Текст книги "Идеальная пара"

За два года после встречи с Робби, он не сделал ни одного фильма – он никак не мог выбрать себе сценарий или какую-нибудь идею, – и не случись войне предоставить ему возможность заняться другим, скоро люди начали бы говорить о нем как о бывшей кинозвезде.

Он бесшабашно улыбнулся, чувствуя, что люди смотрят на него и шепчут друг другу: «Это случайно не Рэнди Брукс?» Даже Гай Дарлинг, Тоби Иден и Филип Чагрин с любопытством и легкой завистью смотрели на него. В конце концов он был голливудской звездой, знаменитым актером, каким ни один из них, даже Робби, никогда не станет.

– Я пришел посмотреть на тебя, – произнес он. – Только ты один знаешь, как заставить публику смеяться.

Робби на мгновение замер, озабоченное выражение не исчезло с его лица – потом запрокинул голову и расхохотался.

– Давненько же мы не виделись, – сказал он, приходя в себя. – Я видел тебя в зале. Чуть не забыл свои слова, так я был удивлен.

Рэнди подошел поближе к столу и прислонился плечом к стене. Даже с остатками грима на лице Робби был таким же молодым и обаятельным как всегда, с лукавым блеском глаз, ямочкой на мужественном подбородке и почти девичьим изгибом губ. Его брови были черными и густыми, сросшимися на переносице, что было для Рэнди непривычным в его внешности, потому что в Голливуде от Вейна требовали, чтобы он выщипывал и подбривал их. Но настоящая перемена была в другом. Робби нисколько не постарел, но его лицо, казалось, обрело большую твердость. В нем появилась строгость, которая могла быть только результатом пережитых волнений из-за болезни Фелисии, и сила, которая происходила от обретенной наконец способности заставить свой гений работать на себя.

Робби достиг больших успехов, тогда как Рэнди продолжал ездить по Англии, выступая перед солдатами, которые годились ему в сыновья, все с теми же старыми шутками, ставшими популярными еще двадцать лет назад, когда он произносил их три-четыре раза за вечер.

– Ты был великолепен, – тихо сказал он. – Я с самого начала говорил, что ты – гений, и я был прав.

Робби посмотрел прямо в глаза Рэнди, выражение его лица осталось серьезным, строгим, даже немного пугающим, и кивнул.

– Тебе понравился Ричард? – властным тоном спросил он.

От этого тона у Рэнди по спине побежали мурашки. У него невольно возник вопрос, что думала Фелисия по поводу триумфа Робби – и где она сама.

– Как Лисия? – спросил он. Робби быстро взглянул на дверь.

– Она в отличной форме, – ответил он, уклончиво и одновременно малоубедительно. – Лучше не бывает.

– Я рад. Но ее нет сегодня здесь?

– Она… э… неважно почувствовала себя. Небольшая простуда. Она рано ушла домой.

Рэнди сразу же почувствовал, что здесь кроется что-то более серьезное, чем естественная неловкость Робби от их неожиданной встречи спустя почти два года. У него резко испортилось настроение – он опять пожалел, что пришел сюда.

– Я бы хотел о многом поговорить с тобой, Робби, – мягко произнес он. – Может быть, встретимся как-нибудь на днях?

На лице Робби появилось настороженное выражение.

– Как-нибудь непременно встретимся, – почти шепотом неохотно ответил он.

Все в порядке, Робби! – хотел сказать Рэнди. – Я лишь хочу поговорить с тобой о прошлом, о том, что стало со мной, о тебе – но он не знал как сказать это здесь, в заполненной людьми комнате, и прежде чем он хотя бы попытался это сделать, Марти Куик протиснулся сквозь толпу и встал прямо перед Робби.

– Робби, дружище, ты был неподражаем! – закричал он, как будто Робби умирал от желания услышать его мнение. Неизвестно откуда он достал бутылку шампанского и бокал. Красивым жестом он наполнил бокал Робби, потом налил себе. – За наше будущее, – сказал он и чокнулся с Робби.

Лицо у Робби стало холодным, немного высокомерным, почти как у Ричарда, когда Бэкингем попросил у него графство, которое он обещал.

– Конечно, за будущее, – сдержанно улыбнувшись, сказал Робби. – За твое, мое, Рэнди. Чтобы мы все были счастливы и удачливы. Каждый по-своему, конечно, своим собственным образом.

Марти задумчиво отхлебнул шампанского.

– Я имел в виду общее будущее для нас всех.

Робби пожал плечами.

– Мне кажется, тебе надо думать иначе, старина.

– Мы же будем вместе делать фильм. Или ты забыл?

Робби засмеялся.

– Это было целую вечность тому назад.

– Ну и что же? Сделка есть сделка.

– Не волнуйся. Ты получишь свои деньги назад, Марти. Через некоторое время, но я верну тебе все сполна – хотя большую часть из них ты сначала заработал на нас же, мне кажется.

– Мне нужны не деньги.

– Ты хочешь получить свой кусок плоти? – Лицо Робби окаменело. – Здесь не место вести эту дискуссию, Марти. У меня может не появиться желания сниматься еще много лет. А когда возникнет, я думаю, это будет одна из шекспировских пьес, а не голливудская грандиозная постановка с эпизодическими ролями для всех звезд, которых ты сумеешь заполучить, и девицами, танцующими непристойные танцы в чем мать родила… Нет-нет, мой дорогой друг, я не хочу тебя обидеть, я просто стараюсь тебе объяснить, что у меня нет желания возвращаться к тому, что я делал в Голливуде, ни ради тебя, ни ради кого-либо другого. А теперь, если не возражаешь, мне надо переодеться. Фелисия ждет меня дома.

Глаза Марти хитро сверкнули.

– Странно, что она дома в день премьеры. У нее все о'кей?

– У нее все хорошо.

– Передай ей привет от меня. Я еще появлюсь.

– В любое время.

– Скоро, – сказал Марти. – Очень скоро.

Рэнди посмотрел в лицо Робби. Одними губами он попытался предупредить его: «Будь осторожен», но по глазам Робби понял, что тот и сам понимает это.

– Для чего было все это? – спросил Рэнди, откидываясь на спинку сиденья и снимая галстук.

Он потер шею, сначала тихонько, потом сильнее – он сомневался, что его кожа когда-нибудь привыкнет с армейским рубашкам.

– Просто разведка. Надо было дать понять великому Робби Вейну, что мы здесь. – Куик наклонился вперед. – Сильвия, детка, нам надо кое о чем поговорить, – сказал он и поднял стеклянную перегородку. – То, чего она не знает, она не сможет разболтать. Послушай, я не рассчитывая, что Робби спросит, когда же мы наконец начнем снимать. Я оказал ему услугу, значит он мне кое-что должен – это естественно. В конце концов, он актер. Я просто хотел, чтобы он знал, что я не забыл о нашей сделке, даже если он забыл об этом. Остальное – вопрос времени.

– Времени? Твоя идея осуществится, когда рак на горе свистнет.

– Ты ошибаешься. Я основательно подготовился. Я всегда так делаю, Рэнди – не забывай об этом. Робби заплатил почти сто тысяч фунтов за аренду театра, он собирается жениться на Лисии – самая глупая затея из всех – к тому же ходят разговоры, что он получит рыцарское звание. Вот и скажи мне: нужны ему неприятности – финансовые или какие-то другие?

Рэнди с подозрением посмотрел на Куика.

– Что значит «другие», Марти?

Марти равнодушно махнул рукой.

– Как будто ты не знаешь, – подмигнув, сказал он.

У Рэнди от страха расширились глаза.

– Ты шутишь! – воскликнул он.

– Послушай, что ты испугался. Ты же знаешь, что произошло. И он знает об этом. И я тоже знаю.

– Ни черта ты не знаешь!

– Рэнди, мы с тобой знаем друг друга – сколько? – лет двадцать, может быть больше. У тебя нет секретов от меня, мой друг. И никогда не было.

– Марти! Ты говоришь о том, чтобы шантажировать Робби тем, чего на самом деле никогда не было, поверь мне. К тому же ты собираешься шантажировать и меня! Что с тобой? Ты сошел с ума? Начнем с того, что у тебя нет никаких доказательств, а если бы и были, неужели ты намерен разрушить две карьеры? Его и мою? Черт, да что карьеры. Две жизни!

Куик отмахнулся от раздраженного Рэнди.

– Успокойся, – сказал он. – Я не собираюсь ничего делать. Просто слегка потяну в нужном направлении. И все. Робби лишь должен знать, что я могу объявить его банкротом, если захочу…

– Ты даже не знаешь, какие законы существуют здесь на это счет.

– А кого это волнует? Что нужно знать? Ты предъявляешь человеку иск, а он не может заплатить – это и есть банкротство, хоть здесь, хоть в любой чертовой стране. Если это его не убедит, тогда я намекну, что у меня есть кое-какие материалы на него, которые он не хотел бы увидеть в газетах.

Он не захочет их увидеть, и король не захочет, особенно материалы на человека, который должен получить рыцарское звание – но главное, Рэнди, старина, Фелисия не захочет их увидеть. И я думаю, Робби сделает все на свете, чтобы Лисия опять не разволновалась, верно? Я не хочу сказать, что я осуждаю его за это. Я бы, наверное, сделал то же самое.

– Я не буду в этом участвовать, Марти. Не рассчитывай на меня.

Куик протянул руку и ущипнул его за щеку. Он хотел сделать ему больно и добился этого.

– Не говори глупостей, – сказал он. – Ты уже сделал что нужно. Зашел к нему за кулисы со мной. Немного поразмыслив, остальное он поймет сам. Он не дурак.

– И ты думаешь, я буду и дальше с тобой?

Куик, прищурившись, задумался.

– Не сразу, нет. Но в конечно итоге будешь. Я не сомневаюсь. – Он показал на окно. – Я не смог достать тебе номер в «Клариджез», – сказал он. – В городе слишком много генералов. Поэтому я снял для тебя хороший номер в «Ритце». Завтра утром Сильвия отвезет тебя в лагерь. С Фрухтером я все уладил, так что не волнуйся.

Сквозь пелену дождя Рэнди видел каменную колоннаду у входа в отель «Ритц» на Пиккадилли, влажной от дождя. В полумраке он различил несколько неясных фигур. Ему не надо было приглядываться, чтобы догадаться, кто это, и что они здесь делают. У него был наметанный глаз на такие вещи – хотя на мгновение ему показалось, что у Марти тоже могло быть это на уме, когда он заказывал ему номер в «Ритце».

– Я не буду в этом участвовать, Марти, – сказал Брукс. – Он всегда был моим другом.

– Эй, мы с тобой тоже друзья, Рэнди. Не забывай об этом. – Это напоминание о дружбе прозвучало как угроза. Он постучал по стеклу, давая Сильвии приказ остановиться недалеко от входа. – Кто спас тебя от тюрьмы? Кто был рядом с тобой, готовый помочь всякий раз, когда возникали проблемы? Помнишь парнишку из Санта-Моники? Как его звали? Это было три года тому назад, верно? Гилберт, кажется, когда ты пригласил его воспользоваться твоим бассейном в жаркий день, решил, что в этом нет ничего дурного, потому что ты – знаменитый актер, потом ты помог ему снять одежду в раздевалке и попросил разрешения поцеловать его член? Сколько ему было? Четырнадцать? Пятнадцать?

– Этот маленький проходимец сказал мне, что ему семнадцать, – возмущенно сказал Рэнди. – Откуда я мог знать?

– Конечно! Я понимаю. Кто беседовал с полицией, кто договаривался с его родителями, кто дал деньги на учебу этому Гилберту? Кто заставил замолчать газеты? Кто сделал так, чтобы Натали ничего не узнала? Я, вот кто. И ты это отлично знаешь, черт возьми.

Рэнди кивнул. Отрицать было бессмысленно. Он мог бы сказать, что этот мальчишка в действительности сам соблазнил его, что этот Гилберт – как там его – давно занимался этим, вероятно, лет с двенадцати, зарабатывая на жизнь тем, что доставлял удовольствие богатым кинозвездам, а потом угрожал пойти в полицию – но было бы напрасной тратой времени изображать себя жертвой, особенно перед Марти, которому на это было совершенно наплевать.

– Я знаю, – сказал он усталым, тусклым голосом. – И я благодарен тебе. Ты же знаешь.

– Лучше если ты всегда будешь благодарным! У меня хорошая память, Рэнди. Был еще парень из Шерман-Оукс, тот, отец которого хотел убить тебя, помнишь? Ради тебя я устроил для старика собственное дело – поставки водопроводных труб, кажется. Если бы не я, ты бы уже давно погиб для шоубизнеса. – Он попыхтел сигарой. – Я только хочу тебе сказать, Рэнди, не доводи меня до крайности, понял? Не становись у меня на пути. Я не прошу тебя участвовать в этом, но не вздумай пойти к Робби, чтобы намекнуть ему о моих планах, или предупредить его. Ты – мой должник, так что даже не помышляй о том, чтобы рассердить меня.

– Меня тошнит от всего этого.

– Ничего, привыкнешь. Пришло время действовать как мужчина, вот и все. Если тебя от этого тошнит, значит, все в порядке. Во всяком случае, посмотри на это с другой стороны, Рэнди. Что я прошу у Робби? Убить Фелисию? Выйти на сцену и похвалить Гитлера? Нет. Я прошу лишь, чтобы он сыграл главную роль в моем фильме, за которую я уже заплатил ему почти полмиллиона баксов и которая, возможно, принесет ему денег больше, чем все пьесы Шекспира. Разве я предлагаю ему играть с какой-нибудь бездарной дурой с большими титьками вроде Вирджинии Глад? Нет. Особым условием сделки оговорено, что его партнершей будет Фелисия, так что они оба должны быть счастливы. И кто еще будет участвовать в картине? Старый друг Робби, Рэнди Брукс – самый любимый и самый талантливый комик Америки! Если он не дурак, он должен ухватиться за этот шанс.

Рэнди срочно нужно было выпить, принять горячую ванну, но прежде всего избавиться от Марти. Его взгляд остановился на группе молодых людей под аркой. Это ему тоже было нужно, если он хочет пережить эту ночь.

– Да, – вздохнув, сказал он, – но проблема в том, что он не хочет этим заниматься, Марти.

Куик постучал по стеклу, и машина подъехала к парадному подъезду, откуда выбежал швейцар в ливрее и цилиндре и, раскрыв зонтик, бросился открывать дверцу.

– Очень жаль, – сказал Марти и пожал Рэнди руку. Куик улыбался, его зубы блестели, темные глаза сияли, будто он услышал отличную шутку; его загорелое лицо было воплощением прекрасного настроения. – Но скажи-ка мне, кому в этом мире удается делать то, что он хочет? Спокойной ночи, приятель. Не волнуйся. Номер оплачен, так что наслаждайся жизнью.

Рэнди вышел из машины, а Сильвия достала из багажника его вещмешок. Он никогда не ездил в Лондон без гражданской одежды – своего «костюма Робби», как он его называл, несмотря на то, что солдатам не разрешалось носить гражданскую одежду. Но кто мог помешать ему, голливудской кинозвезде, делать то, что он хочет? Уж, конечно, не военный полицейский, подумал он, который был бы удивлен, увидев, как рядовой выходит из штабной машины, прощается за руку с полковником, а английский капрал подает его багаж швейцару в цилиндре.

Он вошел в знакомый вестибюль, записался в книге у портье и постоял минуту под сверкающей люстрой: странно противоречивая личность – солдат в поношенной полевой форме и в то же время знаменитый актер, центр всеобщего внимания, с которым обслуга обращалась как с королем. Этот контраст уже больше не удивлял его.

Он заказал чай и бутылку рома в номер, потом направился к парадной двери, чтобы подышать воздухом перед сном. В кармане он нащупал новенькую пятифунтовую банкноту. Он был абсолютно уверен, что за пять фунтов швейцар найдет способ незаметно через черный ход провести «приятеля» в номер мистера Брукса.

Только взглянув в лицо этому человеку, выходя из двери, Рэнди сразу понял, что заплатил слишком много, но это его не волновало.

Сцена шестнадцатая

– Ты могла бы дать мне знать.

– Я не хотела омрачать твой триумф.

– К черту мой «триумф», как ты его называешь! Это была обычная попойка в гримуборной. Я довольно быстро ушел. Филип сказал мне, что решил, будто ты заболела. Он пытался догнать тебя, но ты уже ушла. Он просто с ума сходил от беспокойства. И я тоже ужасно забеспокоился, когда узнал об этом. Как ты добралась домой?

– Пешком.

– Пешком? Ночью? В затемнение?

– Я знаю дорогу наизусть.

Она сочла излишним рассказывать ему, что ее путь домой походил на спуск в преисподнюю. Она не хотела идти пешком, но машину должны были подать только к окончанию спектакля, а такси нигде не было видно – к тому же у нее не было денег. Она побежала вниз по Хеймаркет[99]99
  Хеймаркет – улица в центральной части Лондона, где находится театр «Хеймаркет» и «Театр Ее Величества».


[Закрыть] под холодным дождем, ее туфли тут же промокли, платье прилипло к телу; теплыми были только слезы, струившиеся по ее щекам.

Солдаты свистели ей вслед или пытались задержать, предлагая сигареты, чулки, деньги. На боковых улицах, ведущих к Пиккадилли, проститутки, работавшие в подворотнях – некоторые из них в этот момент действительно занимались своим ремеслом, – сердито кричали на нее. Одна накрашенная женщина в задранной до пояса юбке, прижатая к стене солдатом, который торопился получить удовольствие за свои денежки, швырнула в нее пустой бутылкой с криком: «Убирайся с моей территории, грязная сука!»

Женщины бросали ей вслед оскорбления и насмехались над ней всю дорогу по Пиккадилли, пока она не добралась до Сент-Джеймс-стрит, где проститутки-мужчины, более удачливые, прятались под колоннадой у отеля «Ритц», пользуясь тем, что яркие довоенные фонари заменили здесь тусклыми синими лампами. В полумраке огоньки сигарет освещали лица неисправимых грешников. Здесь было мало американцев, больше английских моряков; были даже представительные пожилые джентльмены в гражданской одежде, в низко надвинутых на глаза шляпах, с высоко поднятыми воротниками пальто, даже выше, чем того требовала холодная, сырая погода. Фелисия остановилась, чтобы перевести дух, прислонившись к каменной колонне, но в этот момент из теплой привратницкой отеля «Ритц» появился швейцар – дородный мужчина с выправкой и манерами полкового старшины, во всем великолепии шелкового цилиндра с золотой кокардой и галуном и темно-зеленой куртки, отделанной золотом, на которой позвякивали медали. Он смахнул капли влаги со своих нафабренных усов и пристально посмотрел на Фелисию своими маленькими, злыми глазками, как у того борова, которого она когда-то видела в свинарнике в Лэнглите.

– Пошла прочь! – рявкнул он. – Тебе здесь нечего делать, красавица.

Странно, но она помнила этого человека с давних времен, когда он рукой в белой перчатке открывал перед ней дверцу «бентли». Тогда это было: «Добрый вечер, мисс Лайл», и он едва решался поднять на нее взгляд. Разозленная, она смело посмотрела ему в глаза.

– Я – Фелисия Лайл, – отрывисто сказала она приказным тоном. – Мне нужно такси.

Он подмигнул, на его лице появилась улыбка, в которой, однако, не было ни капли веселости.

– Конечно, – сказал он, – а я – Робби Вейн. – Он толкнул ее достаточно сильно, так что она могла потерять равновесие на скользком тротуаре. – А теперь проваливай, – приказал он. – Мне надоело прогонять этих «голубых» парней, но я не потерплю, чтобы еще и такие как ты предлагали свои услуги прямо у парадного подъезда. – Он еще раз взглянул на нее, как человек оценивающий лошадь. – Однако, если тебя помыть немного, ты была бы ничего, даже такая тощая…

Дверь у него за спиной открылась, и на пороге появилась пара: женщина в длинном вечернем платье и в мехах и мужчина в военной форме.

– Убирайся, – прошипел швейцар. – Прочь отсюда, быстро. – Он опять толкнул ее, на этот раз сильнее. Ослепленная яростью, Фелисия повернулась к нему и изо всей силы ударила его по щеке. Она увидела, как его лицо покраснело, и приготовилась к ответному удару, но в присутствии постояльцев отеля он не решился ударить женщину. – В следующий раз я сверну тебе шею, – свирепо бросил он, при этом выражение его физиономии и весь его вид напомнили ей приготовившегося к нападению буйвола.

Фелисия видела, что мужчина и женщина с любопытством посмотрели на нее, проходя мимо, пока швейцар пошел искать для них такси.

Она почувствовала полное опустошение, будто эта пощечина начисто лишила ее сил. Ее беспокоило не то, что она ударила этого негодяя – она была готова убить его! – а то, как это все произошло. Она сделала это не задумываясь, не принимая никакого решения, просто инстинктивно.

У себя в Кении ее отец придавал большое значение инстинктам. Однажды Фелисия была с ним в Маре, в один из тех тихих, спокойных дней, когда после полудня жара становилась нестерпимой, и только оглушительное, металлическое жужжание огромных мух было единственным звуком, нарушавшим тишину. Отец удобно расположился на черном валуне, покуривая трубку, и уже приготовился налить чаю из термоса, как вдруг, не колеблясь ни секунды, он вскинул ружье и не целясь сделал всего один выстрел, поразив при этом крупного леопарда в прыжке. Фелисия не видела зверя до тех пор, пока он не упал к ее ногам; его зубы были оскалены, когти царапали землю. Отец не мог объяснить, как он узнал, что леопард был рядом, что он приготовился напасть на них, и у него даже не было желания размышлять об этом.

– Если будешь слишком много думать о таких вещах, в следующий раз у тебя ничего не получится, – только и сказал он. Он снял с леопарда шкуру, а из его когтей заказал себе запонки, которые надевал по праздникам.

Фелисия почувствовала чью-то осторожную руку у себя на плече и увидела, что один из молодых людей, стоявших под колоннадой, плохо различимый в тусклом свете, протягивает ей сигарету.

– Вот, возьми, – сказал он тихим голосом, – покури. – Она с благодарностью взяла сигарету – «Уиллс Вудбайн» судя по резкому вкусу, те, что бедняки покупают поштучно в дешевых табачных лавках. – Ты заблудилась?

Она покачала головой.

– Я знаю дорогу домой.

– А-а, ну тогда хорошо. Но ты промокла. Это пальто очень тонкое – красивое, конечно, но не для такой погоды, как сегодня. Ты простудишься.

– Со мной ничего не случится.

– У меня есть зонтик. Я провожу тебя домой. Она пожала плечами и уступила, больше из потребности в чьей-нибудь компании, чем из страха перед простудой.

– Я давно хотел врезать этому негодяю, но духу не хватало. Проводить тебя домой я, по крайней мере, могу.

– Не возражаю. Буду признательна.

– Где ты живешь?

– На Уилтон-Плейс.

Он удивленно поднял бровь. Трудно было поверить, что этот жалкий, худой, бледный парень может вызывать в ком-то сексуальные желания. В своем выцветшем синем костюме и стоптанных ботинках, он мог быть – и возможно, действительно был – банковским служащим, потерявшим работу.

– Ты там живешь? – удивленно переспросил он.

– Я живу у своего друга, – быстро нашлась она.

– Понимаю. Тебе повезло. Мы все мечтаем о друге с хорошей квартирой. Знаешь, я засмеялся, когда ты сказала швейцару, что ты – Фелисия Лайл. Чертовски забавно! Но ты в самом деле здорово на нее похожа. Тебе кто-нибудь уже говорил об этом?

Фелисия рассмеялась.

– Много раз.

– Нет, я серьезно. Фелисия Лайл – одна из моих любимых актрис.

– Моя тоже.

– Я вообще люблю театр. У меня был друг, – он помедлил, – тоже знаменитый актер. Должно быть, это замечательно быть звездой как Фелисия Лайл, как ты думаешь?

– Наверное. Но я думаю, у нее тоже бывают неприятности.

– Не верь этому, дорогуша! Живет в тепле, купается в деньгах, замужем за Робби Вейном…

– Они еще не женаты.

– Правда? А я думал, они женаты… Ты живешь здесь?

– Как раз за углом.

– Понятно, – произнес он, переминаясь с ноги на ногу. Она догадалась, что он, вероятно, рассчитывал, что она пригласит его зайти и выпить чашку чая или чего-нибудь покрепче, но она не могла этого сделать, чтобы не выдать себя. Можно было бы предложить ему пару фунтов, но она подозревала, что он может обидеться – к тому же у нее при себе не было денег.

– Ты был очень добр ко мне, – сказала она. – Мне бы хотелось как-нибудь отблагодарить тебя.

– Знаешь, когда ты будешь при деньгах, мы встретимся и чего-нибудь выпьем, идет? Спросишь Билли Дова в «Лисе и винограде» на Дарлингтон-стрит. Там все знают Билли. Или вечером можешь найти меня возле «Ритца».

– Хорошо. – Она коснулась его руки, тронутая неподдельной добротой молодого человека.

– Я обращаюсь к тебе, дорогая, – услышала она нетерпеливый голос Робби и, вздрогнув, очнулась. – Почему ты убежала?

– Ты знаешь почему.

– Из-за Марти? Рэнди? Я сам был удивлен, когда увидел их, но рано или поздно они должны были объявиться в Англии, что же здесь такого? Между прочим, они зашли ко мне в гримерную после спектакля, чтобы поздравить меня, и были очень любезны. Они оба шлют тебе свою любовь.

Фелисия, не отрываясь, смотрела на огонь в камине. Шлют свою любовь? Это Рэнди Брукс, который осквернил – она не находила другого слова – ее отношения с Робби? Марти Куик, который поставил под угрозу их карьеры и обращался с ней как с истеричной шлюхой? Она ни на минуту не сомневалась, что их возвращение не сулит ничего хорошего, и Робби был наивен, если не понял этого. Все же она была не готова спорить с ним из-за этого в столь поздний час.

– Но спектакль? – сказал он. – Ты же пропустила большую его часть. Почему? Тебе не понравилось, как я играл?

Как сказать ему, что он был так хорош, что напугал ее, так хорош, что она больше не была уверена, есть для нее место рядом с ним?

– Ты был великолепен, – сказала она, чувствуя, как слезы застилают ей глаза, и надеясь, что он примет их за слезы радости. – Это была твоя самая лучшая в жизни роль. – Она не кривила душой, и по ее голосу это было заметно. Она увидела, что огонь в камине разгорается все сильнее, и напомнила себе, что запасы угля ограничены и нельзя бездумно расходовать его, но она только сейчас начала окончательно согреваться. Она помолчала несколько минут, потом, будто этот вопрос неожиданно пришел ей в голову, спросила:

– Дорогой, ты когда-нибудь слышал о пабе под названием «Лиса и виноград»?

Робби удивленно уставился на нее.

– «Лиса и виноград»? Почему ты об этом спрашиваешь? – Он нервно рассмеялся.

– Просто поинтересовалась. Кто-то упоминал о нем сегодня.

– Чертовски странный у тебя интерес, Лисия. По правде говоря, я действительно знаю этот паб, если ты имеешь в виду тот, что на Дарлингтон-стрит. Это паб для… э… «голубых». Если хочешь знать, именно там арестовали Филипа. Известный «дом свиданий», так они его называли.

– В самом деле?

– Да, раньше так называли. Конечно, я не знаю, что там теперь.

Поверила ли она ему? Как бы он ни относился к Рэнди, Фелисия не могла себе представить, чтобы Робби искал кого-то вроде Билли Дова в темноте лондонской ночи или приставал к кому-то в «Лисе и винограде». Но не было ли у него подобных мыслей?

В дверь внизу постучали. Робби взглянул на часы.

– Почти час ночи, – сказал он. – Не представляю, кто это может быть.

Робби вернулся через пару минут, держа в руках длинную белую коробку из цветочного магазина, перевязанную зеленой лентой.

– Странное время доставлять цветы, – заметила Фелисия.

– Это был не посыльный из цветочного магазина. По правде сказать, это был хорошо одетый пожилой господин в котелке и пальто с бархатным воротником. Отставной камердинер, очевидно. Он вручил мне коробку и, ни говоря ни слова, не дождавшись даже чаевых, исчез. Давай посмотрим, что в ней. – Он открыл коробку, аккуратно сложив ленточку, как машинально делали все, кто вырос в бедности, и развернул папиросную бумагу. В коробке лежала дюжина белых роз – королевский подарок для этого времени года. Среди цветов был какой-то блестящий предмет примерно восемнадцати дюймов длиной, который Робби вынул из коробки осторожно, будто мину. На его лице появилось выражение благоговейного страха.

Он положил предмет на кофейный столик – длинный кинжал старинной работы. Его ножны были серебряными, массивными, клинок из вороненой дамасской стали, рукоятка из слоновой кости, украшенная тонкой серебряной проволокой. Как принято для такого вида оружия, кинжал был простым, смертоносным и зловещим, совершенно непохожим на театральную бутафорию.

– Что это? – спросила Фелисия.

Робби развернул приложенную к подарку записку.

– Кинжал Бербеджа, – сказал он, проводя по нему кончиками пальцев. – Он был подарен ему Шекспиром. Бербедж был с ним, когда в первый раз играл Гамлета. То есть когда эту роль вообще играли в первый раз. Это тот самый знаменитый «простой кинжал», который держит Гамлет во время своего монолога. «Когда б он сам мог дать себе расчет простым кинжалом».[100]100
  У. Шекспир «Гамлет», пер. М. Лозинского.


[Закрыть]

Он вынул кинжал из ножен и провел большим пальцем по клинку. На пальце выступила кровь.

– Бербедж, вероятно, носил его с собой постоянно, а не только на сцене. Почему бы нет? Бессмысленно иметь два кинжала. Это был не дешевый подарок. Старина Уилл, вероятно, очень ценил своего любимого актера.

– Разве его место не в музее?

– Да, конечно. Но по традиции он переходит от одного актера к другому. Вот. Прочитай записку Филипа.

Чагрин написал записку мелким, четким почерком с завитушками на розовато-лиловой бумаге. «Робби, – прочитала она. – Это кинжал, который Шекспир подарил Бербеджу и который в течение многих столетий с разными приключениями переходил от Гаррика к Кину, от Кина к Ирвингу, и наконец попал ко мне. Дочь Ирвинга – тогда уже дама преклонных лет – передала его мне, когда увидела моего Гамлета. Сегодня в роли Ричарда III ты заслужил его. Пусть он принесет тебе величие, которое ты заслуживаешь, и – осмелюсь пожелать – больше счастья, чем он принес мне.»

Фелисия взяла в руки кинжал, почти ожидая почувствовать как бы разряд электрического тока – ведь она держала предмет, которого касался сам Шекспир и которым владели великие актеры трех прошедших столетий. Но ничего не произошло. Он мог быть обычным ножом для разделки мяса, за исключением того, что его рифленый клинок был острее и тоньше, чем у простых кухонных ножей, какие ей случалось видеть. На серебряном шаре рукоятки были выгравированы сплетенные розы – розы Ланкастера и Йорка? – среди которых еще можно было разобрать старинную надпись золотом: «РБ от его друга УШ».

Продолжая держать кинжал в руке, она чувствовала, как он нагревается. Она уверяла себя, что металл просто принимает тепло ее тела или температуру комнаты, но ей все равно казалось, что кинжал живет собственной жизнью, что он имеет особое значение для нее. Казалось, клинок начал мерцать в свете ламп, серебряная ручка нагрелась еще больше, став обжигающе горячей в ее руке. Фелисия поморщилась от боли, будто схватилась за ручку сковородки, не заметив, что та еще не остыла.

Сжав зубы, чтобы не закричать, она уронила кинжал на стол, сжала правую руку в кулак и поднесла к губам. Удивительно, но боль сразу прошла. Когда она разжала пальцы, на руке не было никаких следов, хотя она ожидала увидеть волдыри и обожженную кожу на ладони. Она непроизвольно задрожала.

Робби с беспокойством посмотрел на нее.

– Осторожнее, Лисия! Ты не поранилась? Она покачала головой.

– Нет-нет, просто он выскользнул у меня из руки.

– Да, он тяжелый. Знаешь, этот шар на конце рукоятки не просто для украшения.

Он взял кинжал и взмахнул им в воздухе перед собой, потом поднял его над головой острием к потолку и резко опустил рукоятку вниз, будто наносил ею удар по черепу противника.

– Раз! Два! Три! – закричал он. – Сначала удар острием в живот, потом удар рукояткой по голове. – Он в быстрой последовательности повторил все движения. – Еще один удар острием и – противник мертв! – Он глубоко вздохнул и засмеялся. – Вот так его использовали, видишь? Раз, два и три! Вот так, быстро, как удар молнии. – Он вложил кинжал в ножны. – Опасная вещь. Вероятно, в рукопашном бою не менее смертоносная, чем пистолет, особенно в руках того, кто знает как с ней обращаться.