Текст книги "Буря перед бурей. История падения Римской республики"

Глава 10. Руины Карфагена

На пути его встретили послы и спросили, почему он ведет против собственной страны армию. «Избавить ее от тиранов», – ответил он[231]231
  Аппиан, «Гражданские войны», I, 57.


[Закрыть].

Аппиан

Понтийское царство занимало все черноморское побережье нынешней Турции. В 500-х гг. до н. э. греки основали в регионе Черного моря ряд колоний, впоследствии поглощенных эллинистическими царствами, которые возникли после смерти Александра Македонского. Первый понтийский царь Митридат происходил из внутренних горных районов Анатолии, но в 280-х гг. до н. э. расширил свои владения до берегов Черного моря. Преемники продолжили начатую им экспансию, кульминацией которой стал захват в 183 г. до н. э. греческого города Синоп. Понтийское царство, ограниченное тянувшимися с запада на восток горами, заняло полоску плодородной, богатой полезными ископаемыми земли между грядой на юге и побережьем на севере. Объединяя элементы греческого и персидского устройства, понтийские цари с выгодой для себя эксплуатировали почву, месторождения металлов и торговые пути, теперь оказавшиеся в их власти. Но к середине II века до н. э. Понт превратился в мелкое восточное царство – в мире, где мелких восточных царств и без него было полно.

Митридат VI родился в Синопе через пятьдесят лет после его преобразования в понтийскую столицу. Как старший сын царя, он надеялся править Понтом, когда придет время, однако его путь во власть оказался далеко не прост. Как и положено уважающему себя эллинистическому правителю, в 120 г. до н. э. его отец был отравлен, что породило в царстве вакуум власти. Поскольку Митридат на тот момент еще не достиг совершеннолетия, в ситуацию вмешалась его мать, царица Лаодика, и стала править в ипостаси регентши. Но при этом, в пику любой родительской морали, явно питала больше расположения к младшему сыну. Подростком Митридат пережил организованное матерью покушение на его жизнь и бежал из дворца. Если верить легенде, после этого он семь лет готовился и занимался – охотился, плавал, читал, изучал людей, одолел пятьдесят языков – пока не стал воплощением идеального принца. По завершении этого периода, в 113 г. до н. э. Митридат вернулся в Синоп и изгнал из города мать с братом, которые вскоре умерли «естественной смертью»[232]232
  Аппиан, «Митридатовы войны», 112.


[Закрыть].

После восхождения на трон Митридат, дабы защитить понтийскую власть, создал армию наемников и в 110 г. до н. э. откликнулся на призыв о помощи со стороны греческих городов Крыма, по ту сторону Черного моря, которые постоянно подвергались набегам фракийцев. Прогнав агрессоров, Митридат добился от крымских городов вполне оправданной покорности. Теперь, объединив их под своим великодушным покровительством, он контролировал все торговые маршруты Черноморского региона – между Россией на севере, Персией на востоке, Грецией и Италией на западе и Средиземноморьем на юге. Во власти Митридата оказались богатства, материальные и человеческие ресурсы, превращавшие его черноморскую империю в одну из самых могущественных держав, с которыми когда-либо сталкивался Рим.

В начале своей карьеры Митридат, желая поделить территорию Анатолии, вступил в союз со своим соседом вифинским царем Никомедом III. Римские послы приказали им от этого воздержаться, но поскольку внимание Рима в тот период было приковано к Югурте и кимврам, он мало что мог поделать. В конечном итоге Митридат и Никомед поссорились за контроль над Каппадокией, которая граничила с обоими царствами и обеспечивала сухопутное торговое сообщение между бассейнами Черного и Средиземного морей. В 101 г. до н. э. Митридат лично перерезал каппадокийскому царю горло и усадил на трон собственного сына. Именно ради одобрения Римом этого решения он и отправил послов, с которыми так скверно обошелся Сатурнин.

С учетом того, что теперь Митридат заслужил репутацию на международном уровне, Гай Марий во время своей поездки по востоку в 98 г. до н. э. посчитал своим долгом встретиться с понтийским царем. Под конец их разговора римлянин сказал ему: «Либо стремись стать сильнее Рима, либо подчинись ему без лишних слов»[233]233
  Плутарх, «Гай Марий», 31–32.


[Закрыть]. Некоторые считают, что Марий уже тогда подумывал о будущей войне с Митридатом, но на тот момент Понт представлял собой лишь очередное восточное царство и у него не было причин подозревать о том, что десятилетие спустя стало очевидно всем: что Митридат VI был не просто Митридат VI – а Митридат Великий.

Через несколько лет его амбиции вынудили сенат вмешаться в ситуацию в Каппадокии и приказать Сулле усадить там на трон ручного царя Ариобарзана. Но несмотря на эту мелкую неудачу, Митридат быстро восстановил пошатнувшиеся позиции. Во-первых, он через брак вступил в союз с могущественным армянским царем Тиграном I, а во-вторых, в 94 г. до н. э. умер его старый враг Никомед III, оставив вифинский трон всего лишь мальчишке. Пока римляне барахтались в Социальной войне, Митридат убедил Тиграна захватить Каппадокию, а сам вторгся в Вифинию. И марионетка Ариобарзан, и царь-подросток Никомед IV бежали в Рим.

В город беглые правители Каппадокии и Вифинии прибыли в аккурат к началу Союзнической войны. У сената были проблемы поважнее, чтобы волноваться о том, в чьих руках пребывала пара пыльных козлиных анатолийских троп, поэтому просьбы двух юных царей он проигнорировал. Дабы подогреть к своему бедственному положению интерес, те пообещали щедро отблагодарить за оказанную им помощь, в итоге Рим уступил и отправил посольство, вменив ему в обязанность переправить Никомеда и Ариобарзана назад через Эгейское море. Для выполнения этой задачи выбрали Мания Аквилия, бывшего заместителя Мария и победителя Второго восстания рабов.

Узнав о прибытии римлян, Митридат с Тиграном не пожелали с ними связываться и вернулись каждый в свое царство. Восстановив монархов в правах, Аквилий энергично на них надавил, заставляя выполнить данные в Риме щедрые обещания. А когда они залепетали о бедности, Аквилий ответил, что столь необходимые им богатства можно взять в Понте. В качестве благожелательной трактовки стремления Аквилия побудить царей вторгнуться во владения соседа можно предположить, что он считал Митридата пустышкой. До этого, когда Рим обращал на него свой взор, понтийский царь каждый раз отводил глаза и прятался в своем логове. Но существует и другое предположение, заключающееся в том, что Аквилий, будучи близким другом Мария, преднамеренно провоцировал Митридата, чтобы Марий впоследствии мог повести под своим началом на восток легионы, чего ему страстно хотелось. Ну и, разумеется, нельзя исключать, что Аквилий попросту оказался глупцом.

Весной 89 г. до н. э. Никомед IV вторгся в Понт. Однако Митридат, отнюдь не оказавшись пустышкой, дал вифинской армии отпор, и ее солдатам пришлось в беспорядке возвращаться домой на хромых ногах. Митридат обратился к Аквилию с жалобой на это нападение, но ответа не получил. После этого царь пришел к выводу, что Рим с помощью своих карманных царств намеревался выдавить Понт с карты региона. Но сам Митридат не желал, чтобы его куда-то выдавливали. После долгих лет тщательной и основательной подготовки понтийский царь, наконец, был готов раскрыть весь потенциал своей черноморской империи.

Чтобы привлечь внимание Аквилия, Митридат послал в Каппадокию свою армию и опять выгнал Ариобарзана из страны. Затем укрепил границу с Вифинией и отправил в Пергам к Аквилию делегацию. Послы зачитали вслух список его альянсов с зарубежными союзниками и предоставили полный отчет об имевшихся в его распоряжении ресурсах – от размера сокровищницы, до количества людей, которых он мог мобилизовать, и численного состава флота. После чего заявили, что Рим, не соблюдай он благоразумие, может потерять господствующие позиции в Азии. Это не было объявление войны. Это было приглашение войну объявить.

Имея в своем распоряжении только один легион из настоящих римских солдат, в деле охраны границы с Понтом Аквилий мог полагаться только на новобранцев из числа местного населения. Недостаток боевого мастерства те восполняли своей численностью. Всего за несколько месяцев он сумел собрать четыре армии по 40 000 воинов каждая. Одну из них возглавил Никомед IV, три других подчиненные Аквилию римские преторы. Но хотя совсем скоро под его началом состояло 150 000 – 200 000 человек, охранявших все ходы и выходы из Вифинии, это еще не означало, что он мог тягаться с Митридатом. Поскольку тот с самого начала в качестве краеугольного камня своей легитимности положился на военную силу, костяк понтийской армии состоял из опытных, дисциплинированных и хорошо подготовленных солдат. Взяв его за основу, он сам мог набирать новобранцев со всех концов изведанного мира. В ходе первой кампании Митридат выступил против Аквилия с войском в 150 000 человек. На пике своего могущества понтийские армии могли доходить до 250 000 пеших солдат и 40 000 кавалеристов.

Митридат двинулся на Вифинию и сокрушил охранявших проходы рекрутов. Затем распылил все четыре римские армии, офицерам которых пришлось бежать с материка на остров Родос. После чего, будто этого сухопутного вторжения ему было мало, послал через Босфор свой военный флот. Перед этим римляне наняли греческих моряков блокировать проливы, но в ходе боестолкновения с врагом те тоже были разбиты. Теперь понтийские силы контролировали и сушу, и море. Если Аквилий действительно приехал спровоцировать Митридата на войну, то ему это прекрасно удалось.

После этого Митридат двинулся дальше, чтобы подмять под себя всю провинцию Азия. Представляя собой просвещенный образец идеального царя, он знал, в каком свете себя представить. Понтийский монарх заявил, что прибыл освободить народы Азии от римского гнета. Злодейства публиканов в этой провинции, длившиеся уже целое поколение, вложили в руки Митридата удивительный пропагандистский инструмент: он объявил о всеобщем освобождении от уплаты податей на пять лет и аннулировал все не выплаченные италийцам долги. А потом пообещал проявить к населению острова Лесбос терпимость в том случае, если ему выдадут Аквилия. Его предложение услышали, и Аквилий, став пленником, не раз становился мишенью унизительных шуток при дворе Митридата.

Пока Аквилий терял контроль над Азией, его покровитель Марий томился в Риме. Когда его во время войны отстранили от дел, он вернулся домой и с нарастающей горечью наблюдал, как власть переходит к новому поколению восходящих звезд римской политики. Помпей Страбон создавал в Пицене в Цизальпинской Галлии мощный оплот. Воевавшему на юге Метеллу Пию – сыну Метелла Нумидийского, с которым Марий на позднем этапе своей карьеры враждовал, – вскоре предстояло стать консулом. Кроме них был еще и Сулла, чей успех больше всего не давал ему покоя. Подвиги последнего в Кампании и Самнии пополняли его послужной список, восходивший еще к временам пленения Югурты в 105 г. до н. э., новыми героическими деяниями. Когда Союзническая война постепенно сошла на нет, звезда Суллы засияла ярче, чем у любого другого человека в Италии.

Окинув унылым взором ситуацию в Италии, Марий, в поисках шанса утолить жажду славы, переключил внимание на дальние края и узнал об ухудшении обстановки в Азии. Но если он и в самом деле полагал, что ему могут поручить командовать армиями на востоке, то это был самообман. На тот момент ему было без малого семьдесят лет. А вести войны семидесятилетних стариков римляне не посылали. Дабы доказать, что это дело ему по плечу, Марий ежедневно приходил на Марсово поле, дабы поупражняться, продемонстрировать доблесть и физическую силу. Предаваясь этим занятиям, он выглядел комично и где-то трогательно. Поглазеть на него собирались целые толпы, некоторые подбадривали одобрительными возгласами, но большинство «испытывали в душе жалость при виде этого амбициозного и жадного до славы человека, который хоть и возвысился из низов до самых верхов, и из бедных стал богатейшим, но не ведал, что его счастливой судьбе есть предел»[234]234
  Плутарх, «Гай Марий», 34.


[Закрыть]. Если учесть что Марий не только достиг преклонного возраста, но и однажды уже был отстранен от командования во время Союзнической войны, с какой такой стати он надеялся возглавить пять азиатских легионов, остается загадкой. Его никогда всерьез не рассматривали в качестве кандидата на этот пост. Те, кто действительно могли за него соперничать, не скакали на форуме для разогрева мышц, а пребывали в отъезде, воюя на фронтах Союзнической войны.

А поскольку война все продолжалась, выборы консула в 89 г. до н. э. отложили до конца года. К этому времени Рим, по всей видимости, уже знал и о захвате Митридатом Каппадокии, и о провокационном письме Аквилию. Статус консула теперь предоставлял возможность провести великую войну на востоке, поэтому кандидаты на этот пост агрессивно рвались вперед и «каждый из них жаждал стал полководцем в войне против Митридата, прельщаемый размахом славы и богатств, которые могут достаться человеку на этой войне»[235]235
  Диодор Сицилийский. «Историческая библиотека», XXXVII, 2, 12.


[Закрыть]. Когда в последних числах декабря, наконец, подошло время выборов, претенденты шли на любые ухищрения, лишь бы получить под свое начало армии. Сулла и его близкий друг Квинт Помпей Руф (чей сын недавно женился на дочери Суллы) выступили на выборах одной командой, в то время как Гай Юлий Цезарь Страбон Вописк рвался вперед, расталкивая их в стороны.

Впрочем, последний пытался пролезть без очереди. До этого он никогда не служил в должности претора и рассчитывать на избрание в итоге не мог. По мере приближения выборов, фракция старых оптиматов в сенате решила перекрыть Вописку, нестойкому, пользовавшемуся дурной славой популяру, все пути. Чтобы предотвратить его избрание консулом, они обратились к Публию Сульпицию Руфу, недавно ставшему трибуном. Тот, казалось, идеально подходил для этой работы: «человек красноречивый и энергичный, он добился положения благодаря богатству, влиянию, друзьям, смелости и врожденным способностям, и уже до этого, благодаря достойным средствам, пользовался в народе огромным авторитетом»[236]236
  Веллей Патеркул, «Римская история», II, 18.


[Закрыть]. Сульпиций рос на глазах оптиматов Метелла и был одним из тех школяров, которые в сентябре 91 г. до н. э. присутствовали во время того самого разговора на вилле Красса. Когда Вописк подал прошение сделать для него исключение, он наложил вето. Но поскольку слово трибуна уже было не то, что раньше, свое поражение Вописк признал только после нескольких уличных стычек.

Выборы консулов выиграли Сулла и Помпей, после чего первый отправился на восток командовать армиями – восприняв это доказательством того, что судьба благоволит любым его начинаниям. Слишком гордый, дабы допустить мысль, что все его свершения были результатом везения, Сулла считал Фортуну своим личным божеством: «Не столько обладавший военными талантами, сколько от природы удачливый, свои успехи он больше приписывал не собственным способностям, а Фортуне, до такой степени, что полностью превратился в творение своего божества»[237]237
  Плутарх, «Сулла», 6.


[Закрыть]. Вскоре после избрания судьба преподнесла ему еще один подарок – он опять женился. На этот раз на вдове Скавра Метелле. Взял после этого бразды правления старой фракцией Метеллов и принялся реформировать ее по собственному разумению.

Проложив Сулле и Помпею дорогу в консулы, трибун Сульпиций занялся своими друзьями-оптиматами. Старая фракция Метеллов, похоже, входила в фазу стойкого забвения. В 91 г. до н. э. умер Красс, в 89-м Скавр. Когорта из шести представителей рода Метеллов пришла и ушла, теперь ее дело продолжали их сыновья, явно до них недотягивавшие. Несмотря на свой недавний брак с Метеллой, способный вновь принести прославленному роду удачу, Сульпиций решил примкнуть к Марию. Если раньше он шел к власти по пути оптиматов, то теперь переметнулся к популярам.

За это предательство в источниках Сульпиций подвергся откровенной критике: «Вопрос стоял не в том, кого он превзошел в порочности, а в чем превзошел собственную порочность; сочетая в себе жестокость, бесстыдство и алчность, он не знал, что такое позор, и был способен на любое зло»[238]238
  Плутарх, «Сулла», 8.


[Закрыть]. Цицерон позже стенал: «Надо ли мне говорить о Публии Сульпиции? Достойной, сладостной, проникновенной лаконичностью своих речей он мог даже самых мудрых ввергнуть в заблуждение, и самым добродетельным внушить пагубные чувства»[239]239
  Цицерон, «Речь об ответах гаруспиков», 41.


[Закрыть]. Но раскрылось предательство Сульпиция только в первые месяцы 88 г. до н. э.

Переход этого трибуна на сторону врагов оптиматов нельзя назвать такой уж неожиданностью. Он слыл «почитателем и подражателем Сатурнина, хотя и обвинял его в робости и нерешительности при реализации политических мер[240]240
  Плутарх, «Сулла», 8.


[Закрыть]». Считать Сатурнина робким мог только самый свирепый человек. Но по результатам окончательного анализа Сульпиция, Сатурнину не хватало не столько храбрости, сколько таланта организатора. И Гракхи, и Сатурнин, и Друз полагались лишь на беспорядочную толпу, созывая ее в спешном порядке и бросая в бой. Поэтому крупным вкладом Сульпиция в римскую политику стало создание профессиональных уличных банд. Он имел обыкновение окружать себя тремя сотнями вооруженных людей в ранге эквитов, называя их «антисенаторами», при этом на содержании у него имелось еще несколько тысяч наемников с мечами на поясах. Стоило Сульпицию сказать слово, и они тут же ринулись бы в бой.

Но если не считать союза с Марием, Сульпиций понимал, что в действительности к власти его могут привести только италийцы. В начале 88 г. до н. э. он предложил законопроект, предусматривавший возвращение в Рим всех, кого изгнала выступавшая против италийцев комиссия Вария. А поскольку вопрос предоставления им гражданства теперь был улажен, Сульпиций объявил о намерении в полной мере предоставить им suffragium, т. е. выборные права. Вместо того чтобы хоронить италийцев в новых трибах или сгонять в четыре новые городские трибы, он планировал равномерно распределить их по 31 сельской трибе. Если ему удастся провести этот законопроект, большинство в Народном собрании будет именно у них. И тогда Сульпиций не просто заполучил бы массу благодарных клиентов, но и обеспечил себе контроль над Народным собранием.

И сенат, и городской плебс понимали, что предложение Сульпиция таит в себе для них угрозу. И старые, знатные аристократы, и торговцы, и обычные ремесленники видели, что голос римлян в руководящих органах вот-вот ослабеет, поэтому им хотелось держать италийцев на расстоянии, «чтобы они, присоединившись к старым гражданам, не могли провалить ни одно голосование только потому, что у них больше голосов»[241]241
  Аппиан, «Гражданские войны», 53.


[Закрыть]. Уступив в вопросе гражданства, римляне решили выстроить новый рубеж на линии голосования. В итоге предложение Сульпиция привело к уличным стычкам между городским плебсом и антисенаторами.

Когда вспыхнули все эти волнения, Сулла находился в своем лагере в Ноле. Как только до него дошли эти сведения, он бросился обратно в Рим. Добравшись до форума, Сулла вместе с его коллегой Помпеем устроили яркий спектакль. Поскольку вето трибуна было уже не то, что раньше, они решили посмотреть, насколько Сульпицию понравится абсолютная консульская власть. Выйдя на ростру храма Кастора и Поллукса, Сулла и Помпей данной им религиозной властью объявили feriae – один из праздников чествования богов, во время которого замирала любая общественная деятельность. К вкусу консульской власти Сульпиций не проявил никакого интереса, но вместо смиренного подчинения его антисенаторы выхватили спрятанное оружие. Видя перед собой враждебно настроенную толпу и понимая, что угроза приобретает нешуточный характер, Сулла с Помпеем покинули трибуну. Консулы ушли, но вот сыну Помпея повезло меньше. Юный Помпей, прямодушный защитник своего отца, зашел слишком далеко, и шайка убила его прямо на месте.

Ближайшим безопасным укрытием, оказавшимся под рукой, для Суллы был дом Мария у подножия Палатинского холма. О том, какой между ними состоялся разговор, история умалчивает, но Марий, вероятно, сказал Сулле, что выйти из всей этой истории целым и невредимым он сможет лишь аннулировав feriae и обеспечив голосование по законопроектам Сульпиция. В отсутствие выбора тот согласился. В этот день они в последний раз оказались в одной и той же комнате.

После консультаций с Марием Сулла вновь поднялся на помост и объявил об отмене праздника, после чего общественная жизнь вернулась в нормальное русло. Затем отправился на форум. Избавившись от всех преград, Сульпиций созвал Народное собрание и представил свои законопроекты об избирательных правах италийцев. А потом неожиданно для всех выкинул фортель, которого от него никто не ожидал. Он убедил Народное собрание отменить назначение Суллы командующим восточными армиями и заменить его на этом посту Марием. Сулла, уже отправившийся в расположение войск, понятия не имел, что его лишили работы.

Шесть легионов, которые Сулла вел за собой во время Союзнической войны, по-прежнему стояли лагерем у Нолы. Под его началом армия сражалась целый год, и после этого воины неизменно хранили ему преданность. С простыми солдатами Сулла ладил всегда без труда. Хотя по виду в нем можно было безошибочно угадать надменного аристократа, он никогда не увиливал от возложенных на него обязанностей и не подводил своих людей. Теперь, избравшись консулом, он собирался повести их за собой, чтобы угомонить своенравного царя на противоположном краю Эгейского моря. Вести гражданскую войну у себя на заднем дворе и печально, и невыгодно, в то время как завоевать восточное царство, известное своим могуществом, просто замечательно. Поэтому солдаты, дожидавшиеся у стен Нолы возвращения Суллы, мечтали о грядущей военной кампании.

Вернувшись несколько дней спустя, он, сидя в седле, вряд ли лучился привычной для него искрометной энергией. Да, он по-прежнему оставался консулом, которому поручили возглавить войну на востоке, но неприкрытая конфронтация с Сульпицием и Марием его немало озадачила. Прибегнув к насилию, его унизили и заставили отозвать собственный законопроект. Когда прибывший гонец сообщил невероятную новость – Народное собрание сместило Суллу с поста командующего восточными армиями и теперь поход возглавит Гай Марий, – беспокойство консула переросло в ярость.

Потрясение от этого известия нельзя недооценивать. Об умилительном стремлении старого Мария принять командование войсками было хорошо известно, однако его гимнастические упражнения на Марсовом поле были только шуткой, но никак не прелюдией назначения полководцем. Особенно после того, как Сулла избрался консулом и по жеребьевке стал командующим армией, которой предстояло воевать с Митридатом. Но Марий, долгие годы терпевший надменное тщеславие Суллы, наконец приготовился отомстить. Он планировал утопить Суллу в потоке унижений, после которого тот уже никогда не оправится. Как бы Сулла ни поступил – по букве закона или по неписаным правилам mos maiorum – ему все равно конец; для выживания ему пришлось бы нарушить и то и другое.

Новость о внезапной смене командования утаить не удалось. По лагерю у стен Нолы покатились волны беспокойства и тревоги. Что будет дальше? Сулла останется их главнокомандующим? Они все так же двинутся на восток? Потом прошел слух, что Сулла намерен обратиться к войскам. За всю историю Рима полководцы обращались к армии хеся денежного содержания, дисциплины и стратегии. Римский генерал впервые адресовал своим людям политическую речь. Сулла рассказал о том, что случилось в Риме, поведал, как плохо с ним обошлись Марий и Сульпиций, а потом раскрыл правду о последнем возмутительном поступке – о его смещении с поста командующего восточной армией. Солдаты пришли в ярость, причем не только от скверного обращения с их командиром, но и из страха остаться не у дел. У Мария в избытке имелись собственные ветераны, друзья и клиенты, которых он мог взять с собой на эту войну. А войско Суллы, скорее всего, останется в Италии, и тогда богатств, которые солдаты мысленно уже успели потратить, им точно не видать.

Полагая, что ему успешно удалось поставить на карьере Суллы крест, Марий приступил к процессу передачи командования и послал в Нолу двух военных трибунов с требованием отстранить Суллу от исполнения обязанностей полководца. К несчастью, эти двое парней – об именах которых история умалчивает – стали одними из первых жертв гражданской войны. Передача командования представляла собой рутинную процедуру, но когда два офицера прибыли в легионы, их схватили разъяренные солдаты и до смерти забили камнями.

Поскольку люди были готовы последовать за ним куда угодно, Сулла устроил с высшими офицерами совещание и выдвинул смелое предложение. Если Сульпиций с Марием решили жестоко попрать консульскую власть, то им придется столкнуться с последствиями. Сулла сообщил собравшимся, что намерен повести легионы на Рим. Офицеры, чуть ли не все до одного, категорически отказались. Никогда еще римские легионеры под командованием своего полководца не шли маршем на Рим. В итоге Сулла, с которым остались лишь квестор да несколько центурионов, вывел легионы на Аппиеву дорогу и медленно двинулся по направлению к городу.

Торопиться ему было некуда. Он надеялся, что сам факт его приближения произведет должный эффект и заставит Мария с Сульпицием дать задний ход. В отличие от Мария, построившего всю свою карьеру на тщательном планировании, Сулла импровизировал на каждом шагу, полагаясь на богиню Фортуну. Позже о нем скажут: «Предприятия, которые окружающие считали благоразумными, удавались ему хуже тех, которые он рискованно и без страха совершал по велению момента, без всякого обдумывания»[242]242
  Плутарх, «Сулла», 6.


[Закрыть]. Пока было достаточно того, что его войско надвигалось на Рим, а что он будет делать, когда там окажется, не мог сказать никто. В том числе и сам Сулла.

В Риме его марш поднял волну бурной деятельности. Сульпиций воспользовался своим немалым талантом трибуна, сочетая его с вновь обретенной Марием военной властью, чтобы взять ситуацию в свои руки. Сторонников Суллы выявили и убили; сенат прижали к ногтю, застращав антисенаторами. Те, кому удалось ускользнуть от убийц, включая и консула Помпея, бежали из Рима в армию Суллы, где для них было безопасно. С другой стороны, многие солдаты – кто из личных, кто из патриотических соображений – отказались помогать Сулле захватывать Рим, дезертировали и бросились в город. Это породило настоящую бурю: одни семейства бежали в Рим, другие из него, сталкиваясь на улицах, распространяя самые нелепые слухи, со всех сторон звучали приукрашенные сообщения о ситуации в старом лагере. Марий убивает всех без разбора! Сулла собрался сровнять Рим с землей! Вряд ли стоит говорить, что в тот момент всем было не до спокойных размышлений.

В свой водоворот этот неистовый шторм затянул и старую сенатскую гвардию. Явно не питая дружеских чувств ни к Марию, ни к Сульпицию, они в равной степени пришли в ужас, узнав, что Сулла ведет на Рим шесть легионов. Поэтому одна из умеренных сенатских фракций попыталась изыскать способ заключить мир. Они выслали навстречу наступавшей армии двух преторов, но поскольку те были связаны с Марием, Сулла, выслушав выдвинутые ими требования, поднял их на смех. А потом обошелся с ними довольно немилосердно – его люди хоть и отпустили послов живыми, но перед этим расколотили символы их власти и в клочья порвали тоги. В итоге в сенат они вернулись в плачевном состоянии. Тот выслал навстречу войску еще одну группу парламентариев, и когда они спросили, почему Сулла ведет армию против своей собственной страны, тот ответил: «Чтобы освободить ее от тиранов».

Выйдя к окрестностям Рима, Сулла предложил сенату продолжить переговоры. Представители палаты сообщили, что та своим постановлением уже восстановила его в правах командующего. Однако все понимали, что пока Сульпиций контролировал Народное собрание, от всех этих постановлений не было никакого толку. Чтобы выйти из создавшегося тупика, Сулла сообщил о готовности встретиться с Марием и Сульпицием на Марсовом поле и сказал, что в ожидании такой встречи его армия встанет лагерем.

Но как только посланцы уехали, он приказал своим людям экипироваться к бою. Ему уже сообщили, что его сторонников в городе обнаружили мертвыми. Кроме того, он узнал, что Марий с Сульпицием вооружают своих людей, обещая свободу рабам и гладиаторам, которые выступят на их стороне. Поступавшие из города рапорты изобиловали преувеличениями, но Сулла на тот момент этого не понимал. Призыв к рабам присоединиться к борьбе отклика практически не нашел – на Рим шли шесть легионов ветеранов и каждый невольник, присоединившийся к Марию, сможет насладиться полученной свободой целых пять минут, пока не умрет, служа чужим амбициям. Но не зная в действительности насколько слаб Марий, Сулла стремился побыстрее одержать решающую победу, и поэтому приказал одному из своих легионов выступить вперед, захватить Эсквилинские врата и взять их под свой контроль.

Когда Мария с Сульпицием предупредили, что легион Суллы выдвинулся на позицию, они стали готовить своих людей к сражению. Стороны сошлись в бою на форуме Эсквилинского холма. Сторонники Мария отразили натиск легионеров и забросали их с крыш черепицей. Аппиан говорит, что после того, как на уличных стычках выросло целое поколение, тот бой «впервые стал не банальной стычкой за власть между различными группировками, а настоящим военным боестолкновением, проведенным в Риме под звуки труб с развевающимися знаменами по всем правилам войны»[243]243
  Аппиан, «Гражданские войны», I, 58.


[Закрыть]. В разгар этого сражения Сулла лично возглавил подкрепление и задействовал своих лучников, которые с помощью зажигательных стрел согнали сторонников Мария с крыш.

Если против одного легиона те еще могли устоять, то против шести – нет. Поэтому когда Сулла вошел в город, они отступили обратно. Марий на время укрылся в храме богини Теллус, призвав граждан Рима присоединиться к нему и, как подобает настоящим патриотам, дать отпор вероломному вторжению предателя – но его никто не услышал. Городской плебс считал происходящее состязанием в злобе между аристократами и отнюдь не горел желанием в него вмешиваться. Когда Сулла взял под свой контроль главные улицы, Марий, Сульпиций и их основные сообщники бежали из города.

Сулла двигался маршем через Рим по пути триумфаторов к Капитолийскому холму. Поскольку холм удерживала последняя горстка сторонников Мария, он взял целый легион и вместе с ним пересек Померий, античную границу, обозначавшую священные пределы города, тем самым поправ последний неприкосновенный рубеж mos maiorum.

После этого Сулла оказался в затруднительном положении первого римлянина, когда-либо завоевавшего Рим. Стараясь изо всех сил избежать ненависти горожан, он прилюдно наказывал своих солдат, пойманных на мародерстве. После тревожной ночи Сулла, как и Помпей, не ложившийся до рассвета и носившийся по городу, дабы убедиться, что у них все под контролем, наутро объявил на форуме митинг.