Текст книги "Осколки полевых цветов"

Глава тридцать седьмая

Приближается День благодарения, а вместе с ним и куча снега. Уже несколько недель у нас постоянно идет снег, но этот снегопад выдался самым сильным. Тайер волновался, что его родители все-таки не смогут приехать на праздник, но я смотрю, как из машины выходит пожилая пара, а Тайер помогает им с сумками. Я не шпионю – во всяком случае, не специально. В духовке запекается индейка, гарниры уже готовы, и я жду прибытия Джорджии и Майкла. Мама попросила ее предупредить, сказав, что ей нужно перед их приходом привести себя в порядок. И под «привести себя в порядок» она имеет в виду не косметику или что-то в этом роде. Нет, ей нужно убрать взволнованное выражение лица, потому что они только что обручились, и она знает, что Джорджия будет взволнована. Мама, благослови ее Господь, не хочет портить дочери парад, несмотря на свою неприязнь к Майклу.

Я тоже не самая большая поклонница этого парня, он слегка не в себе, но если честно, во многом подходит Джорджии, и, по крайней мере, создается впечатление, что он взрослеет. Тайер обнимает своих родителей и целует маму в щеку.

Его брат приехал еще вчера, но я его не видела и с ним еще не встречалась. Я уверена, что когда-нибудь я с ним познакомлюсь. Особенно после того, как Тайер сказал мне, что он предупредил брата, что я, возможно, приду позаниматься в тренажерном зале. Он добавил, что оставит наружную дверь подвала незапертой. Он знал, что меньше всего мне хотелось бы тревожить его семью, поэтому он позаботился о том, чтобы у меня оставалась возможность заходить туда самостоятельно.

Конкретно я у него не спрашивала, но я сомневаюсь, что он рассказал о нас брату или родителям. Не то чтобы это «мы» на самом деле существовало. Мы ведь просто… играем, дурачимся? Хотя такое ощущение, что это неподходящее слово. Я знаю, что между нами нечто большее, но мы точно не в отношениях.

В кармане жужжит телефон, и я вытаскиваю его, ожидая, что это сообщение от Джорджии или даже от Тайера. Но оно от Калеба.

Калеб: «Хотел поздравить тебя с Днем благодарения. Мы были друзьями до того, как стать парой. Скучаю по тем временам. Скучаю по тебе».

Я угрюмо смотрю на сообщение, в груди тяжело от того, что причинила ему боль. Я знаю, что нужно было поступить умнее, но я не знала, как, и я ненавижу, что Калеб попал под перекрестный огонь моих действий.

Я: «Счастливого Дня благодарения. Я тоже по тебе скучаю. Хорошего отдыха».

Он тут же отвечает.

Калеб: «Спасибо. Тебе тоже».

Я убираю телефон и вижу Джорджию и Майкла.

– Мама! – кричу я. – Они здесь.

Она просовывает голову в гостиную и изображает счастливую улыбку.

– Моя улыбка похожа на настоящую? Она мне нужна, ведь я собираюсь заявить, что безумно счастлива от того, что моя старшая дочь помолвлена.

– Жаль, что в твоих глазах радости нет, – честно признаюсь я и покидаю свой наблюдательный пункт у окна. Зеленые глаза Бинкса пристально наблюдают за мной. Кот сидит на спинке дивана, его черный хвост лениво покачивается.

– А сейчас? – Она предпринимает очередную попытку.

– Продолжай репетировать, – я машу ей в сторону кухни, – а я их задержу.

– Отлично. Хорошая идея. – Она разглаживает руками фартук, украшенный индейками.

Я открываю дверь и впускаю Джорджию и Майкла. Они снимают пальто, слишком теплые, чтобы оставаться в них в теплом помещении.

Джорджия обнимает меня и крепко прижимает к себе. Не буду врать, я по ней скучала, хотя и раньше нечасто видела ее из-за ее дежурств в больнице. Далее Майкл заключает меня в объятия и приподнимает с пола.

– О! – удивленно кричу я. – Привет, Майкл.

Он с широкой ухмылкой опускает меня на землю. Его каштановые волосы зачесаны назад, щеки гладко выбриты. На нем обтягивающие джинсы и элегантный свитер, указывающие на то, что их владелец – богатый придурок. Коим он не является. Просто он любит дорогие шмотки.

Моя сестра одета в светло-голубое платье-свитер, которое выгодно оттеняет темно-синий топ. Держу пари, она продумала свой наряд до мелочей.

– Покажи кольцо, – говорю я, вкладывая в эти два слова столько восторга, сколько могу. Я правда рада за нее, это то, чего она хочет, но порой мне не хватает искреннего энтузиазма, которого, я знаю, она от меня ждет.

Она вытягивает руку, демонстрируя ухоженные ногти и блестящее бриллиантовое кольцо на пальце. Оно красивое и женственное, и именно такое украшение я представляла, думая о своей сестре. Оно совершенно не в моем вкусе. Я бы выбрала что-то более уникальное, антиквариат с характером и с историей. Джорджия и я – две полярности, полные противоположности, но другой сестры мне не надо. Она – лучшая.

– Красивое, – искренне говорю я, баюкая ее ладонь в своей.

– Правда? – Она улыбается Майклу. – Он отлично справился!

– Спасибо, детка, – говорит Майкл и целует ее.

– Где мама? – Джорджия поправляет свои идеально уложенные волосы. – Я хочу показать ей кольцо.

– На кухне.

Она уходит и оставляет меня наедине с Майклом. Я знаю его целую вечность, поэтому не могу удержаться и подтруниваю над ним:

– Разобьешь ей сердце – и я выпотрошу тебя, как индейку.

Он хихикает и закатывает рукава.

– Ты всегда была особенной, Салем.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

– Бойся меня.

Он взъерошивает мои волосы, и я корчу гримасу. Мне не пять лет. Я разглаживаю волосы.

– Смешно.

Мы присоединяемся к остальным на кухне, и я вижу, что маме гораздо лучше удается изображать радость за Джорджию. Наверное, трудно видеть, как тот, кого ты любишь, влюбляется в того, кто, как ты знаешь, ему не подходит. Но через некоторое время тебе надоест что-то доказывать, и ты сядешь сложа руки и будешь просто наблюдать за тем, что происходит.

Еда почти готова, и нам с Майклом поручают накрыть на стол. Это означает, что почти вся сервировка ложится на мои плечи, а он стоит рядом и без умолку болтает о своей работе ассистентом риелтора.

Мне было бы интереснее наблюдать, как сохнет краска, но я умело изображаю сладкую, как сироп, улыбку и киваю во всех нужных местах.

Мы никогда не едим в столовой, за исключением праздников и дней рождения. Порой кажется, что это какая-то отдельная часть дома, которая появляется только в эти дни.

Когда стол накрыт, приходит время принести еду, в приготовлении которой участвуем мы все четверо.

Мама доверяет Майклу разделать индейку, и у него это получается на удивление хорошо. Я ловлю себя на том, что думаю о соседнем доме. Интересно, кто там режет индейку? Тайер или его отец? Или, может, его брат?

Я выдергиваю себя из этих размышлений, когда мы начинаем накладывать друг другу еду. Во главе стола никого нет. Джорджия и Майкл сидят с одной стороны, мы с мамой – с другой.

В общем, мы вкусно едим и весело болтаем.

Мы отправляем Джорджию и Майкла домой с остатками блюд, а остальное убираем в холодильник. Скорее всего, индейку мы будем есть целую неделю. Впрочем, я не возражаю.

Когда все убрано, мама поворачивается ко мне. В ее глазах печаль, причину которой я не могу определить. Она озирается по сторонам, как будто пытается все запомнить. Сохранить в воспоминаниях.

– Все хорошо? – спрашиваю я.

Она кивает, ее глаза блестят.

– Конечно, Салем. Все в порядке.

Но когда она извиняется и уходит, опустив голову, как будто не желая, чтобы я видела ее лицо, я знаю, что она лжет. Что бы это ни было, рано или поздно это всплывет наружу.

Правда всегда всплывает.

Глава тридцать восьмая

Я не могла уснуть, и не потому, что мне приснился кошмар, а потому, что я все думала о маме. Она точно что-то скрывает.

В пять утра я подхожу к дому Тайера, через калитку проникаю на задний двор, спускаюсь по трем бетонным ступенькам и открываю дверь. И вот он передо мной, как будто ждал меня.

Я снимаю длинное пальто (его смысл в том, чтобы и ногам было тепло) и вешаю на спинку стула. Он сидит на скамейке, на нем спортивные шорты и футболка с длинным рукавом, облегающая мускулистую фигуру.

– Ты меня ждал?

Странно, чтобы он встал так рано лишь для того, чтобы подождать, вдруг я появлюсь. Но я думаю о тех днях, когда мы только вернулись из Бостона. Каждый раз, когда меня мучил кошмар и я вскакивала ни свет ни заря, чтобы пробежаться, он ждал меня снаружи. Потом, когда я начала ходить в спортзал, он тоже всегда был со мной.

– Нет.

Я подхожу к нему, сажусь рядом с ним на скамейку и зашнуровываю кроссовки. Его бедро прижато к моему.

– Ты врешь? Ты всегда ждал меня после Бостона.

Он втягивает щеки и шумно выдыхает.

– Тебе не следовало бегать одной, – вот и весь его ответ.

– Я оставалась цела и невредима все годы до твоего появления. Ты не обязан…

– Дело не в безопасности. Хотя, конечно, и в ней тоже, – соглашается он и берет бутылку с водой. – В первую очередь мне не хочется, чтобы ты оставалась одна после всех твоих кошмаров. Ты заслуживаешь знать, что ты не одинока, что рядом есть тот, кто готов сражаться на твоей стороне во всех твоих битвах.

Кажется, я сейчас заплачу.

– Тайер…

– Не нужно ничего говорить. Вот почему я раньше не рассказывал тебе, что ждал тебя здесь. – Он пожимает плечами, ставит стакан с водой и встает. Он вытягивает руки, и я знаю, что он нервничает. Тайер из тех людей, кто совершает хорошие поступки просто потому, что они хорошие. Он не ищет похвалы. Он не такой. – Хочешь это обсудить? Какой кошмар тебе приснился?

– Я… сегодня ночью кошмаров не было. Я просто не могла уснуть.

– Почему? – с беспокойством спрашивает он.

Я перебираюсь со скамейки на пол и начинаю растягивать ноги.

– Я уверена, что мама что-то скрывает, и у меня чувство, что это что-то нехорошее.

Он колеблется, склонив голову набок.

– Например, что?

– Не знаю, в этом-то и проблема. Она мало спит и почти не ест. Выглядит напряженной и… напуганной. – Я подчеркиваю последнее слово. – Я у нее спрашивала, но она уходит от ответа, и я просто… ненавижу ждать, когда разразится катастрофа, понимаешь?

– Я тебя понимаю. Не представляю, что у нее происходит, но уверен, что она поделится, как только сможет.

Я опускаю голову и смотрю на свои фиолетовые легинсы.

– Надеюсь. – И, желая сменить тему, спрашиваю: – Как прошел День благодарения?

– Отлично. Я бы спалил этот дом, если бы не мама, которая готовила всю еду.

– Врунишка. – Я знаю, что он умеет готовить. Он ухмыляется и берет несколько гирь.

– А как твой?

– Отлично. Спокойно, без лишнего пафоса. Только мама, я, Джорджия и ее жених.

– Звучит мило.

– Так и было. – Я подхожу к беговой дорожке и останавливаюсь, прежде чем на нее ступить. – Ты не обязан этого делать. – Я хочу, чтобы он знал, что я не жду, что он будет вставать спозаранку каждое утро на случай, если мне приснится кошмар.

– Я знаю, – кивает он. – Но я хочу это делать. Так поступаешь всегда, когда тебе кто-то небезразличен.

– Поступаешь как?

Шоколадно-карие глаза скользят по моему телу.

– Находишь способ дать человеку понять, что он не одинок.

От его ответа у меня в горле ком. Я молча включаю беговую дорожку и бегу.

Но впервые за… возможно, всю жизнь я ни от чего не убегаю. А к чему-то бегу.

Глава тридцать девятая

Через несколько дней после Дня благодарения мама приглашает нас с сестрой на обед. У Джорджии сегодня выходной, и я зуб даю, что она немного злится на это сообщение в семейном чате. Наверняка она предпочла бы заняться подготовкой к свадьбе, но, возможно, она, как и я, чувствует, что это важно, и принимает приглашение.

Я спросила у мамы, как же наш магазин, и она ответила, что его можно закрыть на час. В самый разгар рабочего дня. В разгар курортного сезона. В жизни не видела более яркого и ослепительного красного флага.

Укутавшись от холода (подумать страшно, что в ближайшие месяцы станет только холоднее), я выбираюсь на улицу и направляюсь к своей машине.

Моя машина, мой верный и надежный друг, именно сегодня решила не заводиться.

– Нет-нет-нет! – повторяю я и пытаюсь снова, но двигатель никак не заводится. – Ты шутишь?! – Я ударяю руль. – Не подводи меня, детка. – Вдруг она меня послушает, если я стану разговаривать с ней ласково? – Давай-давай. – Я осознаю, что обращаюсь с просьбой к неодушевленному предмету, но мне все равно.

Машина не внемлет моим мольбам. В окно стучат, и из моего горла едва не вырывается крик. Это Тайер. Он стоит, наклонившись к окну и нахмурив брови.

Я открываю дверцу:

– Машина не заводится, а у меня встреча с мамой и сестрой за ланчем.

– Я могу посмотреть, в чем там дело. Возможно, тебе нужен новый аккумулятор. Я еду в город с братом. – Мои плечи опускаются. – Можем тебя подвезти.

– Я не хочу причинять вам неудобства.

– Садись в фургон, Салем, – и он шире открывает мою дверцу.

Я с улыбкой выхожу и закрываю машину. Хотя кому взбредет в голову красть этот кусок железа?

Фургон Тайера уже стоит на подъездной дорожке, в воздухе клубятся выхлопные газы.

– Тебе придется ехать на заднем сиденье. – Он подходит сзади. – Лейт не настолько джентльмен, чтобы уступить тебе переднее.

– Хорошо. Я вообще не рассчитывала, что вы меня подвезете.

Его пальцы нежно поглаживают мои, когда он проходит мимо, тянется к задней двери и открывает ее для меня.

– Твоя машина не заводится. Я не такой мудак, чтобы бросить тебя здесь на произвол судьбы.

– Вряд ли это можно так назвать, – возражаю я, забираясь на сиденье. – Моя машина припаркована возле моего дома.

– Какая разница! – Он закрывает за мной дверь.

Сидящий впереди брат оборачивается и криво усмехается.

– Привет! – произносит он ровным, глубоким голосом. Он мягкий, как мурлыканье, как бархат. В отличие от хриплого и грубоватого голоса Тайера. – Я Лейт. – Он протягивает мне руку, пока Тайер садится в фургон.

– Салем. – Он жмет мою ладонь. Его рука мягче, чем у брата.

– Приятно познакомиться. – Его улыбка становится шире, и он не стесняясь меня разглядывает.

Тайер шлепает его по затылку.

– Перестань пялиться. Ей восемнадцать, она для тебя слишком юная.

Слишком юная для тебя.

Я знаю, что его брат младше его на несколько лет. Если я для него слишком юная, что тогда говорить о нас с Тайером?

Я пристегиваюсь ремнем безопасности и скрещиваю руки на груди. Я не хочу зацикливаться на его словах и придавать им слишком большое значение. Скорее всего, он сказал это, чтобы удержать своего брата от приставаний ко мне, но черт возьми, как же это больно. Тайер смотрит на меня в зеркало заднего вида.

– Где тебя высадить?

Я бормочу название ресторана. Лейт поворачивается ко мне:

– Скажи, каково это – быть соседкой этого кретина? – Он добродушно шлепает Тайера по плечу.

– Эм… – мычу я. – Это… э-э…

– Хватит ее допрашивать! – рычит Тайер. – И отверни от нее свою морду.

Лейт вздыхает и отворачивается.

– А тебе обязательно вечно изображать из себя старшего брата.

– Кто-то из нас должен вести себя ответственно.

Тайер поворачивает свой фургон на Мейн-стрит и тормозит у ресторана.

– Большое спасибо, что довез, – искренне благодарю его я.

– Мне было не трудно, Салем.

Я вылезаю из машины и иду к ресторану, чувствуя на спине его взгляд. Вскоре я слышу, как фургон отъезжает.

Войдя в ресторан, я сразу вижу маму и сестру. Джорджия неистово машет мне, я пробираюсь к ним между столиками и замечаю рядом с Джорджией стопку свадебных журналов. Иногда я чувствую себя какой-то недодевочкой, ведь я никогда не мечтала о свадьбе, в то время как моя сестра планировала ее еще с пеленок.

Быстро обняв маму и сестру, я устраиваюсь на сиденье рядом с Джорджией, так как сиденье рядом с мамой занято ее сумкой.

– Вы уже сделали заказ?

Джорджия поправляет рассыпавшиеся по плечам светлые волосы.

– Только напитки.

Я просматриваю меню и откладываю его в сторону. Мы здесь часто ели, так что решение я принимаю мгновенно.

– Так приятно видеть вас обеих, мои девочки. – Мама улыбается, в ее взгляде задумчивость и тоска. – Мы стали так редко проводить время вместе.

– Жизнь – суета, – произносит Джорджия, потягивая из бокала вино.

Вино. За обедом. Хм.

Лично я никогда не была большой любительницей алкоголя, и мне трудно представить себе вино за обедом.

Подходит официантка, мы делаем заказы, и я выбираю для себя напиток. Диетическую колу, разумеется.

Официантка едва успевает отойти от нашего столика, как Джорджия начинает щебетать:

– Я хочу летнюю свадьбу, так что мне нужно уже сейчас выбирать место. Подыскивать фотографа и ресторанное обслуживание, – бормочет она и загибает пальцы, подсчитывая все пункты. – Пора задуматься о платье. Чем раньше, тем лучше. Вы же знаете, какая я привереда. О! И, Салем, ты согласишься быть подружкой невесты?

– Ого! – Сестра застигла меня врасплох. Мы довольно близки, но я предполагала, что она зарезервирует это место для одной из своих подруг. – Конечно, Джорджия. Для меня это большая часть.

Она счастливо улыбается и крепко меня обнимает, хотя это и не совсем удобно, учитывая, что мы сидим бок о бок.

– Я так волнуюсь! Мама, – она отпускает меня и поворачивается к нашей маме, – надеюсь, ты поведешь меня к алтарю? – Она нервно прикусывает губу, как будто боится, что мама откажется.

– Ваша газировка, – прерывает ее официантка, ставит мой стакан и удаляется прочь.

– Джорджия. – Мама сжимает руки, в ее глазах стоят слезы. – Я буду польщена.

Мы едим и разговариваем о грядущей свадьбе. Моя тарелка почти пуста, когда мама со вздохом отодвигает от себя недоеденную порцию, как будто она не только не в силах переварить еще кусочек, но и больше не может смотреть на тарелку.

– Есть причина, по которой я попросила вас, девочки, встретиться со мной за ланчем.

– Настояла, – поправляет ее Джорджия и указывает на нее вилкой. – Ты настояла, чтобы мы сюда приехали, мам.

Мама прерывисто вздыхает.

– Я не знаю, как правильно говорить о таких вещах…

– Ты с кем-то встречаешься? – выпаливает Джорджия, и мне хочется пнуть ее за то, что она перебивает маму. Это так грубо.

– Нет. – Мама качает головой, невеселый смех вырывается из ее горла. – Я… нет, дело не в этом.

– Мама? – Уже сейчас, вглядываясь в ее искаженное болью лицо, я понимаю, что все плохо.

– Я… э-э… – Она садится ровнее, убирает с колен салфетку и кладет ее на стол. И, расправив плечи, бросает нам бомбу. – У меня рак и… прогнозы скверные.

Ты не просто чувствуешь, как разбивается твое сердце. Ты это слышишь.

Эхо слов бьется в твоем черепе, как шарики в пинбол-машине. У меня рак. У меня рак. У меня рак.

– Салем! – кричит мне вслед мама. Сама не знаю, как, я вскакиваю из-за стола, спотыкаясь, выбегаю на улицу, нахожу ближайший замерзший куст, и меня рвет тем, что я только что съела. Пешеходы на тротуаре ругаются и убегают, как будто у меня чума.

Рак. У мамы рак. Я даже не знаю, какой. И имеет ли это значение. По ее словам, прогнозы скверные. Я… я могу ее потерять.

Я делаю неровный вдох, изо всех сил пытаясь набрать в легкие кислорода. Холодный воздух обжигает. Я бреду по улице, шатаясь и обхватив себя руками. Пальто осталось в ресторане. Хорошо, что на мне толстый свитер с высоким воротом.

В конце улицы у меня хватает присутствия духа дождаться зеленого сигнала светофора, чтобы ее перейти. Я почти на другой стороне, когда слышу свое имя. Но меня зовет не мама. Не Джорджия. И даже не Тайер.

Глава сороковая

– Салем! – Он зовет меня с противоположной стороны улицы. У него в руке пакет, и он только что вышел из китайского ресторана. Уже по тому, как он произносит мое имя, я чувствую, что он встревожен и видит, что со мной что-то не так. А я совсем не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Калеб машет пропустившей его машине и бежит ко мне. В его глазах сплошная тревога за меня.

Меня. Девушку, которая разбила ему сердце.

– Ты плачешь. – Он всматривается мне в лицо. – Что стряслось?

Я поспешно вытираю слезы. Они холодные на моих щеках.

– Н-ничего, – заикаюсь я и вытираю сопли. Фу. – Ничего, Калеб. – Я смотрю вниз, прячу глаза от его пронизывающего взгляда.

Он нежно приподнимает мой подбородок.

– Да на тебе лица нет.

– Холодно, – объясняю я в надежде, что этого будет достаточно, чтобы заставить его уйти.

– Твоя машина рядом? – Он смотрит по сторонам, высматривая мой автомобиль.

Я качаю головой.

– Нет, сегодня утром она умерла.

Умерла. Как может умереть мама. Я не выдерживаю и снова реву.

– Салем, – мягко произносит Калеб и притягивает меня к себе. – Что происходит? Я знаю, ты не стала бы так убиваться из-за своей машины.

– Я… – Я рыдаю и не могу выдавить ни слова.

– На улице холодно, а ты совсем раздетая. Моя машина в конце квартала. Давай я отвезу тебя домой. – Он ставит сумку на землю и снимает пальто. – Вот, надень.

– Нет. – Я шмыгаю носом. – Я не могу взять твое пальто.

– Еще как можешь! – настаивает он и встряхивает его для убедительности. – Ну же, детка, надень его. – Он морщится от ласкового слова, которое невольно у него вырвалось.

– С-спасибо, – бормочу я сквозь слезы и просовываю руки в рукава. Они еще теплые, нагретые его телом.

Он тянется к моей руке, но останавливает себя и кивком показывает, чтобы я следовала за ним. Дальше по улице стоит его машина, и он открывает для меня пассажирскую дверь. Как только я оказываюсь внутри, он закидывает на сиденье пакет с едой, забирается сам и заводит двигатель. Обогрев включен на полную мощность, и машина быстро прогревается.

– Отвезти тебя домой или куда-нибудь еще?

Он уже направляется к моему дому, когда я вдруг говорю:

– Можно мы немного поездим по округе? Мне нужно успокоиться.

Он бросает на меня задумчивый взгляд, но вопросов не задает.

– Хорошо. – Мы минут двадцать катаемся в тишине, если не считать негромких звуков радио на заднем плане, после чего я нахожу в себе силы произнести:

– Мама пригласила Джорджию и меня на обед. У нее рак. – Мой подбородок дрожит. Черт, я не хочу опять плакать, но все, что я вижу в своем воображении, – это очередные похороны. Они совсем другие. На этот раз я не испытываю никакого облегчения. Напротив, меня парализует страх при мысли о том, как я буду жить без мамы.

– Блин! – резко выдыхает он. – О, господи! Мне так жаль! Ты… ты знаешь, какой рак?

– Не знаю. – Я вытираю влажное лицо, и Калеб открывает бардачок и достает пачку салфеток. Я и забыла, что они всегда здесь лежат, иначе бы сама взяла. – Я убежала, не дождавшись, когда она расскажет. Она подчеркнула, что надежды мало, и мне стало страшно.

Когда рак обнаружили у отца, я благодарила Вселенную и умоляла ее поскорее забрать его из этого мира. Но не маму. Только не ее. Пожалуйста, не забирай ее у меня. Я не готова. Да, я уже взрослая, но мне по-прежнему нужна мама.

– Салем, я хочу, чтобы ты знала: я всегда рядом, несмотря ни на что. Можешь на меня рассчитывать. Всегда. Возможно, мы не будем вместе, – он тяжело сглатывает, как будто ему до сих пор больно об этом говорить, – но я никуда не уйду.

– Она такая молодая, – хриплю я. – Это несправедливо.

Людям нравится утверждать, что жизнь несправедлива. По-моему, это дурацкий способ отмахнуться от вещей, словно они не имеют большого значения. Я не хочу из-за такой установки упускать что-то из виду или не признавать собственные чувства по отношению к чему-то.

– Твоя мама сильная, – уверенно произносит Калеб. – Она борец.

– Да, борец, – шмыгая носом, соглашаюсь я, – но сила порой не имеет значения. Есть сражения, в которых ты не можешь победить. – На его лице отражается жалость. Терпеть этого не могу. Не хочу, чтобы он или кто-либо другой меня жалел. – Ну, уж как есть, – говорю я и расправляю плечи. – Мы через это пройдем.

– Ты справишься, Салем. И она тоже. Я в это верю.

Я сжимаю губы, сдерживая новую волну слез.

– Спасибо.

Он кивает и крепче вцепляется в руль. Калеб подвозит меня к дому, и, прежде чем выскользнуть из машины, я кричу:

– О, черт! Калеб, я забыла о твоем пакете. Еда наверняка остыла! Мне так жаль.

Он улыбается той же ослепительной мальчишеской улыбкой, от которой в моем животе много лет назад впервые запорхали бабочки.

– Ничего страшного. Для этого придумали микроволновые печи.

– Что ж, спасибо.

За то, что подвез. За то, что возил меня по кругу. За то, что выслушал. За то, что просто побыл рядом.

Он бросает на меня печальный, тоскующий взгляд.

– Всегда к твоим услугам.

Мама уже дома, ждет меня за кухонным столом. Ее пальцы обхватывают чашку горячего кофе, а в духовке выпекаются кексы. Из песочного теста. На ней розовый фартук в пурпурный горошек.

– Садись. – Она кивает на стул напротив нее.

Я иду к ней, мои ноги отяжелели, и опускаюсь на стул. Я смотрю на маму, и глаза наполняют слезы.

Моя прекрасная, энергичная, жизнерадостная мама, которая перенесла столько испытаний и заслуживает наконец счастья. А не… этого. Не такой битвы, в которой она может проиграть.

– Привет, – как ни в чем ни бывало произносит она.

– Привет, – эхом отзываюсь я, мой голос звучит сдавленно. Ее губы дрожат, когда она тянется через стол и берет меня за руку. Ее ладонь холодная и слегка липкая.

– Мне так жаль.

– Тебе жаль? – повторяю я, как попугай. – Мам, – я трясу головой, изо всех сил стараясь держать себя в руках, – тебе не за что извиняться. Ты же не просила, чтобы это с тобой случилось. Это просто произошло.

– Знаю, милая. – Она легонько сжимает мою руку. – Но это не значит, что я не сожалею, что тебе придется через это пройти.

– Пожалуйста, – сокрушенно прошу я, – перестань извиняться за то, что ты не в силах контролировать. Какой у тебя рак?

– Груди, – отвечает она. – Врачи сказали, что мне поможет только двойная мастэктомия. Она даст хоть какой-то шанс. – Мама прочищает горло, очевидно, с трудом сохраняя самообладание. – Я так страдаю от того, что вам, девочки, придется видеть, как я через это прохожу.

– Мама, – умоляю я и крепче сжимаю ее руку. – Не говори так. Мы рядом. Я рядом. Проси все что нужно, мы тебе поможем. – Ее глаза наполняются слезами. – Мы переживем это вместе. Обещаю.

Я встаю из-за стола, обхожу ее стул и обнимаю ее. Мы плачем, и я всем сердцем надеюсь, что это обещание я смогу сдержать.