Текст книги "Убийство в Оптиной пустыни"

6. Кровавый Первомай. Третий допрос Аверина

«Завтра 1 Мая… – подумал Мортынов. – Отдохну и отлежусь… Или поехать в Москву на демонстрацию?»

Он относился к тем людям, которые выросли в советскую эпоху и приняли разгул капитализма как страшную напасть на страну. В его кругу ругали действующую власть, прозванную «воровской». Не одобряли «прихватизацию», которая вела к обнищанию народа. А о горе-президенте былой Державы, прозванном Меченым, следователи восклицали: «Вот кого надо было арестовать». А кто-то и более радикально: «К стенке поставить – и точка».

1 мая 1993 года на Гагаринской площади

А как же иначе? За развал должен кто-то отвечать. И поэтому Мортынов нет-нет да и вырывался в Москву, чтобы пройтись в колонне ветеранов, людей труда, как любили говорить – с честным (ударение на второй слог) народом. Шли простые люди, а богатеи на демонстрации не ходили, они предпочитали Канары.

Время уже катило к ночи. Если ехать в столицу, то надо вставать в самую рань. И он решил на этот раз Первомай пропустить и остался дома…

Повезло ему или нет, трудно сказать.

На Первомай в Москве на Октябрьской площади собрались тысячи людей разных возрастов, с орденами и медалями на груди, с цветами. Пришли с детьми родители. Толпы запрудили площадь.

А их ждали оцепления на Крымском мосту. Власти боялись, что демонстранты пойдут на Кремль, ведь первомайская демонстрация всегда проходила по Красной площади.

Видя «воинство» в касках и со щитами, перекрывшее дорогу, люди повернули на Ленинский проспект, к Калужской площади, собираясь пройти на Ленинские горы и там отметить праздник. Откуда и вид на Москву, и место широкое-просторное. И Первомай от этого светлее…

Но не дошли…

Их встретили цепи. Машины перегородили проспект. Люди недоумевали: у них же праздник! Почему они не могут его отметить? Кто может это запретить?

И пошли на цепи. Цепи рассыпались. Милиционеры отходили, пропуская людей.

Но впереди показались «омоновцы». Они с Крымского моста успели переехать по Шаболовке на Ленинский проспект. И началось побоище… Дубинками колотили дедов… Невзирая на награды… А деды, хватая что попадет под руку, давали отлуп «ландскнехтам»… Крики: «Фашисты!», «Звери!» снова летели над Москвой… Кто-то еще пытался кого-то убеждать, но их сбивали с ног… Не гнушаясь, били женщин… Мамочки с детьми в ужасе пытались скрыться во дворах… Их мужья, забыв про праздник, ввязались в драку… Летели камни… В людей била из брандспойта пожарная машина… Творилось что-то невообразимое…

«Если бы я был там, я бы не остался в стороне…» – Мортынов прилипал к экрану телевизора, с которого сплошняком лились новости.

Скупал все газеты подряд и читал.

В газете «Советская Россия» проглатывал статьи: «Обагренный Первомай»… «Мирную демонстрацию… загнали в ловушку и устроили кровавую расправу»…

Читал: «… От Калужской площади демонстрацию, двигавшуюся по Ленинскому проспекту, сопровождали три бригады “скорой помощи”… В 12 часов 24 минуты, т. е. через 2 минуты после первого соприкосновения демонстрантов с бойцами ОМОНа, к месту событий были дополнительно направлены еще десять машин “скорой”, а затем число бригад было увеличено до тридцати… в результате столкновений в течение двух часов (с 12.35 до 14.35) пострадали и обратились за помощью пятьсот семьдесят девять человек… В течение 1–2 мая были доставлены и обратились самостоятельно четыреста девяносто пять человек… Подавляющее большинство… получили механические повреждения… (открытые и закрытые переломы, ушибы, сотрясения, ссадины)… Обострились хронические заболевания… Часть пострадавших отказывалась от медицинской помощи, высказывая предположения о принадлежности медработников к ОМОНу…»

В «Независимой газете»: «Кровавое столкновение в Москве. Организаторы коммунистической демонстрации бросили толпу на цепи ОМОНа… Власти и силы правопорядка продемонстрировали непростительный непрофессионализм…»

Вот где нужно возбуждать уголовное дело!..

И приступить к расследованию…

И звучало в голове: «В Москве Кровавый Первомай, в Козельске Кровавая Пасха…»

Кое-кто из его знакомых схватились с «ландскнехтами», и теперь, когда повсюду рыскали, ища участников похода на Ленинские горы, он выгораживал их: «Они были со мной в Калуге». – «А что делали?» – «Пиво пили», – поддевал того, кто интересовался.

Когда Мортынова вознамерились послать в Москву помогать согнанным со всей страны следователям разбираться с участниками побоища, он попытался отвертеться:

– А кто дело Аверина будет доводить до ума?..

Но его все равно отправили.

И он видел, как все велось к тому, чтобы сделать виноватыми демонстрантов, этих мирных людей, которые шли на праздник, а «ландскнехты», избивавшие людей, действовали «правильно».

А что еще могла сказать действующая власть?

Кое-как вырвавшись из Москвы, Мортынов снова взялся за дело Аверина.

Теперь связывался с психиатрами и выяснял, не видят ли они у Аверина психические отклонения. Те посоветовали передопросить его и записать на камеру.

Лопатил тома. Подчищал дело.

Поручил провести обыск в Булатово, где зять Аверина, Мосин, хранил ружье и патроны.

Разбирался, кого еще нужно допросить, какие провести опознания, какие назначить экспертизы. И готовился к новому допросу обвиняемого, который предполагал записать на видео. Нужно было закрепить показания убийцы и устранить неясности и противоречия.

19 мая 1993 года Мортынов приехал в следственный изолятор с коллегой из прокуратуры, который тащил с собой портативный видеомагнитофон с камерой. Снова залязгали металлические двери, одна зарешеченная дверь открывалась за другой. Гости из прокуратуры прошли по узким коридорам в затхлый кильдим, откуда вышли во внутренний дворик, там в железную дверь и на второй этаж, где Мортынов снова заполнил требование на вывод арестованного. Вышли во дворик и оттуда снова на второй этаж.

– Нам камеру без клетки… – сказал дежурной.

– А почему?

– А мы писать на видео будем…

Вот немного подождали и зашли в маленькую комнатенку с одним зарешеченным окошком, под ним стол, табурет у стола, табурет у стены напротив и табурет у стены сбоку.

«Без клетки», – заметил следователь.

Аверин (справа) с друзьями

Комсомольская путевка Аверину в пограничные войска

Аверин сидит на стволе миномета

Только он сел за стол, достал из портфеля бумаги, а коллега расположился в углу, как в дверь заглянул коридорный:

– Этот ваш?

Мортынов глянул на бородача:

– Мой…

Ввели Аверина.

– Вот видите, что творится в Москве. Идет война между Богом и Сатаной… – сказал тот с ходу.

«А в этом что-то есть… – подумал Мортынов. – Народ от Бога, а кто его избивал… Хотя там скорее – схватка мускулов, а здесь – духа».

Но сказал:

– Что касается Бога, там священников не замечали…

Аверин опустился на табурет напротив столика:

– А это незримо…

– Ну, разве что незримо…

– А где мой очкарик? – спросил Аверин.

«Наверно, у любовницы», – подумал Мортынов, потянулся к окну, открыл створку и сказал:

– А тебе он нужен?..

– Ну как сказать…

– Лакусов звонил и сказал, что сегодня занят в суде…

– А этот тогда зачем? – посмотрел на коллегу Мортынова, который устанавливал на треногу камеру.

– Он будет писать на видик…

– А потом в кино?

– Да…

– Это я не хочу… – произнес манерно.

– Да ладно, давай допросимся… – положил на стол специально припасенную пачку «Беломорканала». – Это любимые одной нашей леди.

– И мои…

Аверин в юности

Мортынов протянул зажигалку:

– На, огонек…

Язычок пламени коснулся кончика папиросы.

Аверин затянулся.

Вот на столе появился бланк протокола допроса, рядом листочек с вопросами.

Мортынов спросил коллегу:

– Ну, готов?

– Погнали. – Тот включил камеру.

Мортынов говорил и писал:

– «Протокол дополнительного допроса… проведен в помещении учреждения ИЗ-37/1 г. Калуги… начат… в 10 час. 44 мин.».

Потом:

– Записываю: «На вопрос, согласен ли на проведение допроса без участия адвоката в связи с участием его в судебных процессах, обвиняемый Аверин ответил, что согласен».

Аверин согласился:

– Ага.

Снова затянулся. По комнате полетел дымок.

Мортынов посмотрел в вопросник:

– Вопрос: Николай Николаевич, расскажите о рождении, о родителях, о своем детстве, какие состояния испытывали, что помните.

– Я же рассказывал, когда меня дяди с тетей допрашивали…

– Надо теперь подробнее…

Аверин продолжал:

– Я родился 13 июня 1961 года. И я думаю, что это не случайно, ведь я родился 13-го числа.

Мортынов:

– Конечно, не случайно.

– Мой отец – Аверин Николай Николаевич, моя мать – Аверина Татьяна Ильинична…

«Вот теперь кому хлебать и хлебать».

Аверин продолжал:

– Оба они 1935 года рождения. Кроме меня в семье еще были дети. Сейчас мать на пенсии, отец работает инженером по технике безопасности в колхозе «Дружба». Из своего детства я помню не очень много. Помню, как лежал в качалке, но когда я об этом рассказывал, мне никто не верил. Помню сны, которые были необычные. Постоянно мне снились маленькие люди необычные, которые у меня постоянно воровали, что кто-то постоянно стоит за дверью. С детства меня постоянно преследует страх.

«А при рассказе про убийство про страх не говорил», – подумал следователь.

Аверин:

– Постоянно засыпал ночью последним. Всю жизнь я гонял ночью. Ночь я люблю больше.

«Лунатик», – подумал Мортынов.

Аверин продолжал:

– Я всегда считал, что меня родил отец.

«Дурит?»

– Учился я в волконской средней школе. Учился плохо. В 1976 году я закончил школу (8 классов). Дальше в школе учиться не стал, не захотел. Из школы меня чуть не выгнали из-за моего друга. Этот друг уже умер. Я считаю, что он был Дьяволом.

«Начинается…»

Аверин продолжал:

– После школы я поступил в Калужское культпросветучилище. Закончил училище в 1979 году и почти сразу же был призван в армию. Служил в пограничных войсках с 1979 по 1982 год[14]14
    117-й Московский погранотряд, в/ч 2033.


[Закрыть].

Мортынов достал из портфеля военный билет, заглянул во вкладыш:

– «Проходил службу в ДРА (Демократическая Республика Афганистан. – Прим. авт.). Воинская часть 2533 КГБ с 14 августа 1980 года по 2 февраля 1982 года… стрелок АКМ с 10.1979… минометчик с 02.1980…» Это когда тебя могли два раза убить?

Аверин промолчал.

– Что любишь читать?

– До армии я не прочитал ни одной книги. Первую книгу я прочитал, когда служил на 8‑й заставе… Это была книга Роберта Скотта. Книга не понравилась. Любил стихи Блока и Есенина. Даже когда жгут дрова в печке, мне кажется, что жгут Есенина.

«Ну и ассоциация…»

Аверин продолжал:

– Читал я мало, но мне всегда говорили, что я начитан. Я всегда считал себя дураком. Понимаю, что высказать не могу.

«У каждого могла возникнуть такая проблема».

– В детстве было много игр между моими сверстниками. Многие из них стали жуликами, ворами и убийцами. Мне казалось, что у взрослых нет грамотности, клуб может помочь в этом и не попасть в тюрьму. Из-за этого я пошел в училище. Это было запрограммировано, так как четыре года отучился в музыкальной школе. В училище я проучился первое полугодие неплохо. Я хотел доказать, что я не дурак. Потом начал пить. Я прошу считать меня нормальным человеком и чтобы суд судил меня как нормального человека.

«Считает, что лучше зона, чем психушка?»

Мортынов писал все подряд и запутывался.

Аверин:

– Вообще-то я хочу, чтобы меня судил или религиозный суд, или суд сатанинский.

«А разве такой есть?» – подумал следователь.

– То, что я совершил, не считаю уголовным преступлением, так как в настоящее время идет война между Богом и Сатаной и может ли считаться убийством – уголовным преступлением – убийство противника на войне.

«Логично».

– Я знаю, что лицо у меня другое и образ мыслей другой. В этом мире много загадок. Разве можно сказать, что я убил монахов, если Бог вывел меня на них? Бог знал наперед, что так будет. Меня не нужно трогать. Я никогда никого не трогал. Я думал: кому это выгодно, что я совершил. С одной стороны это выгодно Сатане, с другой и Богу. Я слышал в себе голос, и я понял, что это голос Бога. Когда я обращался к монахам и говорил о том, что слышу голос Бога, они мне говорили, кто я такой, что во мне Бог? Мне говорили, что я никогда не вылечусь, никто мне не поможет. Они не знали, что я такой на самом деле. Монахи даже креститься не могут, не соблюдают какие-то устои, порядки. Каким верующим был я – и какие они верующие. Богу что-то не понравилось в монастыре. Я не знаю, что это были за ребята, но я знаю, что сейчас они в раю. На убийство меня вывел Бог.

«В раю. Монахи тоже так считают. А закон требует возмездия».

Подсобное хозяйство

Мортынова потащили в такие дебри, что он оборвал Аверина.

– Был ли у вас в жизни человек, который был для вас наставником в жизни, в религии?

– Это были отец и мать. Мать – это святое. Я был самым любимым сыном в семье. Меня больше всех любил отец. Я везде делал добро, помогал, защищал. Я всегда был желанным гостем. Если нужно, я отдам последнюю рубашку. Мне всегда везло на хороших людей. Я никогда ни амбициями, ни звездными болезнями не страдал. В семье отношения были самые простые.

«Не слишком ли возносит себя?..»

Аверин курил. Мортынов снова спросил:

– Так как служилось в Афганистане?

– Про службу в Афганистане я ничего рассказывать не буду. – Аверин выпустил изо рта длинную струю дыма. – Там я принимал участие в боевых действиях. Ничего особенного там не было. В ДРА я был другим человеком, был чище и моложе, хотя многое осталось с тех времен. Вся жизнь моя – война. Я воин.

«Вот, воин!»

– Когда в Козельске была экстрасенс, я ходил к ней, и она мне сказала, что голова у меня вся черная от грехов. Одна гадалка мне сказала, что я был черным дьяволом. Но я знаю, что я добрый. Понятия «Бог», «Сатана» выше понятий «добро» и «зло». Есть только война, борьба. Богу и Сатане нужны души, а не жизни. Идет война за души. Из своих сослуживцев я встречался только с одним Володей (фамилию его я уже не помню). Это было или в 1983-м, или в 1984 году.

– Чем занимался после армии?

– После службы в армии я работал в Волконском ДК художественным руководителем, но ушел из-за стены между мной и бюрократией. Потом учился на шофера в Оптиной пустыни, а затем работал в колхозе «Дружба», но уволился из-за того, что мне не заплатили за вредность. Затем работал грузчиком. Мне это надоело, и я вновь ушел. После этого учился в СПТУ-22 Калуги на киномеханика. Здесь я стал верующим. Я думаю, таких верующих, каким был я, очень мало, а в монастыре Оптина пустынь нет.

«Судьба привела в монастырь иноков Ферапонта и Трофима, отца Василия, а Николая Аверина отвела», – подумал следователь.

– Были случаи, когда меня могли убить, но Бог спас меня.

«В армии». – Мортынов заглянул в вопросник.

– Что из религиозной литературы читали?

– Библию. Ветхий Завет я не прочитал, так как во время чтения после каждого слова «Бог» я слышал нецензурное выражение. Новый Завет я прочитал полностью. Когда я учился в СПТУ-22 в Калуге, мне стало казаться, что то, что я делаю, это не я делаю. Голос Бога заставлял меня делать то, что я не хотел. Голос издевался надо мной. Тогда я понял, что мы роботы. Об этом я подробно написал в своем дневнике. Видел я и летающие тарелки. Об этом я говорил окружающим, но мне никто не верил. Больше религиозных книг я не читал.

– Когда поверили в Сатану?

– Несколько позже, когда понял, что Бог – это зло, и когда Голос мне сказал, что я – Сатана. Я ходил в монастырь, говорил, что слышу голос Бога, но мне сказали, что это не Бог, а Сатана.

Мортынов заглянул в вопросник:

– Есть ли у вас женщина?

– Я всегда любил женщин, искал свою женщину, но не нашел. Любил одну женщину в Калуге – Марию. Мне нравится секс.

«Вроде нормальный», – подумал Мортынов.

Аверин продолжал:

– Человек – это красота, а Сатана заботится о красоте.

Мортынов снова посмотрел в вопросник:

– Когда к вам пришла мысль убить монахов в монастыре?

– Не знаю. Всей своей жизнью я готовился к этому. Я хотел достать Бога на земле этим убийством. Я совершил это преступление, никаких мук никогда терпеть не буду. Я отношусь к властелинам Ада.

«Властелин Ада».

Мортынов снова спросил Аверина про оружие и цифры на нем.

Аверин рассказывал:

– Финку я купил в августе 1992 года на колхозном рынке в Калуге у незнакомого парня за тысячу рублей. В тот же день я зашел в магазин «Калуга» и в граверной мастерской попросил сделать гравировку на ноже в виде трех цифр «6». Гравировку делала женщина.

Дорожка в монастырь

Мортынов внимательно слушал, хотел на чем-нибудь поймать Аверина, если он скажет что-то иначе, но тот повторял рассказанное.

– Этот нож я показывал своему зятю Мосину… Кому еще показывал этот нож, я не помню. Ружье, из которого потом я сделал обрез, я сначала украл у Ляшко, а затем мне стало ее жалко, и я купил у нее ружье за восемь тысяч рублей.

Мортынов: «А говорил мне на допросе, что купил, а теперь – сначала украл, а потом купил».

– Это произошло или в конце 1992 года, или в начале 1993 года. Обрез сделал дома примерно через неделю после покупки. Ствол я отпилил ножовкой по металлу, а приклад – продольным полотном. Сразу же я на срезе приклада гвоздем выжег три цифры «6». Все это, скорее всего, видел один Мосин, а другие родственники не видели.

«Все как и раньше…»

– Кроме этого, я приготовил меч.

Мортынов снова бросил взгляд в вопросник:

– А из чего?

– Заготовки для меча я взял у своего брата Аверина Александра Николаевича, который проживает в Калуге.

«Про заготовки новое: надо брата допросить», – подумал следователь.

– Когда и для чего я брал две металлические пластины у брата, я не помню. Я хотел сделать меч. Меч я сделал в гараже колхоза «Дружба». При изготовлении меча никто не присутствовал, но когда я выходил из гаража с изготовленным лезвием меча, меня увидел сторож. Рукоятку я сделал из проволоки, ваты и изоленты. Меч я изготовил примерно за неделю до убийства. На лезвии ножа напильником я сделал надпись: «666 Сатана».

– А звездочка?

– Да, еще у меня была метательная звездочка – ниндзя. Эту звездочку я сам не изготовлял, а нашел на улице.

– Патроны?

– Патроны с патронташем я взял у Мосина. Это произошло вечером 17 апреля 1993 года. Мосин не видел, как я взял у него патроны.

Аверин курил-курил.

– Ночью 13 апреля 1993 года между 00.00 и 02.00 часами через подсобное хозяйство я проник на территорию монастыря Оптина пустынь, – перешел к рассказу о посещениях монастыря. – В монастыре я подошел к какой-то постройке. Дверь в помещение, на которой имелась надпись: «Братия», была открыта. Я хотел зайти туда и убить монахов. Но этого сделать не смог, скорее всего, потому, что у них не было оружия.

«При первом допросе говорил то же самое».

– А в чем одет был?

– На мне была та же одежда, что и в день убийства, и все мое оружие. Из монастыря я ушел тем же путем, что и вошел.

«Рассказал более подробно».

Мортынов бросил взгляд в вопросник:

– Приходил в монастырь через день?

– Да, 15 апреля 1993 года я вновь проник в монастырь.

– С какой целью?

– Убить монахов…

– Как проник?

– Через подсобное хозяйство. В монастыре я подошел к лазаретной башне и заглянул в окно. Внутри я увидел двух девочек, 12 и 13 лет. Я не стал их трогать и ушел из монастыря через сарай у скитских ворот. На мне была та же одежда и то же оружие.

Мортынов мог бы остановиться, он основное узнал, но нужно было довести допрос до конца, выяснить, где правду говорит Аверин, где привирает. Пока он потверждал ранее данные показания, и это говорило о том, что они достоверные.

– А что было 17 апреля?

– Вечером 17 апреля 1993 года я вновь решил добраться до монастыря и попытаться убить монахов. Я зашел на день рождения к Дудрову. Там был Игорь Карнаух. Я попросил довезти меня до Козельска. Игорь согласился. Затем я сходил домой, взял меч, обрез, патроны, финку и звездочку. Обрез в разобранном виде, финку и звездочку положил в синюю женскую сумку. Меч висел у меня под шинелью на специально сделанном приспособлении.

– В чем был одет?

– На мне была солдатская шинель без знаков отличия, зеленая рубашка, брюки в полоску, кроссовки, кепка вельветовая коричневого цвета без козырька (козырек я сам отрезал).

Мортынов заглянул в протокол прежнего допроса Аверина:

«То же самое».

Он понимал, что если бы Аверин обманывал, то на чем-нибудь споткнулся бы. Но Аверин повторял ранее сказанное.

– На мотоцикле Карнаух повез меня в Козельск. Когда мы доехали до Козельска, я попросил его довезти меня до монастыря. Карнаух довез меня до кордона на дороге недалеко от монастыря. Дальше я пошел в монастырь пешком.

Мортынов вспомнил, что забыл спросить про шинель.

– На первом допросе ты сказал, что купил шинели у Шахматова, Пищучьева, Юрова… И какие у них имена?

– У меня было пять шинелей. Часть из них я купил, а часть мне подарили. Шинели мне продавали или дарили Шахматов Александр, Пищучьев Николай, Касатов Михаил, Юров Николай. На той шинели, в которй я пошел в монастырь, я никаких подписей не делал..

Мортынов порылся в бумагах: «Вот допрос Касатова Михаила: продал за бутылку водки… Тазова Александра: обменял за бутылку водки. Он его не упомянул. Надо разобраться… Может, кто-то из них помогал?» И почему пять шинелей, когда все говорят о четырех? Хотя с Тазовым пять тех, кто продавал или подарил.

Аверин продолжал:

– В монастырь я пришел около 24 часов, вошел через центральный вход. Перед крестным ходом собрал обрез, зарядил его и положил в карман брюк, под шинель. Я хотел убить из обреза монаха, который будет нести флаг.

«Разве несут флаги? Несут хоругви, иконы».

Это для него знак впереди идущего.

Аверин продолжал:

– Но этого я не сделал, так как было много людей и я побоялся попасть в них, а не в монахов.

«Может оттого, что точно схватят».

– Затем, когда крестный ход пошел в скит, я остался в лесу, жег костер.

«Про костер не говорил».

– Голос Бога стал издеваться надо мной, обзывать меня. Мне показалось, что меня уже нет, не уйду, но сделаю, что задумал. Я опять вернулся в монастырь, зашел в храм, постоял там некоторое время и вышел на улицу. Стоял у храма с противоположной от входа стороны. Было около четырех часов ночи, когда ко мне подошли монах и еще какой-то мужчина. Монах стал спрашивать, не курю ли я, попросил дыхнуть. Я дыхнул. Они ушли.

«Рассказывал», – подумал следователь.

Аверин продолжал:

– Я зашел в сарай и задремал там. Проснулся я, когда уже начало светать. Где я оставил сумку, уже не помню. Вышел из сарая и подошел к звоннице и стал около сложенных кирпичей. На звоннице стояло два монаха и звонили в колокола. Больше никого я не видел. Вдруг я заметил, что кто-то задернул занавеску в административном корпусе. Я подумал, что меня заметили. Вытащил меч, подошел к звоннице и стал за спиной монахов, со стороны скитских ворот. Мне показалось, что все это уже было.

«Что-то новое…»

– Затем я ударил мечом в правый бок стоявшему слева от меня монаху. Потом сделал шаг в сторону и с разворотом ударил второго монаха, стоявшего справа от меня, мечом.

Инок Трофим на звоннице

Мортынов уже не чувствовал той остроты, какую ощущал при первом допросе Аверина. Она как бы затерлась, покрылась кожурой.

– Сразу же после этого я побежал в сторону скитских ворот.

«Не посмотрел, как люди умирают…»

– Хотел через них убежать домой.

«Домой… Не смешно ли?..»

– По дроге к воротам я видел впереди себя монаха. Я сразу же спрятал меч за спину. Когда я подбежал к монаху, я сказал, что на звоннице что-то случилось. Он спросил: «Что?» В этот момент я оказался у него за спиной и мечом ударил в спину.

«Почти дословно повторил прежние показания».

– После этого я заметил, что скитские ворота закрыты, и побежал в правую сторону. Меч я выбросил недалеко от сарая. Добежал до сарая, вспомнил, что в прошлый раз перелезал через забор здесь. Сбросил шинель на землю (финка осталась в кармане шинели). Если бы я побежал в сторону подсобного хозяйства, я бы не одного еще человека убил.

«Жуть!»

– Обрез был на ремне у меня за спиной. Перебравшись через забор, я побежал в лес. Хотел бежать домой и там застрелиться.

«Родным, что ли, досадить?»

Лес

– Когда бежал, то брал правее, но, как потом оказалось, бежал не туда. Через некоторое время добежал до какой-то деревни и зашел в крайний дом. Перед тем как войти в дом, взвел курки на обрезе. В доме были дед и бабка. Дед спросил меня: откуда я. Я ответил ему, назвал какую-то деревню. Дед сказал, что сам с этой деревни и всех там знает. Тогда я назвал свою фамилию. Я попросил у них какую-нибудь одежду. Дед сказал бабке, чтобы та дала мне фуфайку, но бабка дала рубашку… Когда я хотел спустить курок, то нечаянно произвел выстрел из обреза в пол. Стрелять я не хотел. Я дал деду пять или шесть патронов за то, что он налил мне рюмку водки, затем еще одну и накормил меня. После этого я пошел дальше. Помню, что залезал в какую-то дачу, взял там пальто и сумку. Здесь же оставил патронташ. Еще на какой-то даче взял сапоги, брюки. Там же оставил кроссовки, брюки и рубашку. Это какая-то заброшенная деревня в Суворовском районе Тульской области. Ночевал в какой-то деревне у какой-то бабки.

«Пробирался по дебрям, отчего и телесняки».

– Еще одну ночь ночевал в стогу. 20 апреля 1993 года я добрался до Калуги. Меня довезли ребята, которые продавали рыбу. В Калуге провел два дня. Ни с кем из знакомых и родственников не встречался. Ночевал в заброшенном доме на улице Жукова.

Калуга

Мортынов слушал и не перебивал.

«Наверно, увидел ориентировку, что его ищут…»

– Здесь же сбрил себе бороду станком, который купил в магазине «Калуга». Примерно 22 апреля пешком пошел в Козельск. Шел ночами. В субботу 24 апреля, утром около 8 часов, пришел домой к своей тетке в Козельске. Тетка меня накормила, а затем я лег спать. Сонного меня и задержали.

«Повезло, а то бы грохнули, если оказал сопротивление».

– Когда я спал, обрез был у меня под ногой. При задержании у меня изъяли обрез, заряженный двумя патронами, и звездочку ниндзя, которую в эти дни я носил с собой.

Мортынов спросил про сатанистов, что выясняли у Аверина при первом допросе, на что Аверин повторил:

– С сатанистами (отдельными лицами или организациями) я никаких отношений не поддерживал. Я не знал таких, и очень об этом сожалею…

– Вы хотели убить конкретное лицо?

– Конкретно кого-либо убивать я не хотел, убивал тех монахов, которые мне попались.

Мортынов закончил писать:

– Читай и расписывайся…

Аверин читал, а Мортынов смотрел на его круглую лысую голову, и прежняя нетерпимость к убийце куда-то исчезла. Пробудившийся при прежнем допросе в Мортынове обостренный человек превратился в заурядного следователя.

Аверин притушил очередную папиросу, забрал пачку «Беломорканала». Его увели.

А Мортынов еще сидел в комнате, помечая на листке, что выяснил, что нужно уточнить, что осталось сделать.

А коллега зудил:

– Ну, поехали…

При выходе из изолятора Мортынов чуть не столкнулся с адвокатом Лакусовым.

– Чуть очки не разбил…

– Смотреть надо перед собой, – отскочил Лакусов, поправляя окуляры.

– А мы уж закончили, – произнес Мортынов.

– А я по другому делу…

– Вы прям нарасхват…

– А як же! – воскликнул адвокат и помахал газетой: – Гэкачеписты отвели прокуроров…

Мортынов наслышан был о тяжбе в Москве, в которой никак не могли начать рассматривать дело ГКЧП, но особенно не вникал, хотя заинтересовало, как смогли отвести гособвинителей: почти не случавшееся в практике судов событие. Только открыл рот спросить об отводе, а Лакусов уже пропал за дверями в следственном изоляторе.

– Балаболка, – бросил коллега Мортынова вслед очкарику.