Текст книги "40 лет среди индейцев. Пещерный лев"

Глава 4 «Хорошо там, где нас нет»

Еврей: «А ты знаешь Илья, что хорошо там где нас нет?»

Илья Муромец: «Вот я и смотрю, где вас нет…»

Антисемитский анекдот

После Питерского пау вау, я побывал ещё на пау вау под Харьковом. Лагерь стоял на реке Северский Донец.

Там я вообще чувствовал себя как дома, потому что кроме как в индейском лагере находился ещё и на своей земле, а как говорил вождь старая Шкура Типи в моей любимой книге «Маленький Большой Человек»: «Моё волшебство работает только наполовину, когда я пересекаю реку Паудер».

А моё собственное волшебство работало в полную силу, только когда я пересекал реку Сейм.

Участники Харьковского пау вау готовят обед

Атмосфера в маленьком лагере харьковчан была намного теплее, чем в холодном Питере. Конечно, потом они точно так же разругались между собой как и питерцы, но в тот год до этого было ещё далеко, и я отлично провёл время в обществе этих прекрасных людей. Все там носили индейскую одежду – это было правилом. Мой статус на этом пау вау был заметно выше, чем в Питере и меня даже попросили проколоть несколько ушей и провести Инипи.

Мы охотились на уток с ружьём и луком, рыбачили, плавали на байдарке по реке Северский Донец и заводям, собирали местный свитграсс (зубровку), ловили черепах, а по вечерам собирались в большом типи и рассказывали истории про Зовущего Лося и про Соббикашу и про разные пау вау – кто на каких бывал – словом, жили индейской жизнью, и в перерывах дразнили Ваню Молния на Лице. Он как-то не очень-то угадал с именем, и его называли то «зипер на лице», то «мумия на лице». А однажды кто-то окликнул его, пристально всматриваясь в лицо, и тревожным тоном спросил:  "Ваня! Что у тебя на лице?" Словом, мы развлекались как могли.

Харьковчане ждали в гости ещё Брата Ворона, и накануне его предполагаемого приезда мы даже пошли в лес и нарубили ему шестов для типи, но он почему-то так и не приехал.

Потом пришло время уезжать, и я сел на коня (который за поворотом приобрёл очертания простого велосипеда) и помахал всем рукой на прощание. До сих пор жалею, что торчал больше времени в Питере, а не в Харькове, хотя может быть это от того, что, как говорится в известной поговорке: «Хорошо там, где нас нет».

Вишня пытается посадить на мою шею чужого ребёнка

Глава 5 Ранчо «Вовче лігво»

Здесь море цветов

И громады холмов,

Антилопы здесь бродят гурьбой…

Твой камень любой

И простор голубой

Не забудет веселый ковбой!

Ковбойская народная песня

Перед пау вау 97 я поехал к своему другу Игорю Каменному Сердцу «проходить ковбойскую практику» на его ранчо. Он называл его в письмах «Волчье логово» (как бункер Гитлера в Кентшинском лесу), а я называл «Вовчикове логово», потому что у Каменного Сердца был (и есть) брат Вовчик, который по словам Сердца лентяйничал и прятался от работы у него на ранчо.

Вообще Сердце любил в письмах обрисовать ситуацию каким-нибудь таким романтическим образом, что я каждый раз на это вёлся и приезжал, думая, что у него происходит какая-то мощная индейская или ковбойская движуха. «Я решил построить ранчо в Херсонских степях, приезжай, пройдёшь ковбойскую практику». Или «устроим пау вау в Днепровских плавнях» или «выкурим трубку на скифском кургане».

На самом деле, конечно, всё это по отдельности здесь имелось, но вместе никак не хотело собираться в одно целое, а существовало где-то в параллельной реальности, и надо было ещё как следует постараться, чтобы связать всё это с индейцами. Потому что над деревней как бы висела железобетонная плита местных традиций, предписывающая жителям заниматься сельскохозяйственным трудом с утра до вечера, до тех пор, пока хватит сил, и не отвлекаться ни на что другое.

Каменное Сердце с его длинными волосами и индейскими вещами был здесь чем-то ещё более экзотическим, чем индеанисты в городах. Даже несмотря на то, что в его деревне ещё с советских времён имелся свой маленький зоопарк, и жители, казалось бы, должны были догадываться о видовом многообразии Планеты – всё равно нашего индейца воспринимали как «в семье не без урода». Вот, например, его брат Вовка – нормальный же парень и завидный жених без никаких индейцев в голове.

По вечерам приезжает на сельскую дискотеку на своём тракторе, пьянствует с местными мужиками, а когда женится, то возьмёт себе нормальную деревенскую бабу, а не бесполезную городскую жену, которая спит до 9-ти и вместо того, чтобы заниматься огородами, как все приличные люди, читает какие-то книжечки.

Когда ещё до замужества Рыська вместе с Алёной из Житомира (за компанию) в первый раз приезжали к Сердцу, по деревне моментально разнёсся слух, что индейцы прислали Игорьку на выбор двух женщин, и на одной из них он должен жениться. Игорь, конечно, и сам подготовил почву для подобных слухов – заплетал волосы в косички на индейский манер, ставил типи у себя на участке, и вся деревня сбегалась посмотреть на «вигвам», а однажды вышел на прополку грядок в набедренной повязке. Деревенские тётки просто выли от восторга и кричали через забор его маме: «Нино, ну купы ж ты ёму трусы!» В остальном, правда, Игорь был (и есть) парнем положительным, работящим, и, несмотря на его индейские заскоки, среди сверстников был на хорошем счету. Когда-то в девяносто втором году, после моей службы в армии, мы с Сидоренкой и Птицей (индеанистом с Волыни) приехали к нему в деревню в гости, не сказать, чтобы прям разодетые в индейские наряды, но на мне была кожаная жилетка с бахромой (для города вполне обычная и не вызывающая вопросов вещь), Птица же прицепил к рюкзаку орлиное перо, а Сидоренко (такой Сидоренко) украсил себя бисерной розеткой. Как только мы вышли из автобуса и пошли от остановки через деревню, нас сразу же остановили деревенские пацаны: «Вы к кому?» Мы ответили: «К Томашеву», на что пацаны отреагировали положительно: «А, к Дакоте?» – и рассказали, как удобнее пройти. Когда мы дошли до дома Игоря, он оглядел нас с ног до головы, и укоризненно сказал: «Ну шо ж вы нарядылысь як на пау вау, цэ ж сэло!». Хотя сам звал нас именно на «пау вау в днепровских плавнях». В общем, индейский мир как-то не особо вписывался в деревенские реалии, хотя деревня была большая, и народу разного было много. Были даже иностранцы – целая колония корейцев, которые арендовали у кого-то несколько гектаров земли и жили прямо в лесопосадках своим табором, построив себе какие-то временные будки из чего попало. Их земледельческие методы и сельскохозяйственные орудия заметно отличались от местных – тяпки были не в форме трапеций, а напоминали очертаниями листы лопуха, и работали корейцы не поодиночке, а бригадами – подводили какие-то ирригационные каналы к своим грядкам и собирали гораздо больший урожай, чем аборигены. Правда, говорят, почву истощали тоже сильнее, но на то они и временщики – поработают, снимутся с места и переползут на другое поле.

Родственники же Каменного Сердца, когда им привалило счастье в виде нескольких гектаров (мама вовремя подсуетилась, когда приватизировали колхозную землю, и та досталась не только бывшему председателю колхоза и его родственникам, а ещё нескольким рядовым односельчанам), решили подойти к делу с размахом и на кредитные деньги купили трактор и грузовик. Про трактор я уже писал, а приобретённый грузовик так и остался стоять у них во дворе. После того, как они его купили где-то в Киеве, по дороге из двигателя начало течь масло, и машина встала посреди трассы. Возвращаться назад не стали и отбуксировали грузовик до деревни (недалеко, всего-то 600км), там Вовка разобрал мотор и разложил детали на земле перед грузовиком, и они там пролежали под открытым небом несколько лет, пока не заржавели, и я их застал уже в таком виде. Куда потом дели грузовик я не интересовался, наверное продали какому-нибудь другому фермеру, во всяком случае во дворе этого металлолома больше не видно. Зато там есть настоящий небольшой скифский курган. Папа Игоря, сельский учитель, когда-то копал недалеко от него выгребную яму и наткнулся на скелет в сидячем положении со скрещенными на груди руками – явно какое-то древнее захоронение.

А сам Игорь, ещё в школе, когда они на физкультуре прыгали в длину, не совсем удачно приземлился на пятую точку, и в задницу ему воткнулся бронзовый наконечник скифской стрелы. Пострадавший очень обрадовался и использовал его по прямому назначению – приладил к стреле своего лука и какое-то время стрелял ей куда ни попадя, пока стрела не воткнулась в твёрдое дерево и наконечник не сломался. В общем, жизнь в деревне била ключом, но всё больше гаечным и не по тому месту.

И вот я в очередной раз решил проведать Игоря Каменного Сердца на его ранчо (а заодно и пройти там «ковбойскую практику», о которой когда-то мне все уши прожужжал Матонажин). Сперва я написал письмо, в котором уточнял, у себя ли мой друг в данный момент находится или может куда-то отъехал, и получил ответ, что в связи с большим фронтом работ по строительству дома поездка на Мальдивы пока что откладывается, и он у себя на ранчо, и рад будет меня видеть. И я собрался в дорогу. Взял с собой ковбойские сапоги, сшитые для Влада (хотелось похвастаться своими достижениями, а фотографию сделать не догадался, да и рюкзак без них был какой-то слишком пустой), и отправился в путь.

Ко времени моего приезда, строительство дома уже близилось к завершению. Игорь с женой встретили меня радостно – они несколько лет не были на пау вау и сильно отстали от жизни, и я рассказал им последние тенденции моды и дворцовые интриги, кто против кого в данный момент дружит – для них это были как будто события с другой планеты. А здесь, под тёплым южным солнцем, среди бескрайних полей (а не степей, как мне казалось, хотя где-то там были и степи) и скифских курганов (просто небольших холмиков, без каких-либо признаков древних цивилизаций) текла совсем другая, размеренная и неторопливая жизнь.

В первые несколько дней у меня сохранялось чувство какой-то безграничной свободы, как на плакатах «Мальборо»: «Нет стен – только ветер, нет крыши – только небо, и человек сам выбирает свой путь.

Мы с Каменным Сердцем на его ранчо, занимаемся самоиндианизмом

Однако очень скоро показавшийся мне огромным мир сузился до границ участка. Несмотря на выезды в поле, где находилась фермерская земля, горизонты не расширялись, а наоборот: вся деятельность свелась к «отдыху по хозяйству» на участке возле строящегося потихоньку дома.

Поначалу Игорь обещал мне провести экскурсию на скифские курганы, но поход туда постоянно откладывался. Работы было много, и она всё не заканчивалась. Сперва я наивно думал, что моё появление и добавление ещё одной пары рук как-то разгрузит моего друга и высвободит ему время. Оказалось, что нет – в селе просто не существует таких категорий, как активный отдых в неположенное время, когда все работают. Рано утром, когда мы вставали подоить корову и вывести коз на пастбище, я наблюдал через дорогу, как соседская жена вьётся ужиком с сапкой, грациозно окучивая грядки. К обеду они с мужем уже грузили свой автомобильный прицеп кочанами с капустой и уезжали торговать на базар. А у Игоря жизнь шла неспешно. Рыська читала книжечки по растениеводству и вроде бы добросовестно исполняла все свои обязанности, но на контрасте с соседями всё это не выглядело успешным предприятием. По её словам, муж тоже не имел предпринимательской жилки, а принадлежал скорее к тем людям, которых можно назвать «деревенскими художниками». Он вырос в деревне и умел вести хозяйство и всё такое, но, поливая из шланга грядки капусты, скорее любовался тем, как ровненько они растут и нежным оттенком молодой зелени, чем подсчитывал в уме прибыль.

Как-то раз поздно вечером Игорь с таинственным видом позвал меня с собой в лес. Там лесники спилили деревья на какой-то делянке, и надо было утащить оттуда столб, пока всё не увезли. Мы выбрали длинное тяжеленное бревно и потащили его к себе домой, стараясь незаметно пройти мимо крайних от леса хат. Периодически мы останавливались и бросали его на землю, чтобы отдохнуть. В один из таких перерывов Игорь начал увлечённо рассказывать, какой он из этого бревна сделает красивый тотемный столб, когда дерево высохнет. Меня это взбесило – я-то думал, что помогаю ему строить дом, и это будет какая-то важная подпорка, чтобы его глинобитный дворец не развалился. А оказалось, что мы всё это время играли в индейцев! Зачем, спрашивается, вырезать тотемный столб из цельного ствола, когда можно сделать его из кусочков дерева или даже из пенопласта, это же бутафория! Но у Игоря было другое мнение, и спустя несколько лет свой столб он всё-таки сделал и использовал как реквизит для фотосессий, когда выезжал на море, ставил там типи и зарабатывал на аренде индейских костюмов.

Пару раз я «закидывал удочку» насчёт того, не построить ли нам конюшню и не завести ли лошадей. Какие индейцы или ковбои без лошадей? Но Игорь только делал грустное лицо и погружался обратно в пучину своих дел.

По вечерам мы «качались» в самодельном спортзале на заднем дворе. Игорь соорудил себе штангу из трубы и тракторных катков, и мы по очереди подавали её друг другу и выполняли упражнения на жим и приседания. Сперва я не понимал, как можно после тяжёлого рабочего дня тратить силы ещё и на физкультуру. Но Игорь объяснил мне, что дневная работа просто истощает, а мышцы растут только от правильных тренировок.

Постепенно я начал терять мотивацию. Никакой «страны Мальборо», несмотря на красивые местами ландшафты, тут не просматривалось. Все занимались рутинной деревенской работой, которой я не боялся, хоть и был не очень-то к ней приспособлен. Но пускать корни именно здесь не видел никакого смысла. У здешних людей были свои личные хозяйства, у кого-то богаче, у кого-то беднее, и разница сильно чувствовалась. Мне там вообще ничего не светило. Не имея ничего «за душой», глупо было конкурировать с местными, да и преимуществ подобного образа жизни я не ощущал. Ну на свежем воздухе, ну и что из этого? Никак это не соотносилось с тем, о чём говорил Матонажин. Он часто любил повторять, что живёт на Алтае, а в Питере (и во всех прочих местах) только работает. Возможно, конечно, в Алтайских Горах всё по-другому, но те места для меня были чужими, меня туда не тянуло. Я надеялся найти такой «Алтай» поближе к родине, но у нас, к сожалению, просто не осталось уже свободной земли. Поэтому рецепт Матонажина для меня не годился, и я начал думать о том, как бы устроить всё так, чтобы и жить, и работать в одном месте. Быть индейцем, так сказать, без отрыва от производства.

В активе у меня была какая-никакая художественная профессия, а еще я шил уже довольно неплохого качества сапоги. Этим мне и следовало заниматься, а не пытаться повторить путь индеанистов-общинников. Хорошо, что на осознание этого у меня ушли не годы, а всего лишь месяцы.

Поэтому я перестал делать попытки обратить в «правильную веру» Каменного Сердца и целиком посвящать себя работе на его ранчо, в надежде освободить ему время. До меня наконец дошло, что нашими слабыми силами преобразовать этот надел земли в «Страну Мальборо» не представляется возможным, но это, конечно же, не мешало играть в индейцев в отведённые для культурного отдыха часы. А иногда и прямо посреди рабочего дня на наш Канзас внезапно налетал какой-нибудь торнадо и переносил наш фургончик в Волшебную Страну с её фантастическими тварями.

Бисерные работы Каменного Сердца

Глава 6 «Охотники в прериях Мексики»

Охота – это когда тебе охота,

И ей охота.

Старинная охотничья поговорка

Как-то раз соседский кот повадился воровать у нас цыплят.

Мы поначалу думали, что их ворует коршун. Но потом увидели этого «коршуна» – сперва нашли в птичьем загончике кошачьи следы, а потом несколько раз заставали соседского кота на месте преступления, то подкрадывающегося, то убегающего с добычей. Хозяин кота, старый дед, только разводил руками и говорил, что ничего с этим не может сделать. «Ловите сами, если вам надо, я не против». Поэтому на состоявшемся вскоре военном совете решено было этого кота приговорить к высшей мере наказания. А тушку потом подвесить к столбу и прицепить табличку: «Так будет с каждым котом, нарушившим границу!». Чтобы другие коты прочитали её, испугались и не воровали больше наших цыплят.

Приговор планировалось привести в исполнение через расстрел из лука. Мой друг Каменное Сердце делал (и делает) великолепные индейские луки и стрелы с металлическими наконечниками, точно такие же, как видел в Кунсткамере, где представлена коллекция индейских экспонатов. Мы иногда стреляли из этих луков в мешок, набитый травой, а сейчас предстояло все полученные навыки применить в «реальном бою».

И мы начали караулить врага на подступах к загончику. Кот обычно скрытно подкрадывался через заросли кукурузы, и мы иногда подолгу ждали его на тропинке, а дождавшись – выпускали свои смертоносные стрелы, и если бы они хоть раз достигли цели – этот кот на своей шкуре познал бы силу нашего гнева. Но пока что мы только подолгу искали свои стрелы в зарослях, а кот всё время удирал. Мы не могли себе позволить сидеть в засаде круглосуточно, поэтому оставили пока наши луки на веранде, чтобы в случае появления кота быстро натянуть тетиву и привести приговор в исполнение. Однажды, работая около дома, я издали увидел, как кот неторопливо, «вразвалочку», идёт прямо по улице мимо нашего участка. Преодолев в несколько прыжков молодого сайгака расстояние до веранды, я молниеносно натянул лук, выскочил на улицу и приготовился к стрельбе. Кот всё так же продолжал неторопливо, с малой крейсерской скоростью, следовать своим курсом, не обращая на меня ни малейшего внимания.

Расстояние до него было около пятнадцати метров, и у меня были все шансы попасть. Я прицелился, сделал поправку на движение и выпустил стрелу. Она летела точно в цель, вращаясь в воздухе вокруг своей оси, и казалось, что вот-вот все будет кончено. Но кот, всё так же не поворачивая головы в мою сторону, словно бы выказывая мне своё презрение, на секунду прибавил скорость, и стрела просвистела точно у него за кормой и зарылась в песок, подняв фонтанчик пыли. И тут я понял, кто здесь настоящий охотник, а кто обыкновенный салабон, признал свою ошибку и перестал охотиться на кота. А загончик мы просто затянули проволочной сеткой и таким образом сберегли оставшихся цыплят. И жили они потом долго и счастливо, пока не были съедены в разное время своими добрыми хозяевами. Как-никак, не для того наши славные предки неандертальцы поднимались на самую вершину пищевой цепочки, чтобы мы предали их идеалы и стали вегетарианцами!

Глава 7 «Ради Бога, трубку дай!»

А и Б сидели на трубе.

А упала. Б пропала.

Кто остался на трубе?

Вопрос на засыпку

Приближалось время питерского пау вау. Я потихоньку стал собираться, и Игорь, казалось, был разочарован тем, что я намереваюсь его покинуть. Но мне там делать было больше нечего: не жить же с ним и дальше в непонятном статусе и без всяких перспектив обзавестись собственным хозяйством. Ковбойские сапоги, конечно, хорошо вписывались в эту жизнь: у Игоря и его жены были какие-то иностранные «казаки», купленные в сэконд хэнде, и они органично дополняли их образы. Но производить сапоги в деревне было не рентабельно – здесь не было ни платежеспособных заказчиков, ни индеанистов.

И мы решили напоследок выйти в степь и дойти, наконец, до какого-нибудь скифского кургана и провести там церемонию Трубки. А поскольку Каменное Сердце являлся ещё и Хранителем Трубки Пау Вау, то мы взяли её с собой.

Медвежья Лапа конечно мудро поступил, выбрав хранителем Трубки Каменного Сердца. Из всех нас тот жил наиболее священной жизнью: на своей земле, вдалеке от городской суеты. Именно нашему поколению надо было продолжить дело «стариков» и найти формы и пути реализации общего дела. Но мы тогда ещё не были готовы к подобной деятельности – вершить судьбы пау вау. Сердце, хоть и находился на пике жизненных и творческих сил (строил дом, растил дочку и решал стоящие перед ним задачи), оказался далек от проблем пау вау. Я рассказывал ему о том, что происходит сейчас с начинающим разваливаться пау вау под Питером, и мы оба думали, что, возможно, и Трубке следует быть там. Тем более, что я неоднократно слышал от питерцев, что «Трубка Пау Вау не работает» и тому подобное. Но поговорку про плохого танцора почему-то не вспомнил, а жаль: возможно, было бы лучше, если бы Трубка и дальше хранилась у Сердца.

Мы выдвинулись в степь и дошли до полуразрушенного скифского кургана, вскрытого с одной стороны какими-то искателями сокровищ при помощи экскаватора. Основное тело и верхушка кургана остались не тронутыми, и мы взобрались на него и выкурили свои трубки. Там я впервые увидел вблизи, что представляла собой Трубка Пау Вау.

Она состояла из двух частей: каменной гранитной чашки, вырезанной в стиле Сат Ока, и плоского деревянного чубука, похожего на чубуки индейцев прерий. Сделанные разными людьми, по виду они не сочетались друг с другом и были как будто из разных наборов. Трубочная сумка была из светло-бежевой мягкой тянущейся во все стороны замши, которая в 80-х годах продавалась в Питере отдельными кусками и использовалась для протирки очков, поэтому её называли «очковая замша». Бисер, которым была украшена сумка, был чешский, ярких оттенков – пакетики с этим бисером вместе с недоделанной сумкой были переданы Сердцу в комплекте с трубкой, и он доделывал вышивку самостоятельно. В то время у некоторых самых «продвинутых» индеанистов, в том числе и у меня, уже имелся «гудзонбаевский» бисер, являющийся либо копией старинного, либо на самом деле старинным бисером – точно таким же, каким вышивали индейцы 19-го века. Но у Каменного Сердца, конечно, не было такого бисера, и, по сравнению с трубочными сумками многих индеанистов, главная реликвия пау вау смотрелась, мягко говоря, скромно.

Мы с Сердцем решили, что я выступлю в роли носителя этой Трубки и отвезу её в Питер. А там пусть «старики» думают, что с ней делать. По возвращению домой мы провели на участке церемонию Инипи, ещё раз выкурив там трубки. Я к тому времени уже знал точный регламент церемонии и положенные «по протоколу» песни, и мы провели ритуал по всем правилам, хотя Сердце и не был склонен к излишней детализации и делал всё по-простому, как обычную баню. Он не был на церемониях Скай Хока и Матонажина и не стремился обучаться всем этим сложным манипуляциям, которым придают значение индеанисты, подражая настоящим индейцам. И мы решили передать Трубку Пау Вау в Питер. Но, к сожалению, предотвратить раскол пау вау она всё равно не смогла. Зато теперь наши плохие танцоры могут поискать в другом месте иную причину, мешающую им проводить нормальные пау вау. Однако, в этом есть и плюсы. Ибо сказано: «Что мешает танцору, то помогает певцу».