, в т. ч. увеличил максимальный срок пребывания на службе до шести лет и расширил рамки возрастных групп, из которых можно было набирать солдат. Эти шаги позволили ему мобилизовать опытных ветеранов, уже отслуживших свой срок, – каждый из них стоил пяти новобранцев. Стараясь найти как можно больше опытных воинов, Метелл также поставил перед собой задачу мобилизовать самых лучших офицеров, которых только можно найти. Нехватка способных солдат помогает в значительной степени понять его решение, которое в противном случае может показаться необъяснимым. Метелл обратился к Гаю Марию с предложением послужить легатом. Тот хоть и немало досадил Метеллам в политике, но тот факт, что он был одним из самых одаренных в Риме офицеров, не вызывал ни малейших сомнений. И Марий без колебаний присоединился к походу. С учетом того, что нумидийский конфликт развивался по столь скверному сценарию и вина за это явно лежала на сенате, простому «новому человеку» в этой ситуации наверняка представится множество возможностей сделать себе имя.

Югурта в Нумидии был прекрасно осведомлен обо всех этих событиях, и поступавшие из Рима сведения ему совсем не нравились. Мало того что римляне собирались вернуться, так еще и Метелл был совсем не из тех, кого можно подкупить, о чем недвусмысленно свидетельствовали информаторы нумидийского царя. Поэтому когда весной 109 г. до н. э. консул прибыл в Африку, Югурта внезапно сменил тактику. Он отправил послов, заявив о готовности сдаться Метеллу, выдвинув при этом одно-единственное условие: чтобы ему и его детям сохранили жизнь. Но Метелла хитрому царю было не провести. Использовав против Югурты его же собственные коварные приемы, Метелл подкупом переманил послов на свою сторону. Им велели доставить царю предложение о мире, но затем тайком его арестовать и бросить к ногам консула. Однако Югурта, чья осторожность доходила до паранойи, избежал участи жертвы последовавшего вслед за этим заговора. Осознав, что никаких переговоров не будет, он решил разгромить римлян в бою. В который раз.

Используя прекрасное знание местности, Югурта постоянно опережал Метелла на шаг, пока в конце лета 109 г. до н. э. у него не появилась возможность устроить засаду. На реке Мутул он отрезал римлян от источников воды. Но те, вместо того чтобы по-быстрому сдаться, вступили с ним в бой, который продлился целый день. Легионам удалось продержаться до наступления темноты, после чего нумидийский царь отступил, и римляне смогли встать лагерем, построив сеть укреплений.

В этом лагере они провели следующие несколько дней. Метеллу сообщали тревожные новости. Югурта ездил по окрестностям, мобилизуя среди местного населения тысячи солдат взамен тех, которых ему только что пришлось потерять. Несмотря на урон, нанесенный им римлянами, вскоре нумидийцы вновь станут сильны как никогда. С учетом того, что Югурта мог выставить армию практически неограниченной численности, Метелл решил, что эту войну нельзя выиграть чередой сражений. Вместо этого он потребует взять в кольцо осады всю страну, дабы лишить нумидийского царя доступа к человеческим ресурсам. Для славных, героических подвигов места на следующем этапе не будет, но Метелл приехал не ради них, а ради победы в войне.

Используя неудачи в Нумидии, бывший трибун Гай Меммий в Риме придал своему крестовому походу против злоупотреблений в сенате новое ускорение. Едва Метелл в 109 г. до н. э. отбыл в Африку, коллега и союзник Гая Меммия, трибун Гай Мамилий, создал для расследования коррупции и предательства особый трибунал, позже получивший название комиссии Мамилия. Меммий же выступал в нем как главный представитель стороны обвинения. Жюри присяжных набирали из числа эквитов, руководили трибуналом популяры, казалось, жаждавшие уладить старые счета, поэтому обвинение незаметно перешло от конкретных коррупционных преступлений к общим нападкам на сенат. Меммий и другие обвинители «проводили расследования энергично и жестко, используя в качестве доказательств слухи, повинуясь капризам плебса»[132]132
  Саллюстий, «Югуртинская война», 40.


[Закрыть].

Первым перед комиссией предстал Луций Опимий, который долгое время внушал популярам столько ненависти, – его обвиняли в беспощадном разграблении Фрегелл в 125 г. до н. э., а также в убийстве Гракха и его сторонников в 121 г. до н. э. Для этого человека, десять лет избегавшего наказания, пришло время ощутить на собственной шкуре всю ярость народа. Против Опимия выдвинули обвинение в измене на посту главы первого посольства, отправленного в Нумидию. Его признали виновным в получении взятки от Югурты и отправили в изгнание. Опимий покинул Рим и «провел старость в позоре, ненавидимый и унижаемый простыми людьми»[133]133
  Плутарх, «Гай Гракх», 18.


[Закрыть].

Затем настал черед бывшего консула Луция Кальпурния Бестии, который в 111 г. до н. э. отплыл в Нумидию приструнить Югурту, но вместо этого присвоил немного денег и лишь самую малость его пожурил. В комиссии Бестию защищал лично сенатский принцепс Скавр, но его все равно осудили и отправили в изгнание. Теперь народный гнев поставил вне закона уже двух человек консульского ранга.

После этого трибунал продолжил общее наступление на оптиматов, принесших Риму столько неудач. По надуманному обвинению начался судебный процесс над Гаем Порцием Катоном – его подлинное преступление заключалось в поражении на севере в 114 г. до н. э. Ну и как водится не забыли об офицерах, возглавивших нумидийскую кампанию, которая закончилась тем, что легионы провели под ярмом, – их тоже обвинили в измене и сослали. В конечном итоге, комиссия Мамилия осудила четырех человек консульского ранга, нанеся по авторитету сената, пусть даже и мнимому, беспрецедентный удар.

Усилия трибунала Мамилия стали одной из главных причин, которые Саллюстий решил описать в своей «Югуртинской войне»: они ознаменовали собой агрессивный возврат популяров как силы в римской политике. Через десять лет после падения Гая Гракха, они возвращались с намерением отомстить. Кроме того, атака популяров на сенат расчистила дорогу новому поколению novus homo. Она позволила пробиться тем, кто мог выставлять свою кандидатуру на должности магистратов и строил свою аргументацию на однозначно антисенатских позициях, тем самым меняя окраску термина «новый человек» с отрицательной на положительную. Главным бенефициаром этой новой политической среды стал Гай Марий.

На развернувшейся вокруг Югурты политической драме римляне смогли сосредоточиться благодаря тому, что ситуация на северных рубежах оставалась относительно спокойной. На границе с Македонией царила тишина, а кимвры после битвы при Норее отбыли в неизвестном направлении. Но через четыре года после той первоначальной стычки их племя появилось вновь. По всей видимости, постоянный дом им отыскать так и не удалось, поэтому теперь они двигались на юг по долине Роны, вновь готовые попытать счастья на юге Галлии.

С учетом того, что Метелл отбыл в Нумидию, сенат приказал собрать все остававшиеся в Италии силы его коллеге Марку Юлию Силану. Но поскольку Метелл, набирая перед этим воинов в Нумидию, в особом порядке отменил многие ограничения, в распоряжении Силана для мобилизации теперь оказалось еще меньше человеческих ресурсов. Тем не менее, консулу все же удалось призвать в легионы последних доходяг и повести их за собой маршем через Альпы. Пока противоборствующие стороны готовились вступить в схватку, в Рим прибыло небольшое кимврское посольство, заявив, что «народу Марса надо дать им какую-нибудь территорию, а затем использовать их руки и оружие как заблагорассудится»[134]134
  Луций Анней Флор, «Эпитомы римской истории», I, 38, 3.


[Закрыть]. Удовлетворять это требование сенат отказался – Рим заключал договоры с поверженным врагом, но никак не с дерзкими, непокорными племенами.

Когда кимвры получили этот ответ, Силан посоветовал им двигаться дальше своей дорогой, но это привело к сражению. Его подробности остались неизвестны, но зато известен результат: северное племя и на этот раз сокрушило легионы. Потери были просто огромны. «Погибло множество народа, одни горевали о сыновьях, другие о братьях; дети, оставшиеся сиротами, оплакивали потерю отца и разорение Италии; и большое число женщин, лишившихся мужей, превратились в безутешных вдов»[135]135
  Диодор Сицилийский, «Историческая библиотека», 37.


[Закрыть]. Но помимо всех этих человеческих страданий, победа кимвров означала, что путь в Италию им был теперь открыт.