Текст книги "Звёздные войны: Звезда Смерти"

Ули заметил, что по неизвестной причине из вокабулятора дроида слышалось нечто похожее на мелодию, которую он находил приятной. Как будто дроид был героем оперетты, готовым в любой момент запеть.

– Ориентировочное время прибытия через шесть с половиной минут, – продолжил дроид. – Медработники на объекте классифицируют основные повреждения как компрессионные травмы, осколочные ранения и вакуумные разрывы. Четверо в тяжелом состоянии, двое из них в шоке, трое средней тяжести, пятеро легких. По расам: шестеро вуки, трое людей, один цереанин, один угнот, один гунган.

Ули нахмурился. Интересный набор – шестеро вуки? И они работают на Империю? В этом было что-то неправильное.

– Многовато для тихого местечка, – сказал он. – Где здесь приемный покой?

– Необязательно бросаться туда прямо сейчас, – сказал Хотайс.

Ули пожал плечами:

– Может быть. Но я так привык.

Хотайс склонил голову.

– Формио тебя отведет. – Он кивнул на дроида. – Вещи оставь здесь, их отнесут в каюту.

– Сюда, доктор Дивини, – произнес дроид приятным тенором. Поскрипывая колесом, он поехал по коридору, а Ули зашагал следом.

Система Хоруз, планета Безнадега, квадрант 3, сектор 547, квадрат 4354, лагерь «Вырубка»

Будучи зелосианцем, Силот Ратуа Дил мог, если понадобится, жить на одной только воде и солнечном свете – по крайней мере, некоторое время. Он не знал, откуда вела происхождение его раса, но весь его народ имел зеленые глаза и зеленую кровь. Пока никто из представителей других рас не проявил достаточно любопытства, чтобы сделать полноценный генетический анализ, а в его родном мире считали, что зелосианцы – уникальный гибрид животных и растений, возникший на заре истории Зелоса. Солнечный свет, немного воды – и он мог без остановки идти целый месяц, а может, и два, не съев за это время ни крошки. Хотя это было бы неприятно. Куда приятнее – бифштекс из бомата и яйца фило, и, если уж на то пошло, куда приятнее находиться дома, на Зелосе, а не на планете-тюрьме, среди мерзких преступников.

К несчастью, дела обстояли не так.

Он осмотрел внутренности убогой хижины, в которой обитал, – ветхой конструкции из кусков местных деревьев и отслуживших свое имперских упаковочных ящиков, нагроможденных друг на друга и скрепленных при помощи лиан, проволоки и обрывков бечевки. Не хоромы, конечно, но все-таки это его дом. Ратуа растянулся на постели – по сути, просто коврике, прикрывавшем кучу ветвей вечнозеленых растений. Когда ветви свежие и уложены правильно, лежать на них очень удобно. А эти начали подсыхать – он не менял их уже пару стандартных недель. Надо поменять, и не только из-за того, что на сухих ветках неудобно лежать, но и потому, что их могут быстро наводнить личинки скорпионов, а всего лишь одно прикосновение скорпионьего хвоста заставит представителя практически любой гуманоидной расы несколько недель биться в агонии – это если повезет.

В тысячный раз Ратуа мысленно проклял невезение, приведшее его сюда. Да, он был вором, хотя никогда не воровал по-крупному. Да, он был контрабандистом, хотя никогда не имел от этого настоящих денег. Ратуа постоянно старался что-нибудь урвать, и это помогало ему здесь выжить. Еще он не упускал возможности обмануть незадачливого покупателя на срочной сделке. Но оказаться сцапанным в портовом кабаке на Тригалисе только потому, что там собрались пираты, а его тоже сочли за одного из бандитов? Это было неправильно. А он зашел всего лишь выпить кружку браги. То, что он немного повздорил с кем-то из пиратов из-за милвикийского шелка, который недавно «выпал» из торгового фургона, вовсе не означало, что он в их банде.

Судей, к сожалению, в этом убедить не удалось. Ратуа предложил проверить его на детекторе лжи, но за это пришлось бы платить, а поскольку он был на мели, судьи не захотели тратить деньги налогоплательщиков – зачем, когда он явно в чем-то виновен? Пусть и не в этом конкретном преступлении на этой конкретной планете. Так или иначе, его швырнули к группе отвратительных типов, всех их затолкали в грузовой трюм, где места не хватало даже для половины, и в конечном счете выбросили на этой планете.

Жить на одной планете с настоящими уголовниками, совершившими по-настоящему тяжкие преступления, – это вам не по парку гулять. Даже если бы здесь не было воров, убийц, вымогателей и подобного сброда, вряд ли кто-то пожелал бы построить на Безнадеге дачу. На планете имелся один большой океан и один континент, в основном покрытый джунглями. Буйная растительность благоденствовала – виной тому уровень гравитации (менее трех четвертей стандартной) и сезонные шторма, которые с ревом приносились с далекого океана, порожденные энергией приливов и отливов, в свою очередь, вызванных нестабильной орбитой планеты.

Чтобы выдерживать штормовые ветра, местные растения тесно сплетались между собой и зарывались корнями глубоко в землю. В некоторых местах переплетенный лианами дождевой лес оказывался абсолютно непроходим. Животные тоже адаптировались – становились гибкими, похожими на змей. Так удобнее добывать пищу среди увитых лианами стволов. В лесах обитало множество ядовитых членистоногих, а также несколько летающих видов, например, маленькие крылатые ящерицы и похожие на морских скатов существа, обладавшие очень странным жизненным циклом: рождаясь в океане, они заканчивали жизнь в джунглях.

И все – абсолютно все, – казалось, являлись самыми ужасными, чудовищными и омерзительными образчиками своих видов. Это была не столько взаимосвязанная экосистема, сколько тотальная биологическая война, в которой мириады обитателей Безнадеги, казалось, обречены бороться и уничтожать друг друга. Похоже, все, что двигалось, обладало ядовитыми клыками, а все, что росло, – ядовитыми колючками и шипами…

И в довершение всего здесь были заключенные.

Охрана, комфортно устроившаяся на парящих патрульных баржах, находилась здесь только для гарантии, что никто не сбежит. За исключением этого, заключенные могли делать друг с другом что хотят, и не проходило ночи, чтобы кого-нибудь не избили – иногда до смерти. Здесь царил закон джунглей, как и на воле. Всем заправляли большие хищники. Они брали, что хотели, а посмеешь возразить – раздавят. Ратуа старался не высовываться – если тебя не заметят, скорее всего, и убивать просто ради удовольствия не станут. Он повесил на рот замок, зарылся в песок и сосредоточился на том, чтобы выжить.

Ратуа умылся относительно чистой водой из бака от генератора стазисного поля и вышел из дома. Сержант Нова Стил, один из наиболее дружелюбных охранников, сегодня утром проводил занятия по самообороне. Занимались в основном охранники, но приходило и несколько заключенных, а Ратуа обожал наблюдать, как потеют другие. К тому же на таком собрании можно провернуть какое-нибудь дельце. Немного одного товара обменять на чуточку другого, остаться в выгоде… Ратуа делал отличный бизнес на обмене товарами и услугами, и это помогало откупиться от «хищников», которым он время от времени все же попадался на глаза. «Скажи, дружище, чего ты больше хочешь – растоптать меня в зеленую жижу или новую батарейку для плеера?»

Имея дело с преступниками (как, впрочем, и со всеми остальными), полагаться следовало прежде всего на жадность.

Вскоре Ратуа дошел до расчищенной площадки, где проходили занятия. Учеников было восемнадцать или двадцать, и намного больше зрителей – заключенных и охраны. Он потолкался среди них в надежде найти у кого-нибудь парочку лишних солнцеплодов, которые можно выменять (самому при этом оставшись в выигрыше) себе на завтрак.

Пока Ратуа прокладывал путь сквозь толпу, сержант Стил рассказывал, что делать, если на вас нападут с ножом.

– Кто-нибудь знает, что делать, если у противника нож? – спросил Стил.

– Удирать, как флитабиста, – выкрикнул кто-то.

Присутствующие захохотали. Стил спросил:

– Ты раньше бывал на занятиях по самообороне?

Опять смех.

– Монн совершенно прав, – продолжил сержант. – Надо бежать со всех ног. С пустыми руками не стоит выходить против ножа – обязательно лишишься какой-нибудь важной детали. И если вы, отбросы Галактики, не стали трудолюбивее с тех пор, как я последний раз вас видел, значит, медцентра в здешних краях по-прежнему нет. А если рана окажется серьезной, вы истечете кровью или занесете инфекцию, и смерть будет долгой и мучительной.

В толпе послышался одобрительный шепот. Все понимали, куда клонит сержант. Если потеряешь конечность, то потеряешь ее навсегда – если только от природы не обладаешь способностью к регенерации. Местная медицина находилась в зачаточном состоянии: в лагере имелось несколько врачей и прочих костоправов, но почти не было оборудования и лекарств. Ближайшая бакта-камера, впрочем, находилась отсюда километрах в трехстах, но, к сожалению, эти километры надо отсчитывать не по горизонтали, а по вертикали, и большинство заключенных не питало иллюзий насчет своих шансов в случае болезни оказаться в орбитальной клинике.

– Но если у вас нет оружия и вы не можете сбежать, вам нужен альтернативный план действий. И он должен быть не из тех, где нужно большое мастерство, потому что его у вас нет. А даже если бы было, могло бы и не помочь.

Стил огляделся.

– Эй, Ратуа, позволь отвлечь тебя на минутку.

Ратуа улыбнулся. Подобное они проделывали и раньше.

– Многие преподаватели самообороны твердят, что надо перехватить и удержать руку с ножом, – продолжил Стил, – но не стоит на этом зацикливаться, потому что это чистейшая глупость. Если вы не окажетесь быстрее обладателя ножа, он воткнет оружие вам под ребра вне зависимости от того, сколько у вас знаний.

Ратуа пробрался сквозь неровный круг, образованный зрителями. Стил вручил ему тренировочный «нож» длиной в полруки и сделанный из пластика – в плане прочности он походил на настоящий, но был достаточно гибок: если им ударить, нож согнется, не причинив вреда. «Лезвие» покрывала безвредная красная краска, которая оставляла следы на всем, чего касалась.

– Я двенадцать лет отдал занятиям терас-каси[9]9
  Терас-каси (в переводе на общий язык – «железная рука») – боевое искусство, позволяющее обороняться и нападать без использования оружия. Среди владевших им были и некоторые известные джедаи и ситхи времен Старой Республики.


[Закрыть], – заявил Стил. – Два раза был чемпионом Первого флота по рукопашному бою в среднем весе и два раза занимал второе место. Думаю, что в рукопашном поединке я порву любого обитателя этой планеты приблизительно моей комплекции, вне зависимости от того, к какой расе он принадлежит. На ножах я бы дрался с ним вничью. С голыми руками против ножа? Меня однозначно зарежут. Покажи им, Ратуа.

Ратуа улыбнулся и не спеша шагнул вперед. Сделал ленивый выпад ножом. Стил извернулся и сделал движение, хватая его руку, но…

У Ратуа был особый прием.

Когда сержант дотянулся до его запястья, зелосианец дернул рукой. Для него это было несложно, но Ратуа знал, что зрители увидят, как рука расплывается.

Это не было присуще зелосианцам – только самому Ратуа. Он не знал, откуда это взялось, – но в один прекрасный миг он включал космическую скорость и становился быстрее, чем большинство живых существ. Намного быстрее. Медики, которые однажды осматривали его и пытались засечь время, требующееся его рефлексам, говорили что-то о мутации, об аномально быстрой настической[10]10
  Настическое движение – быстрый, обратимый ответ на ненаправленное воздействие (свет, прикосновение, гравитация) у растений; например, поворот цветка подсолнуха за солнцем.


[Закрыть] реакции в волокнах целлюлозы, составлявшей основу его мышц. Но что бы ни послужило причиной, это свойство организма не раз помогало Ратуа во время ссылки на Безнадеге.

Сержант двигался, но Ратуа его движения казались медленными. Он взмахнул «ножом», сделал три быстрых разреза и удар. Затем отступил назад.

Время опять потекло с нормальной скоростью. Несколько зрителей, никогда не видевших этого представления прежде, разинули рты или выругались.

На шее у сержанта Стила красовалось две тонких красных полосы, по одной с каждой стороны, и еще одна пересекала горло, а на груди виднелось маленькое красное пятнышко прямо под сердцем.

Когда удивленные возгласы стихли, Стил бросил:

– Видали? – и повернулся к Ратуа: – Сколько ты учился драться, Ратуа?

– Включая сегодня? – Он ухмыльнулся: – Ммм, вообще-то… нисколько.

Стил указал на красные отметины:

– Одного такого удара было бы достаточно, чтобы убить меня. Зеленоглазку драться не учили, а я знаток. Но, будь нож настоящим, я бы скоро превратился в перегной – если бы кто-нибудь потрудился меня закопать. Да, Ратуа быстр, необычайно быстр, но вот что запомните: никогда не знаешь, на кого или на что можно нарваться. Особенно здесь, на Безнадеге. Лучше уж остановиться и подумать. Спасибо, Ратуа.

Зелосианец кивнул и вышел из круга. Эти небольшие представления, случавшиеся время от времени, были еще одной причиной, помогавшей ему оставаться в живых. Хищники предпочитали беззащитных жертв, и хотя Ратуа не был бойцом – от вида крови, даже не зеленой, ему становилось дурно, – кругом было полно намного более медлительных существ, на которых можно охотиться. Зачем без надобности рисковать своей шеей?

Стил продолжал толковать о стойках, позициях и упреждающих ударах, но Ратуа все это уже слышал и раньше. Ему больше хотелось отыскать солнцеплоды, а после выпавшего «момента славы» это, вероятно, будет проще. Все любят звезд.

* * *

Сержант Нова Стил честно выполнял свой долг. Служить в охране тюремной планеты – не слишком приятная обязанность. Эта работа будет невыносимо вонять, даже если ее заморозить в карбоните. Он бы с гораздо большей охотой находился на переднем крае, бился с повстанцами на полях сражений, применяя свои заработанные потом и кровью навыки там, где они нужны больше всего. Но кому-то надо заниматься и этим, а поскольку Стил был философом, он примирился с тем, что нечто подобное выпало на его долю. Он давно научился извлекать все возможное из существующего положения. Ничего другого и не остается, если ты солдат имперской армии.

Он вспомнил изречение философа-мрллси Джевика: «Я знаю себя лишь таким, каким сам себе кажусь». Обманчиво сложная идея, выраженная простыми словами. Нова слегка улыбнулся при мысли, как бы отреагировали его сослуживцы, если бы узнали, какие голо он хранит у себя под койкой: не пикантные картинки с танцующими тви’леками, а целые диссертации различных школ метафизической мысли, разработанные виднейшими философами Галактики. Не то чтобы он что-то имел против танцующих тви’лек. Но то, чем он занимался в последние несколько лет, что служил здесь, помогало оставаться в здравом уме – в этом Нова был убежден.

Большинство заключенных действительно являлись отбросами Галактики – те, кто совершил тяжкие преступления и, несомненно, заслуживал смертной казни – например, в космосе от удушья, после сброса со звездного разрушителя в числе прочего мусора. Но некоторые из них попали сюда по ошибке или потому, что им не повезло, хотя Нова знал, что большинство из них отнюдь не столпы общества. Ярким примером являлся Ратуа. Сержант был ему весьма обязан – тот доставал для него голо и лишь слегка приподнимал бровь, слыша название. Но «человек-растение» составлял скорее исключение. Вероятно, если проверить данные, обнаружится, что большинству заключенных сошло с рук какое-нибудь злодеяние против планеты, с которой они прибыли, так что их пребывание здесь нельзя считать несправедливым. По-настоящему невиновных среди попавших на Безнадегу имелось не так уж и много. Нескольких он знал лично – в основном это были политические заключенные.

Поддержавшие не того кандидата, выступившие не вовремя, отступившие от генеральной линии партии… Нова относился к ним с сочувствием, хотя – учитывая, в каком состоянии находилась ныне Галактика, – возможно, с большим, чем они заслуживали. Если хватило глупости сделать непристойный жест в адрес солдата службы безопасности, не надо удивляться, что он тебя пристрелит. Солдаты тоже люди, у них есть чувства, и в тяжелый день налетать с оскорблениями – очень плохая идея.

С политикой то же самое. Любой, у кого органы чувств находятся не в зачаточном состоянии, может сказать, куда в Империи дует ветер, а сейчас шла война, хотя официально она так не называлась. Свободу слова иногда надо ограничивать ради общего блага, и то, что вызвало бы оживленные дискуссии раньше, во времена расцвета Республики, теперь зачастую считалось государственной изменой. Иногда это его беспокоило.

Нова вздохнул. Несмотря на то что его привлекали проблемы, поднятые виднейшими умами Галактики, он не считал себя особо глубоким мыслителем – он просто делал, что ему приказано. Его работа состояла в том, чтобы держать в узде заключенных и стараться избегать ситуаций, когда пришлось бы в них стрелять. Преподаванием самообороны он занимался в свободное время, это помогало некоторым более слабым лагерникам – быть может, давало им шанс против настоящих хищников, которые здесь обитали. Во всяком случае, это позволяло Нове немного больше уважать себя. Ему нравилось уравнивать шансы, и хотя его «занятия» не предполагали, что шансы уравняются полностью, время от времени они помогали кому-нибудь смягчить падение. Иногда он слышал, как кто-то из учеников при помощи полученных от него знаний избежал гибели или увечья, и это радовало. Он очень внимательно отбирал из заключенных претендентов на обучение. Да, все они были скользкие, как песчаные змеи, но он старался отсекать агрессивных – тех, кто станет использовать полученные знания не только для самозащиты. Среди его студентов были маленькие и слабые существа – те, кто отбывал наказание за преступления, связанные с деньгами, а не с насилием. Ему абсолютно не хотелось помогать закоренелому убийце совершенствовать свои смертоносные навыки. Их и так расплодилось в Галактике более чем достаточно.

На поясе зачирикал комлинк, подавая сигнал утреннего сбора. Пора заканчивать занятия, возвращаться на пост охраны, отмечаться и получать новое задание. Некоторые охранники считали дурацкой его привычку запросто общаться с заключенными – ведь когда отделяешься от каре, в которое выстраивается взвод солдат, нельзя иметь при себе ни бластер, ни даже шоковую дубинку – из опасения, что заключенные могут напасть и отнять оружие. Но Нову это не волновало. Даже самые отвратительные личности здесь знали, что не стоит сходиться с ним врукопашную; а если они вырубят его дубиной или брошенным камнем, у них появится прекрасный шанс умереть еще до рассвета. Солдаты, служившие в охране, заботились о себе, и нападение на одного означало нападение сразу на всех. Они защищали друг друга, но и здесь имелись пределы – во имя общего блага. Если захватишь сотрудника охраны в заложники и попытаешься использовать его в своих целях, и ты, и он, и все, кто находится на расстоянии менее сотни метров, превратятся в дымящийся кратер. Ни переговоров, ни соглашений – из лагеря охраны просто выстрелят по тебе мощной терморакетой. И тебе не спрятаться, потому что ракета наводится на имплант охранника, который нельзя ни отключить, ни уничтожить, пока не будешь знать точно, где он – а он находился в разных местах у каждого солдата на планете. Чтобы его найти, с солдата надо практически заживо содрать кожу. Это отнюдь не смутило бы большинство обитателей Безнадеги – скорее, некоторые получили бы от этого удовольствие, – вся штука заключалась в том, что, даже если убить охранника, имплант продолжал работать и сообщал, что его обладатель мертв. При этом ракета стартовала автоматически, и даже флитабиста с горящим хвостом уже не успела бы вовремя выбежать за пределы зоны поражения.

Планета, конечно, велика, но не настолько, чтобы тебя не смогли найти. Все это держало в узде самых жестоких преступников. И поэтому, даже если не учитывать его собственные, весьма впечатляющие боевые навыки, сержанта Нову Стила вовсе не волновало, что он разгуливает среди отребья. Разумные существа способны оценить друг друга, а глядя на него, никто не счел бы его легкой добычей.

И, кроме всего этого, у него имелись «вспышки».

Снова чирикнул комлинк.

– Стил? – раздался голос начальства.

– Да, сэр.

– Ты весь день будешь играть в ладушки с болотными жуками или все-таки вернешься на базу?

– Уже иду, лейтенант.

«Опустошитель», звездный разрушитель типа «Император», на пути в систему Хоруз

Дарт Вейдер стоял на мостике боевого корабля, глядя в носовой иллюминатор на калейдоскопический хаос гиперпространства. Даже когда находишься на борту летящего с относительно небольшой скоростью звездного разрушителя, кажется, что падаешь в бесконечный колодец среди бесформенных огней. Для совершающего гиперпрыжок корабля звездный свет и пятна туманностей превращались в импрессионистские цветовые кляксы. Он знал, что даже опытные космолетчики и флотские служаки обычно опасались на них заглядываться. Инструкции предписывали во время полета через многомерное пространство держать иллюминаторы непрозрачными. В гиперпространстве наличествовало нечто неправильное – наверняка оттого, что в нем присутствовало более трех пространственных и одного временного измерения, к которым привыкло большинство разумных существ. Если слишком долго вглядываться в гиперпространство, можно сойти с ума – об этом рассказывалось немало различных историй. Он не знал ни одного случая заболевания «гиперпространственным исступлением», как это называлось. Но легенды все же существовали.

Вейдеру нравилось смотреть на гиперпространство. Последние несколько минут он следил за звуком своего дыхания, ритмично пульсирующего в респираторе шлема. Прибор, помогавший ему выжить, был в высшей степени эффективен, и он часто забывал о нем. Однако время от времени, особенно в такие моменты погружения в тишину и созерцание, респиратор напоминал о себе, не давая Вейдеру забыть, что волею своего господина он превратился в того, кем является сейчас. Он имел так много и столько потерял.

С другой стороны, и приобрел немало…

Разработка и создание доспехов велись в спешке: искалеченный и обгоревший кусок плоти, бывший когда-то Энакином Скайуокером, умирал и долго не протянул бы даже в бакта-камере. Не хватало времени точно подогнать под его нужды все системы жизнеобеспечения. Многие функции доспехов работали на основании видоизмененных старых технологий – например, разработок, сделанных за два десятилетия до того для генерала-киборга Гривуса. Вейдер знал, что сейчас их можно и переделать, сделав намного лучше, удобнее и мощнее. Имелась только одна проблема: полностью снять доспехи, даже на некоторое время, равносильно самоубийству. Ничто – ни безопасность гипербарической камеры, ни даже власть над темной стороной Силы – не смогло бы надежно защитить его во время этой процедуры.

Нравилось ему или нет, он и доспехи были едины, отныне и навсегда.

– Повелитель Вейдер, – позвал его капитан «Опустошителя». В голосе прозвучал лишь крошечный намек на страх, но даже такая малость хорошо заметна тому, кто пропитан темной стороной Силы. Вейдер чувствовал страх как ледяную дрожь в капитанских нервах, заунывный аккорд, слышимый только ему, вспышку молнии посреди мрачной равнины. Он любил страх – в других.

– Да?

– С минуты на минуту выходим в обычное пространство.

Вейдер развернулся и пристально посмотрел на офицера:

– И?

Капитан Пишор сглотнул.

– Эт-то все, повелитель. Я просто хотел поставить вас в известность.

– Благодарю вас, капитан. Я уже знаю.

– Да, повелитель.

Капитан склонился и попятился назад.

Вейдер улыбнулся под шлемом, хотя это доставило ему боль. Но боль всегда сопровождала его – то, что она стала немного сильнее, ничего не значило. Чтобы ее унять, даже не надо призывать темную сторону. Достаточно усилия воли.

Улыбка погасла, когда он подумал о ближайшем будущем. Он чувствовал, что эта поездка вовсе не являлась необходимой. Губернатор Уилхафф Таркин – «гранд-мофф Таркин» (на эту должность его недавно назначили; нелепое название, с точки зрения Вейдера) – знал, в чем заключаются его обязанности. Император дал ему задание построить это страшилище, как предполагалось, чтобы вселить страх в сердца повстанцев, и он понимал, что произойдет, если обмануть доверие Императора. Идея Таркина разумна: страх действительно являлся полезным инструментом. И боевая станция, вне всякого сомнения, полезна, хотя мощь всего оружия и боевых кораблей, которыми она оснащена, жалка по сравнению с могуществом Силы. Но таково желание Императора – значит, так и будет.

Но потом начались затруднения – несчастные случаи, вредительство, задержки – и это беспокоило Палпатина. Он дал Вейдеру задание: передать, что Император недоволен постоянными проблемами любимого проекта Таркина, и посоветовать – настоятельно посоветовать – гранд-моффу изыскать пути, чтобы избежать подобного в будущем.

Таркин не дурак. Он поймет послание: «Если не справишься, пожалеешь».

«Опустошитель» вырвался из галлюциногенного хаоса в неизменное обычное пространство. Вейдер отвернулся от иллюминатора, плащ за спиной взметнулся. Теперь, когда они приближались к пункту назначения, появилась возможность провести несколько часов в гипербарической камере, освободившись хотя бы от шлема. Пришло время перебрать воспоминания, позволить нарасти гневу и ярости и освободить его от нескончаемой боли. Однако полное исцеление не придет никогда. Лечение невозможно проводить долго, даже в пределах гипербарической камеры. Как только гнев проходил, а концентрация терялась, он вновь становился тем, кем был – тем, во что превратил его Оби-Ван Кеноби, его бывший учитель-джедай.

Ныне почти все джедаи уничтожены. И все же некоторые, самые главные, уцелели. Некоторым удалось бежать, в том числе Йоде. Это беспокоило. Старая зеленая кочерыжка с ворчливым голосом все еще может представлять опасность.

Но еще важнее, что по-прежнему жив заклятый враг Дарта Вейдера. Если бы старик умер, Вейдер почувствовал бы это в Силе – он в этом уверен. Но и тем лучше. Где-нибудь, когда-нибудь Оби-Ван заплатит за то, что сделал с Энакином Скайуокером, заплатит именно Вейдеру. Темный повелитель сразит Кеноби, как сразил уже множество других джедаев – мастеров, рыцарей и падаванов. Джедаи должны кануть в небытие.

Эта мысль вызвала под черной маской еще одну улыбку, снова принесшую боль.