Текст книги "Буря перед бурей. История падения Римской республики"

Хотя диктатором Сулла стал непривычным путем, его назначение, в основном, согласовывалось со всеми древними властными атрибутами этой должности. Следуя традиции, он даже взял себе магистра-эквита, т. е. «начальника конницы», исполнявшего обязанности заместителя диктатора и отвечавшего только перед ним и ни перед кем другим. Но в процедуре назначения его диктатором зияла огромная законодательная брешь: срок истечения полномочий. Раньше диктаторы никогда не оставались в этой должности больше полугода – эта строка была вписана в закон, который, собственно, и учреждал диктатуру. Но Сулла без всяких усилий эту норму проигнорировал. Намекнув Сенату, что шести месяцев для восстановления республики ему может не хватить, он дал понять, что его надо назначить на неограниченный срок. В отсутствие налагаемых законом обязательств рано или поздно сложить с себя широчайшие властные полномочия, Луций Корнелий Сулла стал Диктатором На Всю Жизнь.

Какие конституционные реформы он ни намеревался представить для восстановления надлежащего строя Старой Республики, все традиционные правила республиканского правления блекли на фоне примера одного человека, на неограниченный срок сосредоточившего в своих руках неограниченную власть. Причем это будет диктатура не Республики Суллы, а его самого – человека, который никогда не сложит с себя полномочия.

Многое из того, что планировалось им сделать для республики, Сулла открыл еще во время своего первого похода на Рим. Перед тем как уехать воевать с Митридатом он провел законы, предусматривавшие расширение власти сената, в том числе передачу голосования не столь демократичным центуриатным комициям, увеличение численного состава палаты, а также обязательное требование получить одобрение сената перед передачей законопроекта в Народное собрание. Цинна, взяв Рим, все эти законы отменил, но теперь они вновь обрели силу и стали частью задуманного Суллой окончательного конституционного урегулирования. К первоначальному ядру своих реформ диктатор Сулла присовокупил пакет новых законов, призванных вернуть сенату главную роль в жизни республики.

А так как для швыряния в сенат бомб то и дело использовались трибуны, Сулла значительно урезал их власть. Изначально задуманная с целью защищать личностные права плебеев, эта должность превратилась в опасный инструмент демагогов и тиранов. Поэтому Сулла не только обязал трибунов получать от сената разрешение, прежде чем представлять тот или иной законопроект, но и отменил их всемогущее вето, использовавшееся по поводу и без повода. Теперь трибун мог налагать вето только в вопросах, касающихся личных просьб о снисхождении. Но еще важнее этих процедурных ограничений было его решение, перекрывающее трибунам дальнейший путь к должностям каких-либо магистратов. Данный запрет гарантировал, что молодые и амбициозные лидеры больше никогда не будут стремиться заполучить этот пост, который раньше считался трамплином в политику, а теперь превратился в тупик.

Обуздав трибунов, Сулла привел в порядок весь перечень республиканских магистратур. Если раньше неписаные правила продвижения по «пути чести» от квестора до консула всегда были расплывчаты и туманны, то он придал им конкретную форму. Кроме того, его стараниями был расширен список офицерских рангов; вдвое, до двадцати, увеличилось число квесторов, а также появились два новых претора. Рим долго тянул с введением новых административных должностей, соответствовавших разросшейся империи. Кроме того, Сулла постановил, что магистрат, прежде чем вторично баллотироваться на любую общественную должность, должен ждать два года, а на один и тот же пост – десять лет. И никакие консулы несколько раз подряд в республике больше избираться не будут.

Не хотел он и повторного назначения наместников. Поскольку теперь ежегодно в должность вступали два консула и восемь преторов, необходимость оставлять человека на посту правителя провинции больше одного-двух лет отпала. Причем к улучшению управления территориями это не имело никакого отношения. Назначение в провинцию обеспечивало доступ к богатствам, связям и власти. Поэтому постоянная ротация чиновников в них никак не помогала их жителям, но зато способствовала поддержанию баланса власти в сенате. Само собой разумеется, что назначения всех провинциальных чиновников теперь тоже контролировал сенат, Народное собрание к этому процессу не допускалось.

Чтобы соответствовать «пути чести», который теперь стал заметно длиннее, Сулла также удвоил состав сената с трехсот до шестисот человек. Как диктатор, он, разумеется, обладал полной свободой назначить заново всех его членов. Поскольку после гражданской войны их в любом случае осталось в живых не больше двухсот человек, он, за время своего пребывания на посту диктатора, регулярно продвигал в палату верных ему офицеров и хороших друзей. Но так как четыреста достойных кандидатов не знал даже Сулла, он, прислушавшись к рекомендациям разных партий, создал целую когорту благодарных сенаторов, верных не только ему лично, но и созданной им новой, реформированной республике.

Назначив всех членов расширенного сената, Сулла теперь мог вернуть себе контроль над судами. Споры, имевшие место во времена Гракхов, теперь будут урегулированы раз и навсегда. Жюри присяжных для постоянных судов будут набираться исключительно из сенаторов. Решение расширить сенат частично преследовало цель обеспечить численный состав, достаточный для отправления правосудия во всех постоянных судах, ныне учрежденных Суллой.

Первым на постоянной основе римляне еще в 149 г. до н. э. создали суд по делам о вымогательстве и получении взяток. Впоследствии учреждались и другие, обеспечивавшие различные нужды: почти наверняка суд по рассмотрению нарушений в ходе выборов и самый знаменитый суд по делам об измене, учрежденный Сатурнином в 103 г. до н. э. Теперь же Сулла предложил подчистить и упорядочить мешанину судебных инстанций, создав на постоянной основе семь судов по рассмотрению дел об убийствах, подлогах и фальшивомонетничестве, нарушениях в ходе выборов, растратах и хищениях, предательстве, личных оскорблениях и вымогательствах в провинциях. Некоторые из них существовали уже тогда, другие были созданы с нуля, третьи после предыдущих воплощений претерпели те или иные изменения. Учрежденный Сатурнином суд по делам о предательстве, первоначально больше напоминавший революционный трибунал, теперь ограничивался лишь немногочисленными, очевидными преступлениями. Революционным трибуналам в республике Суллы было не место.

Свою диктаторскую власть он также употребил для решения извечного и жизненно важного вопроса о распределении земли. После хаоса гражданских войн – и одержанной Суллой окончательной победы – в Италии впервые за тридцать лет появилось множество новых земель, пригодных для заселения. Из-за потрясений нескольких последних лет в стране остались без хозяев огромные пространства, кроме того, Сулла, не скупясь, сурово наказал регионы, выступавшие против него. Свои усилия он сосредоточил на Этрурии, Умбрии и Самнии – неиссякаемых источниках, из которых черпали силы его враги, – в массовом порядке конфискуя там собственность и раздавая ее ветеранам его легионов.

Пакет реформ Суллы преследовал целью вернуть республику к ее корням, в полной мере восстановив ключевую роль аристократии сената, который теперь остался источником практически всей власти. Полномочия трибунов отняли, а Народное собрание в огромной степени потеряло свою независимость. Эквитов и публиканов низвели обратно до ранга вторичной политико-экономической силы, отведенного им с самого начала. Сулла даже попытался провести пакет законов по ограничению расходов на игры, банкеты и личные пышные наряды, но это, как обычно, ни к чему не привело, потому как он и сам то и дело выходил за рамки установленных для него пределов. Но утверждать, что диктатор мысленно застрял в прошлом, было бы несправедливо: он полагал, что учреждает режим для решения насущных проблем, изводящих республику в настоящем, чтобы с помощью реформ избежать их в будущем.

Одним из животрепещущих вопросов, которые нельзя было решить, оглядываясь назад, была судьба италийцев. Обращая взор в прошлое, следовало вернуться к старой конфедеративной иерархии гражданств, но он и не думал нарушать данное когда-то слово чтить их гражданские и избирательные права. Следующий ценз выявил, что количество граждан республики удвоилось, и с этого момента италийский вопрос больше не поднимался. В полном соответствии с опасениями, коренные римляне в значительной мере утратили влияние, в то время как италийцы получили гораздо больше голосов. Ну и что из этого? Причин относиться к уроженцу Лация не так, как к человеку, родившемуся в Пицене, больше не было; мнение римских граждан с добавлением новых голосов не потерялось, а лишь приобрело новую окраску. Рим теперь принадлежал всем.

Сулла хоть и получил на постоянной основе диктаторские полномочия, но сохранять их пожизненно не собирался. Да, он считал себя уникальным и незаурядным законотворцем, однако в душе был республиканцем, но никак не царем. И сделать намеревался только то, что обещал, выдвигая себя на роль диктатора: ввести законы и разработать конституцию. В отличие от мелких тиранов, Сулла даже не думал без конца откладывать свой уход, когда вопрос с конституцией будет объявлен «улаженным». Он пришел сделать дело, которое, по его мнению, ему поручили боги, а потом сложить с себя полномочия.

Процесс постепенной передачи власти Сулла начал примерно через год после вступления в должность. В середине 81 г. до н. э. он объявил о намерении баллотироваться в консулы наряду с Метеллом Пием. По-прежнему относясь во всем к этому человеку почти как к равному, сотрудничество Пия с его режимом он считал одним из величайших примеров благосклонности к нему судьбы. Пий мог доставить диктатору множество проблем, но ничего такого делать не стал, вместо этого согласившись на обещанные тем перемены. Намерение Суллы разделить с ним консульский пост не только было знаком их крепкой дружбы, но и залогом того, что Сулла не собирается оставаться диктатором до самой смерти.

Но хотя для Суллы все складывалось просто замечательно и он уже опять собирался вновь взять на себя роль республиканца, один из его подчиненных влез не в свое дело и создал проблему. Выборы 80-го года до н. э. диктатор намеревался превратить в театральную постановку, однако какой-то претор вбил себе в голову мысль обязательно стать консулом. Сулла тихонько дал тому знать, что запрещает подобные безумства, но по какой-то необъяснимой браваде тот все равно внес свое имя в список кандидатов. И даже когда ему напрямую велели отступиться, непонятливый претор все равно отправился на форум собирать голоса. И Сулле не оставалось ничего другого, кроме как убить его на месте.

Покончив с этим неприятным делом, диктатор объявил массовый митинг и обратился ко всем гражданам Рима. Как и много раз до этого, он был готов поделиться своими планами, чтобы скрепить всех искренними узами взаимного доверия. Он вышел на трибуну, объявил о сложении с себя полномочий диктатора, сказал, что теперь стоит перед ними в качестве простого римского гражданина, выразил готовность ответить на все их вопросы и претензии. Затем распустил личную стражу и вышел на улицу. Из диктатора Рима он теперь превратился в гражданина Суллу. Но забавным венцом его добровольного отречения от власти стал какой-то мальчишка, последовавший за ним, когда он ушел с форума, и обрушившийся на него с яростной бранью. Войдя в дом и оставив глумливые насмешки позади, Сулла колко бросил: «Из-за таких, как этот юнец, в будущем обладатели диктаторских полномочий не захотят их с себя слагать»[300]300
  Аппиан, «Гражданские войны», I, 104.


[Закрыть].

Впрочем, сам он к отречению от власти отнесся всерьез. В 80 г. до н. э. их с Пием избрали консулами, и Сулла, отслужив этот год уже в новой, не диктаторской должности, намеревался двигаться дальше. Когда в 79 г. до н. э. Народное собрание продлило срок его консульских полномочий еще на год, он отказался, принял почетное предложение отправиться проконсулом в Цизальпинскую Галлию. Но в провинцию так и не отправился, поехал на свою загородную виллу в Кампании, завел двор, как и полагается знатному сельскому вельможе, и зажил прежней беспечной жизнью, которую так любил раньше. Принимал в своем театральном сообществе старых друзей, интеллектуалов со всего Средиземноморья, а также видных политических деятелей из любых уголков света. Сулла всегда пристально следил за римскими политиками – как и они за ним, – но его эра, по правде говоря, уже подошла к концу.

Фракцию Суллы в Риме, по большей части, объединяли проводимые им конституционные реформы, но из этого еще не следует, что они были близки по своей сути. Их преданность друг другу проистекала из совместной преданности Сулле и теперь, когда он решил уйти, каждый из них был волен бросить в огород фракции свой собственный камень. Метелл Пий был слишком властен. Помпей слишком надменен. Красс жаден. На политической арене созданная Суллой республика могла сдерживать всю эту полемику в рамках здорового компромисса, но это еще не означало гармонии и согласия.

В перерывах между возлияниями, большую часть времени Сулла сочинял грандиозные мемуары, объясняя и оправдывая в них все свои поступки и слова. Заполнял их подробными отчетами о каждой проведенной им военной кампании, о службе в каждой достававшейся ему должности, детально разбирал общественные дела, которыми занимался, рассказывал, почему дружил со своими друзьями и враждовал с врагами. Цель этого опуса сводилась к тому, чтобы недвусмысленно выставить себя избранником Фортуны, которого можно было обвинить единственно в храбрости, верности и патриотизме. Этот конечный искусный план поставить под контроль события всей своей жизни увенчался невероятным успехом, ведь историки более позднего периода пользовались его мемуарами в качестве одного из основных первоисточников. Да и наше понимание Суллы две с лишним тысячи лет после его смерти в огромной степени зиждется на его собственной версии событий.

Когда Сулла сошел с политической сцены, ему еще не было и шестидесяти лет – человек, конечно, уже далеко не молодой, но и не старик на пороге смерти. Закончив мемуары, он наверняка предвкушал еще как минимум десятилетие наслаждаться почетной отставкой. Его жена Метелла недавно умерла, но он женился опять и новая супруга собиралась вскоре подарить ему ребенка. Вместе с тем, он предчувствовал скорый конец. Сулла описывал сон, в котором «ему явился покойный сын… умоляя отца позабыть о заботах и отправиться вместе с ним к его матери Метелле, чтобы жить с ней в мире и покое»[301]301
  Плутарх, «Сулла», 37.


[Закрыть]. Однако даже эти тревожные грезы не помешали ему продолжать работу над мемуарами и заниматься текущими делами.

Но когда Сулла в 78 г. до н. э. решал очередной общественный вопрос, его неожиданно хватил удар. Незадолго до этого одного из местных магистратов уличили в краже денег из городской казны, Сулла устроил вору разнос, но в этот момент в его организме что-то лопнуло и изо рта хлынула кровь. Сулла, наверняка став жертвой отказа печени или огромной язвы желудка, рухнул на землю грудой желчи, крови и плоти, после его отнесли домой, где он провел «ужасную ночь»[302]302
  Плутарх, «Сулла», 37.


[Закрыть]. К утру Луций Корнелий Сулла был мертв.

Когда весть о смерти диктатора достигла Рима, тут же разразились бурные дебаты о том, как на нее реагировать. Некоторые считали, что пришло время покрыть позором всю его карьеру и отказать в праве на посмертные почести. Сулла убивал сограждан и превратился в тирана. Но тут вперед вышел Помпей и возразил, что такой великий человек, как Сулла, вполне заслуживает пышных всенародных похорон и в этом вопросе, на его взгляд, двух мнений быть не может. И погребение действительно устроили с большой помпой. Но это было только начало дебатов о наследии Суллы. В последующие годы то, что человек думал о Сулле, лучше любых слов описывало его характер.

Пепел Суллы захоронили в семейном склепе, а на Марсовом поле в его честь воздвигли монумент. На нем навсегда запечатлели его вечное кредо: «Ни один друг не превзошел его в доброте, как ни один враг в зле»[303]303
  Плутарх, «Сулла», 38.


[Закрыть].

Принятая Суллой конституция долго не прожила. В первые годы нового режима верховные правители Рима – в том числе Метелл Пий, Помпей и Красс – ее строго придерживались. Но когда память о диктаторе стала меркнуть, они стали жертвовать его решениями в угоду принципу целесообразности. В конечном итоге, окончательное «урегулирование», автором которого стал Сулла, стало лишь очередной вехой на пути республики к гибели.

Одной из причин, по которым его конституция принесла столь плачевный результат, сводилась к тому, что сторонники поддерживали ее вяло, но ненавистники ненавидели яростно и в полную силу. Проскрипции Суллы породили целый сонм его врагов. Когда резня закончилась, Сулла запретил сыновьям и внукам жертв претендовать на общественные посты. Среди таких семей оказались самые прославленные в Риме, и после того, как им перекрыли путь к публичным должностям, это вызвало непреходящее негодование и обиду. Многие из них участвовали в неудачной попытке мятежа против конституции Суллы, предпринятой в 78 г. до н. э. консулом Лепидом. Бунт быстро подавили, но он наглядно продемонстрировал, насколько хрупким в действительности был установившийся мир. Даже когда с опальных семейств сняли этот запрет и позволили вернуться к общественной жизни, о былом благоговении перед республиканской моралью, и уж тем более об уважительном отношении к конституции Суллы, речь в их случае больше не шла.

Закон, ограничивавший власть трибунов, едва продержался десять лет. Невзирая на все усилия Суллы, путь популяров по-прежнему представлял весьма действенный способ вхождения во власть, и в 70-е годы политики добивались расположения народа посулами полностью восстановить трибунов в их правах. Выгоду из этих расхожих обещаний, в конечном итоге, извлекли Помпей и Красс, вернувшие в полном объеме трибунам былую власть в 70 г. до н. э., когда их обоих избрали консулами. В том же году претор Луций Аврелий Котта провел решение об отмене законов Суллы касательно судов, вновь разрешив набирать в жюри присяжных не только сенаторов, но и эквитов. Попытка бывшего диктатора перераспределить в Италии земли тоже особого успеха не принесла. Как и в случае с программой Гракхов, не успело еще смениться поколение, как его ветераны продали богатым магнатам почти все свои земли, и крупные землевладения на полуострове, в конечном итоге, стали преобладать, как никогда раньше. Решение ограничивать срок пребывания чиновников в должности тоже оказалось несостоятельным. Несмотря на то, что Сулла расширил перечень магистратур, Римской империей по-прежнему управляли порядка ста человек. Созданные им кратковременные администрации, коррумпированные и не отвечавшие требованиям времени, удалось привести в нормальное состояние после решений Августа о создании некоего подобия постоянного штата чиновников.

Если кто-то и был виновен в провале конституции Суллы, то в первую очередь это сам Сулла. Факты его биографии были красноречивее громогласных рассуждений о государственном устройстве. В юности он, домогаясь славы, попирал традиции уважения и преданности. Когда ему нанесли оскорбление, повел легионы на Рим. В чужих краях вел личные военные кампании и предпринимал собственные дипломатические шаги. А после того, как Рим попытался оспорить его власть, начал гражданскую войну, объявил себя диктатором, расправился с врагами, после чего отошел от дел, дабы бражничать в великолепии и роскоши. Конституцию Суллы зачеркнула его же собственная карьера, и те, кто за ним шел, больше обращали внимание не на то, что должно сделать, а на то, что сделать можно.

В конечном итоге, все попытки Суллы восстановить республику были обречены из-за его ошибочной оценки проблемы. В его представлении политическая дестабилизация, сотрясавшая Рим в период с его рождения в 138 г. до н. э. до смерти в 78-м, стала результатом утраты сенатом своего господствующего положения. Но он не понимал, что доминирование сената, на котором он вырос, возникло совсем недавно и по сути, представляло собой не решение, но корень проблемы. Сулла считал, что своими действиями вернул конституционный баланс власти в естественное состояние. Но в действительности лишь переставил немного назад время на таймере бомбы.

Как и предрекала конституционная теория Полибия, восстановление господства сенатской олигархии спровоцировало демагогов-популяров, что в 40–30-х гг. до н. э. привело к череде еще более кровопролитных войн. Впрочем, эта теория Полибия продержалась недолго. Падение сенатской олигархии ускорилось усилиями напыщенных популистов, никогда, впрочем, не ставивших перед собой цель установить демократию, которая за этим и не последовала. Вместо этого римляне, утомившись от гражданских войн, затянувшихся на целое поколение, вверили себя прямо в руки просвещенного монарха. Только вот Август, заполучив единоличную власть, в отличие от Суллы не стал слагать с себя полномочия. Поэтому конституция Суллы, в конечном счете, привела к долговременному триумфу не аристократии, а, скорее, монархии. Впрочем, другого царя в Риме уже не будет, вместо него властвовать будут императоры. Причем властвовать очень и очень долго.

Костяк коалиции, впоследствии объединившейся вокруг кесарей, своими корнями уходил в старый, созданный еще Гракхами союз крестьян, городского плебса, торговцев-публиканов и ренегатов-аристократов. Дополняя риторику популяров прямыми призывами к своекорыстию, сторонники кесарей, задействовав эти силы, смогут окончательно уничтожить сенатскую аристократию. Однако это еще не означало, что добычу все распределят между собой поровну.

Из всех сословий Гракхи первым делом обратили свой взор на сельскую бедноту. Усилия по реформированию небольших крестьянских хозяйств легли в основу еще самого первого Lex Agraria, предложенного Тиберием. Гракхи старались возродить класс мелких земледельцев, перераспределяя в пользу бедных граждан общественные земли. Но не успело еще даже смениться поколение, как все наделы опять скупили богатеи. Гай Марий для решения этой проблемы набирал безземельный плебс в легионы, а после увольнения выделял им наделы в тех провинциях, где они воевали. Таким образом, он создал колонии в Африке, Галлии и на Сицилии. Сулла после этого предпринял еще одну, последнюю попытку перераспределения в Италии земли, но она, как мы только что видели, тоже провалилась. Поэтому экономический импульс к развитию латифундий к тому времени принял неотвратимый характер. Проблема мелких крестьянских хозяйств в Италии нашла свое решение только когда все они уже были мертвы.

Городской плебс тем временем становился все многочисленнее и приобретал силу. На фоне беспрестанных неурядиц на сельских просторах Италии началась целенаправленная миграция населения в города. К наступлению эры Августа население Рима взлетело до 750 000 человек. А во время золотого века империи в 100-х гг. н. э. и вовсе перевалило за миллион. Такой рост числа жителей частью объяснялся увеличением доли субсидируемого зерна. Поставки хлеба по контролируемой государством цене стали постоянным атрибутом муниципальной политики Рима еще при Гае Гракхе. Однако здесь важно не забывать, что право на такую долю распространялось исключительно на граждан-мужчин и что ее хватало лишь для того, чтобы не умереть с голоду. Поэтому несмотря на частые жалобы на лень городских плебеев, если бы они действительно ленились, это неизбежно привело бы их к погибели. Для остальной республики в течение всего имперского века стабильные поставки городскому плебсу дешевого зерна представляли собой рутину муниципального управления. Субсидируемый хлеб обеспечивал стабильность – в равной степени желанную как для правителей, так и для тех, кем они правили.

Больше других выгоды из триумфа кесарей извлекали для себя эквиты. После смерти Суллы Рим продолжил экспансию, постоянно создавая все новые возможности для деловой активности. В качестве главной торговой силы самой могущественной державы Средиземноморья, эквиты контролировали несметные богатства. Введя для урегулирования ситуации в 20-х гг. до н. э. свои новшества, Август воспользовался эквитами для заполнения штата провинциальных чиновников. А в Египте даже дошел до того, что не назначил ни одного сенатора. При режиме Августа правителю этой провинции в обязательном порядке требовалось принадлежать к рядам эквитов. Управлять империей этому сословию предстояло целых пятьсот лет.

Одним из столпов, на которые с самого начала опиралась коалиция Гракхов, были италийцы, к тому времени уже праздновавшие триумф. Окончательно италийский вопрос нашел свое решение весной 83 г. до н. э., когда Сулла безоговорочно признал их гражданские и избирательные права. Теперь каждый италиец стал равным, полноценным гражданином, неотличимым с точки зрения закона от римлянина. И процветающие италийские эквиты превратились в не менее процветающих эквитов римских. Точно так же могущественные италийские предводители превратились в не менее могущественных правителей римских. Хотя элитизм как общественное явление разумеется, никуда не делся. Для гордецов с Палатинского холма Цицерон, к примеру, навсегда останется италийским novus homo. Подобный снобизм просуществует еще тысячу лет, только вот с точки зрения закона он уже лишился смысла. Рим был Италией, Италия была Римом.

В роли второсортных граждан Рима на смену италийцам теперь пришли жители иноземных провинций. Правители республики по-прежнему выкачивали оттуда средства, значительная часть которых шла на финансирование входивших в их фракции политиков в Риме. Эту проблему удалось решить только благодаря решениям Августа, принятым в 20-х гг. до н. э. После того, как Август предъявил права на проконсульскую верховную власть за пределами Италии, его провинции возглавили постоянные команды управленцев из числа эквитов, подчинявшиеся лично ему. Признавая, что провинциалы не меньше италийцев заслуживают хороших правителей, Август искоренил практику бессистемной эксплуатации и добился продолжительного баланса между авторитетом власти и милосердием. Позже император Тиберий в знак порицания чрезмерной ретивости выскажет в адрес одного правителя такие слова: «Хорошему пастуху больше пристало стричь свое стадо, а не сдирать с него шкуру»[304]304
  Светоний, «Тиберий», 32.


[Закрыть].

Самое странное, вопрос о гражданстве провинциалов больше никогда не ложился в основу конфликта. После объединения Италии другие провинциальные центры в Испании, Греции и Африке попросту остались подданными Рима. Той же модели Рим придерживался и после новых территориальных приобретений в Галлии и Сирии. В то же время отдельные лица могли получить в награду гражданство (самым проторенным путем к которому стали легионы), поэтому вскоре появились римские граждане испанского, галльского, африканского, греческого и сирийского происхождения. Но предоставление гражданства в массовом порядке стало предметом рассмотрения лишь в III веке н. э., правда и тогда решение об этом спустили сверху. С учетом того, что многие из тех, у кого не было римского гражданства, освобождались от ряда податей, в 211 г. н. э. император Каракалла постановил предоставить его всем без исключения. Как сказал историк Кассий Дион, «формально он оказал им честь, хотя в действительности его цель сводилась к увеличению собственных доходов»[305]305
  Диодор Сицилийский, «Историческая библиотека», XXXVIII, 9.


[Закрыть]. Поэтому в массовом порядке жители провинций получили гражданские права только после того, как оно из привилегии превратилось в бремя.

После смерти Суллы все эти группировки обратно влились в исторический поток и возобновили привычные маневры на пути к власти. Непродолжительное восстание 78 г. до н. э., во главе которого встал консул-популяр Лепид, напомнило всем, сколь хрупкой оставалась ситуация. Испанские провинции по-прежнему представляли собой открытую рану. Бежавший из Италии Квинт Серторий создал в Иберии оплот и продолжал войну против сторонников Суллы даже когда головы всех его единомышленников выставили гнить на форуме. Объединившись с другими приверженцами Мария, тоже избежавшими проскрипций, он еще десять лет раздувал огонь этой войны. Ни Метелл Пий, ни Помпей его одолеть не смогли. Когда Помпея затошнило от этого испанского болота, он, дабы выбраться из него, в 72 г. до н. э. организовал убийство Сертория, что стало последним отблеском пожара Союзнической войны, вспыхнувшего почти двадцать лет назад.

Тем временем между победителями из лагеря Суллы наметился раскол. Метелл Пий, Помпей и Красс уединились каждый в своем углу, занимаясь собственными делами. Особенно ненавидели друг друга Красс и Помпей. Когда Спартак поднял последнее крупное восстание рабов, разрушительным вихрем промчавшееся по Италии в 73–72 гг. до н. э., обуздал его, в конечном итоге, Красс. Но под самый конец из Испании примчался Помпей, разгромил остатки мятежных рабов и присвоил себе всю славу победителя в данном конфликте, чем привел Красса в ярость. Ожесточенная борьба между ними в последующие двадцать лет в значительной мере определяла всю римскую политику.

В то же время на их фоне набирал силу молодой аристократ, которому предстояло затмить и того и другого: Гай Юлий Цезарь. Пережив проскрипции, в 70-х гг. до н. э. он заявил о себе как о молодом политическом даровании. В 69 г. до н. э. устроил нечто вроде провокации, в открытую оплакивая смерть своей тетушки Юлии – супруги Гая Мария. А на похоронах в открытую демонстрировал изображения Мария – впервые с тех пор, как Сулла стал диктатором. Это рассердило сенатских оптиматов, зато породило волну народных симпатий к Марию, которого когда-то величали Третьим Основателем Рима, что позволило выстелить дорожку к отмене решений об изгнании опальных семей. А тех, кто испытал унижение проскрипций на собственной шкуре, объединили незримые узы и совместная тяга к политике популяров. И Цезарь очень даже ловко воспользовался их обидами в своих интересах.

Пока в рядах знати велась борьба, Рим прирастал все новыми территориями. Война с Митридатом в действительности так и не закончилась. Оправившись после первых поражений, он начал целую череду крупных конфликтов с Римом, продолжавшихся до самой его смерти от рук Помпея Великого в 63 г. до н. э. Когда понтийский царь наконец был окончательно разгромлен, Помпей устроил легионам продолжительное турне по Восточному Средиземноморью, с целью организовать в тех краях систему ручных царств, которые выступали бы союзниками Рима. А когда вернулся домой, Цезарь уже успешно примирил Помпея с Крассом и они втроем сформировали тайный союз, получивший название Первого триумвирата, которому предстояло главенствовать в Риме следующие десять лет. Этот триумвират выделил в награду ветеранам Помпея земли, одобрил войну с Сирией, послав туда Красса, а Цезаря назначил проконсулом Галлии. И пока Помпей оставался в Риме, последний успешно покорял территорию всей нынешней Франции. Что касается Красса, то он в Сирии попал в западню и в 53 г. до н. э. умер ужасной смертью.