Текст книги "Убийство в Оптиной пустыни"

Часть третья
Поиск

1. Вышли на след. Допрос матери

21–23 апреля 1993 года

Теперь ухватились за версию о стрелке, и в козельской газете «Вести» появился портрет «опасного преступника». Просили всех, кто узнал его, сообщить в милицию. Сами козельские милиционеры объезжали деревни, хутора, обходили конторы, показывали фотопортрет и спрашивали: знают ли такого? Может, кто и узнавал, но молчал, и сообщений в милицию не поступало. Трудно сказать, правда это или нет, но говорят, одна бабулька зашла в милицию и «случайно» опознала «преступника». Она назвала его фамилию, как его зовут.

«Это Колька Аверин из Волконского», – сказала бабуля.

Они оказались жителями одной деревни.

Кое-что сходилось: стрелявший в Орлинке назвался «Николаем Николаевичем…»

В село Волконское сразу выехала дежурка с нарядом. Она взлетела на горку и, минуя домики, потом райбольницу, выскочила из Козельска и помчала по перекатам спусков и подъемов, все дальше удаляясь от города.

Въезд в Волконское

Мост через Лукосну

Взгорок с домом Авериных

Вот указатель «Волконское», вдали на бугре показался остов разрушенной церкви. Спустились к речке Лукосне и, перелетев ее по мосту, на подъеме затормозили.

Дом Авериных находился на взгорке у дороги напротив почты.

Милиционеры крадучись подобрались к дому…

Но Николая Аверина дома не оказалось.

Забрали и привезли в отдел его мать.

В прокуренной комнате в милиции сидела бледная женщина и слушала вопросы Железной Ларисы.

Шея женщины при каждом вопросе разбухала. Она то и дело хотела встать и уйти, но ее не отпускали.

Грищенко:

– Сегодня 21 апреля, 10 часов утра… Ваши фамилия, имя, отчество…

– Аверина Татьяна Ильинична… Родилась в 1935 году в Новгородской области в Холмском районе в деревне Борисово… проживаю в Волконском…

– С кем?

– Моя семья… шесть человек[11]11
    У Авериных дети: старший – Александр, потом по нисходящей – Наталья, следом Николай, Игорь и самая младшая – Лариса. Видимо, вопрос касался тех, кто жил в тот момент с Николаем Авериным.


[Закрыть]… муж Аверин Николай Кузьмич… Сын Аверин Николай Николаевич, родился в 1961 году. Еще сын Аверин Игорь… 1964 года. Дочь Мосина Лариса Николаевна в 1972… Ее муж Мосин Геннадий Николаевич… в 1968… Внучке Ксении четыре месяца… Муж работает инженером по технике безопасности в колхозе «Дружба»…

– Этот человек похож на вашего сына? – показала фоторобот.

Женщина глубоко вздохнула:

– Коля…

Замолчала. Попросила:

– А можно форточку открыть?

Грищенко нехотя встала, подошла к окну, толкнула створку на улицу.

Аверин в армии

Вернулась за стол:

– Сначала расскажите о нем…

– …Николай демобилизовался из Советской Армии в феврале 1982 года… – говорила мать. – Служил в Афганистане. Пробыл там полтора года. Ранений, контузий не имел, но вернулся из Афганистана другим человеком. Стал по ночам кричать. Во сне вскакивал с кровати…

«Наглотался в афгане».

– Демобилизовался, стал работать художественным руководителем в Доме культуры в нашем селе Волконском. Проработал два-три года. Затем отучился на шофера, работал около года в колхозе. Затем в райсоюзе. Потом на молокозаводе. Странности в поведении сына были и раньше, но стали появляться чаще. В 1989 году он поехал в центр афганцев, и ему дали направление в больницу имени Ганнушкина. Но когда поехали его проводить, то я испугались, так как он стал совсем дурным.

«Не хотели класть в больницу».

Татьяна Аверина продолжала:

– Ему делали уколы… Давали таблетки… Пролежал около двух месяцев. Потом поработал шофером. Пошел учиться на киномеханика, но после курсов работать не стал.

Заговорили о вере.

Больница им. Ганнушкина

Аверина рассказывала:

– Еще на курсах читал Библию и другие священные книги. Сильно обозлился на Бога, так как прошел Афганистан без царапинки, а теперь ему голоса с неба угрожают, не дают покоя. Он никак не мог простить Богу, что он его наказал. В своих дневниках, которые он вел, я их украдкой прочитала, он всячески обзывал Бога, говорил, что отомстит ему.

«Конфликт с Богом».

Татьяна Ильинична:

– В августе 1991 года он попал в Ганнушкинскую психбольницу, пробыл там до февраля 1992 года. Был очень замкнут.

«Все-таки лечился».

– Суициды были? – спросила Грищенко.

– От дочери уже сейчас я узнала, что в августе прошлого года сын хотел покончить с собой, но дочь его отговорила, так как была беременна. А перед этим у нее было два выкидыша.

«Сестру пожалел или себя?»

– Что делал сын 16 и 17 апреля?

Аверина:

– Шестнадцатого апреля, в пятницу, сын вместе с дочерью убирались по дому. Он был спокоен. Никаких намерений не высказывал. Он был трезвый, так как он не пил спиртное. В субботу 17 апреля примерно до 23 часов сын был дома, помогал нам убирать скотину. Как сын ушел из дома, я не заметила, так как вязала свитер. Я думала, что он ушел шастать с девками по деревне.

– В чем он ушел?

– Я не видела, но все куртки его остались дома.

– У него воинские шинели были?

– Были…

– Сколько?

– Было четыре солдатские шинели, а сейчас висит только три. По всей видимости…

«Убийца бросил шинель».

– Какие он носил головные уборы?

– Всякие…

– Кепка была?

– Да.

– Из чего?

– У сына была коричневая вельветовая кепка, но затем он отрезал от нее козырек и ходил так.

– Он в кепке ушел «шастать»?

– Ушел он в кепке или нет, я не знаю. Но что-то кепка сейчас мне на глаза не попадалась.

Грищенко ударил адреналин в голову: «Кепку без козырька изъяли с места преступления. У него было четыре шинели, сейчас висит три. Неужели сын этой женщины порешил монахов?»

Спрашивала про обувь, а именно: был ли в кроссовках…

Аверина:

– У сына были белые кроссовки, но сейчас их не видать, а ботинки стоят дома.

«След на рубероиде мог быть оставлен спортивной обувью, может, кроссовкой…» – Грищенко вспомнила заключение.

– А ножи у него…

Аверина:

– У сына я никогда ножей не видела, может, что и было, но он от меня прятал.

– Ружье…

Аверина:

– У нас было ружье, когда сын пришел из армии, но у него отобрала какая-то охрана. Это ружье, когда он стрелял по бутылкам (мальчишка!). У нас дома никогда не было ружья. У зятя есть охотничье ружье. Он член охотничьего общества, но ружье и патроны он хранит у себя дома в деревне Булатово. У сына я в последние годы охотничьего оружия не видела…

«У стрелка был обрез».

– Сумки дома были?

Аверина:

– Сумки у меня дома преимущественно тряпичные. Цветные сетки. В них дочь забирает молоко. Какие из них оставались дома, не знаю.

– А хозяйственные?

– У меня не было никакой хозяйственной сумки.

– После того как сын ушел, он возвращался?

– Сына с субботы мы больше не видели. Где он может находиться, не знаю.

«Мы тоже не знаем», – подумала Грищенко и спросила:

– Что можете еще рассказать о болезнях Николая?

Аверина рассказывала:

– Сын себя больным не считал. Говорил, что при жизни он с Богом не может справиться, а уйдет из жизни – и на том свете он с ним посчитается.

Догадываясь, о ком теперь идет речь, Грищенко дотошно выясняла и потом записала:

«Дополняю: приметы сына – рост… среднего телосложения… лысоват, но по бокам немного русых волос… борода начинается с щек… длина бороды примерно 5 сантиметров… борода светлее, чем волосы на голове…»

Раскрыла корочки, нашла лист опроса бабули в Орлинке:

«…Лицо круглое, голова лысая с редкими волосами, светло-русого цвета, борода русая с сединой полукруглой формы, небольшого размера…»

«Он!» – захлопнула корочки.

2. Отъезд в Калугу. Опознание комендантом монастыря

Попросив Аверину выйти в коридор, усадила ее под дверьми кабинета, закрыла дверь на ключ, поправила копну волос на своей голове и направилась к Зубову.

У начальника сидел Мортынов.

– Прохлаждаетесь, мальчики? – произнесла с порога.

– Почему же, вкалываем в поте лица, – сказал Зубов и хлопнул по кипе бумаг на столе.

«У всех одни бумаги».

– Где вещдоки: кепка, шинель, сумки? – спросила Грищенко. – Нужно Авериной предъявить… Похоже, ларчик открылся: убийство совершил ее сыночек Колюшка-Колюшка-Николай…

– Наконец-то. Выходим на раскрытие, – взбодрился Мортынов. – А то все БОМЖ да БОМЖ…

– А мы в любом случае выходим, – потер ручищами Зубов. – Вещдоки забрали…

– Куда? – удивилась Грищенко.

– В монастырь предъявлять монаху Силуану…

– Какому еще Силуану?

– А он у них охраной командует, – сказал Мортынов, – и видел человека в шинели…

– Жаль, – махнула рукой Грищенко. – Тогда сами проведете опознание. – Посмотрела на Мортынова. – А я в Калугу. Надо там расшевелить, в архивах порыться. Чует мое сердце, на сынка этой тети там что-то есть. А вы здесь, – снова глянула на Мортынова, – родню тряхните…

– Что уж, проведем… Перетряхнем, – протянул Мортынов.

– Надо там, где Аверин может появиться, засады выставить. Вот описание внешности Аверина, – протянула листок. – Разошлите ориентировку…

– А мы разослали… – сказал Зубов. – В газете поместили…

– Там фамилию не указывали, а теперь все ясно. А Карташову очень повезло, выпускайте…

– Его зря продержали… – произнес Мортынов.

– И ничего-то и не зря, – всплеснул руками Зубов. – Он БОМЖак. Вот у меня на него бумага. Его в приемнике-распределителе ждут…

– В каком еще приемнике? – удивилась Грищенко.

– Как лицо, которое занимается попрошайничесвом и бродяжничеством…

– Ну и мудрые! – воскликнула Грищенко. – У вас заготовки на все случаи жизни…

– Стараемся… – улыбнулся Зубов.

Грищенко пошла собираться в дорогу.

В Оптиной кипела работа. Следователь Сенищев опять допрашивал в надвратной.

– Как звать? – спросил монаха в длинном черном подряснике.

– Отец Анисим, а в миру Степанов Павел Николаевич… Родился в 1963 году в Москве…

«Все, как на подбор, сплошь молодцы», – подумал о насельниках монастыря Сенищев.

– Место работы?

– Монастырь Оптина пустынь. Монах.

«Классная работенка».

– Значит, живете здесь. А прописаны?

– Прописан в Москве, на улице Галушкина…

– Рядом со ВГИКом, – вырвалось у Сенищева.

ВГИК

Он вспомнил свою давнюю мечту, которую осуществить не удалось. Бросить службу и пойти учиться в институт кинематографии, к чему с детства тянулась душа, не мог. Его из прокуратуры ни в какие ВГИКи ни за что не отпустили бы. Путь на свободу лежал только через увольнение, а уволиться и остаться без куска хлеба не могла позволить семья.

Вот и брушил.

– Не доезжая…

– Ну, ладно, давай о монастыре.

– В монастыре Оптина пустынь я с 1990 года. Проживаю не на территории монастыря, а в скиту. Он расположен от монастыря метров 300–500… Перед Пасхой, дня за два, я заболел и в службе не участвовал. Плохо себя чувствовал и в ночь с 17 на 18 апреля. Но я ходил на пасхальное служение в монастырь.

– Вот-вот, что было на Пасху?

– В монастырь я пошел в 0.15 или полпервого ночи. Пришел в монастырь к центральному входу и пошел в храм. Дело в том, что у меня нет ключа от двери в скит. По дороге встретилось много мирских. Я ни на кого внимания не обратил.

«Как монашка, смотрел в землю».

Отец Анисим продолжал:

– В храме пробыл полчаса и ушел обратно в скит, так как плохо себя чувствовал. Пришел в скит, лег в своей келье. Я живу один. Примерно в 6.45 меня разбудили, так как я должен был петь на литургии в скитском храме… В скитском храме был иеромонах Иоанн, который исповедовал. Потом я слышал от братьев, что исповедовать должен был отец Василий. Когда только началась литургия, прибежал какой-то паломник с трапезной и сказал, что зарезали отца Василия в монастыре, и он искал духовника отца Илии. Мы закончили службу, она идет примерно 2 часа 30 минут, и после этого я пошел в монастырь…

«Интересно, много нового, но про убийцу ничего».

Сенищев ощутил вкус к общению с монастырской публикой, и допросы, сменяя один другой, не раздражали и следовали, как по часам.

Перед ним сидела дородная бабенка.

– Ковтунова Светлана Ивановна… – рассказывала она, – родилась в 1938 году в Туапсе… Не замужем… Работаю в монастыре Оптина пустынь комендантом женского общежития.

«Вот кого надо с пристрастием, она знает тех, кто приезжает в монастырь».

Комендант общежития продолжала:

– …В монастыре на послушании нахожусь постоянно в течение четырех лет в качестве коменданта… Может, с октября 1992 года. До меня комендантом никакого учета проживающих не велось… Кроме того, я несу послушание и в трапезной и по переборке овощей и много других… Всего женщин-послушниц при монастыре, постоянно проживающих, 75 человек…

«Не слабо! А монастырь-то мужской», – удивился Сенищев.

Комендант:

– Но часть из них живет в кельях на подсобном хозяйстве. В гостинице под женское общежитие отведен второй этаж, над трапезной. Из постоянных послушниц в гостинице в настоящее время проживает 43 человека. Кроме того в гостинице имеется 50 коек для паломниц. Для постоянно проживающих я составила список в тетради учета. Он по именам и какое кто исполняет послушание в монастыре. Стала вести список с паспортами… В последнее время примерно полмесяца я не вела такой список, потому что наступило время перебирать овощи, готовить под посадку…

«Отмазывается…»

Комендант общежития:

– В пасхальную ночную службу, которая длилась с часа ночи до пяти утра 18 апреля, я находилась в храме. После службы пошла к себе. Пошла быстрее, так как почувствовала себя плохо… Потом пришли послушницы и рассказали об убийстве… Отца Ферапонта я знала давно, он сначала работал послушником в трапезной. Он безотказный… Трофим такой же… Отца Василия знала только как монаха…

Трапезная для паломников

«Надо бы изъять списки и с каждым из приезжих разбираться».

Бабенка, переваливаясь, заскрипела по лестнице вниз.

Сенищев допрашивал охранника.

– …Владимир Фалилеев… – отвечал смурной послушник. – Родился в 1975 году… Звонил в милицию…

«Ему крикнули вызывать милицию, и он вызвал. Вот и вся ценность допроса».

После допросов Сенищеву оставалось провести опознание вещдоков отцом Силуаном. Монаха искали. Сенищев ждал и в окно видел, как под ним в ворота проходили паломники, как к Казанскому собору подъехал грузовик с кирпичами, и вот оперок повел по дорожке к вратам огромного монаха.

– Наконец-то! – воскликнул Сенищев, когда монаха ввели в комнату. – Олег Юсиф-оглы Гаджикасимов, – произнес и с ходу спросил: – Вы дежурили на Пасху в Оптиной пустыни?

Вход в монастырь

– Да, я комендант монастыря, – ответил громила, сморщившись от длинного обращения.

– Вы видели человека в шинели, который хотел помочиться?

– Было такое…

– Сейчас я проведу опознание…

– Я вам говорю, – перебил комендант. – Вы не там ищете. В монастыре убийцы нет… И отвлекаете от Божьих дел…

– Отче, это недолго.

Следователь вышел, с кем-то поговорил, потом позвал отца Силуана в соседнюю комнату, в которой вдоль стены на стульях сидели двое мужичков в робах, а на столе на одной половине лежали головные уборы, а на другой – сумки.

Силуан налетел на мужиков:

– Вы чего здесь баклуши бьете?!

Те вскочили крестясь.

– Это понятые, – вырвалось из Сенищева.

– Какие еще понятые?! Это послушники. А ну, марш на стройку, антихристы! – поднял кулачище.

Мужики кинулись к дверям, но проход грудью преградил Сенищев:

– Куда?! Обождите, обождите…

Ему кое-как удалось успокоить Силуана и вернуть мужичков на стулья.

Сенищев подошел к столу:

– Провожу опознание. Вот, – говорил, показывал на вещи и записывал: – «…на столе лежат кепки: 1) кепка замшевая коричневого цвета; 2) кепка из кожзаменителя коричневого цвета; 3) кепка из вельветовой ткани коричневого цвета».

Потом показывал на сумки:

– «Лежат сумки: 1) сумка матерчатая синего цвета; 2) сумка матерчатая серого цвета; 3) сумка матерчатая из темно-синего материала…»

Записал и спросил у отца Силуана:

– Вы из этих головных уборов узнаете какой-нибудь?..

Гаджикасимов походил вдоль стола, потер нос, пробурчал:

– Он помочиться хотел. – И ткнул в вельветовую кепку: – Вот в ней…

– А по чему опознаете?

– Ну как? Нема козырька, цвет похож…

– А из сумок?..

– Вот синю-ю-ю… – ткнул в сумку.

– А почему?

– Вроде такая…

Сенищев записал:

«Осмотрев предъявленные вещи, отец Силуан заявил, что опознает кепку коричневого цвета из вельвета – по материалу, цвету, по отсутствию козырька. Он видел ее на неизвестном мужчине с 17 на 18 апреля 1993 года около храма… Из сумок отец Силуан опознал матерчатую сумку синего цвета… Он видел ее у неизвестного мужчины…»

– А ну, живей, кирпичи таскать! – рявкнул Силуан на послушников.

– Стойте, стойте, а расписаться?.. – остановил всех следователь.

Послушники складывают кирпичи

Когда формальности по составлению протокола выполнили, послушники загремели ботинками по лестнице, а за ними раздавался гром Силуана:

– Вздумали лоботрясничать!.. Только сбегите у меня еще раз в понятые, я вас на ферму зашлю. Будете коровам хвосты заносить!

Круг вокруг потенциального преступника сужался. Все говорило о причастности Аверина Николая к убийству.

3. Кепка и сумка

Из Козельска позвонили в монастырь и попросили срочно вернуть вещдоки. Им ответили: приезжайте и забирайте, они больше не нужны. Дежурка сгоняла в обитель, забрала у Сенищева кепку и сумки и привезла вещи в отдел.

Мортынов пригласил в кабинет Аверину.

У стены стояли женщина и мужчина, а на стульях в ряд лежали сумки, потом кепки.

Аверина, еще не понимая, что к чему, спросила:

– Это что, ярмарка-распродажа?..

– Да, ярмарка…

Когда следователь спросил ее:

– Узнаете ли здесь какие-нибудь вещи?

Она посмотрела на сумки и замолчала. В голове побежали по-женски понятные мысли: «Синтетика… Из кожзаменителя…Вельветовая…» Одна синяя из кожзаменителя, с черными ручками. Другая – красная синтетическая, с желтыми. Еще черная вельветовая с матерчатыми ручками. Она бы такие не стала покупать.

Следователь:

– Какую-нибудь узнаете? – встал и, как тореадор, помахал сначала одной, потом другой, третьей…

Аверина помотала головой:

– Нет…

Ей хотелось спросить, а при чем здесь сумки.

Но Мортынов спрашивал:

– А среди этих…

Она смотрела на кепки. Серая спортивная могла быть у ее сына, но давно-давно. Коричневая замшевая – у зятя. Увидела вельветовую, без козырька, и удивилась:

– А почему она здесь?

– Какая?

– Вот эта.

– А что, узнаете ее?

– Колина…

– А почему без козырька?

– Он отрезал козырек и зашил черными нитками…

– Модник!

Следователь щелкнул большим пальцем о другой палец.

Ручка быстро застрочила по бумаге.

– Подписывайте…

Только тут холодом обожгло Аверину. Терзавшие ее сомнения начали развеиваться. Она расписалась и хотела что-то спросить у следователя, но тот вывел понятых и ее из кабинета и с кепкой исчез в конце коридора.

С нескрываемой улыбкой Мортынов вбежал в кильдим канцелярии, где сидела грудастая секретарь начальника милиции.

– Мне нужен телефон…

Развернул к себе аппарат, покрутил циферблат телефона и потом чуть не закричал:

– К вам едет Грищенко. Обязательно ей передайте: кепка вельветовая и синяя сумка сына Авериной… Все подтверждается… Какая еще кепка? Да она поймет…

Распахнулась дверь кабинета начальника милиции. Оттуда выскочил Зубов и пятерней нажал на клавиши аппарата. В трубке запикало.

– Подполковник, ты чё? – обернулся Мортынов. – Звоню, говорю, что Аверина опознала вещи…

– А я подумал, что докладываешь: раскрыл…

– Не переживай. Если что, мы про тебя не забудем… Как раскрыла преступление века козельская милиция и лично подполковник Зубов…

– Ну, если так…

– Мне срочно нужно в Волконск… Провести обыск… Допросить родню…

– Счас сделаем…

Когда следователь вернулся в кабинет, мать Аверина жалостливо спросила:

– Так он?

– Не знаю, – бросил следователь. – Дома кто есть?

– Дочь. Сын. Может, зять…

– Поедемте…

– А зачем?

– Давайте поменьше вопросов…

4. Обыск в Волконском. Допросы родни Аверина

Дежурка повезла следователя Мортынова с экспертом и Авериной в Волконское.

Мортынов сидел на переднем сиденье рядом с водителем и следил за дорогой. Когда выехали из города, вглядывался в прорехи посадок из березок и осин на море сосен до горизонта: «Вот там мог добираться Аверин до монастыря… Что ж не остановили…»

Он словно упрекал в чем-то окружающие леса и просторы, которые чудодейственной своей силой могли повлиять на убийцу.

Дорога в Волконское

Въезд в Волконское

Спуск в село

И даже не ругался на колдобины, на которые налетал УАЗ.

Вот на горке к ним на заднее сиденье подсел капитан:

– Участковый Воробушкин…

– Ну, показывай, куда нам ехать… – сказал Мортынов.

– Спускаемся вниз… – сказал участковый и, потянувшись к уху Мортынова, шепнул: – Осторожно, там выставили засаду

– Объявлялся? – следователь машинально схватился себе за бок, где должна была висеть кобура с пистолетом.

Почта

Дом Авериных

Но ее не оказалось: «Забыл».

Сам, служа в милиции, Мортынов предпочитал оружие с собой не носить, боясь потерять, чем мог заполучить больше неприятностей, чем даже если бы оказался без пистолета и упустил разбойника.

– Пока нет… – шепнул участковый.

Мортынов прокашлялся, выражая недовольство разговорчивостью участкового при посторонних.

– До почты не доезжаем… Останавливаемся… Дом напротив.

УАЗ съехал на обочину и замер в стороне от домишки почтового отделения.

Воробушкин в несколько прыжков пересек дорогу и взбежал на горку к дому с высоким коньком.

Мортынов еле поспевал за ним.

Входя в калитку, Мортынов мысленно перекрестился: «С Богом».

Штык-нож

Поднялся на веранду. С трудом представлял, как поведет себя, если ворвется или спрыгнет с чердака «зверь» с обрезом, да еще с подельниками, успеет ли позвать на подмогу. Слова о засаде разве что успокаивали, но полной надежности охраны не сулили, а преступник мог обмануть милиционеров.

Стоило Мортынову дать команду привезти родных Аверина в Козельск, ему бы доставили их, но потеряли бы время. И упустили элемент неожиданности. Каждый день, каждый час промедления мог обернуться утратой доказательств и грозил страшными последствиями: стрелок – он же убивец, мог принести еще много несчастий.

– Ждут сестра, зять и брат Аверина, – сказал Воробушкин.

– Какой брат? – встрепенулся Мортынов.

– Младший, Игорь…

– Пусть ждут… Мне нужны понятые, – сказал участковому.

– Сейчас организуем…

Воробушкин убежал, Мортынов прошел в комнату, сел за стол, достал бланк протокола обыска:

– Здесь вы живете?.. – спросил Татьяну Аверину.

– Да, жили… и не тужили…

Шинели в доме

Мортынову было жалко хозяйку дома, которая приехала с Новгородчины, родила и вырастила детей, у нее появилась внучка. Живи и радуйся, но пришла беда. Беда, затронувшая стольких людей. Всегда, когда он проводил обыски в домах, его не покидали неприятные мысли. И теперь, оглядывая все вокруг, невольно сетовал на чужую судьбу.

Вот участковый привел двух бабулек:

– Понятые…

– Татьяна Ильинична, должен провести в доме обыск… Так что прошу показать все помещения…

Аверина встряхнула головой.

Мортынов записал данные понятых, встал и обратился к Авериной:

– Покажите, где жил Николай…

Устроил бланк протокола на папочке и пошел за хозяйкой.

Лента на спинке стула

Бутылки

Теперь рассматривал все вокруг, произносил вслух, записывая в протокол:

– «Обнаружены… обрывок бумажки с рукописным текстом… в изголовье дивана, на котором спал Аверин Н.Н…»

Отдал бумажку эксперту.

Мортынов:

– «Общая тетрадь… на спинке дивана… Паспорт на имя Аверина Николая Николаевича на холодильнике… Свидетельство о регистрации предпринимателем Аверина Н.Н. в паспорте… Верхний лист блокнота в тумбочке у дивана… – Перешел в другую комнату. – Военный билет… в тумбочке у дивана в первой комнате…» Даже сейф есть.

– А он не закрывается, – открыла дверцу Аверина.

Мортынов заглянул внутрь, порылся:

– «Свидетельство участника войны в сейфе…»

Подошел к печи, открыл створку:

– «Штык-нож старый от огнестрельного оружия… в русской печке…»

Нож

Присмотрелся: есть ли следы крови на лезвии, вроде не видно… и спросил:

– Для чего он вам?

– Для забойки скота… – ответила Аверина.

Мортынов переходил из комнаты в комнату, открывал тумбочки, шкафы:

– «Часть книги Библии с 201 страницы… в большой комнате на кровати под матрацем… Общая тетрадь с записями на столе в комнате… Трудовая книжка… в ящике в большой комнате… Журнал “Знамя”, № 7 за 1991 год, книги “Практическая магия”, два тома… в большой комнате… – Склонялся под кровать: – Хлопчатобумажный мешочек… с приспособлением для снаряжения патронов… под кроватью… Банка из-под охотничьего бездымного пороха с дробью… под кроватью… Банка с надписью: “порох охотничий бездымный” в маленькой комнате под кроватью…» – достал из-под койки.

Вышел в сени:

– «Пять стальных прутов диаметром…»

Достал из портфеля раскладную линейку, померил, записал:

– «…по 10 мм длиной 791, 845, 809, 866, 450 мм в углу сеней дома… Лист металла прямоугольной формы размером 638х40х3 мм… над оконной рамой внутри веранды… Три солдатские шинели на веранде дома». Шинели изымать не будем. Сфотографируйте, – попросил эксперта.

Тот сфотографировал.

Мортынов вернулся в дом и проходил по второму кругу:

– «Отрезок прозрачной ленты темного цвета… со спинки стула в большой комнате… Две бутылки из-под спиртовых напитков импортного производства на шкафу в большой комнате…»

Когда Мортынов сказал: «Обыск окончен… Распишитесь…», бабульки поставили свои закорючки и, что-то бормоча, быстро скрылись.

– Татьяна Ильинична… Вы догадываетесь, что происходит?.. – сказал Мортынов.

– Да…

– Если что узнаете, где Николай, сразу сообщите. Вот телефоны или по «02», – написал на листке номера и отдал. – Вы, надеюсь, понимаете, какие последствия могут быть, если не сообщите… – Хотел добавить: «Сыну же хуже будет», но произнес: – Это только может усугубить ситуацию…

– Куда уж больше, – вздохнула мать Николая Аверина.

«Теперь что дальше. Ждут зять с сестрой Аверина, брат… – задумался следователь. – Начать с сестры? Расплачется или выгораживать начнет? Брата? Тоже темнить… Лучше с зятя».

Позвал участкового:

– Капитан, мне мужа сестры…

Напротив следователя сидел молодой человек.

У него на лбу выступила испарина.

– Мосин Геннадий Николаевич… – назвался тот.

И рассказывал:

– Родился в деревне Булатово Козельского района… Работаю в Волконском лесничестве (Козельский район) лесничим… Проживаю в деревне Волконское… Женат на сестре Аверина Николая…

Следователь записал и заметил:

– Фамилия у вас знаменитая…

– Почему?

– Мосин[12]12
    Сергей Иванович Мосин (2 [14] апреля 1849 – 26 января [8 февраля] 1902) – русский конструктор и организатор производства стрелкового оружия, генерал-майор русской армии.


[Закрыть] изобрел трехлинейку…

– Да, на ее основе охотничьи ружья… – показал свою осведомленность зять.

«Грамотный…» – подумал следователь и, произнося вслух ответы зятя, продолжал записывать:

– «В 1990 году я женился на Авериной Ларисе Николаевне и с тех пор жил в доме ее матери. Кроме нас с женой в доме проживают мать жены – Аверина Татьяна… отец жены – Аверин Николай Кузьмич, брат жены – Аверин Игорь… и дочь Ксения. Аверина Николая Николаевича до женитьбы я знал, но отношений с ним не поддерживал. После того как я стал жить в доме Авериных, я более близко с ним познакомился. Отношения между мной и Николаем были нормальные, ссор и драк между мною и Николаем не было. Человек он по характеру замкнутый, своими мыслями со мной не делился. Я всегда видел его спокойным».

В разговоре Мосин обмолвился:

– Около двух лет назад Николай что-то совершил, им занимались следственные органы, а затем он лечился в Калужской психбольнице.

«Занимались следственные органы, это интересно», – подумал следователь и спросил:

– А что он совершил?

– Да толком не знаю. Из больницы он вышел где-то зимой 1992 года.

Дальше писал за зятем:

– «После этого он некоторое время проработал в колхозе “Дружба” Козельского района, а потом нигде не работал. Каких-либо странностей за ним я не замечал. Книги он читал, но я не спрашивал, что он читает. Со слов жены я знаю, что он одно время интересовался религией, читал Библию. Я с ним разговоров о религии не вел. Чем он занимался дома днем, я не знаю, так как с раннего утра до позднего вечера нахожусь на работе».

– У него есть оружие? – спросил Мортынов.

– Примерно две недели назад он показывал мне обрез охотничьего ружья 16-го калибра. Ружье курковое. Марки ружья я назвать не могу, так как не знаю.

– А еще что-нибудь?

– В начале апреля я видел у Николая нож самодельный. Изготовлен по типу финки. Лезвие с двухсторонней заточкой, ручка или деревянная, или сделана под дерево, светлая. Более точно я нож описать не могу. Но могу добавить еще, что на лезвии ножа имелись выбитые три цифры «6».

– Нож опознать сможете?

– Этот нож я опознать не могу, так как видел его мельком, когда Николай его протирал. Больше никакого холодного или огнестрельного оружия я у Николая не видел.

«Вооружался: обрез, нож… И шинели. Воин».

– У вас есть оружие? – спросил Мортынов.

– У меня имеется охотничье ружье 16‑го калибра. Ружье хранится у моей матери в деревне Булатово. Здесь у меня хранятся гильзы, пыжи, патроны, порох, дробь, – отвечал Мосин, не переставая протирать испарину со лба. – О том, что хранится у меня дома, Николай не знал. Пропажи пороха, дроби, гильз и патронов я не замечал. – Голос у Мосина задрожал. – Когда Николай показывал обрез, он сказал, что купил его. У кого он купил обрез, он мне не говорил.

– Скажите, что делал Николай 17 и 18 апреля?

– 17 апреля 1993 года Николай был дома. Около 23 часов я вышел на веранду, где до этого был Николай, но его не увидел. Куда он ушел, не знаю. Больше его я не видел. В чем он был одет, когда уходил, я не знаю.

– А что он носил на голове?

– В последнее время вельветовую кепку без козырька. Кроме этого у него имелось четыре шинели. Шинели без знаков различия, солдатские. В настоящее время шинелей осталось всего три. Были у него кроссовки, наверное, «Адидас». Шинели он купил у неизвестного мне лица в конце прошлого года. Были ли у него какие сумки, я не знаю…

Мортынов отметил в памяти: «Финка. Обрез. Кепка. Патроны. Шинель» и подумал: «С чего это зять потом обливается?..»

Когда Мосин прочитал протокол и под ним расписался, следователь попросил его ожидать в другой комнате и позвать сестру Аверина.

На месте мужа сидела молодая мама. Думая, что от нее услышит примерно то же самое, Мортынов мог ее и не допрашивать, но, зная, что к такой мелочи могут потом придраться, достал чистый бланк протокола допроса.

Записал в протокол данные молодки:

«Мосина Лариса Николаевна… Родилась в 1972 году в селе Волконске Козельского района… беспартийная… образование среднее… временно не работает… находится в декретном отпуске… Сестра Аверина Николая…»

Дальше Мосина отвечала на вопросы следователя и сама писала в протокол свои показания корявым почерком:

«По характеру он был добрый, незлой, простой. Никогда я от него не слышала ничего плохого. Никаких странностей в его поведении я не находила. Бывало иногда, нервничал».

– А почему иногда? – спросил Мортынов.

– По-моему, нервы у него были не в порядке. Лечился в психбольнице в 1991 году. На лечении находился полгода.

«Про проблемы с законом молчит», – заметил Мортынов.

Мосина отвечала и писала:

«Отношение к религии у него было плохое. Но вначале он верил в Бога, рассказывал мне, как нужно вести себя, говорил мне, что грех – ругаться с людьми, да и вообще все о Боге. Но потом он резко перестал верить в Бога. Говорил о Боге только плохое. Я у него иногда спрашивала, почему ты раньше верил в Бога, а сейчас нет. Он отвечал, что раньше он был глупый, многое не понимал».