Текст книги "40 лет среди индейцев. Пещерный лев"

Глава 4 Снова в гости к пау вау

Ой, на горі та женці жнуть,

А попід горою, яром-долиною Козаки йдуть.

Украинская народная песня

Лагерь располагался на излучине реки Ящера, недалеко от посёлка Толмачёво. Из плюсов там была возможность наблюдать вид индейского лагеря с горы, а всё остальное были минусы, в том числе и завязавшийся бурный роман с одной юной индеанисткой, тянувшийся около трёх лет и не закончившийся потом ничем таким, что следовало бы беречь в памяти и сохранять для истории.

Был также в самом конце пау вау ещё визит индейца из племени черноногих Скай Хока и моя первая церемония Священной Палатки – Инипи, но о ней мне трудно сказать, плюс это был или минус, только то, что это был какой-то новый опыт, слишком сложный, чтобы дать ему простую и однозначную оценку.

В объединяющих совместных мероприятиях, которые мы застали на пау вау 89, уже не было необходимости. Все просто «стояли лагерем», общались между собой, совместных посиделок на улице также не было, отчасти потому, что было много комаров. А добывать дрова было неудобно – лес находился на противоположном берегу реки, которую надо было переходить вброд и потом подниматься вверх по высокому склону горы.

Открытия пау вау, как такового, не было: просто в неожиданный момент начались танцы. Лис и ещё кто-то из танцоров, одетые в бастлы, внезапно вышли и начали танцевать, не предупредив никого, точно так же, как это было и во время нашего совместного похода в Чернобыль. Остальные участники подтянулись на место танцев уже потом, испытывая противоречивые чувства от долгожданного «открытия» пау вау и того, что пришлось почему-то одеваться впопыхах, чтобы не пропустить его.

Если в 89-м году ещё чувствовались какие-то отголоски старых пау вау, то в 92-м от этого уже точно ничего не осталось и спасение утопающих было в руках самих утопающих. В этом, конечно, были свои плюсы и свои минусы. Мы с Сидоренкой попытались сосредоточиться на плюсах (желательно посимпатичнее) и занялись их поисками.

Щит, Бизон и Скала, пау вау 92

Я с индеанистками из Саратова Риточкой и Ольгой Сергеевной

Ещё по приезде мы решили поставить своё типи не в общей линии палаток, вдоль реки, а прямо на горе, где было меньше комаров, и откуда открывался красивый вид на лагерь и всех его обитателей, подобно муравьям копошащихся внизу. А «муравьи», в свою очередь, могли ежеминутно наблюдать нас снизу вверх, наподобие того, как рождённые ползать смотрят на летающих и в глубине души им завидуют. Точно не вспомню наших мыслей, но определённо что-то в этом роде – типичный юношеский максимализм и эгоцентризм. Типи мы поставили на пятачке, где трава была до этого кем-то скошена и уложена в небольшой стожок. Восприняв его как часть пейзажа, мы взяли себе по нескольку охапок травы для оборудования лежанок: для чего же ещё кто-то заботливый скосил сено и уложил здесь его в стог, как не для нашего удобства? На следующий день явился мужик, который, как оказалось, и был тем, кто выкосил траву. Он пришёл продолжить начатое: вокруг было ещё много нескошенной травы. Увидев, что стожок кем-то разворошен – а в нём к тому же кто-то из наших гостей успел ещё и поваляться (честное слово, не мы) – мужик стал не то чтобы ругаться, а с недовольным видом рассуждать о том, что это вообще за сборище, и почему все эти люди бездельничают, в то время как другие заняты делом. Вот он, например, тоже городской житель, но приехал помочь родственникам и заготавливает сено, а не переодевается в индейцев и не бьёт в дурацкие барабаны.

Я, конечно, что-то такое наговорил ему в том плане, что я тоже помогаю своим родственникам с огородами, не являясь сельским жителем, но ощущаю также интерес к индейской культуре, а деньги на поездку сюда заработал своим трудом и имею полное моральное право не заниматься летними сенозаготовками. Но всё равно, определённый червячок сомнения поселился в сознании. Не то чтобы прям с тех пор – похожие ситуации возникали и раньше, просто эта пришлась кстати. Как бы мы ни пытались уйти куда-то подальше в леса от реальности и выстроить ненадолго свой мирок, окружающая действительность всё время давала нам понять, что мы ей не соответствуем, и с её точки зрения наше занятие – пустая забава по сравнению с тем, чем заняты все прочие туземцы. Хотя по изначальной задумке, вроде как, это мы должны были жить в гармонии с Природой, бросая вызов неправильным индустриальным ценностям современного общества. Вызовом всё это можно было считать разве что в той степени, в какой это делает школьник, сбегающий с уроков и показывающий училке язык.

Да и ничего такого особенного, что можно было бы противопоставить обществу, в товарных количествах наблюдать не приходилось. Ну собрались вместе на неделю какие-то люди с длинными волосами в странных костюмах. Такого добра по всей Ленинградской области и тогда, и сейчас в избытке: чего только не тащат с собой в лес – от гитар до тяжёлых железяк, которые надевают на себя в качестве доспехов и начинают лупить друг друга обрезками арматуры. А потом, с чувством глубокого удовлетворения и иногда с парочкой синяков и даже переломов, возвращаются домой и тут же начинают готовиться к следующему выезду. Обыватель к этому привык: как говорится, чем бы дитя не тешилось.

Если смотреть изнутри, то наше разделённое на отдельные компании сборище людей, кроме невнятной идеи причастности к каким-то «индейским духовным ценностям» и редких попыток по этим ценностям жить, ничем не отличалось от обычной городской тусовки по интересам. Ну, разве что, очень большой тусовки, и это само по себе было круто – чувствовать, что нас много, и мы что-то там из себя представляем и куда-то движемся. И, если не прямо сейчас, то потом обязательно куда-то дойдём: главное, не останавливаться и «бороться за мечту». Но «мечта» – понятие сугубо индивидуальное, все люди мечтают о разном. Даже если они оказались на одном пау вау. Некоторым, например, никаким боком не мечталось в детстве убегать через Берингов пролив к индейцам, а просто нравилось читать об этом в книжках, а некоторые, конечно, хотели убежать, но не туда и когда-нибудь потом, возможно, в следующей жизни. Ну и, вне зависимости от того, кто о чём мечтал, все люди слеплены из разного теста.

Певцы и танцоры и просто зрители. Пау вау 92

Когда Гитчи Маниту лепил индеанистов из глины, подмешивая для крепости известную субстанцию, то он не соблюдал одинаковых пропорций. Поэтому все и вышли очень непохожими друг на друга и по-разному себя проявили в истории индеанизма. Некоторые потом окаменели и начали превращаться в памятники, а некоторые так и остались в виде колоссов на глиняных ногах и потом развалились.

Мой друг Женя Сидоренко на фоне «каньона» на реке Ящера

А на некоторых изначально и вовсе не хватило глины, и не трудно догадаться, что получилось. Зато они остались на плаву, что по нынешним меркам тоже можно считать достижением. Тем не менее, в девяносто втором году был всё ещё один большой общий лагерь, и, несмотря на намечающиеся противоречия, там можно было весело провести время, попеть романтических песен у костра, пообщаться с противоположным полом и всё такое. По мере старения индеанизма к этим маленьким радостям добавилась ещё «выпить водки в приятной компании», но в те далёкие времена, о которых я рассказываю, это пока не стало главной составляющей, без которой теперь не обходится ни один праздник.

Я и Сидоренко. «Займёмся аскетизмом» – карикатура из юмористического альбома Соббикаши

Мой друг Женя Сидоренко был одним из тех, кто в детстве явно не хотел сбегать к индейцам. Его тянуло в какую-то другую сторону. Он ещё более скептически, чем я, стал оценивать происходящее вместо того, чтобы искать и находить во всём этом смысл. И стал каким-то скучным, неинтересным и вечно недовольным собеседником. К тому же, у него в Брянске осталась подруга, занимающая основную часть его мыслей, и он, конечно, продолжал работать на внимание со стороны женской аудитории, но делал это как-то вполсилы, я бы сказал, спустя рукава. Наша прежняя схема взаимодействия, когда мы шли по жизни рядом, мотивируя друг друга путём здоровой конкуренции, окончательно приказала долго жить. Но у меня имелись ещё и другие товарищи для совместных индейских практических занятий на местности. В первую очередь, новый приятель Собака.

Новый приятель Собака

Глава 5 Мы с Собакой отправляемся в военный поход

Музыка нас связала,

Тайною нашей стала.

Группа «Мираж»

Наша с Собакой «индейская деятельность» была чем-то вроде проработки всех необходимых этапов становления индейского воина 19 века. В книгах мы читали, что индейцы отправлялись на войну в первую очередь для приобретения магической силы, а не с целью обогатиться или убить максимальное количество врагов – всё это было вторичным. Мы пытались таким же образом найти магическую силу, воспроизводя старые технологии в нашей реальности доступными нам средствами.

Индейские вещи и знания нужны были в первую очередь для того, чтобы применить их на практике и тем самым попытаться прочувствовать то же, что чувствовали настоящие индейцы. «Хорошо читать рассказы Джека Лондона про золотоискателей у тёплой батареи, – бывало, говорил мне Собака, – а вот самому продираться на нартах или снегоступах через ледяные просторы и мёрзнуть – таки совсем другое дело!»

С ледяными просторами у нас зимой было туго: зимы не очень холодные. Да и мы увлекались вовсе не арктическими путешественниками, а индейцами прерий. У тех для инициации требовалось получить Видение (с этим мы не торопились) и сходить на войну.

В армии мы уже оба побывали, но, как доходчиво объясняли индейцы лейтенанту Джону Данбару в фильме «Танцующий с волками», – «твоя война не такая, индейцы воюют по-другому.»

Для индейцев в войне на первом месте не добыча и даже не убийство врага, а поиск силы через преодоление своего страха.

Когда угоняешь лошадей из вражеского лагеря или касаешься живого врага специальным жезлом, враг может в это время тебя убить. Поэтому высшей доблестью считается унизить этого врага, отобрать у него оружие или увести лошадь.

Лошадей из «вражеского» лагеря я уже уводил, правда, страха при этом не почувствовал, как и удовлетворения от удачно проведённого набега. Но это, думал я, потому что я не переплыл реку, не развязал лошади спутанные передние ноги, не сделал из пут верёвочную уздечку и не увёл лошадь с пастбища, рискуя при этом быть пойманным. Когда мы двумя годами ранее с Сидоренкой срезали с пасущихся у деревни лошадей «скальпы» (пучки волос с хвоста и гривы), и местные мужики нас заметили и пустились за нами в погоню – это было более волнительно, чем получить в руки повод и проскакать по лугу несколько сот метров.

Но и в первый раз подвиг не засчитывался, так как нас поймали. И пришлось потом откупаться от злых деревенских мужиков самогоном.

Собаке лошади были не нужны: у него в гараже стоял свой «мустанг» салатового цвета примерно на семьдесят лошадиных сил. А вот новое типи, взамен испорченного нами с Сидоренкой старого, отнюдь не помешало бы. И вот, в один прекрасный день, Собака объявил, что присмотрел в одном месте брезентовый тент, который, как он думает, владельцу не очень-то нужен, зато вполне подойдёт для ремонта испорченного типи. Собака не обвинял меня напрямую (и я это ценил) в том, что я испортил его типи, а как бы решал этот вопрос сам, и мне не оставалось ничего другого, как его поддержать. Тем более, что просто купить брезент в магазинах, чтобы компенсировать потерю, в то время было уже негде.

И вот мы под покровом ночной темноты, путая следы (тогда как раз выпал тонкий слой первого снега), окольными путями отправились на окраину Ирпеня, где в частном дворе стояла чья-то легковая машина, накрытая брезентовым тентом. Нам предстояло проникнуть во двор, а мне – подобраться к самому дому, чтобы слушать, не начнётся ли там какое-либо движение, иными словами – встать на стрём. Собака тем временем должен был обрезать матерчатые постромки, которыми тент был зафиксирован на своём месте.

Пользуясь тем, что сторожевой собаки не было, мы беспрепятственно проскользнули во двор. Собака остался возиться с тентом, а я подошёл к самому дому и встал у одного из окон с раскрытой форточкой. Это окно было «то, которое надо окно», потому что из него доносился храп – скорее всего, хозяина дома. Я тихонько вернулся к Собаке и сообщил ему, что надо быть предельно осторожными, потому что окно открыто, и нас могут услышать. Он кивнул и стал возиться с мокрыми постромками, пытаясь их развязать. Нож он не то забыл дома, не то не хотел пускать его в ход, боясь громких звуков. Я тем временем вернулся к окну и стал вслушиваться в храп и иные ночные звуки – скрип кровати, тиканье часов, гул ветра в проводах и стук моего собственного сердца.

Изо всех сил напрягая слух, я вскоре пришёл к заключению, что звуки эти в совокупности являлись не чем иным, как классической простой репризной двухчастной формой, состоящей, как полагается, из двух частей. Первая часть из восьми тактов с размером в две четверти (период), состояла, в свою очередь, из двух предложений: мощного вступления сфорцандо на вдох и мягкого декрещендо на выдох. Иногда они дополнялись третьим предложением – скрипом кровати. Далее следовала пауза длиной примерно в две целых и одну четвертную. В этот момент всё вокруг замирало, даже ветер как будто переставал гудеть в проводах, а звёзды мерцать. Непонятно было, проснулся ли мужик, или так было задумано автором данного музыкального произведения. После паузы начиналась вторая часть – развивающая музыка, тоже восемь тактов. Она делилась на две части – развивающую и репризу, повторяющую второе предложение периода. В развивающей части звук часов, казалось, нарастал и перекрывал звук храпа, но затем тема храпа снова возвращалась, то внезапно обрываясь, то продолжая свой зловещий цикл. Всё это дополнялось периодическим дребезжанием стёкол в оконной раме на пиках звучания басов, словно невидимые существа ударяли в тарелки.

Наконец, откуда-то из партера я боковым зрением различил движение, будто бы дирижёр спустился в зрительный зал и зачем-то неистово машет оттуда своей дирижёрской палочкой, требуя немедленно остановить музыку. Это Собака изо всех сил семафорил мне, сообщая, что постромки отвязаны, и можно уносить ноги и добычу. Я аккуратно, стараясь не сбиться с ритма, стал медленно отступать от окна, не теряя слухового контакта с мужиком, в любой момент могущим проснуться и положить конец нашим бесчинствам.

Но всё проходило как будто бы удачно, мы сняли тент, задев немного кузов, отчего он издал гулкий тоскливый металлический стон, эхом отозвавшийся в сердце. Храп прервался, и на некоторое время в воздухе повисла пауза. Ветер снова перестал гудеть в проводах, а звёзды прекратили своё мерцание… Тень испуга промелькнула на мертвенно-бледном лице Собаки. Но я, продолжая отсчитывать такты, понимал, что пауза возникла как раз в нужном месте, при переходе от первой части музыкального произведения ко второй. Далее снова вступил оркестр, и мы продолжили своё перемещение за кулисы. Взвизгнула флейтой пикколо несмазанная дверь калитки, и мы стали протискиваться сквозь узкое жерло, медленно протаскивая за собой бесформенный тент. Наконец, мы закрыли калитку, отошли на несколько шагов, свернули тент в рулон наподобие ковра и короткими перебежками поскакали к околице. И, напоследок окинув прощальным взором театр недавних военных действий, окончательно растворились в ночной мгле.

Длинным кружным путём по пересечённой местности, путая следы и периодически выходя на проезжую часть, чтобы их прервать, мы через некоторое время дошли со своей добычей до Собакиного дома. Искомую порцию острых ощущений мы получили и теперь в общих чертах представляли, что же испытывали индейцы, угонявшие когда-то лошадей из вражеского лагеря. Но вместо чувства удовлетворения от результатов набега, оба испытывали какое-то совсем другое, довольно гадкое чувство и прекрасно понимали, откуда оно возникло: это был никакой не военный поход, а обыкновенная кража. Мы поочерёдно предложили друг другу взять добычу себе, но мне она точно была не нужна, а Собака теперь мог отремонтировать своё типи, как и хотел. И ко всему прочему – не относить же было, в самом деле, брезент обратно?

Впоследствии Собака починил свою покрышку типи, а я решил для себя, что лучше потом накоплю денег и куплю брезент у кого-нибудь, и хватит с меня этих сомнительных «военных походов». Надо поискать Силу где-нибудь в другом месте.

Глава 6 Второе кольцо Силы

Не так страшен Кастанеда,

как тот, кто его прочитал.

Старинная шаманская поговорка

Как-то раз один из моих киевских знакомых, знавший о моём увлечении индейцами, спросил меня, как я отношусь к творчеству писателя Карлоса Кастанеды. Услышав в ответ, что я понятия не имею, кто это такой, он сделал скучное лицо и произнёс что-то вроде «о чём тогда с тобой можно разговаривать». Но, определив по моей реакции, что этот манипулятивный приёмчик у него не сработал и мне не стыдно за то, что я не читал Кастанеду, и вообще, мало ли в Бразилии донов Педро, быстренько снизошёл и коротко рассказал мне, что речь идёт о каком-то индейском маге Доне Хуане, обучившем писателя Кастанеду древней индейской магии.

Слово «индейской», естественно, меня сразу же заинтересовало, и я попытался узнать у этого знакомого все подробности, но он сказал, что, к сожалению, нет смысла пересказывать краткое содержание книги, и мне обязательно надо всё прочитать самому. Правда, книги у него в данный момент, к сожалению, не было – брал у кого-то почитать. В общем, заинтриговал.

Я не замедлил рассказать Собаке о том, что появилась какая-то новая книжка про индейского шамана, на что Собака мне ответил, что тоже уже слышал о ней от кого-то из киевских индеанистов, и что её можно купить на киевском книжном рынке, но просят за неё какие-то большие деньги, так что можно было бы приобрести её в складчину. О том, чтобы взять у кого-то почитать, разумеется, вопрос не ставился ни Собакой, ни мной – раз это про индейского шамана, значит, книжка должна у нас быть, и чем скорее – тем лучше.

Карикатуры на тему книг Кастанеды из юмористического альбома Соббикаши

Изучая и пытаясь воплотить на практике «индейский путь», мы отметили один важный для себя момент. Для индейцев картина мира была совсем не такой, каковая имеется у современных европейцев, и включала она в себя как обычную, видимую всем реальность, так и мистическую составляющую. Взаимодействие с этим магическим миром происходило в некоем «изменённом состоянии сознания», о котором писали многие мистические авторы, а людям в обычном состоянии этот опыт передавался в виде мифов и сказок. Церемонии и ритуалы индейцев чаще всего для того и проводились, чтобы достичь этого изменённого состояния сознания и оказаться в мире магических существ, получив от них поддержку. Поэтому мы начали собственные попытки практиковать некоторые индейские способы обретения этой таинственной Силы.

Анализ имеющейся у нас этнографической и художественной литературы почти ничего не дал. В рассказах писателей поиск видения был описан только в общих чертах – все индейские юноши, собирающиеся стать воинами, отправлялись в уединённое место и постились несколько дней, после чего им в видении приходило какое-нибудь существо и предлагало свою помощь. Разумеется, мы пробовали поститься, но, кроме чувства голода, эти посты ничего не приносили, возможно потому, что мы что-то упускали – четкого руководства, как правильно проходить индейский пост, у нас не имелось.

Поэтому мы стали читать какие-то сомнительные книжки вроде «Пути шамана» (не помню, кто автор, имя им Легион), где давалось более детальное описание «шаманских практик», рассказанных современным человеком современным же читателям, без всякой дополнительной индейской «мишуры». Например, как с помощью камлания на бубне можно достичь состояния транса. Это было уже кое-что, но всё равно, сколько-нибудь значимых результатов мы не достигли, разве что подогрели интерес попробовать поискать на эту тему что-нибудь ещё.

И вот, наконец, мы смогли приобрести первые переводы книг Кастанеды. Это были напечатанные на каком-то допотопном устройстве ужасные переводы первых семи книг (остальные к тому времени ещё не были написаны или изданы). Мы вскладчину купили эти книжки и заставили себя их прочитать, но ничего в них не поняли, за исключением каких-то отдельных моментов вроде «пути охотника», «борьбы с чувством собственной важности» и «потаканием своим слабостям» (в первых переводах это называлось «индульгированием»). И несмотря на то, что речь в книгах шла именно об индейском маге, всё это никак не сочеталось с описанием уже известной нам североамериканской магической традиции. Людям, ничего не знающим об индейцах, возможно, легче было всё это воспринимать, но мы были в замешательстве и оставили пока что всё это «на потом», восприняв из всей информации только отдельные моменты и попытавшись хоть немногое взять на вооружение, в надежде, что остальное откроется потом, по мере накопления личной силы и успехов в борьбе с чувством собственной важности, которому в книге было уделено особенное внимание как самому опасному врагу на Пути Знания.

Мы придумывали разные способы борьбы с чувством собственной важности. Например, появлялись на людях в каких-то неуместных индейских атрибутах. Если наши длинные волосы воспринимались городскими людьми ещё более-менее терпимо (мало ли, хиппи или музыканты), то использование различные эксперименты с внешним видом, вроде ношения элементов индейского костюма, могло вызвать и негативную реакцию со стороны, которую надо было суметь «отразить».

Однажды я надел свою синюю «конфедератку», прицепив к ней орлиное перо, и отправился на городской базар – наиболее неподходящее место для появления в таком образе. Мой вид вызвал живейший отклик у посетителей и продавцов базара, но я как будто не замечал этого, и, как ни в чём не бывало, ходил взад-вперёд меж рядов, присматриваясь к товарам и иногда вступая в диалоги со всеми желающими задать мне вопросы. Спустя примерно час моя магическая сила была уже на исходе, но это испытание я всё-таки выдержал и через некоторое время не спеша покинул это ристалище и вернулся домой. Не знаю, насколько в результате этой практики уменьшилось моё чувство собственной важности, но повторять этот опыт в другой раз всё-таки не очень бы хотелось. И мы с Собакой придумали себе испытание попроще. Как-то раз он добыл где-то две лисьи шкуры, мы сшили из них трапперские шапки с хвостами и стали ходить в них по городу по своим делам. Каких-то специальных мест посещать не полагалось, только лишь те, которые действительно требуется посетить. Я носил свою шапку вместе с камуфлированным костюмом, привезённым из армии.

Плохо сохранившийся комикс о моей встрече с контролёрами

В Киеве и Питере на неё не обращали особенного внимания, а в небольшом уездном городе Конотопе я чуть не нарвался однажды на неприятности. Ко мне в трамвае подошёл подвыпивший бывший «афганец» и начал расспрашивать, что это вообще такое и как сочетается с военной формой.

Я знал этого парня: он когда-то учился в нашей школе, был на пару лет старше меня и успел попасть в Афганистан. Эта форма для него, по его словам, являлась признаком принадлежности к определённой категории людей – тех, кто служил в армии. На это, положим, у меня было что ответить: я служил в этой форме. Он сразу же чуть подобрел и стал разговаривать уже как бы со своим, в том плане, что «неужели ты не понимаешь, братан, что эта хвостатая шапка не сочетается с формой?» Я в ответ начал рассказывать что-то про индейские традиции, на что он без затей предложил мне собрать толпу своих индейцев, а он позовёт своих афганцев, и посмотрим, кто из нас круче. А иначе, какой смысл в этих индейских понтах? Такую встречу я даже при всём желании не смог бы ему организовать, и он предложил выйти из трамвая и пройтись по парку.

Я думал, что мы будем драться, и согласился, но он не собирался драться именно со мной, а направился к какой-то превосходящей по численности компании и без долгих разговоров дал кому-то в морду, демонстрируя мне степень своей решительности. Пострадавший явно не был к этому готов, как и остальные, но не растерялся и тут же ринулся в контратаку, а вся компания тоже пришла в движение. Я поспешил на выручку, но не с целью продолжить драку, а наоборот её прекратить. А компании объяснил, что у парня просто срывает иногда крышу афганский синдром – отнеситесь с пониманием. Видимо противники не успели как следует завестись и ограничились руганью, а я оттащил своего нового товарища от греха подальше, и мы направились к выходу из парка.

По дороге он продолжал свои попытки мне что-то доказать: «Ну чего тебе надо (если это не поиски способа нарваться на неприятности, то что?), может, девочек? Пойдём в одно место, я знаю таких – что хочешь сделают». Но девочек мне не требовалось, у меня уже была подруга. «Ну я тогда не знаю что делать!» – с оттенком отчаяния в голосе сказал он. Я решил, что надо как-то это прекращать, и просто спрятал лисий хвост за воротник: «Так нормально?» Мы пожали друг другу руки и на этом расстались. А я после этого долго думал о происходящем и сделал вывод: занимаясь «индейскими практиками» надо, по крайней мере, стараться не вовлекать в эти упражнения посторонних, иначе могут пострадать невинные люди.

«Охотники на привале»

У Собаки, ходившего в такой же шапке, дело до драки не дошло, но один из его знакомых Ирпенских бандюганов по-дружески объяснил ему, что появляться в таком виде на людях можно или если ты реально крутой, ездишь на дорогой тачке и тому подобное, или же если ты дурак. И через некоторое время мы вовсе перестали носить эти шапки и куда-то их дели. А жаль, потому что недавно, увидев, как мои дети играют в Чингачгука и Зверобоя, я вспомнил, что когда-то у меня была подходящая трапперская шапка, и сейчас бы она как раз пригодилась. Пока дети ещё маленькие, им можно быть кем угодно, хоть трапперами, хоть индейцами, а хоть и путешественниками во времени.

Михаил Михайлович путешествует во времени на Дикий Запад