Текст книги "Убийство в Оптиной пустыни"

Бегство.

«Вышел из дома, зашел в какую-то дачу, чтобы поспать там. Нашел пальто, которое взял с собой. Но оставаться в даче не стал, побежал дальше по лесу. Через некоторое время, уже ночью, зашел в какую-то деревню, которая оказалась пуста. Хотел попросить у кого-нибудь хлеба. Пошел дальше. Меня вел Голос. Затем зашел еще в какую-то деревню и у одной бабушки попросил поесть. Она дала мне хлеба, котлеты, яйцо. Когда спросил у нее, что это за деревня, то она ответила, что это деревня (название не помню) Суворовского района. Две ночи я ночевал в стогу. На одной даче в д. Чекалино я взял рубашку, свитер, резиновые сапоги, брюки. Свои вещи оставил в этой даче».

«Убегал, а руки на себя не накладывал».

Допрос продолжался в тумане от дыма.

Добрался до Калуги.

«Взял еще два зеркала на даче. Утром подошел к какой-то деревне (в… километрах от г. Суворово) и одному парню продал зеркало. Затем какой-то парень подвез на тракторе до г. Суворово. Остановили автобус, на котором приехал в г. Калугу. Это было 20 апреля с.г. В Калуге хотел зайти к двоюродному брату Аверину Александру, но не пошел, так как думал, что там меня ждут. Ночевал в полуразрушенном пятиэтажном доме недалеко от магазина “Маяк”. Никаких вещей я там не оставил. Затем купил в магазине “Калуга” бритвенный станочек и в доме побрился».

Тропа в лесу

«Если задумал стреляться, то зачем бриться?..»

Путь назад…

«22 апреля с.г. вышел из Калуги и пошел в г. Козельск. Через Оку переправился на пароме около КЗТа. Затем шел через дачи, болота, заблудился, а потом вышел на дорогу возле д. Андреевское. Заметил солдат на дороге и понял, что все дороги перекрыты, меня ищут. Шел полями мимо д. Копенки, д. Подборки. Утром 24 апреля с.г. дошел до Козельска. Я решил зайти к своей тетке Авериной, проживающей по ул. Победы, д… Пришел в ней в 7 часов 40 минут. Спросил у нее, знает ли она, что я совершил. Она ответила, что знает. Я объяснил ей, что завтра застрелюсь и что мне нужно только переночевать».

«А почему бы не сегодня?»

Сыпал отговорками.

Оттягивал конец.

Ерков: «Сука, а глаза-то колются».

Ножи…

«Уточняю, нож я купил на рыночке Калуги в августе 1992 года у неизвестного мне мужчины. В тот же день в магазине “Калуга” отдал нож в граверную мастерскую, чтобы на нем сделали гравировку “666”. Женщина-гравер, примерно сорока лет, подробно описать ее не могу, спросила: “Зачем это тебе нужно? Что эти цифры означают?” Я сказал, что это мое любимое число. Этот нож у меня видел Мосин Г.».

Зять.

«666»…

Меч…

«Нож я хранил или на террасе, или под матрацом. Насколько помню, никому не давал. Меч я делал сам без чьей-то помощи. На рукоятке – я обмотал проволокой и изолентой».

«На изоленте нашли отпечаток пальца Аверина».

«Пластину для ножа я взял у Аверина (двоюродного брата). Когда это произошло, не помню. Пластины были у него в гараже. Пластины взял для того, чтобы сделать меч. Об этом я сказал брату. Меч изготовил на точиле в гараже колхоза “Дружба”. Напильником нацарапал на лезвии ножа “666 Сатана”. Надпись сделал в тот же день. Меч хранил вместе с ножом».

Сатанисты…

«Никакой связи с сатанистами или с сатанистскими сектами у меня не было. Я слышал, что в Киеве есть такая секта, старался с ними связаться, но у меня не получилось. Если бы я с ними связался, может быть, монахов я бы не убивал».

Калуга

«Шкура». – Ерков притушил сигарету об угол стола, положил окурок в кучку других, посмотрел на часы и прохрипел изменившимся за время разговора голосом:

– Допрос окончен в 17.44…

Грищенко затрясла рукой от усталости.

Зубов смахнул со стола опустошенную пачку «Явы».

Аверин

Ерков спросил у Аверина:

– А нарисовать нож, тесак можешь?

– Запросто…

Грищенко подала листы и ручку.

Бородач рисовал с каким-то смаком…

– Нате, – отдал один листок с тесаком. – Сгодится?

Ерков забрал.

С лица Пахова не спадала загадочная улыбка.

Слюнявя кончик ручки, Аверин нарисовал нож:

– Как?

Он словно ожидал какого-то одобрения, которого пока не прозвучало.

Его быстро увели.

Ерков сидел недвижим. Все связанное с убийством выстроилось в четкую линию. То, что знали об убийце, ложилось в канву рассказа Меченого, и оставалось уточнять разве что детали, устранять противоречия, которые мало что меняли. Кто бы еще ни появился в деле, исполнителем оказывался Аверин Николай.

Рисунок меча Аверина

Рисунок ножа Аверина

Пахов вскочил, почему-то отряхнул штаны и, обрадовавшись, что наконец-то освободился, глотая воздух, выбежал из кабинета и только в коридоре просипел: «А знаете, суд над гэкачепистами буксует…»

Теперь следственной бригаде предстояло допросить тех, кто оказывал медицинскую помощь монахам, это бы вырисовывало картину после убийства; выяснить, откуда у Меченого нож, меч, обрез, кто нанес надписи, как оказались у него шинели, разобраться, что значат «666». Это предполагало много черновой работы и мало что проясняло по существу.

Волновало другое: не «косит» ли Аверин, не водит ли за нос? Не пытается ли со своим опытом еще раз избежать тюрьмы, а скорее, и высшей меры наказания?

«Вышку» еще не отменили. 1996 год, когда Россия в гонке за Европой подписала Венскую конвенцию, которая запрещала применение смертной казни, не наступил.

Хотя в самой «цивилизованной» стране в мире, в США, без особых переживаний сажали на электрический стул.

Конечно, проще было пойти по проторенной дорожке и отправить Аверина на тот свет, но возникали другие обстоятельства, которые не давали покоя.

Ерков:

– Ну, что ж, теперь его в СИЗО.

Продиктовал севшей за печатную машинку Грищенко постановление о заключении под стражу Аверина.

Только тут понадобился козельский прокурор, которого снова искали и нашли на берегу Жиздры, где он «допрашивал» молодую послушницу. Занеся печать над размашистой подписью, законник произнес патетическую речь:

– Вы имейте в виду, это громкое дело! В нем много вопросов. И много моих допросов. Я с первого дня подключился к расследованию. И пахал. И упахался…

– Упахивайся и дальше… – произнес с нетерпением Ерков.

Он не рискнул выговаривать тому, почему его так долго искали.

– Упахиваюсь. – Прокурор стукнул толкушкой по краю листа.

Уезжая в Калугу, Ерков бросил Грищенко:

– С личным досмотром Аверина не забудьте… И со СМЭ…

– Личный досмотр сделаем здесь… А судмед в Калуге…

– Да, его надо скорее увозить…

– Пока монахи не прознали, а то еще сход организуют…

– Они непредсказуемы.

– Захотят самосуд и отобьют…

Ерков выехал из Козельска на «Волге»: его вдохновляло, что убийство раскрыто, но не покидало другое соображение: как бы Меченый снова не избежал возмездия.

4. Осмотр. Под стражу в Калугу. Старец Амвросий

Проводив шефа, Грищенко зашла в дежурку.

– Во что переодеться убивцу есть? – спросила.

– Вот мать передала, – показал на пакет с одеждой дежурный майор.

– Тогда проводите его в кабинет. Нужно сделать выемку вещей…

Оптина пустынь вдали

Через двадцать минут в деле появился протокол выемки:

«…Прокурор-криминалист… провела выемку верхней одежды Аверина Н.Н. …свитер вязаный… брюки темно-синего цвета, в кармане брюк… лист из тетради в клетку, исписанный с двух сторон. Первый… начинается со слов: “Итак, прощай надежда…” Второй… начинается с: “В чем состоит? Будь победитель я…”…выемка начата в 20.25… окончена в 20.45…»

Вещи уложили в пакет.

Опечатали.

Зашел дежурный:

– Дана команда его в Калугу… Автозак прибыл. Две машины конвоя тоже…

– Конечно, теперь только в Калугу…

Автозак и два УАЗа с включенными мигалками покатили в Калугу. Грищенко тряслась в переднем УАЗе на сиденье рядом с водителем и, поглядывая на огни Оптиной вдали, думала:

«Знали бы монахи, кого везем, порвали бы на кусочки… А мы увозим… Нет, чтобы отдать им на съе-де-ние. Как отдавали на растерзание тиграм в Колизее…»

За мостом Калуга

Где-то за черной полосой леса спряталась Орлинка, где Аверин стрелял в пол; Суворовский район, где останавливался у бабули; Андреевка… Копенки… Леса, по которым с 18 и до утра 24 апреля шнырял убивец целых шесть дней!

Ей хотелось отдать убийцу именно на растерзание, чтобы не чинить светский суд, который мог закончиться чем угодно. Убийца заслуживал такой же подлой, но только не из-за спины, а с глазами в лицо смерти, как в Колизее, – глядя в пасть тигра. Точно такой, какую он уготовил инокам. Звериной…

Переехав по понтону, а потом по мосту – Оку, группа машин взобралась на горку в Калугу, запетляла по сонным улицам и остановилась около неказистого зданьица.

Медработники уже ждали. Аверина в наручниках ввели в комнату. Мужчина в белом халате, зевая, стал его спрашивать, осматривать, записывать.

Иеромонах Рафаил (Шейченко)

Отец Рафаил в калужской тюрьме. 1949 год. Третий арест

И вот Аверина снова в наручниках вывели и усадили в автозак, а Грищенко вышла с двумя листками.

«…Калужское областное бюро СМЭ… зав. отделом Жанжаров… экспертиза начата 24.04.1993 г. в 22.00… Со слов освидетельствуемого… 18 апреля… около 6 часов совершил убийство трех монахов… перед этим был внутренний голос от Бога совершить убийство… изготовил финку и обрез… на звоннице совершил убийство двух монахов… когда убегал, то встретился третий монах… перелез через забор и побежал в лес. Была мысль о самоубийстве. Был в г. Суворове, затем на автобусе приехал в Калугу, а из Калуги пошел пешком в д. Волконское Козельского района. Зашел к родной тетке и был задержан 24.04.1993 утром сотрудниками милиции. Сотрудники милиции с ним обращались нормально…»

– С ним-то нормально, а вот он…

Игумен Мелхиседек

Дальше читала:

«Данные освидетельствования: в теменной области слева… ссадина… покрытая корочкой… сбоку от описанной ссадина… линейная ссадина, покрытая… корочкой… на кончике носа линейная ссадина… на тыльной поверхности левого запястья… ссадина…

Повреждения образовались от воздействия тупых предметов… давностью 5–6 суток к моменту освидетельствования… легкие телесные, не повлекшие за собой расстройства здоровья…»

«Жаль, что в болоте не утонул, – вдруг подумалось Грищенко. – А только о ветки поцарапался…»

Автозак в окружении УАЗов помчал по улицам, вот свернул на спуск к реке и, тормозя, чтобы не разогнаться и не разбиться, спустился к огороженной забором с колючей проволокой каменной коробке.

Лязгнули одни ворота, потом другие, загавкали собаки, и очередного постояльца поглотил Калужский следственный изолятор, который в годы гонений поглотил прежних насельников Оптиной пустыни[13]13
    Иеромонах Рафаил (Шейченко) (1891–1957), с 1918 по 1923 гг. послушник в Оптиной пустыни. Неоднократно арестовывался и ссылался.


[Закрыть], а теперь – убийцу нынешних.

Об этих страдальцах за веру Аверин мог не знать, может, себя причисляя к таким же, но забывая то, что страдальцы боролись за жизнь людей, а Аверин – их уничтожал.

Сдав дежурным арестанта, Грищенко пожаловала домой, удивив близких скорым возвращением:

– Утром уехала и уже вернулась… – открыли ей дверь. – Пустяшный выезд…

– Очень пустяшный…

Вся следственная группа могла передохнуть. Посты солдат сняли с дорог. Милиционеров убрали из Оптиной, и монахи облегченно вздохнули: теперь не подопьют и не устроят стрельбу. Хотя еще и оставались сомнения: действовал ли Аверин один, но все равно хоть какая-то определенность возобладала.

Всегда после трагических событий наступала пора затишья, и теперь спустя неделю после Кровавой Пасхи пришли дни относительной тишины в Козельск и в Оптину пустынь.

Мортынов систематизировал дело, помечал, что сделано и что нужно доделать, прикидывал, сколько еще провозится с одним и с другим и в свободные часы появлялся в Оптиной пустыни, где его принимали чуть ли не за своего.

Игумен Мелхиседек даже пригласил его в трапезную монахов, где у следователя потекли слюнки от ломившихся от обилия блюд столов, но первое посещение оказалось почему-то и последним. Его больше не приглашали, а если он хотел перекусить, то ходил в трапезную для мирян, которая находилась за воротами обители. И только немного спустя он понял, в чем опростоволосился: монахи, да и паломники, перед принятием пищи и после читали молитву и крестились, а Мортынов по своей безграмотности или простоте этим пренебрег. Но Мортынов не переживал, а довольствовался тем, что ему перепадало в трапезной для паломников.

Ему важнее было побродить по монастырю, сходить в скит, посмотреть на кельи старцев, на хозяйственный двор монастыря, где орудовали монахи и послушники, пройти по той же улочке оптинского поселка со старыми домиками.

Оптина пустынь

Вдохнуть старину, в которую ворвалась современная жизнь. И при виде монаха он почему-то думал: не дай бог, и ему предстоит пострадать, как инокам и отцу Василию. И сумеет ли он к этому последнему шагу на Земле приготовиться?

При появлении послушницы: не дай бог ей пережить пережитое другими послушницами 18 апреля… а заметив мальчишку… все замирало у него внутри: осилит ли он те трудности, которые подстерегут его в жизни, а при виде девочки – тут сердце сжималось: как сложится у нее судьба…

Мортынова переполняло от тяжелого жизненного опыта следователя.

И рука тянулась…

И он, стараясь быть незамеченным, делал рукой крестное знамение.

Он стеснялся…

Келия Амвросия Оптинского

И к нему почему-то перестали подходить монахи с вопросами о деле…

Они молились о том, чтобы Бог дал ума следователю…

А он в гостинице читал жития Амвросия:

«Какое приятное впечатление производила на любителей уединения эта лесная батюшкина дача, в особенности в тихие майские дни! Утро. Приветливое солнце выплывает из чащи деревьев. Яркие лучи его играют разнообразными переливами цветов на зеленой мураве, усеянной кристалловидными каплями росы. Кругом лес в невозмутимой тишине. Со всех сторон несется пение бесчисленного множества мелких лесных птичек. Все это щебечет, свистит, звенит, трещит и сливается в одну неумолчную торжественно-хвалебную песнь Создателю, уносящую в небесную высь, и там замирающую отдаленным эхом…»

Где она?..

Где-то здесь…

И весь лес вокруг Оптиной представлялся дачей…

Вскакивал, повторяя батюшкины изречения:

«На вопрос “как жить?”… Старец отвечал…: “Нужно жить нелицемерно и вести себя примерно; тогда дело наше будет верно, а иначе выйдет скверно”».

«Старец как-то: “У хозяина были гуси, – он и ласкает их: те-жа, те-жа; а они все те же”».

Зачитаешься…

Не то что его уголовная схоластень…

Часть пятая
Брушиловка

1. Шинель за бутылку водки. Заметка в газете. Послание из обители

Два дня отдыха – 25 и 26 апреля 1993 года – пролетели стремительно.

27 апреля следователь Мортынов допрашивал с новыми силами. Другого бы утомили повторенные-переповторенные вопросы, а Мортынову задавать их было пусть и не в радость, но и не в тягость, а даже в интерес. Задавая их, он охватывал в чем-то еще неизведанное, и вот изведывал, правда, с какой-то неугасимой печалью, а то и горечью, уясняя даже, казалось бы, незначительную мелочь.

Открытым оставался вопрос, откуда у Аверина шинели.

– Касатов Михаил Павлович… – отвечал на вопросы следователя работяга. – Родился в 1950 году в Волконске… Работаю в колхозе «Дружба» Козельского района… плотник… живу в Волконске… Аверина Николая знаю, он мой дальний родственник… У меня в доме была старая солдатская шинель, которая осталась с 1973 года от моего брата… В конце февраля – начале марта 1993 года я узнал, что Аверин покупает солдатские шинели. Я думал, что он шьет из них бурки. Тогда я предложил купить Аверину шинель. Он согласился купить за бутылку водки… Каких-либо особых примет на шинели не было… Погон не было, были только петлицы черного цвета… В последнее время Аверина не видел, с ним не общался… Один раз видел, что он ходил по селу в солдатской шинели…

Еще один протокол лег в кипу других.

Потом еще и еще.

Снова дежурный положил на стол Мортынову газету.

– Опять какая-нибудь фальшивка, – вспомнил ложную информацию в «Советской России» об убийце-БОМЖе.

– А я почем знаю… Это все ваши из кожи вон лезут… – показал пальцем наверх.

Кого именно дежурный подразумевал под «нашими», Мортынов не услышал, но взял газету:

– О, снова «Советская Россия»… «Брат Сатаны», – прочитал название заметки.

«Задержан подозреваемый в убийстве трех монахов… 32‑летний… Аверин». Ну, это да. «Операцию по задержанию “посланца сатаны”…» (и они уже уверовали в версию сатаниста…) «четко провела оперативная группа Козельского РОВД во главе с ее начальником – подполковником милиции Николаем Зубовым».

Куда уж четче: спящего брать! – теперь ему были известны все обстоятельства «операции». А вот: «…взят… в буквальном смысле тепленьким – прямо в постели. Спросонок Аверин не успел воспользоваться… обрезом».

Архимандрит Венедикт

Кто ж это тиснул? – посмотрел в конец заметки. – Некий Коротков из Калуги. – Да уж лучше бы не позорились, не писали про «операцию». Ведь смеяться будут, – читал дальше: «…он (Аверин) … скрывался лесами… чтобы уйти от милиции… но тщетно… уйти было практически невозможно…» Это проблематично. Лег бы на дно, и все… «Как сообщили руководители операции начальник УВД генерал-майор милиции Астахов…» Ах, вот они информаторы. Что-то я их в Козельске не встречал…

Мортынова тошнило от кабинетных рукой-водителей, которые загребали жар чужими руками.

В голове мелькнуло изречение Старца Амвросия:

«На вопрос “как жить?”… Старец отвечал… “нужно жить нелицемерно и вести себя примерно; тогда дело наше будет верно, а иначе выйдет скверно”».

Хотел выкинуть газету в урну, но увидел заметку ниже:

«Послание из обители Святейшему Патриарху от настоятеля Оптиной пустыни».

Выходит, от архимандрита Венедикта.

Взгляд пробегал:

«Пасхальное богослужение началось обычно. Крестный ход… совершался шествием в скит и обратно. Все это при торжественном звоне монастырской и скитской звонниц».

Напал именно на звонарей…

Возвестителей праздника…

От фразы: «Была хорошая милицейская охрана» покоробило. Если бы хорошая, трагедии бы не случилось.

«Было, по словам работников милиции, где-то до 10 тысяч человек».

Ну, это милиционеры явно загнули. На нетрезвую голову и не такое ляпнешь…

«…после окончания богослужения все пошли в трапезную разговляться. Звонари тоже, окончив звон, немного позднее пошли разговеться. После разговления двое из звонарей, инок Ферапонт и инок Трофим, пошли вновь на звонницу и начали вдвоем совершать пасхальный звон…»

Вместе с чтением словно бежали кадры происшедшего.

«…Было 6 часов 10 минут утра. Через несколько минут звон стал сбивчивый… совсем прекратился… Инок Ферапонт и инок Трофим… убиты ударом большого самодельного ножа… Инок Ферапонт… пронзен насквозь, сразу скончался. Инок Трофим после удара громко воскликнул: “Господи, помилуй! И помоги”, а затем, приподнявшись, ударил в колокол… Убийца побежал к скитским воротам, а в это время туда шел… иеромонах Василий… в скит… Ударом в спину отец Василий… пронзен насквозь… Преступник убежал… оставил нож… на лезвии начертаны “666” и слово “Сатана”… Инока Трофима перенесли во Введенский собор… Отца Василия… тоже перенесли в собор и положили около мощей преподобного Амвросия, а затем… отвезли в районную… больницу…»

Конкретно.

«Милицией взят по подозрению человек, который… посещал обитель. Но 23 апреля… заявлено, что подозревается другой человек, который использовал одежду и вещи первого… чтобы ввести в заблуждение следствие…»

А что же не пишут, что вся милиция была забита задержанными…

Подозреваемыми…

«В настоящее время поступило сообщение, что настоящий преступник пойман…»

Да, Аверин.

Могилы убиенных

«Конечно, мне лично, братии и богомольцам очень трудно было переживать это страшное и потрясающее преступление. Удержать себя от слез никому было невозможно. Пасхальная радость омрачилась. В эти скорбные и трудные для нас минуты я обращаюсь к Святейшему Патриарху со словами:

“Дорогой Святейший владыка! Большую поддержку для нас оказала ваша телеграмма, в которой вы… утвердили в нас мысль о том, что собратия наши скончались как мученики, и мы должны веровать, что они от земной Пасхи перешли к празднованию Пасхи вечной… Тела усопших погребены на территории монастыря… Была вырыта общая могила, в которой из кирпича сделаны три отдельные склепа. Над погребенными были поставлены три креста с надписью”».

«Вот видишь, три креста… А ты умрешь, что и где поставят», – подумал Мортынов, и у него защемило в груди. Вспомнились похороны его коллег. Его однокурсника, помощника прокурора области, жена из морга даже не позволила занести домой, и поминки организовывали друзья, а другого вообще похоронили чуть ли не как БОМЖа – скидывались не только на поминки, но и на гроб, и на крест.

А тут Патриарх, монахи, богомольцы…

«Да хоть бы твоя могила не сразу заросла ковылем», – чуть ли не простонал он.