Текст книги "Культурная революция"

«Королевство на стол!»

Сегодня о Грете Тунберг, школьнице из Стокгольма, которая впервые вышла на одиночный пикет к зданию шведского парламента 20 августа 2018 года, не пишет только ленивый, – и профессиональные журналисты, и пользователи социальных сетей. Особенно после того, как стало известно о том, что основательнице движения «Пятница для будущего» присуждена Международная премия мира. С удовольствием присоединюсь к этому множеству, которое разделилось примерно поровну.

Тех, кто считает Грету марионеткой в руках взрослых, которые используют ее романтический порыв, никак не меньше, чем тех, кого безусловно восхищает ее поведение. Очевидно, что шведская девушка вполне искренне обращается к мировой общественности, выражая озабоченность своих сверстников будущим планеты, а значит, и живущего на ней человечества. Очевидно и то, что кто-то должен был помочь ей пройти непростой длинный путь от стокгольмской площади до трибуны ООН, где ее выступление на саммите по климату стало сенсацией. И можно только догадываться, какие цели преследовали ее наставники. Не стану заниматься конспирологией, реальность куда богаче моих фантазий.

Экология всегда была в высшей степени политизированной сферой общественной деятельности. Сколь благородно бескорыстной, столь же и зависимой от группового эгоизма международных корпораций и очевидных интересов государств, бюджеты которых зависят от поступающих в казну доходов. Квоты на выброс углекислого газа давно уже стали предметом ожесточенного спора политиков и промышленников.

Конфликт интересов настоящего и будущего приобретает все более острый характер, потому что диктует не только этическую, но и технологическую и даже цивилизационную развилку. Здесь вроде бы нет места для политического любительства даже самого возвышенного свойства. Достаточно вспомнить пьесу норвежца Генрика Ибсена «Враг народа», в которой герой, доктор Штокман, пошел против своих земляков, строящих свое благополучие на лечебницах с опасной для здоровья больных водой. И, естественно, потерпел поражение. Горожане хотели получать доход здесь и сейчас. Пожалуй, по-другому и не могло быть на рубеже XIX и XX веков. Эта пьеса всегда приходит на ум, когда сталкиваешься с искренним идеализмом в социальной жизни. Многое ли изменилось за прошедшие 120 лет? Думаю, многое. Хотя бы потому, что ни один фильм, ни одна театральная постановка, ни одна из «зеленых партий», которые завоевывают все большее число мест в парламентах разных государств, ни Межправительственная группа экспертов по изменению климата и Альберт Гор-младший, получившие в 2007 году премию мира, ни даже Ангела Меркель, под давлением немецких «зеленых» отказавшаяся от строительства атомных электростанций, не добились такого внимания, как Грета Тунберг и ее сверстники. Неужели Ибсен был прав, когда написал в «Строителе Сольнесе»: «Юность все перевернет»?

Теперь пятница стала почти официальным забастовочным днем школьников не только в Швеции. Движение «Пятница для будущего» объединило учащихся подростков почти всей планеты – от Австралии до Европы. Число его активистов насчитывает миллионы человек. И это заставляет задуматься не только педагогов, которые отвечают за качество образовательного процесса. Почему именно школьники? Что движет ими? И насколько они самостоятельны? Нет ответа. Кроме одного: в подростковом, юношеском возрасте есть повышенный запрос на справедливое устройство жизни и на возможность прогнозировать свое будущее.

Экологическое движение школьников стало заметным после Парижской конференции по климату, состоявшейся в 2015 году. Но только после «стояния» Греты Тунберг у здания шведского парламента оно приобрело повсеместный характер. С самого начала 2019 года экологические выступления учащихся приобрели массовый характер. Подростки, не достигшие возраста, позволяющего им голосовать, выходят на улицы, требуя внимания взрослых к общему будущему. «Один из наших главных призывов – привлечь к дебатам по климату настоящих экспертов, у которых есть решения, о которых так просят политики. Поэтому вместо того, чтобы спрашивать нас, им нужно выслушать специалистов. Если вы внимательно послушаете политиков, то услышите, что это вопрос чрезвычайной срочности. Но когда речь идет о конкретных действиях, складывается впечатление, что они никогда не слышали о климатическом кризисе, потому что они не считают его таковым», – 17-летняя экологическая активистка Ануна де Вевер уверена, что она и ее сверстники имеют право на свои демонстративные действия во имя будущего.

И в этом они не многим отличаются от молодежи 60-х годов XX века, требовавшей «революции немедленно», протестующей против капиталистической системы в целом под троцкистскими и даже маоистскими лозунгами, против несправедливой войны во Вьетнаме в США или дискриминации из-за политических взглядов в ФРГ. Впрочем, с одним существенным отличием – действия нынешних школьников носят подчеркнуто мирный характер. В 60-е годы среди бунтующей молодежи Запада было немало радикалов, которые переходили к открытому террору, к вооруженному противостоянию с властью. Нынешние экологические диссиденты используют достаточно цивилизованные способы борьбы за свои убеждения. В конце концов, прогулы школьных занятий вряд ли можно считать уголовным правонарушением. А выступление в ООН – революционной пропагандой.

Заключая, позволю себе еще раз напомнить знаменитую пьесу Ибсена. Строитель Сольнес в шутку сказал маленькой Хильде, что когда она вырастет, то станет принцессой в построенном им королевстве. Хильда, поверив, выросла в твердой уверенности, что Сольнес выполнит обещание. Она выросла, а королевства никто не подарил. Как известно, эта история заканчивается самоубийством строителя Сольнеса – он не перенес своего обмана. Только это не принесло Хильде счастья.

Октябрь 2019

Честная сцена

Недавно телевизионный канал «Культура» представил новый проект Анатолия Смелянского, посвященный выдающимся российским театральным художникам – Давиду Боровскому, Сергею Бархину и Эдуарду Кочергину. Автор объединил три сорокапятиминутные новеллы общим названием – «Изобретение пространства». И название это в высшей степени справедливо.

Три совсем не похожих друг на друга мастера – ключевые фигуры отечественной сценографии второй половины XX и начала XXI века – создавали свои сценические миры, словно заново открывая возможности вертикалей, горизонталей, диагоналей, кругов и эллипсов, либо взрывающих коробку сцены, либо открывающих в ней новую неведомую гармонию. Театр – это мистерия пространства и времени, режиссеры, художники, актеры, мастера и подмастерья творят ее сообща, и пойди пойми, кто главный. Но выбор Смелянского вовсе не случаен, хотя в центре его программ – архивные съемки 2006 года, которые – по случаю – так и могли остаться в безвестности. Не остались. И начинаешь верить в то, что случайность – лишь высшее проявление закономерности.

Один из самых важных театральных мыслителей последней трети XX века и первых десятилетий народившегося XXI, Смелянский своим зорким исследовательским видением определяет тех, кто был вровень режиссерам, преобразившим отечественный театр в минувшие шесть десятков лет. Он точно знает, что художники, укорененные в театральном ремесле, не только мастера, но и мастеровые, были свободнее своих великих коллег в волшебстве сценических фантазий. Даже когда растворяли эти фантазии в замыслах Товстоногова, Ефремова, Любимова, Эфроса или Додина. В разговорах со Смелянским эти гениальные (вполне сознательно, без каких бы то ни было преувеличений использую подобный эпитет. – М.Ш.) преобразователи театрального искусства не выпячивают своей творческой роли. Им не надо самоутверждаться. Они самодостаточны. Они с легкостью отдают пальму первенства режиссерам, с которыми они работали. Просто потому, что знают себе цену. Им важно пространство не само по себе – все они, каждый на свой манер, выражали в нем движение времени и вневременность бытия. Сиюминутность и большие линии истории. Они знают, что коробка сцены способна вместить все. Если к ней относиться честно, она откроет многие из своих тайн. Как, собственно, и человеческая жизнь.

Они переживали периоды оттепельных надежд, сладостно-удушливого застоя брежневской поры, демократического возбуждения горбачевской перестройки, распад СССР, открывший капиталистическое неведомое и консервативную ностальгию по никогда не бывавшему. Они жили тем, чем жил народ огромной распадающейся страны.

Их человеческие и творческие судьбы уникальны. Внук академика архитектуры Сергей Бархин, киевский мастеровой Давид Боровский, крещенный тюремными крестами Эдуард Кочергин по-разному пришли в мир искусства. В их жилах текла разная творческая кровь. Но все они обладают бесстрашием в созидании, опираясь на традиции тех великих открытий, что были совершены гениями первой половины XX века. Они не стеснялись забираться им на плечи, чтобы обрести новую свободу. В советском и российском театре XX века было немало выдающихся спектаклей. И среди их создателей всегда можно найти имя одного из тех мастеров, которым посвящен цикл «Изобретение пространства».

Они не завидовали друг другу. В их общении торжествовала царственная дружественность. Никогда не забуду, как в конце 70-х годов прошлого века на Таллинской сценографической биеннале каждый из них требовал, чтобы я подошел к Софье Марковне Юнович, замечательной художнице и прелестной женщине, и объяснился в любви к ее работам и к ней самой. Они не боялись соперничества. И щедро делили свою любовь с окружающими их коллегами. Именно поэтому Смелянский ведет свой рассказ из музея-мастерской Давида Боровского, ушедшего тринадцать лет назад, вскоре после их последнего разговора, не боясь обидеть двух других своих собеседников. Разные, они все же одного корня в искреннем и благоговейном отношении к театру.

В самом начале своего рассказа о Сергее Бархине Смелянский вспоминает строки, написанные Давидом Боровским: «А вот идет Бархин…», разгадывает в них внутренний ритм белого стиха и с невероятным музыкальным чутьем, умением извлекать поэзию из прозы жизни выдерживает его ритм и энергию во всем своем повествовании. Поддержанный режиссером Алексеем Шеметовским, который тщательнейшим образом сопрягает изобразительное и музыкальное, доказывая, что телевизионная программа в талантливых руках не уступает по выразительности кинематографу, Смелянский словно возвращается в пору своей юности, когда он завораживал горьковское студенчество своими чтецкими талантами. В новой работе он еще раз утверждает свое глубинно театральное происхождение, которое часто не совпадает со справкой из паспортного стола.

Юноша из Горьковского пединститута, занявшийся в студенческие годы Михаилом Булгаковым, сам оказался героем театрального романа, который длится уже многим более полувека. Зачарованный сценой еще в Горьковском театре юного зрителя, коротко проработав в Центральном театре Советской Армии, отдав почти сорок пять лет Московскому художественному театру в пору дерзаний и терзаний двух Олегов – Ефремова и Табакова, спасший Школу-студию МХАТ в период исторических перемен, Смелянский по сей день сохранил наивную веру в то, что подлинное бытие существует лишь в волшебной коробке театрального пространства. И это помогает жить.

Сентябрь 2019

Одесса

Много лет тому назад, во второй половине 70-х годов, эстрадный ансамбль Азербайджанской ССР, которым руководил Полад Бюль-Бюль оглы, приехал в Одессу. На стол легендарного администратора Димы Козака, который всегда был важнее любого директора местной филармонии, легла афиша коллектива, где черным по белому было написано, что вести концерт будут два артиста разговорного жанра – Георгий Какалов и Юрий Кукуй. Со слов Полада цитирую реплику Козака: «Не знаю, какие они конферансье, но фамилии у них – кассовые!»

Перефразирую Диму Козака: как бы ни воспринимали зрители новый фильм Валерия Тодоровского с блестящим ансамблем известных артистов, название у него кассовое – «Одесса». Этот город, нафантазированный и реальный, в который сегодня из Москвы добраться труднее, чем в Париж, по-прежнему притягивает всех без исключения. И его уроженцев, которые, разлетевшись, прославили его по всему миру. И тех, кто знает Одессу лишь по прозе И. Бабеля, К. Паустовского, В. Катаева, Ю. Олеши, И. Ильфа, Е. Петрова, – великой южнорусской школе писателей, вживе представленной сегодня М. Жванецким. И даже тех, кто, никогда не побывав в этом многоголосом городе у Черного моря и не увлекаясь чтением русской литературы, пускаются в пляс, едва услышав первые такты знаменитой песни Модеста Табачникова «Ах, Одесса, жемчужина у моря…».

Не собираюсь рецензировать киноработу моих друзей, есть критики, которые лучше меня разбираются в экранном искусстве. Просто обрадовался, как и Виктор Лошак, что авторы фильма сумели избежать пошло-юмористического представления этого великого города и его обитателей, смысл жизни которых не умещается в выдуманных третьеразрядными юмористами анекдотах. Не обижая создателей фильма, признаюсь, что, сидя в зрительном зале, не мог удержаться от воспоминаний, – параллельно экранному сюжету прокручивая собственную киноленту. И был благодарен В. Тодоровскому за эту счастливую возможность вернуться в прошлое.

Когда герой Л. Ярмольника, глава большой семьи, упоминает улицу Бебеля, куда он ходил в Одесское областное управление КГБ, то в сознании вспыхнула выдуманная мною, но одновременно достоверная, судя по рассказам свидетелей, картина, которую сочиняю всю свою жизнь. Мой прадед Иосиф, одесский портной, который жил на этой самой улице Бебеля, вместе с прабабушкой Хаей лежат на мостовой, застреленные фашистскими солдатами по дороге в гетто, где они прожили бы тоже считаные дни. Говорят, он пытался вырваться из колонны, чтобы забрать из дома забытые прабабушкой лекарства, его застрелили, прабабушка кинулась к нему, и ее жизнь тоже оборвала автоматная очередь охранника. Трое их сыновей были в Красной Армии, как и мужья их дочерей. А старики, которые были моложе меня нынешнего, не смогли уехать из Одессы. Эту историю мне рассказал бабушкин брат дядя Сема, прошедший всю войну, от первого до последнего дня.

Уже в начале 2000-х мы с Виктором Лошаком пришли на улицу Бебеля, которой вернули ее прежнее название – Еврейская, во двор с ветхим двухэтажным домом, где родились моя бабушка и моя мама. Молодые ребята, которые мыли машины из шлангов, прекратили свое веселое занятие и, узнав, зачем мы пришли, стали рассказывать о том, как они оберегают наше семейное гнездо, будто это был памятник исторического значения. Не потому, что я был в ту пору министром культуры России, о чем они знали, а потому, что в Одессе любили петь песни по субботам, когда по телевизору шла программа «Жизнь прекрасна», которую мы вели с Леной Перовой.

Ребята говорили так живописно, что на мгновение мне показалось, будто они мои сверстники. Я словно вернулся в свое детство, когда пешком с Седьмой станции Большого Фонтана ходил в школу на Пятую станцию и, экономя на трамвайном билете, пил незабываемую крем-соду с ледяной газировкой, а потом подкармливался шелковицей, которой в Одессе было полным-полно.

И хотя это учение длилось всего полгода, я испытал детское потрясение, узнав, что Марко Вовчок не мужчина, а женщина. И именно здесь, в Одессе, городе по преимуществу русскоговорящем, где русский был неизменно разбавлен несколькими словами на идиш, украинском, греческом или молдавском, а то и просто на матерном, я в малолетстве навсегда полюбил украинский язык и украинскую литературу.

Перевод пушкинского «Евгения Онегина» на украинский, сделанный Максимом Рыльским с изысканным совершенством, поражал мое детское сознание не меньше, чем «Энеида» Григория Сковороды. Собственно, я и учил украинский язык, положив рядом пушкинский оригинал и перевод Максима Рыльского. А потом, много лет спустя, мое сердце замирало, когда «Энеиду» и «Евгения Онегина» по-украински читал Богдан Ступка, с которым мы были дружны еще со времени его службы во львовском Театре имени Марии Заньковецкой. Его голос взлетал в небеса, полный страсти, веры и бесконечной самоиронии, которые не отрицают жизнь, но превращают ее в рыцарский жест. И ты понимал, что по-украински можно любить русскую культуру так же могущественно и благородно, как и на моем родном языке. Богдан был настоящим украинским патриотом и потому понимал, что значит Россия для Украины.

Недавно, в день российско-украинского обмена пленными, обнаружил интервью одного некогда популярного журналиста, который заявил, что надо наконец отучить российских либералов любить Украину и что настоящий украинец – это русский. А что тогда делать с белорусами? Они ведь, как и украинцы, точно не русские. Но от этого могут не меньше любить русский народ и русскую культуру. Причем как на родном, так и на русском языке. Надо наконец понять, что «Украина – не Россия» (напомню, что так называлась книга Л.Д. Кучмы, написанная, замечу, на русском языке). Но и невозможно забывать, что исторически, человечески, душевно связывает наши народы. И насколько глубока эта связь. Не верите – отправляйтесь в Одессу моего отрочества.

Сентябрь 2019

Случай Доминго

После триумфального выступления Пласидо Доминго в конце августа нынешнего года на Зальцбургском фестивале, где выдающийся певец вместе с Нино Мачаидзе выступил в концертной версии оперы Дж. Верди «Луиза Миллер», ему предстоит в высшей степени неприятное разбирательство в Лос-Анджелесе. Более тридцати лет П. Доминго играет важную роль в культурной жизни этого города, по сей день являясь генеральным директором Оперы. Он участвовал в первой постановке этого одного из крупнейших в США музыкальных театров, который открылся в 1986 году оперой Дж. Верди «Отелло». В премьерном спектакле П. Доминго исполнил заглавную партию, а в 2000 году возглавил труппу. После того как восемь певиц и одна танцовщица обвинили его в сексуальных домогательствах, которые имели место в 80-х годах прошлого века, тридцать творческих сотрудников Оперы Лос-Анджелеса уже в 2019 году, отвечая на вопрос корреспондента «Ассошиэйтед Пресс», заявили, что певец, дирижер и к тому же генеральный директор всегда испытывал интерес к молодым певицам и они замечали его «непристойное поведение».

Пресс-служба театра сделала заявление о том, что в отношении Пласидо Доминго будет начато служебное расследование, для которого привлекут специальных экспертов со стороны, – они должны определить, станет ли административное разбирательство поводом для начала уголовного расследования. Впрочем, девять заявительниц могут подать в суд напрямую. Тем более что единственная из них, которая открыла свое имя для широкой общественности, певица Патрисия Вульф, выдвинула обвинение П. Доминго в сексуальных домогательствах не в Лос-Анджелесе, а в Вашингтоне, где они вместе работали в 80-е годы XX века. Расследование еще не началось, а американские импресарио, как и часть их европейских коллег, заморозили свои отношения с великим певцом. Первыми начали в Филадельфии – там отменили концерт П. Доминго, назначенный на середину сентября. Впрочем, некоторые европейцы демонстративно не обращают внимания на случившееся. Но овации в Зальцбурге, которыми провожали певца после «Луизы Миллер», не станут аргументом в суде.

Когда мы с моими редакторами обсуждали тему первой программы «Агора», которая вскоре откроет новый сезон, то решили остановиться именно на «случае Доминго». Как кажется, именно в нем сошлось множество социальных, правовых, этических, психологических и общекультурных проблем, которые находят разное решение в Европе, Америке, Азии или Африке. То, что выглядит нормой в одной стране, становится преступлением в другой. То, что считалось милым флиртом в Старом или Новом Свете сто или пятьдесят лет назад, сегодня может стать предметом уголовного процесса.

После бурных 60-х годов XX века, когда молодежные революции, прокатившиеся по странам Западной Европы и Северной Америки, кардинально изменили представление об общественной и частной морали, то явление, что сегодня именуют сексуальными домогательствами, было привычным делом, похоже, к обоюдному согласию сторон. Это было ровно то десятилетие, когда Пласидо Доминго не скрывал своего естественного интереса к красивым сослуживицам, которые, потерпев более тридцати лет, объявили о его притязаниях. И хотя первое уголовное дело, связанное с сексуальными домогательствами, в США рассматривали в 1975 году, общество не было столь озабочено тем, кто к кому и как относится на работе. Все изменилось в 1990-х, а в новом столетии борьба с сексуальными домогательствами приобрела гипертрофированный характер, отменив такое ключевое юридическое понятие, как презумпция невиновности. Случай Доминго – ярчайшее тому подтверждение. До служебного разбирательства включаются репрессивные механизмы общественного мнения. И если в Европе, особенно во Франции или в Италии, еще в начале века посмеивались над американскими правилами в этой сфере, то сегодня никому не до смеха. Даже там, где климат располагает к любовной неге. И особенно в тех случаях, когда подозреваемым есть что терять. Замечу, что обвиняемыми в сексуальных домогательствах становятся состоявшиеся и состоятельные персоны – в случае победы в суде заявительницы могут получить немалые деньги. После дела Вайнштейна обвиняемыми в сексуальных домогательствах стали десятки известных актеров, руководителей компаний и бизнесменов – от Кевина Спейси до главы «Студии Амазон» Роя Прайса. С них было что взять.

Но Пласидо Доминго не какой-то там Харви Вайнштейн, которого сегодня выставляют монстром американской киноиндустрии. О великом певце вздыхают миллионы женщин разных возрастов во всех странах мира. Ему и хотеть ничего не надо – его природное обаяние способно творить эротические чудеса. Даже в 78 лет. И все же, пусть это кому-то покажется нелогичным, опровергающим все мои предшествующие рассуждения, считаю, что общество и правосудие должны вставать на защиту женщин. Сексуальное домогательство, а тем более насилие, – непоправимая травма, которая преследует жертву всю ее жизнь, способна сломать судьбу, нанести непоправимый вред здоровью. И об этом нельзя забывать. Особенно о тех сотнях тысяч, а то и миллионах безвестных женщин, которые неинтересны авторам светской хроники.

Но, проходя мимо красивой женщины, не могу не бросить на нее восторженный взгляд, даже если его могут счесть сексуальным домогательством. «Так природа захотела, почему – не наше дело…»

Сентябрь 2019