Текст книги "Старый дом"

37

– Вряд ли… – усомнился Прохоров.

А картинка за окном имела продолжение.

К мужику подошел маленький, франтоватого вида господин с франтоватыми усиками (этакий итальянский мафиози, как их показывали в советском кино) и что-то пошептал ему на ухо.

Того как ветром сдуло…

– А у нас, – грустно сказала Надежда, – я читала в газете, одна девушка в выпускном сочинении написала «Мой идеал – быть шикарной кокоткой…»

– А у нас, – в тон ей ответил наш герой, – несколько сотен девушек по всей стране в выпускных сочинениях написали то же самое… Может – достаточно? И так понятно, что для вас наш мир лучше… – сказал он и усомнился, вспомнив ее просьбу, когда они ездили за Славиным костюмом, никогда сюда не возвращаться. – Нет, не так: вам не очень нравится ваш мир, а мне не нравится мой… Число, месяц год, подписи договаривающихся сторон…

– Это мы документ какой-то составили? – поинтересовалась Надежда.

И улыбнулась…

– Вроде того…

Напряжение начало спадать, и тут как раз принесли знаменитое вино. Официант открыл, плеснул немного в бокал, несколько секунд посомневавшись, протянул Славе на пробу.

Тот сделал глоток: вино как вино, не противное, пить можно.

Неплохо даже всем, кто достоин, конечно, там, в своей Москве рассказать, что пил недавно «Шато Лафит», вот только дату уточнить…

– Э-э-э, какого оно года?

– Семьдесят седьмого… – официант даже по струнке вытянулся.

– Годится… – кивнул Прохоров.

Получилось вполне солидно: человек тонкий, понимающий, попробовал вино, уточнил год, согласился.

Когда официант исчез, наш герой полез в карман, достал заветную коробочку от Фаберже, но выкладывать ее на стол не стал, почему-то вдруг застеснялся, держал в зажатом кулаке.

Недавно он читал одну умную книжку, и там ему попалось такое выражение «Лучшее украшение девушки это скромность и прозрачное платьице». Высказывание сие приписывалось, как кажется, Евгению Шварцу, но мы здесь его приводим не для того, чтобы блеснуть начитанностью своей или нашего героя.

А приводим мы его здесь для того, чтобы показать противоречивость женского характера.

Да и мужского тоже…

Потому что, прожив свои шестьдесят лет, Слава хорошо усвоил одну истину: женщины любят, когда с ними обращаются по-мужски. И анекдот о поручике Ржевском, который, бывало, и по морде получал, но чаще – нет, имеет под собой основание. Потому что «Нахал» – вовсе не означает «Перестаньте».

Усвоить-то он усвоил и на практике, бывало, применял, причем всегда успешно, но вот сейчас не шло.

И непонятно было, что тому виной (или причиной) – то ли время не его, то ли обстановка сковывает, то ли к этой женщине относился он так, что не вписывалось это его отношение в привычные стереотипы.

Однако надо было сдвинуться с места.

Надо было…

Причем немедленно…

Чем дольше Прохоров молчал, тем больше понимал, что решимость уходит…

Он взял себя в руки:

– Надежда Михайловна, а это – вам…

Она удивленно взглянула на своего спутника, отставила бокал с вином, взяла коробочку, открыла.

На бархатной подложке лежала крохотная серебряная бабочка с тонким золотым ободком. Ажурные крылья ее были сложены, а с другой стороны, к нижней части была приделана тонкая золотая булавка с замочком, что делало бабочку изящной маленькой брошкой.

Надежда подняла на него глаза, словно пытаясь понять (нет, скорее уточнить), что может значить такой подарок.

Потом отодвинула коробочку.

– А если я не приму?

– Тогда я расстроюсь… – честно признался он. – Но я вам сейчас кое-что покажу, что, возможно, подтолкнет вас к правильному решению…

Он осторожно достал бабочку, нажал на невидимую крохотную кнопку возле булавки, и брошка… раскрылась…

– Ой… – выдохнула Надежда.

А бабочка так и осталась бабочкой, только теперь крылья ее были расправлены, сделаны из золота и несли по маленькому камешку – изумруду и бриллианту на каждом крыле.

– Откуда вы знали, как сделать это чудо? – спросила Надежда. – Ведь никто в магазине вам этого не объяснял, а самому догадаться невозможно… – она подняла на него глаза…

… в которых он вдруг уловил… ревность…

– Вы ее встречали там, в вашем мире… – догадалась она.

До этого он мучительно ломал голову, говорить ей или не говорить.

Теперь вдруг понял: если соврет, ничего не будет…

Никогда…

Появился официант, поставил на стол что-то вкусно пахнущее, начал говорить, объясняя, но, взглянув на их лица, исчез.

… он сам себе не позволит лгать этой женщине…

… или не позволит себе любить ее, если солжет…

– Там, в моем мире, – начал он, мучительно подбирая слова, – я много лет назад подарил эту бабочку, ну, или такую же, хотя сильно сомневаюсь, что это поточное изделие, одной женщине. Потом она стала моей женой, мы прожили много – пятнадцать лет, пятнадцать лет мучений. Развелись три года назад, потому что я понял – не выживу. Или попаду в больницу, или в тюрьму, или в желтый дом. В лучшем случае – на кладбище… Теперь этой брошки у нее нет и она ничего о ней не знает…

– Она вам изменяла? – тихо спросила женщина.

– Она была из тех дам, которые ничего не знают о существовании на свете каких-то других людей, кроме них… – так же тихо ответил он.

Надежда подняла бокал, кивнула ему и, пригубив вино, пристегнула брошку к своему платью.

А он отвернулся в сторону, чтобы она ничего не заметила.

На улице, что хорошо было видно через окно, стоял итальянский мафиози и читал газету.

38

Здесь автор в очередной раз остановился в недоумении.

В планах был большой рассказ об этом обеде: что ели, как веселились, о чем говорили…

Но вдруг подумалось, что делать этого не надо.

Ну, в самом деле, если описывать обед, то надо упомянуть несколько блюд, иначе это будет описанием не обеда, а свидания.

Что тоже неплохо, но исходим мы из задачи дать картину трапезы, а это много французских слов, в большинстве своем непонятных современному читателю.

Что это такое:

Ерундопель?

Галантир?

Серизовый?

А ведь это все присутствовало на столе, и названное только малая часть (не думайте, что Надин с Прохоровым такие уж проглоты – всего было много разного, но по чуть-чуть), а остальное наш герой и не запомнил. Да он и это-то не запомнил, просто автор подслушал и записал.

Так для чего рассказывать о том, что было когда-то и никогда не будет больше и никому, ни при каких условиях все эти галантиры попробовать не удастся.

Настоящие, я имею в виду, а не то, чем кормят сейчас, выдавая химию за кулинарию. Натуральные, чистые коровы, выращенные на луговых травах – давно вымерли…

Точно так же есть сомнения в том, чтобы передавать разговоры наших героев. Ну о чем могут разговаривать влюбленные, которые только что друг другу признались, хотя впрямую ни одного слова произнесено не было?

Да о чем угодно, причем чаще всего слова, произносимые, к тем, которые они слышат, отношения не имеют.

Ну, попробовали они продолжить игру «А у вас» только уже с положительной стороны.

– А у нас на Благовещенье, – сказала, улыбаясь, Надин, – не только птиц отпускают на волю…

– А кого еще? – не понял Прохоров. – Неужели собак и крокодилов? Они же кусаются…

– Да ну вас… Те, у кого есть деньги, приходят загодя к долговым тюрьмам, выясняют, кто сколько должен, а потом выплачивают их долги, и тем самым отпускают людей на волю…

– М-дя, – несколько кисло отреагировал наш герой, – в моей России давно бы уже договорилась пара ребят. Один другому, ничего не беря реально, написал бы расписку, тот пошел бы в суд, этого посадили бы. А на Благовещенье, когда какой-то благожелатель выкупил бы «должника», тот с кредитором указанную сумму бы и раздерибасили напополам…

– И у нас так иногда делают… – растерянно сказала Надежда…

Даже не поинтересовавшись, что же это за зверь такой «раздерибасили».

Тут Прохоров, как ни тужился, а ответ ей придумать не смог: не приходило в голову ничего, что сделала бы «его» Россия. Не просто человечество, не американцы или японцы, не СССР, который при всех своих недостатках что-то все же помнил и умел, а современная ему Российская Федерация.

Разве что теперь не всех за критику властей расстреливают…

Некоторых просто в тюрьму сажают…

Вот это достижение…

Есть чем похвалиться…

– Ладно… – сказала Надежда. – Давайте забудем… Поговорим о чем-нибудь другом…

Еще любопытным в их разговоре был один момент: Слава посоветовал своей даме что-нибудь почитать из поэзии, которую он купил в предыдущих магазинах. Понятно было, что «Ослиный хвост» должен быть Надежде далек, но нашему герою казалось, что Блок не Блок, а уж Цветаева такой женщине, как его подруга, скорей всего понравилась бы.

Надежда Михайловна согласилась и даже тут же за столом перепаковала книги так, чтобы все остальные оказались опять крепко «спеленатыми», а две поэтические книги – снаружи.

Вот, пожалуй, и все, что стоит рассказать об их торжественном обеде.

Не знаю, что ели и что пили Станиславский с Немировичем в тот памятный разговор, история сохранила нам только его итог, а не меню, но держу пари, что удовольствия от такого времяпрепровождения наши герои получили гораздо больше, чем два титана театрального искусства.

Расплатились (конечно, Прохоров), вышли, направились к Шибанову.

Здесь Надежда уселась в кресла – читать «Вечерний альбом» и «Стихи о прекрасной даме», а Слава принялся рыться в книгах.

Тут я опять пропускаю некоторую часть их занятий, которая в случае Прохорова никому, кроме дилеров не интересна, а в случае с Надей – пока не понятна и точно описанию поддается с трудом.

В самом деле, что рассказывать о том, как женщина читает стихи?

Важней был результат…

Примерно через час перед Славой возвышалась стопка книг. Точнее, стопок было две: в одной он собрал то, что собирался купить сейчас по уже известному нам принципу. Дешевое, легкое и дорогое там, в его России.

Куплено было:

Богданов, А. Цветность пера птиц. (Куплено за красивое название, коммерческого смысла не имеет.)

Бурдоне (де-ла), Л. Новейшее начертание о шахматной игре. (Ну, кажется и так понятно.)

Саншес (придворный медик). О парных российских банях, поелику споспешествуют они укреплению, сохранению и возстановлению здравия. (Книга, описанная у Смирнова-Сокольского и потому продать легко за приличные деньги.)

Горлов, Н. Полная история Чингисхана, составленная из татарских летописей и др. достоверных источников. (Эту тему все время требовали те, кто имел дело с Казанью и тамошними начальниками.)

Аксаков, К. Исследование о торговле на украинских ярмарках. (Редкое первое издание, в котором сочеталось три темы – классика, украинистика и торговля.)

На общую сумму восемнадцать рублей.

А вторая отложенная пачка – то, что требовало консультаций с Володей, потому что объем немалый – и физический и финансовый.

Прохоров попросил приказчика запаковать купленное, расплатился и направился к креслу, где Надежда за столом читала стихи.

– Ну и кто больше понравился? – спросил он.

– Блока я даже не успела открыть… – улыбнулась она, – а Цветаева… Прочитала вот это сначала и вроде хорошо: «Но почему была она печальной? Чего искал прозрачный силуэт? Быть может, ей – и в небе счастья нет?..» А потом как-то расстроилась – все такое детское… Но вот «Мука и мука» опять здорово…

– Это я – идиот… – стукнул себя по лбу Прохоров, – она и Цветаевой-то стала чрез несколько лет, это пока так – шалости, проба пера… Ну ладно, пойдемте, я придумаю, что вам дать почитать из Марины Ивановны…

Он подал Надежде руку и мельком взглянул в окно, а там все тот же «мафиози» на этот раз рассматривал витрину в кондитерском магазине напротив.

И у Прохорова судорожно сжалось сердце…

39

Он убрал протянутую руку, присел к столу.

– Что случилось? – не поняла Надежда.

Прохоров не успел ответить, потому что возле стола появился приказчик:

– Не хотят ли господа чаю?

Было ясно, что тут не трактир и чаем всех подряд не поят, но с другой стороны, совершенно понятно, что и на несколько тысяч рублей тут не каждый день покупают, а Слава отложил даже на большую сумму.

И сто рублей в задаток оставил со словами:

– Куплю не все, но много. Пусть полежит пару дней, а я подумаю…

Одни «Древности государства Российского» в таком виде – цельнокожаные переплеты работы Ро – стоили восемьсот, что немало, но там в его Москве разговор за такой экземпляр должен был начаться с двухсот пятидесяти тысяч долларов. Даже нет, так он должен закончиться, а начаться еще выше – с четырехсот, например.

А еще «Византийские эмали», а еще «Исторический обзор деятельности Комитета министров» в 6 книгах, а еще Найденовская «Москва» в четырех томах и Маркевич «История Малороссии» в пяти…

В общем, сумма сильно выходила за тысячу, а там, в другом мире подходила к миллиону долларов…

Осталось только выбраться отсюда…

Бежать, бежать от этой мысли…

Но вот вывезти все, что задумал, надо, хоть и не просто…

Потому что здесь нужно с собой брать кого-то помоложе, чтобы все перегрузить. Тут-то в магазине помогут, а вот там у Надежды?

При его сердце потаскать такие тяжести полчасика и, привет, шардык встречает на пороге…

Так что предложение чаю его не удивило (наверное, всех солидных клиентов поят), хотя кофе сейчас было бы лучше, но у них тут свои правила – кофе дорог или его, вполне может быть, здесь не пьют вообще. Слава не помнил, был ли Шибанов старообрядцем, а если был – ни о каком кофе разговора быть не могло…

– Хотят… – кивнул он.

И приказчик исчез.

– Так что с вами? – опять спросила Надежда.

До этого момента она терпеливо ждала, изредка вопрошающе взглядывая на своего кавалера.

– Посмотрите в окно… – попросил он.

Просьба эта далась Славе после некоторого раздумья.

С любой другой женщиной он бы себе такого не позволил, надо их беречь от всего опасного и неприятного, это Прохоров усвоил с детства. Но тут, с одной стороны, он играет на чужом поле, где правила ему практически неизвестны, а ей – вполне знакомы. Однако даже не это главное – важней было то, что, как он понимал, с ним сидела за столом профессиональная революционерка, то есть боец, и опекать ее в этом смысле было бы просто глупостью.

И даже в каком-то смысле издевательством.

– Что я должна увидеть? – поинтересовалась Надежда.

– Вон тот персонаж, с тонкими усиками, – он не стал показывать рукой, сделал это глазами, да, пожалуй, еще подбородком, – разглядывает витрину, обратили внимания? А теперь отвернитесь, не надо на него так долго смотреть… Я не уверен, что он нас видит через стекло, но лучше все же поберечься…

– Так в чем дело с этим господином? – почти возмущенно спросила Надин. – Клетчатые брюки не идут ему? Или одет не по сезону?

– Это полиция… – еще тише сказал наш герой. – Шпик, филер, агент, гороховое пальто…

Он не помнил, откуда у него в голове это странное последнее словосочетание. Он, если честно, вообще не знал, что такое «гороховое пальто».

Цвет, как у гороха?

Но какого?

Зеленого?

Уже созревшего?

Горохового супа?

Или фактура ткани должна быть в мелкую пупырышку?

Однако он твердо знал, что здесь так называли тех, кого в его мире зовут «наружка».

Откуда это знание?

Помнилось ему, что в детстве он читал какую-то книгу, кажется, о Баумане, и вроде бы это выражение оттуда…

Но может быть, и нет…

Может, то была книга о Камо?

В детстве он много подобной белиберды читал…

Надин еще раз взглянула на итальянца, потом отрицательно покачала головой, хотела что-то сказать, но…

Но тут принесли чай.

– С чего вы взяли? – спросила она, как только приказчик отошел.

– Две причины…

Слава поднял два пальца и подвигал ими в воздухе.

Ему хотелось, чтобы со стороны их разговор был похож на невинный треп, которым он являлся всего пять минут назад.

– Во-первых, он таскается за нами уже больше двух часов. Я его заметил, когда мы были еще в «Славянском базаре»… Это – аргумент?

– Не совсем… – Надежда опять глянула на «итальянца». – Я могу себе представить человека, у которого здесь, на Никольской, есть какие-то дела, он ждет кого-то и постоянно присутствует тут…

– Вы себя уговариваете или меня?

– Вторая причина?

Надежда стремилась казаться веселой и беззаботной, но получалось это у нее не очень.

– У него лицо полицейского… Я поначалу решил, что ошибаюсь, – чуть-чуть приврал он, – но вот убедился, что, к сожалению, – прав…

– Это вообще – чушь… – казалось, она вздохнула с облегчением. – Вы что – поклонник Ломброзо? Мне кажется, этот персонаж похож, скорее, на преступника… На какого-нибудь сутенера, так, кажется, называются эти мужчины, которые торгуют женщинами…

– Ломброзо не читал, только книжками его торговал… И книжки его дешевые… – попытался пошутить он, но увидел, что не очень получается, поэтому продолжил уже всерьез. – Однако за свою жизнь убедился, что преступники и полицейские всегда, ну кроме кино, конечно, очень похожи. Это в принципе один тип, просто играющий за разные команды…

– Неубедительно…

– А что будет убедительно?

– Вы так говорите, как будто все знаете… – она недоверчиво смотрела на Славу. – Ну откуда вам знать, как выглядят преступники и полицейские?

40

– Милая вы моя… – улыбнулся он, несмотря на напряжение ситуации. – Вы просто чудо, что такое… Да я всю свою сознательную жизнь имею дело только с теми или с другими.

– Почему?

– Потому что при большевиках моя профессия была преступлением, и нам приходилось бегать от ментов. Так назывались в мое время полицейские… – предупредил он ее вопрос.

– Но ведь то, чем вы занимаетесь – просто торговля? – она никак не могла взять в толк. – Разве это запрещено?

– В то время это называлось спекуляцией и получить по этой статье можно было до десяти лет тюрьмы…

– Ну, это же глупость…

– Передайте это Ленину, может, он вас послушает… – почти грубо сказал Прохоров, но тут же поправился. – Извините, это ведь его идея. А сейчас, там у меня, практически все покупатели – преступники или бандиты. Я вам рассказывал о Горохе – так он совсем не один такой… И уверяю вас, что посмотрел сегодня на полицейских на улицах, да вот еще и на этого типа – ни те, ни другие за прошедшие сто лет не изменились… Менты, они и есть менты.

– И все равно – не верю…

– Но почему? – удивился он. – То, чем вы занимаетесь, всегда вызывало вполне закономерный интерес у полиции, так что появление его тут вполне закономерно.

– Это не может быть вызвано вниманием к моей персоне… – она покачала головой. – Потому что они меня давно забыли и нигде я по их спискам не числюсь. За мной и есть-то, точнее, было, всего участие в демонстрации и одно… – она вдруг покраснела и замкнулась, но договорила, – доставление в участок…

– Ну хорошо, – он почувствовал, что воспоминание это ей неприятно и перевел разговор в другую сторону. – Я видел, как этот прохвост, – наш герой кивнул на «мафиози», – прогнал мороженщика… Помните, тут стоял такой неприятный мужик, когда мы обедали?

– И вы его могли прогнать… – не сдавалась Надежда. – Приличный человек всегда может прогнать мужика – такая у нас страна…

– Ну вот, вы опять за свое… – развел руками наш герой. – Страна плохая, да вы в нашей бы пожили… – Она укоризненно посмотрела на Славу. – Ну ладно, ладно, не буду… И он бы сразу ушел?

– Ну, поорал бы, повозмущался немного… – после секундного раздумья сказала она, – но потом обязательно бы ушел. Зачем ему, нищему, связываться с солидным господином?

– А когда этот подошел, он и сказал-то всего два слова… И мужик мгновенно исчез…

– А я и не говорю, что вы неправы… – вдруг с вызовом сказала Надежда. – Я только пытаюсь вам доказать, что вы можете быть неправы…

– Судя по тому, что я вижу, – почти рассердился Прохоров, – мне кажется, что вам очень не хочется, чтобы этот господин оказался шпиком. Не знаю, в чем дело, – добавил он, глядя прямо ей в лицо, – но это не самая умная политика – делать вид, что неприятностей нет…

Но Надя словно не слышала его.

– Это он за вами… – вдруг сказала она.

– В смысле?

– Ну, мы с вами взяли машину, – она была расстроена, но опять держала себя в руках, – а надо было ехать на извозчике…

– Это почему же?

– Потому что извозчик сидит далеко, к тому же пространство вокруг открыто и он из-за шума ничего не слышит… – объяснила Надежда, – или почти ничего… А моторист совсем рядом и в малом объеме машины слышит без малого все… А вы вспомните, о чем мы там говорили… Да я бы сама, если бы была посторонним человеком и услышала такое, вызвала бы полицию…

Теперь, надеюсь, читателям понятно, что именно имел в виду автор, когда говорил о первой и второй ошибках Прохорова.

– Не вызвали бы… – возразил он, но с ее логикой вынужден был согласиться. – Однако в принципе вы правы – мы действительно потеряли всякую осторожность… И все-таки признайтесь, пожалуйста, Надежда Михайловна, почему вы так не хотите признать, что там за окном полиция?

– Потому что, если он полиция, то это – катастрофа… Даже, если они следят за вами…

– А какая разница? – опять не понял Слава, – почему вы все время упоминаете, что они следят за мной?

– Потому что вы – заметный… – попробовала объяснить она. – Как мы ни старались с вами, но вы и одеты, и ведете себя, и говорите – не как человек, который живет в Москве… Да и в России… А меня они, скорее всего, не видят, потому что я такая же, как все…

– Вы – такая же, как все?

– Да, для вас, возможно, это не так, – она даже попыталась улыбнуться, – но меня товарищи и выбрали именно потому, что у меня нет никаких особых примет… Рост средний, комплекция – средняя, лицо слегка вытянутое, так у кого оно не слегка вытянутое? Цвет глаз – серый, так он у половины женщин в России серый… Одета тоже – самым обычным образом…

– Понял…

Слава попытался посмотреть на свою даму с этой, новой для себя точки зрения, но не смог, хотя понимал, что она, в общем-то, права.

– Может, нам разделиться? – спросила Надежда скорее саму себя, чем Прохорова. – Я отвезу все это домой… – она кивнула на три немаленькие упаковки, которые лежали рядом на диване. – А вы как-то доберетесь сами? Избавитесь от этого… – она опять глянула в окно. – Вы ведь хорошо знаете Москву…

Итальянец был на месте.

А наш герой с интересом наблюдал за ней – вот так и выставит его, как Варвара, голого на мороз?

– Ой, что это я? – вдруг испугалась Надежда. – Простите меня за то, что я даже это подумала… Только никогда так не сделаю – не брошу вас одного… Не обижайтесь, правда…

– А я и не обижаюсь… – честно сказал он, потому что у него сразу отлегло от сердца. И все проблемы на мгновение показались ничтожными и мелкими. – Только выйти мы отсюда не можем, до тех пор, пока не придумаем, как поступить… У вас опыта нет, как вести себя в подобных ситуациях?

– Нет… – она покачала головой, – единственное, что я знаю, так это то, что я не могу их привести к себе…

– Да, конечно, – согласился Слава. – Если бы мы успели придумать, как закрыть дыру в стене и с вашей стороны, но как-то не ожидал никто опасности отсюда… А пускать ваших на нашу половину – конечно, неправильно… Как, впрочем, и наших к вам…

– Дело не в этом… – она глянула по сторонам и сказала шепотом: – У меня там в квартире оружие и динамит…