Текст книги "Истории пестрых народов Урала и Зауралья. В поисках связующих нитей. 140-летию П. П. Бажова посвящается"

11.4. В ГУЛАГ через военкомат

«Окончательно рухнула моя надежда попасть в армию в Новочеркасском военкомате, что в Акмолинской области, куда нас выселили снежной осенью 1941 года и откуда в конце января 42-го отправляли, – уже не скрывая, что не на фронт, а по «трудмобилизации». <…> Да, мечтал в Красную Армию, а попал в концлагерь, как враг Советской власти или уголовный преступник! <…> Да и посадили-то как! Через военкомат, по форменной повестке: «с кружкой, ложкой, десятидневным запасом продовольствия», будто и впрямь на фронт призывают», – писал в своей книге «Зона полного покоя» прошедший через лагеря Бакалстроя в Челябинской области Герхард Вольтер.

Ему было 18 лет, когда в январе 1942 года вышло совершенно секретное Постановление Государственного комитета Обороны N 1123 о мобилизации немецких мужчин от 17 до 50 лет в «рабочие колонны». Документ предписывал обязать явиться в военкоматы по месту жительства 120 тысяч человек и передать их в распоряжение войск НКВД на работы: лесозаготовках, строительстве заводов и железных дорог.

12 января 1942 года вышел приказ N 0083 за подписью наркома Лаврентия Берии, в котором говорилось, что размещены «трудмобилизованные» будут в особых лагерных пунктах при лагерях НКВД, а питание им устанавливается по нормам ГУЛАГа. Мобилизованным в рабочие колонны предписывалось выполнять и перевыполнять производственный план, а оперативно-чекистскому отделу – заблаговременно пресекать «всякие попытки разложения дисциплины, саботажа и дезертирства».

Продолжилась трудовая мобилизация приказами ГКО N 1281 от 14 февраля 1942 года – он распространялся на большее количество территорий, с которых подлежали призыву немцы, – nN 2383, который распространял призыв в трудовую армию на подростков от 15 лет и мужчин до 55 лет, кроме того, подлежали мобилизации женщины от 16 до 45 лет. Многие женщины плакали, кричали и не давались конвойным. Их привязывали к бричкам веревками и силой везли к вагонам.

Поскольку женщин с детьми до трех лет и беременных не забирали, в лагерях оказались в основном совсем молодые девушки и женщины старше 40 лет.

В январе 1942 года всех мужчин немецкой национальности от семнадцати до пятидесяти лет забрали в трудовую армию в Свердловскую область на заготовку леса. В сборнике воспоминаний русских немцев «Горькие судьбы», записанных Анной Шаф, нет ни одного рассказа, в котором не упоминалась бы трудовая армия.

«Трудмобилизованные», как их называли в официальных документах НКВД, работали в лагерях Сибири и Урала: на стройках, на лесозаготовках, в шахтах, в нефтедобыче. Ивдельлаг, Усольлаг, Тагиллаг, Тавдалаг, Бакалстрой, лагпункты в Чкаловской области (сейчас Оренбургская), Башкирии, Удмуртии. По данным, которые приводит в своей статье челябинский историк Григорий Маламуд, на Урале к январю 1944 года насчитывалось более 119 тысяч трудмобилизованных немцев, что составляло примерно треть от их общей численности по СССР.

Не все мобилизованные таким образом немцы были переданы в распоряжение НКВД. Историк Аркадий Герман пишет, что около 182 тысяч трудмобилизованных за годы войны немцев работали на объектах НКВД, ещё около 133 тысяч – на объектах других наркоматов (угольной и нефтяной промышленности, наркомата боеприпасов).

11.5. «Вы все предатели, шпионы и диверсанты»

Автор «Зоны полного покоя» Вольтер пишет: «Мобилизованных молодых комсомольцев и вчерашних школьников, сначала даже смешила необходимость вписывать в анкету особые приметы вроде оттопыренных ушей или скрюченного носа, а вышки и колючая проволока всё равно не наводили на мысли, что их могут запереть, как заключённых. Тем более в официальном обращении их называли «товарищи трудмобилизованные», и взывали к «патриотическому долгу советских людей» работать во имя победы над врагом: «Удовлетворение вызывала уже мысль, что наконец-то определилось и наше место в общей борьбе против фашистских оккупантов. Ощущение чистой совести успокаивало, настраивало на напряжённую работу, придавало сил для преодоления будущих трудностей».

Но иллюзии относительно добровольного сознательного труда быстро рассеялись: в обращении вместо «товарищей» чаще звучали «фрицы» и «фашисты», за невыполнение плана штрафовали, уменьшая выдачу хлеба с 750 до 400 граммов. «В тот же день на вышках и на вахте появились охранники, а за лагерными воротами нас встретил вооруженный конвой с неизменным оскорбительным окриком: «Шаг влево, шаг вправо – стреляю без предупреждения!» (См. рис. 11.6, 11.7).

Рис. 11.6. Фото взято из архива НКВД. Спецпоселки. Зона, Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Рис. 11.7. Фото взято из архива НКВД. Спецпоселки, Ивдельлаг. Вышка и колючая проволока по периметру зоны, Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Теодор Герцен, работавший на лесозаготовках в Свердловской области, рассказывал, как трудмобилизованным немцам приходилось драться с местными жителями (тоже спецпереселенцами, сосланными на Урал после раскулачивания) за право ездить к месту работы на поезде – те не хотели пускать в вагоны «фашистов». Детские крики: «Немцев ведут!» – и плевки в спину вспоминают рабочие трудовой армии, которым приходилось ходить на стройку или в шахты через населенные пункты (см. рис. 11.8, 11.9).

Рис. 11.8. Спецпоселок. Фото взято из архива НКВД. Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Рис. 11.9. Праздник в поселении. Неизвестный немецкий художник. Фото взято из архива НКВД. Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Среди воспоминаний Александра Мунтаниола есть и другой пример взаимоотношений с жителями спецпосёлка: «В конце лета нашу штрафную бригаду послали поддерживать в надлежащем состоянии лежневую дорогу, по которой вывозили лес и овощи из ГУЛАГовского подсобного хозяйства Ивдельлага. Мы жили в селе, в домике, где размещалась школа. Сначала местные колхозники избегали нас, и мы понимали причину: в селе находился человек в форме внутренних войск НКВД. Это он обрабатывал жителей, чтобы они не общались с нами.

Но жизнь шла по своим законам, и, как ни старались чекисты держать людей в шорах, это удавалось далеко не всегда. Вскоре селяне узнали нас поближе, и услышав, что мы говорим по-русски, перестали чуждаться. По вечерам у школы бывало весело. От местных девушек не было отбоя. Приходили и женщины – «мужского духу понюхать», – как они говорили. Прожив в селе около двух месяцев, мы по-настоящему сдружились с его жителями. Наши ребята помогали навести порядок во дворе, наколоть на зиму дров, подремонтировать забор и т. д. Когда уезжали, все село вышло нас провожать, люди искренне желали нам добра».

11.6. Смерть или срок

Питание трудмобилизованных находилось в прямой зависимости от норм выработки и не отличалось от остальных лагерей ГУЛАГа – такая система называлась «котловкой». В 1942 году градация этих норм менялась несколько раз в сторону уменьшения пайка, и к декабрю за выработку нормы полагалось 700 граммов хлеба, за выработку 125 % нормы – 800 граммов. За 80–90 % нормы выдавали 600 граммов хлеба, меньше 80 % – 500 граммов. То есть, кто не справлялся и с половиной, получали 400 граммов хлеба, симулянты и штрафники – 300 граммов. В больничном бараке можно было рассчитывать на 550 граммов хлеба.

«Котловка», особенно в условиях низких норм питания 1942–1943 годах, оставляла заключенным ГУЛАГа очень мало шансов на выживание. Минимальная гарантированная норма, как свидетельствуют узники Тагиллага, означала медленную смерть от дистрофии. В то же время лагерная мудрость гласила, что «убивает большая пайка, а не маленькая», поскольку выполнение норм на 150 % влекло за собой потерю сил, не компенсируемую повышенным некалорийным пайком», – пишет историк Маламуд в статье «Мобилизованные советские немцы на Урале в 1942–1948 годах». Он отмечает, что в реальности пайки были ещё меньше положенной нормы. Имеются многочисленные отчёты о проверках, которые выявляли выдачу хлеба, предназначенного для трудмобилизованных, лагерному руководству, оперсоставу, бухгалтерии и другим вольнонаемным сотрудникам.

«При столь скудном питании приходилось ходить в туалет только дважды в неделю. Голод довёл моего знакомого до того, что когда он после долгих поисков не смог ничего найти и увидел в туалете оправлявшегося повара, то спросил меня: «Фриц, как ты думаешь… могу я это попробовать?» – «И думать не смей!» – был мой ответ. Шли в дело больные издохшие лошади, а также кошки и собаки, искали даже крыс – пожиралось всё. Вид у изголодавшихся людей был зверский», – писал Фридрих Лореш в своих воспоминаниях.

Бруно Шульмейстер вспоминал, как в Краслаге зимой 1942–1943 года перестали выдавать хлеб, вместо него кормили мерзлой картошкой и кашей из целых зёрен пшеницы, которые не переваривал желудок. Эти зёрна оголодавшие люди выковыривали из своих и чужих испражнений и снова ели.

Герхард Вольтер в своей книге о трудармии, вспоминает о двух случаях каннибализма, о которых сообщили ему в письмах бывшие узники трудовых лагерей. Вальдемар Фицлер писал об убийстве, совершенном лагерниками с целью людоедства. Андрей Бель, отбывавший трудовую повинность в Усольлаге, рассказывал о смерти одного из мобилизованных на лесозаготовках. «Было заведено, что труп должны доставить на вахту сами члены бригады. В противном случае люди в неполном составе не допускалась в зону. Энкаведешникам важно было установить, что никто из немецкого «социально опасного контингента» не совершил побега… <…> Тащить на себе тяжеленную ношу никому из обессилевших людей не хотелось. На этой почве в изуродованных голодом умах родилась чудовищная мысль – поживиться внутренностями трупа. С «благовидными» целями: облегчить себе ношу и в то же время набраться сил, чтобы доставить тело на вахту. В письме не указывается, каковы были последствия этого вопиющего замысла. Но говорится, что «спасительная» идея была реализована».

«Смерть наступала на нас всей силой, – писал Леопольд Кинцель, работавший в лагпункте Талица в Ивдельлаге. – По зоне брели, ползали чуть живые трупы, донельзя изнурённые, исхудалые, с опухшими ногами и выпученными глазами. К концу рабочего дня начальник лагеря посылал навстречу шедшим трудармейцам из леса подводу. Полностью обессиленных людей клали на неё и везли в зону. Каждый день умирало по 10–12 человек. Начальник их не жалел, но был недоволен, что с учётом умерших ему не снижают план по заготовке леса. В соседнем лагерном пункте было такое же положение, и начальник Степанов прямо говорил перед строем: «Пока я здесь начальник, никто из вас живым отсюда не выйдет!» Действительно, к июлю 1942-го из 840 человек в лагере осталась только половина» (11.10).

По данным историка Аркадия Германа, в 1942 году в лагерях НКВД умерло 11874 трудармейца – более 10 % от всех мобилизованных. В отдельных лагерях эти показатели были гораздо выше средних: в Севжердорлаге и в Соликамлаге в 1942 году умер каждый пятый трудмобилизованный, в Тавдинлаге скончались 17,9 % работавших там немцев, в Богословлаге – 17,2 %.

Рис. 11.10. Фото из архива НКВД. Барак. Обессилевшие трудмобилизованные немцы. Ивдельлаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Исследователь трудовой армии Виктор Дизендорф, на примере архивных данных Усольлага, приводит более детальные данные о смертности и приходит к выводу, что первые партии трудмобилизованных понесли самые большие потери: из 4945 человек, прибывших в этот лагерь первыми, умерли 2176 – 44 %.

ТАВДАЛАГ НКВД. Начало строительства лагерей, за считанные месяцы 1941 года построили объекты в лесах и на болотах немцы Поволжья (см. рис. 11.11, 11.12).

Рис. 11.11. Начало строительства лагеря, 1941 г. Архив НКВД Тавдалаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г

Рис. 11.12. Начало строительства гидролизного завода, 1941 г. Фото архива НКВД Тавдалаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Акт составляющей проверки Тавдинского ГУЛАГа от 5 февраля 1941 года. «Спецпереселенцы размещены в саманных бараках, двойные нары, пол земляной, зимних рам нет. Грязь, сырость, печки в бараках топятся не ежедневно. В мужском бараке температура воздуха +4 градуса, в женском +16. Баня, прачечная, из-за отсутствия дров работают редко. Обнаружена массовая вшивость, мало белья, которое не меняется и не стирается. Зимняя одежда имеется менее чем у половины заключённых, у большинства на ногах летняя обувь. Кипяченая вода, как в бараках, так и на работах отсутствует. На работах нет даже сырой воды, вместо воды едят снег. Питание, по качеству не соответствует калорийности. Имеются случаи невыхода на работу по случаю нечего одеть.

Считаются отказчиками от работы, паёк им уменьшается, их отправляют в ШИЗО (штрафной изолятор). Частые попытки к бегству заканчиваются «ликвидацией» (значит, расстрелом, примеч. – Е. М.) (см. рис. 11.13).

Рис. 11.13 Группа рабочих немецких спецпереселенцев Поволжья. Строительство гидролизного завода. Июнь 1942 г. Фото из архива НКВД Тавдалаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019

Тот же Дизендорф в своей статье: «Чтобы помнили: трудармия, лесные лагеря, Усольлаг», обращает внимание на случаи осуждения и отправки трудмобилизованных в обычные исправительные лагеря и тюрьмы ГУЛАГа: «Трудармия» и «обычный» ГУЛАГ представляли собой, я бы сказал, настоящие сообщающиеся сосуды», – замечает исследователь. Он упоминает также приказ НКВД и Прокуратуры СССР от 29 апреля 1942 года, согласно которому отбывших наказание немцев предписывалось вместо освобождения из лагеря переводить в «рабочие колонны».

По данным историка Земскова, если в 1939 году в лагерях ГУЛАГа находилось в качестве заключённых 18,5 тысяч немцев, то в 1945 году – 22,5 тысячи. В процентном соотношении от общего числа заключённых это означало увеличение вдвое (с 1,4 % до 3,1 %). Среди них были и те, кого осудили как шпиона ещё до войны, и те, кто оказался в лагерях за недовольство депортационной политикой, и пытавшиеся дезертировать из трудовой армии. Многотысячная армия трудмобилизованных на бумаге к заключённым не относилась.

11.7. Без права на реабилитацию

Герхард Вольтер вспоминает, как после перелома в Великой Отечественной войне произошли изменения и в трудовой армии: «Жизнь и работа наша в 1944 году во многом изменились. Теперь от голода уже никто не умирал, а «доходяги» постепенно «выходили в люди». Они и внешне преобразились. Нас одели в старую красноармейскую форму, снятую с раненых, постиранную, с заплатами на местах пулевых прорех, часто с остатками кровяных разводов. Со следами от тщательно споротых петлиц на гимнастёрках и бушлатах, от звёздочек на шапках. Но есть по-прежнему хотелось всем и всегда. Несмотря на кило хлеба, который выдавался тем, кто был занят на лесоповале, и на улучшившийся приварок. А в начале 1944-го года в нашем рационе даже появилось подобие мяса – «сбои».

После победы Красной Армии немцы, конечно, надеялись на демобилизацию, но её не произошло. Только в марте 1946 года Совнарком СССР дал указание расформировать рабочие колонны трудмобилизованных и ликвидировать зоны. Однако все бывшие труд армейцы после этого не имели права отправляться к местам жительства семей, а получали статус спецпоселенцев и продолжали работать на тех же стройках и предприятиях. Вернуться к местам жительства семей (в те самые места высылки в Казахстане и Сибири) могли инвалиды, женщины старше 45 лет и мужчины старше 55-ти, а также матери малолетних детей. Тем, кого оставили на спецпоселении на месте бывших зон трудовой армии, разрешили вызвать семьи к себе.

26 ноября 1948 года Президиум Верховного Совета СССР выпустил совершенно секретный Указ «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдалённые районы Советского Союза в период Отечественной войны». В нём сообщалось, что немцы, чеченцы, ингуши, крымские татары и др. депортированные в 1941-42 годах народы, переселённые в отдалённые районы СССР «навечно, без права возврата их к прежним местам жительства». За попытку покинуть место спецпоселения полагалось 20 лет каторжных работ, а за пособничество в организации побега – пять лет лишения свободы.

Признание

 
Я – немец с искорёженной судьбою,
Уставший от наветов и неправд.
О родина, я чист перед тобою,
И не тобой лишен гражданских
прав.
Нет преступлений,
а грехи – без счета.
Я виноват по оговорам злым
в том, что язык Бетховена и Гёте
стал с колыбели и моим родным.
Я изгнан, очернен и оклеветан,
С моим народом сослан в лагеря.
О, Волга! Я встречал твои рассветы
До роковых закатов сентября.
Не мог ведь мой народ предать
Поволжье,
где путеводной стала жизни нить.
Ума не надо, чтобы грязной ложью
Святой колодец правды замутить.
Я внёс частичку в общую победу.
Я лес валил в таёжных лагерях.
Я голодал, но я молчал о бедах,
И жарил вшей тифозных на кострах.
От холода зимой, от гнуса летом
Страдали мы, и свет нам был не мил.
Голодные, худые, как скелеты,
Мы надрывались и лишались сил.
Почти босые на заре неяркой
Мы шли в болота на лесоповал.
По-волчьи зубы скалили овчарки.
Хмельной конвой отряд
сопровождал.
Мы замерзали на холодных нарах.
Эх, доходяги – вот и вся любовь!
Больные люди корчились
в кошмарах,
Когда клопы и блохи пили кровь.
А до побудки трупы мы грузили —
Лёд на ресницах, головы в снегу…
Их сбрасывали в общие могилы,
А всех ходячих гнали вновь в тайгу.
Шесть лет не мог я досыта наесться,
Когда домой вернулся весь больной.
Шесть лет не мог я снова отогреться,
и зорко комендант следил за мной.
А вдруг захочет спецпереселенец
Куда-нибудь податься из села?
Смотри, в тюрьму заткну, паршивый
немец,
На двадцать лет, в чём мама родила!
Я – немец, я ведь это не скрываю,
о, я же человек, понять сумей.
Люблю Россию, ей добра желаю,
Одной и вечной родине моей.
Я верю, что когда-нибудь свобода
Развеет клевету и боль обид.
Святая правда моего народа
Тупую ложь и подлость победит!
 

1949 год. ПОЧЕМУ?

Вольдемар Гердт.

(Перевод с немецкого Роберта Вебера).

В начале 1950-х годов число живших на спецпоселении немцев только увеличивалось: ссылали репатриантов с оккупированных в прошлом территорий, военнопленных немцев, «закрепляли» в Сибири и на Урале тех, кто жил там уже много поколений. К 1 января 1953 года спецпоселенцами и военнопленными немцами уже являлись более 1 млн. 200 тысяч человек (см. рис. 11.14).

Рис. 11.14. Лагерь для военнопленных. Рисунок пленного немца. Автор неизвестен. Фото взято из архива НКВД. Ураллаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Александр Семёнович Ботиков пишет: «Михаил, Спецлагерь N 476 для военных преступников был самым крупным на начало 1953 года, среди подобных лагерей, находившихся тогда на территории Советского Союза. По состоянию на 1 июля 1953 года в нём насчитывалось 7 170 осуждённых иностранных граждан, в том числе 6 455 военнопленных и 715 интернированных. Среди них были не только немцы, но и граждане Австрии, Бельгии, Венгрии, Голландии, Испании, Италии, Люксембурга, Китая, Кореи, Польши, Румынии, Финляндии, Югославии и других стран. Управление лагеря находилось в Свердловске с лагерными отделениями в городах Асбесте, Дегтярске, Первоуральске и Ревде. Ликвидирован 16.02.1956 г.».

В Свердловской области были ещё дислоцированы 15 лагерей для иностранных военнопленных (NN 67,77, 84, 153, 200, 231, 245, 313, 314, 318, 376, 377, 476, 504, 523, 531). Большинство лагерей для иностранных военнопленных имели лагерные отделения с численностью контингента в среднем от одной до двух тысяч человек (см. рис. 11.15).

Однако в существующих публикациях приводился далеко не полный перечень существовавших в те годы лагерных отделений в Ураллаге.

Александр Ботиков пишет дальше: «Михаил, по запросу из Италии я много работал по лагерям военнопленных на Урале. Есть карта расположения лагерей военнопленных на Урале, на ней в Таборинском районе нет НИЧЕГО! В Тавде их было два: N 77 и лагерное отделение N 12; лагерь N 523 находился в г. Реж. Я вел переписку с Государственным военным архивом – (спецхран) там все документы по лагерям военнопленных и их личные дела!»

Валерий Зимин, мой земляк из п. Сарьянки (живет в г. Екатеринбурге), уточняет и пишет: «Михаил, в Таборинском районе, не забывай, что ещё были лагеря в Новомаркино и Старомаркино. Но эти лагеря на карте не обозначены и документально не могу подтвердить. Для более полной информации по данной теме следует обратиться за разрешением в архив МВД и ФСБ по Свердловской области. Более того, многие находившиеся в Свердловской области лагеря считались спецпосёлками. Прозондирую почву по этому вопросу, если остались работать ветераны в архиве на Ленина, д. 17 в Екатеринбурге.

Рис. 11.15. Лагерный пункт. Возвращение после работы. Рисунок пленного немца. Автор неизвестен. Фото взято из архива НКВД. Ураллаг. Автор Наталья Парфёнова, (с. Курская, Курский район, Ставропольский край), 2019 г.

Все ограничения со спецпоселенцев немцев были сняты только к декабрю 1955 года, освобождение проводилось в несколько этапов. В Указе Президиума Верховного Совета СССР говорилось, что «снятие с немцев ограничений по спецпоселению не влечёт за собой возвращения имущества, конфискованного при выселении, а также им запрещалось возвращаться в места, откуда они были выселены. Это всё, что мог я узнать. Успехов».

Александр Семёнович Ботиков пишет: «Михаил, летом 1951 года привезли группу немцев в Тавду, в основном это были военнопленные, сосланные в лагеря за различные преступления во время уже нахождения в плену (кражи, драки и т. д.), но среди них были и военные преступники, которых вывезли прямо из Германии – это не лагерь N 476, а 6-е отделение ВостокУраллага г. Тавда. До этого нет сведений официальных, что в период войны в Таборинском районе были военнопленные. Даже пленные из двух лагерей в Тавде к концу войны 1943-44 годов были вывезены от нас. Полицаев в Таборинском районе было много, я имею ввиду бывших, после отсидки остались жить у вас. Одна «сука» совсем недавно хотела получить звание «Ветерана войны», про это я знаю, а про пленных нет. Много путаницы из-за трудармейцев немцев. Из архивной справки РГВА г. Москва «на 21.06.1942 г. в Востокураллаге были РАБОЧИЕ КОЛОННЫ мобилизованных немцев, которые использовались на лесозаготовках, лесосплаве и т. д.». Эти люди частично тоже ходили под конвоем войск НКВД. Вот и была путаница! Мы и в г. Тавде только 2018 году немного разобрались! Лагерь 6-го отделения ВостокУраллага находился там, где потом была Лесная Тавдинская бригада 6601 внутренних войск МВД СССР.

Разговаривал с Суторминым Валерием Семёновичем – 1936 года рождения. Родился и практически всю жизнь прожил в Чёше до 1976 года, потом в Заречном. Никаких пленных немцев не было в Таборинском районе. Были немцы труд армейцы, их было много в женской сельскохозяйственной колонии Чёша 38 человек. Назаретян Григорий Мамреевич – 1937 года рождения, призван в армию в 1957 году, служил в Тавде во взводе розыска, который занимался и перевозками заключённых: «Никаких военнопленных в Таборинском районе мы не перевозили, я ничего о них не слышал, возили немцев трудармейцев. Вот, такие дела!» (См. рис. 11.16).

В 1991 году, пишет в своей книге Герхард Вольтер: «Прошедших через пять лет трудовой армии немцев решено было наградить как тружеников тыла – медалями с изображением профиля И.Ф. Сталина». Автор сообщает: «Я, как и многие из трудармейцев, оставшихся в живых в те страшные военные годы, до этого события – от награды отказался».

Яков Хоппнер пишет из Германии: «Михаил, я родился в п. Чёш Таборинского района в 1951 году, дитя ГУЛАГа. В 1956 семья переехала в Омскую область. В 1975 моя мать поделилась воспоминаниями тех лет. Я помню не многое

Я окончил факультет иностранных языков, работал в школе учителем, на Областном радио Омска редактором немецкоязычных передач. В Германии живём с семьёй с 1987 года, до пенсии 25 лет отработал в одном из банков во Франкфурте-на-Майне. Тема ГУЛАГа хорошо освещена в Германии. Есть литературные источники на немецком языке. Помнится мне воспоминания человека, побывавшему в Ивделе. Он прожил 102 года и оставил потомкам историю своей жизни. Если поискать, то можно найти многое о том времени и Урале. Удачи в Ваших начинаниях! Яков».