Текст книги "40 лет среди индейцев. Пещерный лев"

Слегка охренев от Риточкиного коварства, я поблагодарил Лёху за гостеприимство и, отказавшись от завтрака, стал думать, кому бы из знакомых позвонить.

К Ане возвращаться было нельзя – ей недавно привезли не совсем адекватную бабушку, и она ещё толком не поняла, что с ней делать. У Вишни с Валеркой из-за меня образовались жилищные проблемы: хозяева как раз искали повод выселить их из квартиры, а заплачено было вперёд. А тут подвернулась такая возможность.

Были в моей записной книжке ещё какие-то не совсем близкие знакомые индеанисты, но звонить им всем мне было неудобно. Как-то не хватало на них воображения или не хотелось получить ещё один отказ…

Ещё у меня в Питере имелись родственники. У них я когда-то гостил с мамой, а они у нас на Украине, но потом мне категорически не хотелось к ним заезжать: совместных тем для разговоров у нас было мало, и я чувствовал там себя не в своей тарелке. Но других вариантов не было, и я направился прямиком к ним. Родственники приняли меня без особого энтузиазма, и я, позавтракав, понял, что здесь тоже надолго не задержусь. Нет, они не выгоняли меня на улицу, но вопрос «может останешься?» прозвучал как-то двусмысленно, как будто бы существовала возможность того, что я поеду куда-то дальше. А раз такое дело, то лучше уж пойду ночевать на вокзале – не хочу быть в роли бедного родственника.

И тут я вспомнил, что Матонажин оставил мне телефон квартиры Вадика, где собирался прожить несколько дней. Я набрал номер, и, к моему великому счастью, Матонажин был дома и взял трубку. Выслушав мои сбивчивые показания и сообразив, наконец, в чём дело, он без лишних разговоров объяснил мне, как до него добраться. И скоро я уже сидел с ним на кухне и пил чай. В этот раз ощущение было такое, что я, наконец, дома, и получу здесь всё, что мне причитается в этой ситуации – уход и внимание. Так оно и было – дом индейца там, где он ставит своё типи, а Матонажин, в отличие от многих других, оказался настоящим индейцем, к тому же он был моим родственником.

Он мог сколько угодно динамить меня с обучением, проверяя мою решимость или просто не желая тратить на меня время. Также он мог как угодно ко мне относиться – и мало ли, что он сказал когда-то на пау вау насчёт того, что мы родственники. Но в этой ситуации просто так отмахнуться он от меня не мог: в «стране Мальборо» так делать не принято. Там полагается оказать помощь раненому товарищу, и это так же естественно, как дать глоток воды.

Понятное дело, ситуация была разложена Матонажином по кирпичикам и использована в качестве наглядного примера. Мне даже не надо было ничего доказывать – я только что прочувствовал все буквально на собственной шкуре. Дело было не в Риточке и не в Лёхе. Весь город жил по неправильным законам, с искаженными жизненными ценностями, а жители витали в облаках и не замечали того, что происходит в реальности. «А трезвое отношение к жизни осталось только у дворников и рэкетиров». Эту фразу я запомнил почему-то отчётливо. Смысл остального сводился к тому, что заниматься можно чем угодно, но если все твои действия, в итоге, не отвечают фундаментальным ценностям и ты не можешь честно ответить себе на вопрос «а за чей счёт?» – значит, ты сбился с Красного Пути. Примерно такую же концепцию я уже встречал в произведении Кастанеды – её высказывал молодому Кастанеде Дон Хуан, старый индейский шаман, говоря: «Я – охотник и воин, а ты – паразит».

Матонажин по большинству вопросов был совершенно согласен с Доном Хуаном (там, где он был не согласен или чего-то недопонимал, он говорил: «Об этом надо с самим Доном Хуаном разговаривать»). Я слушал это и думал о том, что Дон Хуан, наверное, практически такой же, как Матонажин, разве только постарше. И что мне посчастливилось встретить настоящего Учителя, который меня научит не только каким-то там сапогам, но и правильному отношению к жизни.

А пока что мы делали перевязки, смотрели телевизор и глумились над реакцией «индеанистского сообщества» на мою ситуацию. Накануне как раз звонила Вишня и сообщила последние сплетни – кто чего сказал, и кто как отреагировал. Потом она приехала в гости и привезла какие-то передачки от друзей – две упаковочки бинтов, которые не делали никакой погоды (так как только за одну перевязку у меня уходило три штуки, а перевязок было по две на день), что-то из еды, вроде какого-то печенья, которое самому есть не хочется, а подарить можно и ещё один подарок, который нас особенно повеселил – сушёная облепиха с прилагающимся рецептом облепихового масла, помогающего при ожогах. Облепиху полагалось настаивать на чём-то там три недели… дальше я читать не стал и выкинул и рецепт, и сушеную облепиху в мусорное ведро, после чего рассказал об этом Матонажину, и мы какое-то время поглумились над невнимательной дарительницей.

В один из вечеров в Матонажине, видимо, проснулся преподаватель, и он, усадив меня за стол, стал рисовать этапы изготовления ковбойских сапог: какие требуются детали, как они называются и в каком порядке пришиваются. Я вроде как должен был весь превратиться в слух и внимать происходящему. Но на самом деле в такие моменты жутко начинает хотеться спать. Как на уроке, когда учительница объясняет новую тему, а мозг сопротивляется, и думаешь не о предмете, а о том, когда же закончится урок. А потом приходится самому повторно учить всё по учебнику. Эти несколько листочков, исписанных и изрисованных матонажинской рукой, хранятся у меня до сих пор как память. В другом качестве, как практическое руководство к действию, они не пригодились – мне тогда требовался не теоретический курс, а производственная практика.

Практику мы договорились пройти летом, предположительно, после пау вау. А пока что с сапог переключились на другие, не менее полезные темы.

Одной из таких тем была современная музыка. Матонажин, выяснив, что я в ней совершенно не разбираюсь, снова поразил меня – прочёл мне целую лекцию, загрузив множеством названий всяких рок-групп, именами исполнителей и их творческими планами, сделав основной акцент на том, что рок-музыка является в первую очередь музыкой протеста. Позже я узнал от Собаки, а тот от Ромки, что Матонажин просто слушал разговоры других людей о современной музыке и всё запоминал, а потом где-нибудь в обществе поражал всех эрудицией.

Через несколько дней за мной из другого города примчалась моя подруга и забрала к себе долечиваться. Она узнала от Вишни о случившемся и бросилась меня спасать. Мой дух взметнулся в небо так же, как если бы я только что одержал победу в битве при Литтл Биг Хорн.

Глава 3 Новый план

– Есть ли у вас план, мистер Фикс?

– Есть ли у меня план?

У меня целых три плана!

Мультик «Восемьдесят дней вокруг Света»

Следующая поездка в Питер с целью продолжить учёбу в университете имени Матонажина была намечена на лето. Я бы, может быть, поехал и раньше, но летом надо было сдавать диплом, и только после этого я мог отправляться на все четыре стороны.

Со своим другом Собакой, в обществе которого я проводил всё свободное от учёбы время, мы сговорились ехать в Питер вместе – ведь это он первым придумал обратиться к Матонажину, чтобы учиться шить у него сапоги. Как я теперь уже отчётливо понимаю, главной причиной для Собаки были всё-таки не сапоги и не учеба у Матонажина, а желание вырваться из-под опеки родственников. К пасеке его пока что привлекали только эпизодически и деньгами, судя по всему, распоряжался не он, а бабуля. К тому же Собакина жена Ленка, будучи «интеллигентной по национальности» дамой, никак не вписывалась в его провинциальную мелкобуржуазную семью. Для пасеки в качестве рабочей силы она была совершенно непригодна, в церковь по воскресеньям тоже не ходила и вообще не нравилась ни бабуле, ни маме – у них постоянно возникали конфликты. Поэтому идея уехать в Питер была горячо ею поддержана, несмотря на то, что у них была маленькая дочь, и срываться с насиженного места и отправляться в неизвестность было рискованно.

Я на пау вау 94 в Толмачево

Наш общий план был таков: сперва мы с Собакой едем на пау вау и после окончания его остаёмся в Питере. В это время Ленка с ребёнком уезжает в Нижний Новгород к родителям и ждёт там, пока мы с Собакой не устроимся на работу и не снимем квартиру. После этого она приезжает в Питер, и мы начинаем жить там. Работаем, учимся у Матонажина шить сапоги, общаемся с питерскими индеанистами и т. п. Я надеялся потом также вытащить в Питер свою подругу, с которой мы уже обсуждали подобный сценарий. Словом, это был такой план, в котором все действующие лица должны были сыграть без репетиций строго в унисон, а потому – нереальный. Но нам тогда так не казалось: наоборот, мы были полны оптимизма решить все поставленные задачи. Да и вместе было как-то веселее, в чём, конечно же, была главная ошибка – свои жизненные задачи каждый должен решать самостоятельно. Какое-либо действие может отвечать условиям одной задачи, но не подходить для другой. Например, для того, чтобы научиться шить сапоги, мне не обязательно было устраиваться на работу, снимать квартиру и делать кучу других дел, а для Собаки это было необходимо в первую очередь. Но у меня в голове не было чёткого представления, что в моей ситуации главное, а что – второстепенное. И, казалось бы, всё это удалось объединить и не надо было ни от чего отказываться.

Поэтому мы растратили своё намерение на множество второстепенных дел и, вдобавок, не поставили самого Матонажина в известность, что у него будет еще один ученик. Мне по незнанию казалось, что где один, там и два, какая разница: вдвоём мы сможем принести вдвое больше пользы. Сейчас, научившись шить сапоги, я понимаю, что это так не работает. И что даже один ученик, не обученный простейшим операциям, – это скорее головная боль, чем помощь, по этой причине я и не беру учеников. Даже если бы мне попался такой же упорный балбес, каким был я в своё время – у меня всё равно нет условий для его обучения, как нет и желания учить кого-то постороннего этой вымирающей профессии.

После того, как я защитил диплом, мы собрали вещи и поехали на пау вау, прихватив с собой ещё двух киевских индеанистов Андрейку и Витю, а также знакомого реконструктора американской армии периода Гражданской войны Женю Шермана. Его настоящая фамилия была Иванов, и на работе у него часто спрашивали, не еврей ли он – фамилия больно подозрительная. А он не тушевался и отвечал что да, чистокровный еврей. А так вообще он был и, надеюсь, остался неплохим парнем, общительным и с головой погруженным в реконструкцию. Но интересовался он не одним историческим периодом, как мы, а одновременно несколькими. И на всё это требовались деньги. Поэтому Женя работал сразу на трех работах и пешком перемещался между ними по городу в своей зелёной «конфедератке». Мы так и встретились с ним и узнали друг друга – на мне была синяя самопальная кепка, а на нём – зелёная, того же фасона. Он некоторое время смотрел на меня и наконец сказал: «У тебя неправильная выкройка». С тех пор мы стали периодически пересекаться, обмениваться какой-то литературой на период индейских войн, и вдвоем с Собакой уболтали его ехать с нами на пау вау и даже купили ему за свой счёт билет. Но там он надолго не задержался и, не дождавшись даже открытия, уехал, а в качестве платы за проезд оставил нам свой артиллерийский тесак времён Гражданской войны США и индейских войн.

Тесак этот он сперва пытался продать сам, но никто его не захотел покупать, и вот теперь эта тяжёлая и бесполезная вещь лежала у нас в типи. Рубить дрова им было нельзя, так как он был хромированный, и покрытие от этого быстро бы стёрлось. А в качестве регалии он годился разве что для индеанистов, занимающихся апачами. Поэтому я и решил наведаться к нашему апачу Максу Весеннему Ветру в гости, прихватив с собой, как бы случайно, Женин тесак.

Макс в то время переживал свой эзотерический период – покуривал травку, посещал разные энергетические семинары и делал различные несовместимые со здравой логикой вещи, дабы разрушить оковы обычного мира и получить доступ в мир потусторонний. Он во всём видел какие-то знамения, и это делало его лёгкой добычей даже для таких начинающих аферистов, как мы с Собакой. На моё невзначай брошенное предложение приобрести тесак всего за 20 долларов, Макс сделал многозначительное лицо и сказал, что вот ведь совпадение – этот тесак ему уже предлагали один раз, а сейчас эта вещь как бы сама находит его уже во второй раз… Поэтому я быстренько попрощался, и, отыскав в лагере Собаку, вручил ему тесак, и сказал:

– Через часик ты пойдёшь к Максу, предложишь ему этот тесак, и он его у тебя купит.

Удивлённый Собака не стал спорить и сделал, как я велел. И потом мы долго хихикали над Максом у себя в типи, празднуя удачную сделку и распивая Собакину медовуху, припасённую для какого-нибудь торжественного случая. В этот момент к нам в гости зашёл Шура Либенштейн (бывший Бычий Рёв), которого теперь звали Маката (Священный Чёрный Человек). Так-то, конечно, я любил его когда-то как родного (а он меня – нет), но медовухи всё равно было мало, и делиться с ним не хотелось (он бы скорее всего всё равно отказался, потому что не пил, но мы этого не знали). А вообще Шуру-Макату в лагере недолюбливали и дразнили «Каката-Маката». Он был немножко «с приветом» – слишком картинно себя вёл и категорично выражался, и вообще считал себя наполовину потомком Ситтинг Булла (а наполовину оттавой), что решительно не вязалось ни у кого с образом самого Шуры, равно как и с великим вождем хункпапа Ситтинг Буллом.

В общем, возникла неловкая пауза, но Собака быстро нашёлся:

– Мы тут чай пьём, хочешь, чайку?

И после утвердительного кивка Макаты поставил чайник на огонь. А мы продолжали потягивать из своих кружек медовуху на глазах у ничего не подозревающего гостя и чувствовали себя прямо таки хозяевами жизни. Правда, недолго, только до конца пау вау, а потом Жизнь быстро расставила всё по своим местам.

«Ситтинг Булл: Мой правнук почему-то родился только наполовину хункпапа. Ну и надеру я задницу тому оттава, который гостил у нас 9 лун тому назад!» Каррикатура на Шуру Либенштейна в юмористическом альбоме Соббикаши.

Глава 4 Второе пришествие Скай Хока

Два кусочека колбаски

У тебя лежали на столе.

Ты рассказывал мне сказки,

Только я не верила тебе.

Группа «Комбинация»

В конце пау вау приехал Скай Хок – индеец из племени черноногих, который уже приезжал в 92 году на пау вау и проводил там церемонию Инипи.

Вообще Скай Хок по натуре был не духовным лидером, а скорее раздолбаем, весельчаком и пьяницей, но некоторые уважаемые питерские индеанисты со мной, безусловно, не согласятся, потому что дружба с настоящим индейцем как бы придаёт им самим больше веса в собственных глазах (и некоторых других глазах тоже). Но у нас для таких случаев имеются и собственные глаза, поэтому не будем отвлекаться на эти посторонние оптические эффекты. К тому же, мы никоим образом не хотим очернить светлую память самого, к сожалению, ныне покойного Скай Хока, в общем-то милейшего парня, и не собираемся отбирать у него то, что было ему действительно присуще – по нашему мнению, помнить следует настоящих людей, какими они были в действительности, а не их идеализированные образы. Безусловно, Скай Хок был настоящим индейцем. Не Сидящим Быком, конечно, но и не паном Суплатовичем – это уж точно. Вообще надеяться, что к такому сборищу неудачников, как русские индеанисты, Великий Дух приставил бы какого-то более серьёзного наставника, чем Скай Хок, было бы чересчур. А Скай Хок – в самый раз. Ситтинг Буллы же у нас уже и так имелись свои собственные. Тот же Матонажин, например, Орлиное Перо или Одинокий Волк. Последний, кстати, вообще не воспринимал Скай Хока, потому что видел, как тот в Германии за деньги проводит индейские обряды для всех желающих. Матонажин относился лояльнее, но всё равно не без доли скепсиса – он прекрасно помнил, как в прошлый приезд Скай Хок, пьянствуя со своими питерскими друзьями, искал и находил себе приключения. Однажды его пришлось вытаскивать даже из отделения милиции – а «такой хоккей нам точно не нужен».

Пау вау закончилось, все разъехались, и мы с Собакой поселились в квартире у симпатичной индеанистки Тани Травки (которую менее симпатичные индеанистки за спиной называли «Таня с Носом» из-за несколько остро торчащего вперёд носа, который отнюдь её не портил, а, наоборот, усугублял положительное впечатление). В конце пау вау Травка предложила нам пожить у неё – и мы сдуру радостно согласились. Подвох тут заключался в том, что за предоставленное жильё Таню надо было кормить, что, в общем-то, было справедливо, но, учитывая наши скромные сбережения, – не по карману. Был у нас ещё один вариант с жильём – мой бывший сокурсник предлагал пожить у него в квартире безо всяких условий, но там не было телефона, и это склонило чашу весов в пользу Тани: телефон был нам нужен для поиска работы по объявлениям. Собака начал обзванивать разные фирмы, предлагающие работу краснодеревщика, а я стал рисовать комиксы для журнала, где уже раньше печатали мои карикатуры, нарисованные в предыдущие визиты в Питер, а также сделал несколько индейских кукол на продажу – авось кто-нибудь да купит. В итоге мне кое-что удалось заработать, а Собакины попытки не увенчались успехом: в одной деревообрабатывающей фирме он проработал две недели, запорол заказ и был уволен без зарплаты. А в другие места его и вовсе не брали – не было нужной квалификации.

Привезённые с пау вау продукты – каши с консервами – подходили к концу, Таня недовольно ныла, что ей хочется копчёностей и яблок «Гольден», а нам оставалось только кормить её обещаниями будущих побед и овсяной кашей.

Как-то раз Фортуна улыбнулась нам неожиданным образом: Собака, возвращаясь с очередной неудачной охоты, нашел на тротуаре разорванные на мелкие кусочки две купюры достоинством в пять и десять тогдашних тысяч (одна шаверма стоила шесть тысяч). После того, как мы попытались сопоставить дома разорванные кусочки, оказалось, что у пятёрки не хватает нескольких фрагментов, и мы отправились на их поиски. Отыскав недостающие фрагменты, я несколько часов соединял эти обрывки при помощи клея ПВА и утюга, и к вечеру нам удалось купить на них с третьей попытки немного продуктов в ларьке. Это был праздник, но, к сожалению, недолгий – больше купюр никто не выбрасывал.

Через пару недель наступила полоса мёртвого штиля. В городе установилась сильнейшая жара: поговаривали, что из-за подготовки к Играм Доброй Воли 94 разгоняют облака, передвигаться можно было только короткими перебежками. Работа никак не находилась, деньги подходили к концу, в ход пошли уже последние резервы, оставленные на обратные билеты домой.

Тут неожиданно позвонила Аня и сказала, что Скай Хок, зависший в Питере после пау вау, зовёт всех желающих в лес на Инипи.

Мы с Собакой пораскинули мозгами и пришли к единодушному выводу, что это знамение: раз обычным путём работу найти не удаётся, то самое время обратиться за помощью к индейским сверхъестественным силам.

И стали собираться на Инипи.

Скай Хок, Аня Река и Гвоздика на Дворцовой

Глава 5 Бег в Тибет

Все побежали,

И я побежал.

Василий Алибабаевич, джентльмен удачи

Скай Хок приехал в Питер из Европы, где зарабатывал оказанием магических услуг всем страждущим. Те, в особенности немцы, очень любили индейскую культуру – говорят, у самого Гитлера в кабинете висела картина про битву на Литл Биг Хорн, в которой индейцы наголову разбили отряд Кастера. В Европе у Скай Хока, по слухам, было даже несколько детей от разных восторженных женщин. Судя по всему, Европа была благоприятным местом обитания для индейцев, но Скай Хок, будучи натурой творческой и любознательной, стремился расширить свои горизонты, и его потянуло в холодную Россию. В девяносто втором году он приехал проводить «Священный Бег» (Sacred Run) от Питера до Тибета.

Смысл Sacred Run заключался в том, что группа людей поочерёдно бежит по трассе и несёт индейский жезл – короткую палку с привязанными к ней орлиными перьями, ленточками и бубенчиками. Это якобы продолжение индейской древней традиции передачи мыслей на расстояние посредством специальных гонцов. В конце 20го века эту традицию, несмотря на распространение более современных средств коммуникации – телефона и Интернета, взяли на вооружение и стали бегать по всей Америке и переносить весть в духе «За всё Хорошее против Всего Плохого» – ещё одна талантливая придумка, позволяющая канализировать энергию угнетённых масс в пустопорожнее действо. В 91м году в Россию приезжал с такой акцией Деннис Бэнкс, в прошлом лидер Движения Американских Индейцев, хорошо знакомый нашим индеанистам по публикациям о нём в советской прессе, раскручивающей тему сопротивления индейских народов американскому империализму. Наши индеанисты совершенно случайно узнали об этой акции, подкараулили делегацию индейцев у гостиницы и познакомились с Бэнксом и другими участниками его пробега, среди которых был и Скай Хок. Во время этого знакомства между ними произошёл конфликт, по поводу которого мнения индеанистов расходятся. Суть конфликта в том, что индейцы совершенно не хотели воспринимать индеанистов даже как младших братьев по разуму. Для них все белые были на одно лицо, и белых, интересующихся их культурой, они называли «воннаби» (от английского wannabe – «Хочу быть», «подражатель»). Но наши индеанисты отказывались понимать это, и один из них, Большой Бобёр, даже предложил на встрече Бэнксу выкурить с индеанистами трубку (Одинокий Волк рассказывал мне, что Бобёр вообще всем предлагал выкурить трубку, привычка у него была такая), но Бэнкс отказался – обстановка неподходящая, да и вообще индейцы смотрели на индеанистов как на говно, хотя кроме индеанистов и фарцовщиков они вообще никому здесь не были интересны. Как рассказывал Одинокий Волк, это, и то, что Бэнкс жёг священный шалфей в грязной пепельнице, решительно ему не понравилось: он встал и покинул собрание. А уходя совершил маленький подвиг, о котором почему-то до сих пор не сложили ни одной песни – он буквально отбил дочку Бэнкса у навязчивого фарцовщика, который к ней приставал. Остальные же, перешагнув через оскорблённую гордость (у кого она, конечно, была), продолжили общение, и один из индеанистов, некто Глеб, потом даже ездил в Америку в гости к Бэнксу и принимал там участие в очередном пробеге (Оля Пакунова потом говорила, что он мог бы написать книгу «Мой друг Деннис Бэнкс», но почему-то до сих пор не написал, а интересно было бы прочитать). После этой встречи одни индеанисты теперь рассказывают, как неправ был Одинокий Волк, и что настоящих индейцев надо слушаться – они лучше знают про индейские традиции и трубки, и нечего им рассказывать, как мы выросли со своими собственными трубками, куря их у себя на балконе (примерная цитата из воспоминаний Оли Пакуновой). А другие индеанисты считают, что индейцы вообще приехали по своим делам (Бэнкс, по словам Одинокого Волка, говорил, что основная цель их пробега – отвлечь индейскую молодёжь от пьянства и наркотиков), а не в гости к индеанистам (на которых смотрели я уже написал как), и даже если кто-то к ним примазался и сфотографировался рядом с ними со счастливым видом – это не повод считать, что индейцы нас признали и передали нам свои традиции. И вообще, надо чтить в первую очередь собственные традиции, а не создавать себе карго-культ и не копировать бездумно чужие формы поведения. Традиции – это вообще очень деликатная тема и необходимо досконально в ней разобраться. Поэтому, помолясь, приступим.

Традиция – это свод правил, складывающийся на протяжении многих лет и помогающий некоей человеческой популяции выжить в окружающей среде. Как только хоть один из элементов этой среды меняется, или меняется уровень технологического развития общества – традиции сразу же устаревают и требуют пересмотра. Безусловно, по возможности их следует помнить, как и всю память предшествующих поколений – интересно же, что было раньше, курица или яйцо, а наши невнимательные предки не сохранили это знание, и теперь мы задаемся этим вопросом. Но когда в чью-то не очень умную начальственную голову приходит мысль, что раз предки жили по этим традициям, то надо и нам – могут пострадать невиновные люди. Вот, например, старая индейская традиция подсчёта «ку», когда вместо того, чтобы убить врага, надо было просто шлёпнуть его специальным жезлом, тем самым унизив, – как-то не очень оправдала себя в период войн индейцев с американской армией. Бледнолицые собаки почему-то не хотели играть с индейцами в эту игру и вместо подсчёта подвигов без затей стреляли из пушки картечью, думая в первую очередь не о славе, а об очистке территории. Как говорится: «Ну и где теперь эти индейцы?» Правда, говорят что не все индейцы были такие дураки. Где-то читал, что Неистовая Лошадь, например, предпочитал общаться с бледнолицыми через прицел своего винчестера. Как легенда, звучит очень красиво, и оставим это как есть, а не будем дальше разбираться, общался ли он именно таким образом. История – наука сложная, в реальной жизни рулят совсем не исторические факты, а исторические мифы, и не будем до конца разрушать миф о героическом сопротивлении индейского народа. Враг моего врага – мой друг, хотя некоторые доморощенные разрушители индейских мифов, считающие себя патриотами своей страны, этого упорно не понимают и продолжают лить воду на мельницу империализма.

А касаемо традиций – не все они одинаково полезны, в особенности, если их бездумно плагиатить, не понимая зачем.

К началу 90х индеанисты всё ещё продолжали считать современных индейцев обладателями древних истин и пытались постичь их, чтобы научиться правильной жизни. То, что между древним знанием и современной цивилизацией образовалась пропасть длиной в сотни и тысячи лет, никого не смущало. Подлое дело Суплатовича, хотя и разоблачённого нашей контрразведкой как шарлатана, продолжало жить и оказывать своё воздействие на неокрепшие умы: «Удивительное – рядом». Не надо даже пересекать Берингов пролив, теперь есть Интернет, и с коренными американцами можно пообщаться напрямую, а если повезёт – получить чуточку их древнего знания и потом хвастаться перед остальными: «А мне по секрету мой воображаемый индейский друг кое-что шепнул на ушко, только это тайна – вам, дуракам, не понять». А иногда и коренные американцы, чувствуя интерес к себе, приезжают на гастроли в Европу и за умеренную плату делятся мудростью веков с измученными технократической цивилизацией городскими жителями – спрос, как известно, рождает предложение. И ладно бы это «древнее знание» на самом деле как-то работало и приносило пользу. Тогда за него не только умеренной, но и неумеренной платы не жалко. Вот, например, после Гражданской войны, молодое Советское государство не пожалело денег на иностранных специалистов и в короткие сроки провело Индустриализацию, применив передовые американские технологии. Вложение оправдалось: отсталая во всех отношениях страна встала на крыло, переломила хребет фашистской гадине и запустила ракету в космос. После этого американский империализм, являющийся, как известно, одним из создателей этой самой фашистской гадины (у Гитлера, говорят, в кабинете висела не только картина про Литл Биг Хорн, но ещё и портрет американского миллиардера Форда), видимо, крепко задумался над своими ошибками, и в СССР стали приезжать уже совсем другого рода специалисты, среди которых оказались и наши «краснокожие братья». Они бойко продвигали что-то вроде «зелёной повестки» и заполняли своим «нью-эйджем» образовавшийся в головах доверчивых граждан духовный вакуум. Результат за окном.

Что же касается самого Бэнкса, то к нему, собственно, никаких претензий. Как уже говорилось, он приезжал в Россию с целью отвлечь индейскую (а не нашу) молодёжь от наркотиков и пьянства и не стремился установить контакты с российскими индеанистами, которых на встречу никто не звал. Они проникли туда без приглашения сами, вызвали к себе соответствующее отношение, как к непрошеным гостям, и получили порцию «любви и добра». Те индеанисты, кто имел достаточно самоуважения, просто покинули встречу, а кто был готов унижаться и дальше – остались и продолжили общение с «высшими существами». И до некоторых (и то далеко не всех) дошло только через много лет, что индейцы никакие не высшие существа, а обыкновенные люди. Просто для русских, как известно, нет пророка в своём отечестве, поэтому и проигрываются одна за другой информационные войны, и страна и традиции предков размениваются на иноземный духовный суррогат в яркой упаковке.

Так что, если бы я был на той встрече, то, скорее всего, поддержал бы «отечественного производителя традиций» – Одинокого Волка. Даже если он в чём-то заблуждался, то, по моему скромному мнению, поддерживать надо в первую очередь своих и бить морды чужим, а уже потом разбираться, кто там прав, а кто виноват. Но и спустя 20 лет в своих мемуарах некоторые несознательные граждане не изменили своим идеалам юности и ради колоритных иностранцев готовы предавать своих соплеменников. Индеанистское братство – оно такое, ага.