Текст книги "Идеальная пара"

Сцена четырнадцатая

Ветер гнал темные, серые облака к низкому горизонту. Дождь, казалось, лил отовсюду, как душ в раздевалке клуба «Хиллсайд-Кантри», где вода поступала со всех сторон.

Марти Куик поежился и плотнее запахнулся в свой непромокаемый плащ «Берберри» на подкладке из верблюжьей шерсти и со множеством пряжек, D-образных колечек и ремешков, назначение которых он не знал. Первое, что ты делаешь, попадая в Великобританию, говорил ему Папа Хемингуэй – покупаешь себе плащ «Берберри» и пару кожаных джодпуров[79]79
  Джодпуры – невысокие сапожки для верховой езды.


[Закрыть] ручной работы у «Фостера» на Джермин-стрит. Ну, это не первое, что ты делаешь, напомнил себе Куик – в первую очередь ты должен снять хороший тихий номер в «Клариджез» в правом крыле отеля и найти симпатичного английского шофера. Он сделал и то, и другое. Его номер был на верхнем этаже с видом на Брук-стрит, как раз под пентхаусом[80]80
  Пентхаус – роскошный одноквартирный дом на крыше многоэтажного здания; иногда с садиком, бассейном; обычно жилище миллионера.


[Закрыть] сэра Александра Корды[81]81
  Александр Корда (1893–1956) – выдающийся английский режиссер и продюсер, венгр по национальности, внесший большой вклад в становление национальной кинематографии Великобритании.


[Закрыть] – тем самым, который перед войной всегда снимал Сэм Голдвин,[82]82
  Сэмюэль Голдвин (1879–1974) – пионер американской кинематографии, один из самых знаменитых продюсеров Голливуда.


[Закрыть] а его шофером, которого он сам выбрал в резерве вспомогательной территориальной службы, была младший капрал Сильвия Ханбери-Теннисон, черноволосая, гордая красавица из высшего общества, с аристократическими манерами и сексуальным аппетитом прирожденной шлюхи и к тому же жадная до американских сигарет, бифштексов, нейлоновых чулок и виски.

Даже если бы он лишился всех своих прочих талантов, говорил себе Куик, он смог бы зарабатывать себе на жизнь, просто подбирая нужных девушек. Он мог посмотреть на дюжину длинноногих красавиц (он всегда сравнивал их с розами, рекламируя свои шоу) и сразу же сказать, какая из них без лишних уговоров согласится переспать с ним. Самое главное, конечно, не жениться на ней потом, но на этот случай надо иметь крепкие нервы, чтобы не вляпаться в такую историю, какой не стоит ни одна женщина. Марти гордился тем, что он умел точно определить, когда пора прекратить отношения. С Сильвией такой момент еще не наступил, хотя и приближался – фактически, как только она в очередной раз покажет ему свое холодное заносчивое английское превосходство, Марти решил, что пересчитает ей все зубы и отправит эту суку туда, откуда он ее взял.

А пока, поздравил он себя, у него было все что нужно – хороший номер с зеркалами в стиле «арт деко»,[83]83
  «Арт деко» – декоративный стиль 20–30 гг. XX века, отличающийся яркими красками и геометрическими формами.


[Закрыть] мраморной ванной, горячей сушилкой для полотенец и огромной двуспальной кроватью, на которой рядом с ним лежала Сильвия, ухитряясь выглядеть высокомерной даже с его членом во рту. Поэтому Марти чувствовал еще большее раздражение оттого, что вынужден был покинуть свой уютный номер и тащиться по мрачной, серой английской провинции только ради разговора с Рэнди Бруксом.

Дождь хлестал по стеклу армейского «паккарда», оставлял огромные лужи на проселочных дорогах и делал невыносимой даже мысль о том, чтобы выйти из теплой машины.

Куик закурил сигару, и кабина сразу наполнилась дымом.

– Где мы находимся, черт возьми? – прорычал он.

– Почти приехали, сэр.

– Брось ты это дурацкое «сэр», когда мы одни, Сильвия. Я не виноват, что идет дождь. Это твоя паршивая страна, а не моя.

– Была моей страной. Посмотри на это! – Бесконечные вереницы американских армейских грузовиков заполняли дорогу, медленно двигаясь в противоположном направлении. Солдаты махали руками, выкрикивали приветствия, непристойные шутки, свистели при виде Сильвии за рулем проносящейся мимо них машины.

– Они же дети, Сильвия. Они не останутся здесь дольше, чем вы сами того захотите. На хрена им это гнилое болото!

– Спасибо, полковник. Я буду помнить этот перл вашей мудрости. Еще одно меткое бродвейское замечание. Мне надо их записывать, чтобы не забыть.

Куик уставился ей в затылок. Чтобы форменная фуражка хорошо сидела, она уложила волосы в тугой пучок.

Почему он всегда выбирает женщин, которые презирают и унижают его? Но он знал ответ – ему было гораздо интереснее учить самых дерзких, что они не могут безнаказанно показывать свой характер перед ним, Марти Куиком, чем брать уступчивых девок. Он давно усвоил, что нет никакого удовольствия причинять боль женщине, которая сама хочет, чтобы ей сделали больно, или не противится боли.

– Не умничай со мной, – бросил он. – Я могу отослать тебя назад к твоим соотечественникам, если ты их так чертовски любишь. Будешь возить английских офицеров, питаться по карточкам, носить эти толстые простые чулки, которые натирают кожу… На хрена тебе другие, если вместо номера в «Клариджез» ты снова будешь жить в казарме с двадцатью другими девушками. Я думаю, ты будешь счастлива оказаться вместе со своими.

– Ты ублюдок!

– Вот и молодец. Мне кажется, мы уже добрались. Боже, какое унылое место!

– А мы, как ни странно, гордимся Эссексом. Среди туристов эти болота фактически считаются достопримечательностью.

– Избавь меня от описания этих мест, Сильвия. Наши парни хотят поскорее убраться отсюда, так что они будут просто счастливы занять места на десантных баржах.

– Неужели Рэнди Брукс отправится с ними? Мне кажется, он не в состоянии отличить один конец винтовки от другого.

– Ты что рехнулась? Рэнди – звезда. На черта ему садиться на какой-то десантный корабль. Неужели ты думаешь, что Айк[84]84
  Прозвище Дуайта Эйзехауэра (1890–1969). В годы второй мировой войны он был верховным главнокомандующим экспедиционными войсками союзников в Западной Европе.


[Закрыть] позволит, чтобы звезду экрана убили?

– Тогда что он здесь делает?

– Живет в казарме вместе с солдатами. Доказывает этим парням, что он один из них.

– Не выглядит ли это несколько цинично?

– Это не цинично, это мудро. Позволь мне кое-что тебе объяснить. Рэнди не захотел быть офицером, жить в «Клариджезе», иметь шофера. Он отказался от всего этого, чтобы стать простым солдатом. Этот парень – святой. – Он помолчал. – Или дурак, это как посмотреть.

Куик не добавил, что решение Брукса служить рядовым создало массу трудностей и неудобств для всех. В армии не хотели иметь в своих рядах тридцатипятилетнего комика. Офицеры отказывались отдавать ему приказы; его сослуживцы-солдаты относились к нему так, будто он был более важной персоной, чем генерал, а поскольку в его обязанности входило только развлекать войска, он не был обязан появляться на плацу, есть в солдатской столовой и заботиться о своем боевом оружии. У Рэнди Брукса была отдельная комната, сержант, который составлял график его поездок и всюду сопровождал его и несколько сотен молодых людей для компании.

Впереди перед машиной возле красно-бело-синего полосатого шлагбаума, перегораживающего дорогу, появились два военных полицейских в белых шлемах и накидках. Сильвия поправила фуражку и затормозила.

– Полковник Куик с визитом к полковнику Фрухтеру, – опустив окно, отрывисто сказала она.

В этом англичан не переплюнешь, подумал Куик, – у них просто природный дар отдавать приказы и распоряжаться людьми, наследие жесткой классовой системы и империи, которой надо было управлять. Интересно, что с ними будет, когда они поймут, что потеряли свою империю и им некем управлять, кроме самих себя.

Оба полицейских встали по стойке «смирно», козырнули и подняли шлагбаум. Сильвия могла бы заставить прыгать даже немецкого генерала, стоило ей посмотреть на него.

Она повела машину дальше сквозь непрекращающийся дождь, мимо рядов убогих ниссеновских бараков.[85]85
  Ниссеновский барак – сборно-разборный, с полукруглой крышей из рифленого железа; спроектирован полковником Ниссеном; впервые был использован во время 1-й мировой войны.


[Закрыть] Вокруг не было ни деревца, ни одного строения, которое имело бы более капитальный вид. Весь огромный жуткий военный лагерь выглядел так, будто его в собранном виде сбросили в болотистую местность Эссекса на парашюте, как бы осуществляя какой-то проект по расчистке городских трущоб. Как только начнется высадка десанта – если она когда-нибудь начнется! – бараки опустеют, и это место превратится в город-призрак. Вот поэтому-то мы и выиграем войну, сказал себе Куик. Немцы лучше подготовлены, лучше вооружены, но мы можем себе позволить построить неизвестно где целый чертов город, а потом бросить его, как старую киношную декорацию.

– Вот мы и добрались, полковник, – сказала Сильвия, останавливая машину у покрытой толем хибарки с надписью «Штаб». – Мне остаться здесь?

– Нет, пойдешь со мной. – Куик застегнул китель, надел фуражку, погасил сигару и подождал, пока Сильвия выйдет из машины, откроет ему заднюю дверцу и встанет по стойке «смирно». Ему нравилось хвалиться ею перед другими американскими офицерами. Сильвия была живым доказательством его значимости, его мужских достоинств, его способности добиваться своего. Он ни за что не хотел, чтобы все это осталось незамеченным.

Он коротко козырнул ей в ответ и протопал в штаб в своих начищенных джодпурах, а Сильвия последовала за ним, постукивая по линолеуму не по уставу высокими каблуками. Куик распахнул хлипкую фанерную дверь, выпятил грудь и пошел вперед, не обращая внимания на старшего сержанта и пожилого капитана в очках, работавших за своими столами.

– Эй, туда нельзя! – крикнул капитан, но было поздно. Куик уже отодвинул в сторону низкую деревянную перегородку, закрывавшую вход в кабинет полковника Фрухтера, и взялся за ручку двери.

Он не постучал. Годы работы в Голливуде научили его, что добиться чего-то можно лишь в том случае, если застать человека врасплох. Если начинаешь договариваться заранее о встрече с тем, кто тебе нужен, то можешь забыть об успехе. Такие люди, как Гарри Кон[86]86
  Гарри Кон (1891–1958) – один из основателей киностудии «Коламбия-Пикчерз».


[Закрыть] или Луи Мейер,[87]87
  Луи Мейер (1885–1957) – выдающийся деятель американского кино, возглавлявший киностудию «Метро-Голдвин-Мейер».


[Закрыть] могли заставить тебя ждать много дней, если они вообще соглашались встретиться с тобой, поэтому Куик привык вламываться в чужие кабинеты без предупреждения.

Фрухтер дремал за своим столом, развалившись на стуле, его ноги лежали на полированной поверхности стола, форменная фуражка была надвинута на глаза, чтобы свет не мешал ему спать. В печи в углу жарко горели дрова; на ней стоял кофейник. В противоположном углу до самого потолка высились картонные коробки – сигареты, тушенка, чулки, виски, шоколад.

– Какого черта! – закричал Фрухтер, опуская ноги на пол и сдвигая фуражку на затылок. – Кто вы, черт возьми?

Куик сделал знак Сильвии, которая достала из кармана своего кителя крокодиловый портсигар, вынула сигару «партегас номер 3» и золотыми ножничками аккуратно обрезала ее. Соблазнительно улыбаясь, она лизнула кончик сигары и зажгла спичку о подошву своей туфли, продемонстрировав при этом значительную часть своего стройного бедра. Раскурив сигару и убедившись, что она хорошо горит, она подала ее Марти Куику.

Куик гордился своими вышколенными девушками. Многие мужья по всему свету имели причины быть ему благодарными за многие навыки своих жен. Все девушки Куика усваивали – и очень быстро! – как зажечь для него сигару, как приготовить мартини по его вкусу, как подогреть ему бренди, как доставить ему удовольствие в постели – ни одну деталь нельзя было упустить там, где дело касалось его комфорта. Казалось, что его девушки заканчивали какую-то элитарную школу, что в какой-то мере было действительно так.

Куик снял фуражку, свои большие солнечные очки в золотой оправе, положил это все на стол и усмехнулся. Потом он выпустил кольцо дыма в сторону Фрухтера.

– Боже! – с явным облегчением воскликнул Фрухтер. – Марти Куик и его «Летающий Цирк». А я уж испугался, что это главный инспектор.

– Еще бы, приятель! Что здесь у тебя? Фактория?

Фрухтер восхищенно посмотрел на Сильвию.

– Ты же знаешь, как обстоят дела, Марти, – сказал он. – Мы все хотим подружиться с аборигенами. В деревнях вокруг форта много скво и совсем мало воинов.

– Зейн Фрухтер, – сказал Куик Сильвии, представляя собеседника. – Раньше писал сценарии для ковбойских и индейских фильмов, потом когда настали трудные времена, стал продюсером.

– Теперь я просто паршивый солдат. Хотите выпить?

Фрухтер имел поразительно невоенную внешность, даже для американской армии. Это был крупный дородный мужчина с седоватой бородой, длинными волосами, густыми бровями и темными задумчивыми глазами большой доброй собаки – может быть, Лабрадора или ньюфаундленда. В расстегнутом вороте его рубашки были видны густые волосы на груди, и тыльная сторона его рук тоже была покрыта густым темным пушком, который странно контрастировал с его тщательно отполированными ногтями. В нем было что-то пиратское – с золотой серьгой в ухе и попугаем на плече он мог бы запросто сыграть Джона Сильвера.

Фрухтер открыл ящик стола, достал три стакана и бутылку скотча и налил всем выпить.

– Добро пожаловать в Форт-Ларэми.[88]88
  Намек на форт в юго-западной части штата Вайоминг, где проходил торговый путь в Орегон.


[Закрыть] Мы живем без удобств, но как говорится: «Mia casa, sua casa».[89]89
  Мой дом – твой дом (исп.).


[Закрыть] Что я могу для вас сделать?

– Я хочу встретиться с Рэнди Бруксом. Фрухтер залпом выпил виски.

– Почему ты спрашиваешь об этом меня?

– Ты – его командир.

– Да, у меня в подчинении есть люди из подразделения зрелищных мероприятий. – Фрухтер открыл другой ящик своего стола, достал пачку «Кэмэл» и закурил. Ящик был доверху набит подвязками, бюстгальтерами и чулками разных цветов и фасонов – дополнительные товары для привлечения местных скво. Фрухтер выпустил кольцо дыма. – Мне этот Рэнди как колючка в заднице, – сказал он.

– Расскажи-ка мне. Что тут у вас за проблемы, мать вашу? Раньше я мог позвонить ему по телефону и послать за ним машину. А теперь я вообще не могу его найти, черт побери. Даже Аарон Даймонд, его собственный агент, не может с ним связаться. Будто он – человек в железной маске или что-то вроде того.

– Что касается меня, то он может ехать куда угодно, и чем дальше, тем лучше. Ты хочешь знать, почему Рэнди не может подойти к телефону? Потому что он ездил со своим шоу на нашу главную базу на юге и высмеял в нем генерала Паттона![90]90
  Джордж Паттон (1885–1945) – американский генерал, участник высадки десанта на севере Франции.


[Закрыть] Солдатам очень понравилось, а Пат-тон был в такой ярости, что посадил Рэнди под строгий арест. А что касается Аарона, то для меня это новость, что рядовому американской армии нужен агент.

– Каждому нужен агент. А большинство известных людей имеют двух…

– Знаю-знаю, своего собственного и Аарона Даймонда, – вставил Фрухтер, закончив старую голливудскую присказку. – Война – это ад, – сказал он со вздохом. – Рэнди повезло, что его не поставили перед взводом солдат или не сбросили над территорией фрицев без парашюта. Зачем он тебе?

– Мне просто надо поговорить с ним.

– Он не должен ни с кем разговаривать. В этом и заключается «строгий арест». Я устроил ему по два концерта в день в этом чертовом месте, и все пришлось отменить. Он сидит у себя в комнате, а у двери дежурит военный полицейский. Так войну не выиграешь.

Куик бросил на Фрухтера пренебрежительный взгляд.

– Я хочу, чтобы Рэнди мог приехать в Лондон, как только он мне понадобится, понял? Я вытащу его из-под ареста, но сначала я должен поговорить с ним, о'кей?

– Паттон вне себя от гнева, Марти. Даже ты не сможешь ничего сделать. А для чего тебе Рэнди в Лондоне?

– Это не твоего ума дело, Зейн. Я добьюсь отмены приказа, ты проведешь все концерты, а я смогу получить этого сукина сына, когда он мне понадобится. Договорились?

– Договорились. Только ты зря теряешь время.

Куик быстро написал номер на клочке бумаги и отдал его Сильвии, которая тут же отошла и, усевшись за стол капитана, так что у нее задралась юбка и стала видна нежная кожа бедра и черные подвязки, пристегнутые к чулкам, начала обычно нелегкую работу по срочному вызову абонента. На этот раз ее соединили почти мгновенно.

– Капитан Бутчер из СХАИФ[91]91
  Штаб верховного главнокомандования союзных экспедиционных сил.


[Закрыть] на первой линии, полковник Куик, – бодрым голосом сообщила она, беспечно покачивая ногой.

Куик взял трубку.

– Гарри! – рявкнул он. – Ты вляпался в такое дерьмо! И твой босс тоже. Я только что говорил с Нью-Йорком, Уолтер Уинчелл[92]92
  Уолтер Уинчелл (1897–1972) – американский журналист и диктор на радио, имевший огромную аудиторию и пользовавшийся большим влиянием в США в 1930–1950 гг.


[Закрыть] уже знает, что Айк посадил Рэнди Брукса под арест за шутки над Паттоном… Да-да…

Куик закатил глаза, выпустил кольцо дыма, подмигнул Сильвии и скорчил рожу, чтобы показать, как его утомляют рассуждения Бутчера.

– Ну, конечно, – продолжал он, – я знаю, что Айк – поклонник Рэнди – черт, кто этого не знает? – но Уинчелл собирается написать много всяких гадостей о том, как Айк запер самого любимого комика Америки. Я хочу сказать, Уинчелл зол как черт, Гарри, я только что говорил с ним. Как тебе нравится его заголовок? «Почему бы Айку не взять Гитлера вместо Рэнди Брукса?» Да, согласен, это несправедливо… Ну, конечно, ты не знал, но что из этого? Ну, я бы мог попросить Уинчелла не публиковать статью… Да, он мог бы оказать мне любезность… Но я должен сказать Уинчеллу, что Рэнди – свободен. – Последовала пауза. Куик прикрыл трубку рукой. – Он разрешает отпустить его.

Фрухтер покачал головой.

– Я получил приказ от Паттона. Я не могу выпустить Рэнди по распоряжению какого-то капитана.

– Он морской капитан. Четыре нашивки. То же самое, что полковник.

– Иди ты. Паттон – генерал.

Куик кивнул. Если Фрухтер хочет прикрыть свою задницу, он это ему обеспечит.

– Гарри, – сказал он в трубку, – ничего не выходит. Здесь полковник Зейн Фрухтер – который между прочим не только близкий личный друг Гари Купера и Джимми Стюарта,[93]93
  Знаменитые американские киноактеры.


[Закрыть] но и ведущий продюсер Голливуда, оставивший свою карьеру ради службы в армии – так вот он не хочет, чтобы Джордж Паттон отправил его к алеутам морозить яйца до конца войны. Угу, я уверен, это все решит, Гарри. Я все улажу с Уинчеллом. Мои наилучшие пожелания Айку.

Он повесил трубку.

– Ты получишь по телетайпу из СХАИФ приказ об освобождении Рэнди из-под ареста – приказ самого Айка. Твоя проблема решена, приятель?

Усмехнувшись, Фрухтер поднял свой стакан.

– Великий Белый Отец опять победил! Куда тебе доставить Рэнди?

– К машине.

– Мне нужно, чтобы он вернулся назад как можно скорее. После того, как он создал столько хлопот Паттону, этот сукин сын стал всем нужен. Если бы я мог зарабатывать на нем деньги, – мечтательно произнес Фрухтер, – я бы стал богатым человеком.

– Эй, – позвал Куик Сильвию и, хлопнув ее по заду, отправил к машине. – Деньги – это еще не все.

Фрухтер поднялся. Стоя, он возвышался над Куиком, его огромные руки болтались как у одного из представителей обезьяньего племени. – Я в первый раз слышу, что ты говоришь такое, Марти. Но, думаю, ты прав. Деньги – это действительно еще не все. – Он понизил голос и наклонился к самому уху Куика. – Есть еще кошечки, например. Ты, конечно, не захочешь уступить мне своего шофера, верно?

– Почему я должен это делать? Она в прекрасной форме, в ней нет ни одного изъяна – все на месте. А что ты можешь мне предложить взамен? Помимо Рэнди Брукса, которого я уже получил. – Его глаза мрачно заблестели, как бывало всегда, когда на горизонте маячила выгодная сделка.

– Товары?

– К черту! У меня есть все что нужно.

Фрухтер пожал плечами.

– Скажи мне, Марти, – задал он вопрос, – как ты думаешь, что понадобится людям, когда мы высадимся во Франции и дойдем до Германии?

Куик задумчиво посмотрел на кончик своей сигары. Он всегда был рад узнать что-то новое.

– Продукты? – предположил он.

– Ну, конечно, но парни из снабжения уже захватили себе эту кормушку, верно? Мы ведь с тобой не будем стоять в грязи у дороги и продавать яичный порошок. Нет, люди захотят увидеть все фильмы, которые они пропустили. «Унесенных ветром», Марти. «Ребекку», «Касабланку», «Волшебника из страны Оз», «Книгу джунглей». Гейбла и Ломбард. Робби Вейна и Фелисию Лайл. У меня есть копии, Марти – десятки фильмов. Мне только нужен человек, который знает европейских прокатчиков.

Куик кивнул. Он умел сразу распознать хорошую идею, как только слышал о ней.

– Я могу найти такого парня, – сказал он. – Но тебе придется пошевеливаться. Через, неделю, как мы возьмем Париж, там уже будут свои парни. Бизнес пойдет своим чередом.

– У меня все готово, Марти. Мои копии пойдут сразу за нашими танками.

Куик надел фуражку и свои темные очки.

– Пятьдесят на пятьдесят – и мы договорились.

– Я думал, что семьдесят и тридцать будет вполне достаточно, Марти. Пятьдесят процентов многовато за одно имя.

– Шестьдесят и сорок, Зейн, и я даю тебе Сильвию в придачу. Я откажусь от ее услуг, как только вернусь в Лондон. – Они ударили по рукам. Куик пошел к двери, потом помедлил. – Да, Зейн, – сказал он шепотом, – не миндальничай с Сильвией, ты понял, что я имею в виду? Она любит острые ощущения.

Фрухтер помахал ему рукой.

– Ты настоящий офицер и джентльмен, дружище.

Сильвия ждала Куика у машины, стоя по стойке «смирно».

Он бросил окурок сигары в ближайшую лужу. Месяцев шесть в этом захолустье пойдут ей на пользу, решил он.

– Когда приедем в Лондон, – сказал он, – будь добра, напомни мне позвонить знакомому парню, венгру по имени Саботи, насчет копий кинофильмов. – Зачем соглашаться на 40 процентов, когда он может получить все? Создать резервный фонд фильмов из тех, которые использовались в армии для развлечения солдат, доставить их в Европу раньше Фрухтера, а потом, когда студии обнаружат, что везде показывают пиратские копии их лучших фильмов, договориться о возвращении им этих фильмов. Со всех сторон отличная сделка, сказал себе Куик. Но не стоит создавать себе репутацию человека, нарушающего обещания, даже у такого парня как Фрухтер. Сильвию он все же ему отдаст.

Куик открыл дверцу и сел рядом с Рэнди Бруксом.

– Ты что, не знаешь, когда надо остановиться? – рявкнул он. – Нашел занятие – унижать генералов!

Он вынул из кармана серебряную фляжку, хлебнул из нее, затем достал сигару и, протянув руку, поднял стекло, отделявшее место шофера от остального салона. Куик взглянул на Рэнди и покачал головой.

– Ты выглядишь просто ужасно, малыш. Расслабься. Нам надо поговорить.

Они сидели, окутанные дымом гаванской сигары Куика, в тепле отдельного кабинета в придорожной таверне, ожидая, пока им принесут еду. Запах свежего бекона с яйцами, жарящегося на настоящем масле, доносился из кухни; Марти Куик потягивал свой «Джонни Уокер»,[94]94
  «Джонни Уокер» – фирменное название шотландского виски.


[Закрыть] а Брукс пил английский чай с двойной порцией рома в нем и тремя ложками сахара – неслыханная роскошь.

Все просто замечательно, думал про себя Рэнди. Сейчас ему бы еще горячую ванну, душистое мыло, большое теплое полотенце и кого-нибудь, кто потер бы ему спину. Он подумал об одном парне из военной полиции, который охранял его, и постарался представить себе его обнаженным в ванной, где пот струился бы у него по плечам и груди, пока он большим полотенцем вытирал бы спину Рэнди.

Он тряхнул головой. Глупо предаваться подобным фантазиям здесь, тем более в присутствии Марти Куика. Армейская жизнь почти довела Рэнди до нервного истощения – для него было настоящей пыткой проводить целые дни и ночи в окружении молодых людей, не зная, кто из них мог бы заинтересоваться более близкими отношениями со знаменитым артистом. Он догадывался, что среди них он мог бы кого-то выбрать еще на транспортном корабле по дороге сюда, но это была опасная, рискованная игра. Так что же изменилось? – спрашивал он себя. Чем отличается армия?

Опасность была частью удовольствия, была всегда, даже в прежние времена, когда он работал в стриптиз-баре, рассказывая анекдоты между выходами стриптизерш перед шишками из центра готового платья в их новенькой форме для гольфа, которые каждый вечер убегали от своих жен и детей в «Гроссинджерс» или «Конкорд». Время от времени ему случалось ошибаться и расплачиваться за это. Он помнил, как в мужском туалете придорожной закусочной возле Элленвилля его избил до полусмерти разозленный музыкант джаза, чье внимание Рэнди превратно истолковал. Марти замял это происшествие, как он делал это и прежде, и как стал бы делать вновь.

Во всем этом, подумал Рэнди, было нечто такое, чего никто не мог понять и, наверное, никогда не сможет: Марти с самого начала относился к нему как старший брат, еще тогда, когда они только вышли из подросткового возраста. Тогда Рэнди был тощим молодым еврейским комиком, отчаянно старавшимся заставить смеяться парней, которые пришли в бар с одной целью и только и ждали, пока им подадут выпивку, пока выйдет очередная стриптизерша, или пока освободится проститутка и сядет рядом за стойку. Марти был сильным, мускулистым парнем, которому в баре не требовался вышибала. Он не раз спасал Рэнди жизнь.

Рэнди закрыл глаза. Он не забыл, каким был тогда Марти – он не слишком изменился, за исключением спортивного пиджака в клеточку, рубашки с мягким воротничком и галстука с виндзорским узлом.[95]95
  Виндзорский узел – треугольный узел слабо затянутого широкого галстука.


[Закрыть] Марти тяжелым трудом добился своего места в жизни, используя любой шанс, чтобы подняться от официанта до бармена в принадлежавшей шайке гангстеров забегаловке в Кони-Айленде. Для этого он однажды ночью встретил бармена на пустынной автостоянке и переломал ему руки, а потом нахально занял его место.

В каждом баре, где работал Марти, всегда был свой букмекер, а в задней комнате играли в кости на деньги. Однажды, когда двое вооруженных громил попытались поживиться за счет игроков в баре Марти на Шипшэд-Бей, он выбил пистолеты у них из рук и потом избил их до полусмерти бейсбольной битой, которую всегда держал рядом с кассой. Больше никто не предпринимал таких попыток; пошли слухи, что он не только находится «под защитой», но к тому же и сумасшедший.

Любопытно, подумал Рэнди – это был как раз тот случай, когда он радовался, что он – комик, потому что по этому поводу оставалось только смеяться – вполне возможно, что он любил Марти Куика, и был единственным таким человеком, может быть, за исключением лишь матери Марти, хотя он не мог с уверенностью утверждать это, поскольку Марти никогда о ней не упоминал. Еще удивительнее и забавнее было то, что Марти тоже, вероятно, любил его. Рэнди добавил еще рома в свою чашку.

– Когда ты начал пить? – спросил Куик.

– Когда нас везли сюда, на корабле. Ночью корабль, шедший впереди нас, был торпедирован. Я стоял на палубе и слышал крики людей, взывавших о помощи… Но мы не остановились. И я молил Бога, чтобы мы не останавливались, Марти. Мне было страшно представить себе, что мы можем стать следующей жертвой.

Он замолчал. Иногда поздно ночью, когда он был один, он по-прежнему слышал эти крики. Он презирал себя за свой страх, за трусость, которая заставляла его молиться, чтобы корабль не замедлял ход и не останавливался, за то, что он все еще был жив и рассказывал свои шутки, а те люди в воде погибли.

Одно дело быть смешным, когда у тебя тошно на душе – черт, говорил он себе, все комедианты чувствуют себя дерьмово, и многие не без причины, потому что они сами – дерьмо! – но нужно иметь определенное мужество, чтобы быть смешным, когда гибнет остальная часть мира. Какой бы скверной жизнь ни была, он никогда не тянулся к выпивке, помня, что сталось с его отцом. Он был известным кантором в синагоге в Ист-Сайде, а скатился до роли клерка в ломбарде в Восточном Гарлеме, дешево скупая краденые вещи у черных для обогащения кучки итальянских гангстеров, и потащил на дно всю свою семью.

Рэнди размешал ром в чашке с чаем и с удовольствием выпил, говоря себе, что, может быть, его отец – которого он презирал – все же был прав. Человеку нужно какое-то средство, чтобы не заплакать и не сломаться при виде такого количества боли и смертей.

Он ездил по госпиталям и выступал перед ранеными – молодыми парнями с обожженными руками и лицами, ампутированными ногами, простреленными животами – стараясь заставить их смеяться и удивляясь, как легко это было сделать, и видя, с каким благоговением они смотрят на него, большую звезду. На обратном пути после этих концертов ему было просто необходимо выпить виски, чтобы не вспоминать запахи, окровавленные бинты, изуродованные лица.

Только однажды Рэнди сломался, когда его выступление на авиационной базе было прервано вынужденной посадкой подбитого бомбардировщика В-17 из соседнего отряда, и он вызвался помочь вытащить раненых. Когда с трудом открыли люк, вся кабина оказалась ярко-красной, такой красной, что на мгновение у него мелькнула мысль, что по какой-то причине ее выкрасили в такой цвет. Когда его глаза привыкли к тусклому свету, он разглядел, что перед ним место кровавой бойни. Почти весь экипаж погиб от разрыва зенитного снаряда. Стрелок выглядел жутко – его голова и плечи все еще находились в орудийной башенке и руки по-прежнему сжимали гашетку спаренного пулемета, но вся нижняя часть тела была разорвана в клочья, которые разлетелись по всей кабине, залив кровью все вокруг, будто кто-то небрежно разбрызгал здесь красную краску.

Рэнди не смог этого вынести: он опустился на влажную траву и заплакал, будто слезы могли иметь какое-то значение или что-то изменить. Летчики отнеслись к нему с пониманием, но он видел, что его поведение вызвало у них раздражение. Они не нуждались в его слезах и его сочувствии, они не хотели знать о его горе и ужасе, они только хотели, чтобы он был смешным, а в немолодом голливудском комике с липкими от чьей-то крови руками, упавшем на траву под подбитым бомбардировщиком и отчаянно рыдающем, не было ничего смешного.

После этого он начал напиваться, без всякого удовольствия, ненавидя вкус спиртного и не обращая внимания на то, что он пил. Выпивка стирала из его памяти картины, которые его преследовали, освобождала его комический дар, давала ему возможность вновь смеяться. Может быть, его выступления становились менее острыми, может быть его знаменитый темп слегка замедлялся, но солдаты ничего не замечали, и он не переживал из-за этого. Это была вполне приемлемая сделка. Он жертвовал остротой и отточенностью речи ради более крупной выгоды: способности вообще выступать.

У Рэнди не было желания объяснять все это Марти Куику.

– Это единственный способ не замерзнуть в этой проклятой стране.

– Я тоже пью для этого. А как вообще у тебя дела?

– Отлично. Не жалуюсь.

Куик сердито наклонился к нему через стол, как какое-нибудь хитрое, агрессивное маленькое животное – может быть, росомаха, хотя Рэнди никогда ее не видел. Черные волосы Куика были гладко зачесаны назад, сжатые зубы были острыми, ровными и белыми, маленькие темные глазки, полуприкрытые веками, сверкали от гнева.

Когда-то Рэнди жил в страхе перед Куиком, хотя они и были друзьями, но война научила его, что есть гораздо более страшные вещи, чем свирепый взгляд Марти Куика.

– Брось заливать! – рявкнул Куик. – Ты говоришь с Марти, а не с каким-то поганым английским журналистом. Когда я задаю вопрос, я хочу получить ответ. «Не жалуюсь», мать твою! Ты же дерьмово выглядишь.

– Большую часть времени я страдаю от холода, усталости, одиночества и страха, но в таком состоянии находятся практически все, кроме тебя, Марти, поэтому я не жалуюсь. Устраивает?

Марти осторожно улыбнулся, чтобы показать, что не сердится, но он был явно озадачен. Он не привык, чтобы Рэнди огрызался.

– В Голливуде все говорят, что ты просто герой, – сказал он. – Даже те, кто тебя не любит. Эта история о том, как ты помог вытащить экипаж из разбитого бомбардировщика, а потом продолжал свое выступление… это здорово, приятель! Си Кригер пытается убедить президента дать тебе медаль.

– Мне не надо медали. И все это было совсем не так.

Куик с мрачным выражением на лице кивнул.