Текст книги "Уроки влюбленного лорда"

Глава 9

Лето входило в пору пышного расцвета.

Невозделанные поля пестрели цветами, наполняя их ароматом. В мерцающей листве на деревьях порхали стайки птиц. Земля, как и птицы, в это время года оживала.

Воскресенье было особым днем. В этот день в имении никто не работал. Время после службы в церкви посвящали незамысловатой еде и отдыху. После обеда Шона и Уиллоу гуляли с Эриком в поле по ковру густой изумрудной травы. Мальчик держал их за руки, и они качали его, как на качелях. Отчего он заливался счастливым смехом. Коналл нес корзину для пикника.

На вершине холма они нашли солнечное, теплое местечко, и Коналл расстелил на земле одеяло. В густой траве летали крошечные бабочки, не больше ногтя величиной. И Эрик зачарованно следил за их полетом, Шона тем временем раскладывала на тарелки хлеб, сыр и фрукты.

Вчетвером они от души поели. Удовлетворив аппетит, Шона улеглась на бок, как насытившаяся газелью львица, Эрик пристроился рядом на коленях, и Шона кормила его голубикой.

– Посмотри туда, Эрик, – сказала она, указывая на небо. – Видишь то облачко? Оно похоже на маленького кролика.

– На кролика, – повторил малыш, глядя в небо.

Коналл устремил взгляд в небо.

– Я его не вижу.

– Вон там… прямо перед солнцем.

Он поднял руку, чтобы солнце не слепило глаза.

– Это мышь, – возразил он, бросая себе в рот кусочек сыра.

– Странно, – произнесла Шона, удивленно посмотрев на него. – На глупца вы вроде не похожи.

– Шона! – воскликнула Уиллоу, укоризненно шлепнув ее по ноге.

Коналл бросил на Шону сардонический взгляд:

– Может, ты все же обуздаешь свою натуру и станешь для разнообразия вежливой. Хотя бы на один день. Не хочу заставлять тебя перенапрягаться.

Она озорно улыбнулась.

– Очень хорошо. Ради мальчика. – И снова посмотрела в небо. – О, уже все пропало. Оно слишком быстро двигалось. Знаете, наверно, с утра это облако-кролик было в Англии, а до этого во Франции. Я бы хотела быть облаком, чтобы быстро осмотреть весь мир с высоты.

У Коналла между бровей пролегли морщины.

– Попахивает одиночеством.

– Мне бы не было одиноко.

– Беда облаков в том, что они ни с чем и ни с кем не связаны и никогда нигде не задерживаются. Вы бы этого хотели?

– Не знаю. Надеюсь, что в один прекрасный день мы найдем Кэмрана. А что будет потом, меня не волнует.

– А выйти замуж и создать семью не планируешь?

– Планирую. Если бы могла родить такого хорошенького малыша, как этот.

Она пощекотала Эрика, и он рассмеялся.

Коналл положил локоть на согнутое колено.

– Ты еще так молода. Впереди у тебя много лет. Цени их все, потому что никто не знает, сколько их отпущено.

Он умолк и погрузился в раздумье.

Было нетрудно догадаться о направлении его мыслей. Последние несколько недель Шона работала с ним бок о бок и видела, какой он дисциплинированный и трудолюбивый. И хотя они постоянно и с удовольствием обменивались друг с другом дружескими колкостями, он редко становился таким задумчивым, как сейчас.

– Мать Эрика… как она умерла?

Коналл сделал резкий вдох и на какое-то время задержал в груди воздух, справляясь со своими эмоциями, и только потом ответил:

– Родив Эрика, Кристина заболела. У нее развился послеродовой сепсис. – Заметив на ее лице выражение недоумения, добавил: – Родильная горячка.

– Мне жаль, – произнесла она.

– Мне тоже, – эхом отозвалась Уиллоу.

– Как долго она прожила? – спросила Шона.

– Недолго. Четыре дня. Но этого хватило, чтобы подержать сына.

Шона погладила светло-каштановые кудряшки мальчика. Он был занят тем, что складывал на ее бедре травинки. Как это было трагично, жене Коналла не довелось узнать, каким красивым, милым и умным мальчиком станет ее сынишка.

– Время идет быстро, – продолжил Коналл. – С каждым тиканьем часов годы уносятся прочь. Когда-то мне исполнилось двадцать пять, и я начал свою медицинскую практику. Тик. Затем женился на Кристине. Тик. Она родила сына. – Он устремил взгляд к горизонту. – Она жива. Тик. Ее больше нет.

Уиллоу и Шона переглянулись, обмениваясь собственными переживаниями. Шона мысленно передала что-то Уиллоу, и Уиллоу ее без слов поняла.

– Эрику пора спать, – объявила Уиллоу. – С вашего позволения, милорд.

Он кивнул, хотя все еще находился во власти воспоминаний. Ветер нежно пошевелил белоснежный галстук под его гладко выбритым подбородком.

Уиллоу встала, взяла Эрика на руки и исчезла внизу холма.

Шона села и налила Коналлу еще вина.

– Я знаю, как это бывает, когда умирает тот, кого ты любишь. Как будто у тебя вырвали кусок, и ты думаешь, что рана никогда не перестанет кровоточить.

Рассеянный взгляд Коналла медленно сосредоточился на ней.

– Но со временем перестает, – продолжала она, – рана зарастает. Хотя шрам остается навсегда.

Коналл машинально кивнул и взял стакан.

– Думаю, это благословение Господне, что память о любимых крепнет. Помню, – заметила она, и на ее губах заиграла грустная улыбка, – когда я была крошечной девочкой, отец принес черный лак, чтобы покрыть стол, который сделал. Мне очень понравилась эта блестящая черная краска, и я использовала ее, написав на стене сарая бранные слова.

Коналл хмыкнул.

– Надо же было такому случиться, что в этот самый момент мимо на воскресный обед ехал на лошади приходской священник и увидел мою проделку раньше моего отца. Вот так! Лицо моего отца побагровело от стыда и гнева. Он разозлился на меня за то, что я написала неприличные слова, и на моих братьев, которые научили меня этому.

Она запрокинула голову.

– Я думала, что меня ждет порка. Но папа, как сейчас помню, упал передо мной на одно колено и сказал: «Я хочу, чтобы ты знала, что я тебя очень люблю. Но мне не нравится то, что ты сделала. Так что теперь ты должна все исправить, и тогда все снова станет по-прежнему». Он дал мне ведро с известью и велел закрасить плохие слова. Но сколько бы раз я ни белила сарай, проклятая черная краска все равно проступала.

Коналл покачал головой:

– Очевидно, урок не пошел впрок.

Шона звонко рассмеялась:

– Не пошел. Но, видите ли, мои воспоминания о папе все такие. Сколько бы времени ни прошло, что бы ни случилось с тех пор, чтобы затмить их, память об этом жива. И я не хочу, чтобы эти воспоминания стерлись. И хотя отцовское расположение в тот день я потеряла, мысль о том, что он не перестанет любить меня, что бы я ни натворила, делала меня счастливой.

Взгляд Коналла снова устремился вдаль. Голубизна его глаз сливалась с голубизной неба.

– Воспоминания о моей жене немного отличаются, Шона. Кристина стала чем-то вроде отражения в витражном стекле. Есть разрозненные кусочки нашей совместной жизни, которые я бережно храню в памяти, но целостной картины нет. Все разобщено… размыто.

Его слова прозвучали словно загадка, но смысла ее Шона понять не смогла. Может, это был брак без любви? Или в нем говорила обида на жену, которая заболела и оставила его одного с ребенком? Может, он пытался спасти ее, но понял, что его медицинское искусство не в силах побороть смерть? В нем чувствовался какой-то электрический накал, как в воздухе перед грозой.

– После смерти жены я даже спиртным не мог заглушить свои мысли о ней. И вся медицинская наука бессильна вылечить разбитое сердце. – Коналл сверлил ее глазами в поисках ответов. – Скажи, Шона, как после всего, перенесенного тобой, ты смогла жить дальше?

Шона опустила глаза.

– Не знаю, – сказала она, пожав плечами. – Возможно, потому, что провалилась так глубоко, что оттуда был путь только наверх.

Он скользнул пальцами по ее щеке.

– Боже, я никогда не встречал столь неунывающего… и в то же время столь хрупкого человека. Несмотря на все, что с тобой случилось, в тебе бьет фонтан надежды. – Он расплылся в улыбке. – Ты благотворно влияешь на меня, Шона Макаслан.

Шона не знала, что подействовало на нее так: то ли произнесенное им ее полное имя, то ли нежное прикосновение его пальцев. Но сердце ее вдруг подскочило, и весь мир сузился до них… двоих.

Он встал и протянул ей руку.

– Давай прогуляемся.

Она подала ему свою, и он помог ей подняться на ноги.

Гуляя, они пересекли поле и пошли по тропинке вдоль деревьев, которая вывела их к реке. После того поцелуя у пруда у них больше не было ничего подобного. Он вел себя как образцовый хозяин, а она – как исполнительный управляющий. Несмотря на то что их отношения были сугубо деловыми, они за это время очень сблизились. Он проводил с ней больше времени, чем с кем бы то ни было – даже со своими родными. И она наслаждалась как их беседами, так и спорами. Но память о том поцелуе никогда не покидала ее мысли, и каждый раз, когда Шона смотрела на его красивое лицо, она ощущала призрачное прикосновение его губ к своим. Время от времени она задумывалась, чем был этот поцелуй: импульсивной реакцией на их случайную физическую близость, или проявлением нежных чувств.

Теперь, идя с ним рука об руку, Шона снова начала это чувствовать. Легкость своего шага, прерывистость дыхания, безмолвный трепет сердца. Мужчина не ведет себя так с безродной дояркой или уважаемым управляющим. Так мужчина обращается с женщиной, дамой, достойной держать его под руку.

По мере приближения к старому мосту шум бегущей воды становился все громче. Бесчисленные кареты, проезжавшие мимо, истерли и сгладили серый и коричневый кирпич. По другую сторону моста виднелось заброшенное караульное помещение для сбора подати за проезд, узкое строение, построенное из такого же камня в шестнадцатом веке. Мох выкрасил его стены в ярко-зеленый цвет. Тяжелая деревянная дверь на сломанных черных петлях перекосилась. Они прошли на середину моста и, остановившись, смотрели, как внизу бежит вспененная вода.

– Шона, я человек науки. Поэтичность прекрасного пола всегда ускользала от моего понимания. Но ты… ты не такая, как большинство женщин. Я чувствую в тебе… не знаю… родственную душу, что ли. Как будто ты для меня и не женщина вовсе.

Его слова будто оглушили ее, и Шона схватилась за перила. Глядя на несущуюся внизу белую воду, она почти ощущала, как вместе с водой уносится и ее женское естество. Иона всегда предупреждала ее, что нельзя быть такой прямолинейной, самоуверенной и напористой, потому что эти агрессивные качества присущи мужчинам. Но она никогда ее не слушала, и вот он результат ее упрямства. Глупая, глупая девчонка.

– Другие женщины полны хитрости и лукавства. Но ты такая искренняя душа. И я не могу о тебе не думать. Я жажду твоего присутствия, твоего общества, твоих объятий.

Нить надежды приподняла ее упавшее сердце.

– Объятий? Вы сказали «объятий»?

– Да. Тот наш поцелуй… я хочу его повторить. Потому что уверен в одном: мы в большей степени вместе, чем врозь.

– Вы хотите сказать, что находите меня желанной?

Она в надежде прикусила губу.

Коналл улыбнулся:

– Это наиболее приличное слово, которое подходит к данному случаю. Несомненно.

Шона думала, что от охватившего ее вдруг чувства радости она лопнет. Она обвила его шею руками и услышала сдавленный возглас удивления, за которым последовал смешок.

– Могу ли я считать, что ты отвечаешь мне взаимностью?

– Да. Я никогда не думала, что вы можете испытывать ко мне такие же чувства, какие испытываю я.

– А разве ты этого не чувствовала?

Его близость – да. Его желание – никогда.

– Если бы чувствовала, все равно не поверила бы.

– Почему?

– Обычно, когда мы с Уиллоу вместе, ее красота затмевает мою. Каждый мужчина мечтает в первую очередь сорвать ее цветок.

Выражение его лица смягчилось.

– Тогда я рад за себя, потому что полагаю, что держу в руках цветок еще прекраснее.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Он обнял ее и сжал так, что ее ноги оторвались от земли и она повисла на его руках.

Этот поцелуй уже не был пробным, скромным и сдержанным, как первый. Это было признание в чувствах, смелое и исполненное нетерпения. Скользя губами по его губам, она уловила вкус клубники, который они еще хранили. Ее сердце вновь затрепетало, отбивая быстрое стаккато и побуждая ее показать ему, как сильно он ей нравится. Впервые в жизни она вдруг ощутила себя нужной. Он знал все ее недостатки и все же испытывал к ней симпатию.

Она чувствовала себя свободной и дикой, и ее тело реагировало так же. Ее жар, должно быть, передался ему. Коналл потянул ее за волосы, наклонив вбок ее голову, и начал покрывать поцелуями ее шею. От его пылких поцелуев у нее мурашки побежали по телу. Шона распластала руки по каменной стене моста. Шероховатость камня царапала ее ладони. Контраст горячих прикосновений его языка и прохладного ветра сводил ее с ума.

Его губы скользнули к основанию ее шеи. Его густые волосы щекотали ее кожу. Его большая ладонь оторвалась от ее талии и распласталась на ее груди, зажигая ее искрами более глубокой страсти.

Коналл выпрямился и яростно прильнул к ее губам. И тут она его почувствовала. Его желание и страсть, отчего совсем потеряла рассудок. Солнце над головой, бурные воды внизу, буйство природы вокруг… и могучий зверь в ее руках. Ее тело с барабанным боем устремилось к усладе, и она не имела сил ему воспрепятствовать.

Коналл отпрянул. Его глаза туманила пелена неосуществленного желания.

– Идем со мной, – сказал он и, не дожидаясь ее ответа, потянул за руку к заброшенному караульному домику.

Дернув покосившуюся дверь, он втащил Шону внутрь. В темной, без окон, комнате она сначала ничего не видела, но когда ее глаза привыкли к темноте, то смогла четко различать предметы. Помещение представляло собой кухню и гостиную с камином у стены и спиральной лестницей, ведущей наверх, где, несомненно, находилась спальня. Комната была завалена обломками забытой мебели, как какой-нибудь заброшенный чердак.

Коналл принялся расчищать стол. Шона подошла к нему сзади и обняла за грудь.

– Уютное гнездышко для двоих.

Он сбросил на пол пустую птичью клетку.

– Немного тесновато, но сойдет.

Она шаловливо улыбнулась, и ее руки заскользили по его торсу вниз, туда, где натянулась ткань брюк.

– Глупости. Хватит места для курочки и ее петушка.

Он замер, и она почувствовала, как от ее прикосновения у него расширилась грудь и заходила ходуном.

– Господи, да ты бесстыдная девка. Иди сюда.

Он оторвал ее от пола и уложил на стол. Шона раздвинула ноги, и он втиснулся между ними. Она улыбнулась. От его выдержанности не осталось и следа. Сомкнув челюсти в стальной решимости, он изо всех сил старался оттянуть удовлетворение. Хотя она и сама дрожала от желания, но не улыбаться не могла.

– Почему ты смеешься? – спросил он.

– Мне смешно видеть, как животный инстинкт берет верх над разумом, – ответила Шона.

Складка у его рта углубилась.

– Если хочешь животное, то животное и получишь.

Он откинул назад ее волосы, обнажая шею. От его обжигающего дыхания у нее по телу побежали мурашки.

Заключив в ладони его гладковыбритые щеки, она поцеловала его в губы, наслаждаясь запахом его дыхания. Сочетание вина и ягод будоражило, воспламеняло ее чувства. Теперь они говорили на общем языке, хорошо понимая желание другого. Она чувствовала между ног его набухшую, тугую, рвущуюся наружу плоть.

Коналл потянул за тесемки ее шнуровки на спине.

– Я хотел тебя с первого момента, как увидел, – прошептал он ей на ухо. – Промокшая насквозь, грязная от работы, сгусток шипения и злости. С тех пор, как бы ты себя ни вела, во что бы ни была одета, я всегда буду видеть ту злючку под дождем.

То, что Коналл воспылал к ней желанием в ту первую встречу, когда она выглядела как пугало, наполнило Шону безграничным счастьем.

Свершилось. Она навеки отдала ему свое сердце. И не было никакой возможности получить его обратно.

Он поцеловал ее улыбающиеся губы. Корсет платья распустился, и Коналл стянул его вниз. Под платьем оказалась тонкая, как паутина, сорочка. Его теплая ладонь легла ей на грудь, и он осторожно погладил сосок.

От прилива вожделения ее лоно разрывалось от боли, и она почувствовала, что промокла, как будто ее тело рыдало от тоски по нему. От могучих вод, бурливших внизу, рокот которых доносился сквозь толщу древних стен, стол слегка вибрировал.

Коналл расстегнул брюки, выпуская на волю своего зверя, могучего и голодного. Даже в темноте Шона могла оценить его внушительный размер и красоту.

– Мне будет больно?

– Больно отчего?

– От нашего совокупления.

Он издал смешок.

– Поверь, мне больно не будет. – Вдруг его брови сошлись на переносице. – А почему тебе должно быть больно?

– Я слышала, что такое бывает. Ладно, посмотрим. Иди ко мне, Коналл.

Он слегка отодвинулся:

– Постой. Это твой первый раз?..

– Да. И я рада, что это будет с тобой. – Его улыбка померкла. – В чем дело, Коналл?

Он сжал челюсти и попятился.

– Я думал, ты… Я был уверен, что ты уже не девственница.

– Через несколько мгновений уже не буду, – сказала Шона с улыбкой. – Иди ко мне, милый.

Он начал застегиваться.

– Что ты делаешь? Почему остановился? Я сделала что-то не так?

– Нет, – покачал он головой. – Я сделал. Я… снова допустил ошибочное предположение.

– Какое предположение?

– Что у тебя уже был мужчина.

– И что с того, если еще не было? – Шона пришла в негодование. – Я всю жизнь провела на ферме и поверь, знаю, как совокупляются разные твари.

Он усмехнулся. Его щеки горели.

– Знаешь, значит.

– Что от меня требуется? Я научусь. Научи меня.

– Нет. – Он сел рядом с ней на стол, растирая лицо. – Это код джентльмена. Джентльмен никогда не лишит девушку девственности, если она не принадлежит ему. И пока этого не скажет викарий, Шона Макаслан. Ты – не моя.

Шона не знала, как себя вести и что делать, чтобы утихомирить яростное желание своего молодого тела. Но инстинкт говорил громче протокола.

– Может, скоро стану. Возьми меня, Коналл. Пожалуйста. Я хочу тебя.

Он криво улыбнулся и обнял ладонью ее лицо.

– Ладно. Раз ты уже знаешь, как совокупляются твари, давай покажу тебе, как это делают любовники.

Он поцеловал ее, снова прижавшись к ее телу. Здесь, в этом забытом богом месте, казалось, что, кроме них двоих, в этом мире больше никого не существует. И все же с ним она чувствовала себя в безопасности. Каких бы правил он ни придерживался, он мог нарушить их, и никто бы не узнал об этом, тем более она. Но этот замечательный человек оставался верен себе даже при отсутствии свидетелей.

Медленно он стянул вниз ее сорочку. От движения ткани ожил ее сосок, и, когда обнажился, Коналл взял его в рот. Она застонала. Это было все равно, что попытаться затушить свечу керосином. Вместо того чтобы утолить порочное желание, он своими действиями воспламенил ее еще сильнее.

Внутренний пожар набирал силу. У нее сбилось дыхание, но это лишь добавило масла в огонь. Готовая соединиться с ним, Шона приподняла ногу, показывая свою готовность и облегчая ему доступ. Но он снова огорчил ее, отпрянув. Шона жалобно застонала. Коналл опустился на колени среди разбросанных по полу пустых клетей и подсвечников.

Зачарованная, она смотрела, как он поцеловал свод ее обутой стопы, затем приподнял подол ее выходного платья и поцеловал внутреннюю сторону обтянутой чулком щиколотки. Другая его рука скользнула под юбку и нащупала ее колено. Только ничего этого Шона не видела. Мешал вскинутый подол ее платья. Его невидимые руки исполняли свою секретную работу. И что за волшебные ощущения они вызывали!

Она думала, что сейчас он встанет и обнажит свою плоть. Но ничего этого не случилось. Он целовал ее колени, затем бедра над подвязками, потом поднялся выше…

Шона остановила его рукой:

– Что ты делаешь?

– Хочу поцеловать тебя, – усмехнулся Коналл.

Она изумленно разинула рот:

– Прямо туда?

От его глаз разбежались паутинки морщинок.

– Ага, – подтвердил он. – Обещаю, тебе это понравится.

Шона покачала головой, и на ее голую грудь упала прядка волос.

– Но это не… как ты можешь… не думаю, что…

– Ш-ш-ш. Позволь показать, как это будет.

От такой странности у Шоны закружилась голова. Эта часть женского тела предназначалась для такой же части мужского тела. Ей казалось неприличным, что он увидит эту часть ее тела так близко. А чтобы приложиться к ней ртом? Она не была уверена, что эта идея ее прельщает. Когда он вновь приблизил к ней лицо, Шона решила сказать ему об этом…

…И только взвизгнула, когда его мягкие губы коснулись той части ее существа, что изнывала от томления страсти, причиняя ей страдания. Он тем временем прижал ладони к ее бедрам, предлагая раздвинуть ноги.

Испытывая странные ощущения, но далекие от неприятных, Шона безвольно подчинилась. Внезапно его губы сомкнулись вокруг ее ядра, заставив ахнуть.

Все ее тело наполнилось жизнью. И в мозгу билась лишь одна мысль: «Еще».

Царапая ногтями ветхую поверхность стола, она чувствовала голой спиной холод каменной стены, но никакие другие ощущения не могли затмить то, что он дарил ей там.

Коналл работал языком, как пальцем. Видя лишь его светлую макушку, она могла только догадываться, что он делает. Но когда в ней начало разрастаться желание, новизна и удивление отошли на второй план. Ее тело теперь требовало удовлетворения. Чувствуя приближение кульминации, она запустила руки ему в волосы и инстинктивно направляла туда, где больше всего нуждалась в его прикосновениях. К счастью, он знал, что делать. От его языка по ее телу распространился пульсирующий огонь.

Ее дыхание участилось, и тогда он добавил ей новое ощущение, применив дополнительно палец. От удовольствия Шона чуть не лишилась чувств. Сочетание ощущений вознесло ее на новые высоты опьянения. Тогда к первому пальцу присоединился второй, и она узнала, что значит быть с мужчиной. И показал ей это Коналл Макьюэн. Ее тотчас захлестнули горячие волны удовольствия.

Повинуясь спазмам, она выгнула спину, вцепившись в его густые волнистые волосы.

Поднимаясь с колен, Коналл от боли вскрикнул.

Шона, задыхаясь от нехватки воздуха, уставилась на него удивленными глазами. Все еще ослепленная туманом страсти, она смогла издать лишь один звук:

– А?

– Ты окажешь мне большую услугу, если разожмешь руки и отпустишь мои волосы.

– О, – выдохнула она и отпустила его. – Прости.

Он улыбнулся:

– Теперь ты довольна?

Она кивнула. Он нежно расправил ее платье и сел рядом на стол.

– Ты просто восхитительна на вкус.

Шона слабо улыбнулась.

– Это было… я чувствую… – Она судорожно сглотнула. – Мне очень понравилось.

Он хмыкнул:

– Хорошо. Если будешь умницей, я, возможно, устрою тебе представление получше.

– Что ты под этим подразумеваешь?

Коналл надел сюртук.

– Знаешь… поскольку ты любишь всякие грубые слова, я доставлю тебе радость самой придумать для этого название.

Хотя ее голова все еще пребывала в тумане наслаждения, Шона сожалела, что он не получил удовлетворения.

– А как же ты? Как мне доставить тебе ответное удовольствие?

Коналл повязал на шею галстук.

– Буду счастлив преподать тебе этот урок в другой день. Без спешки, потому что хочу научить тебя должным образом. Моя ученица.

Ученица. Учиться этому Шона ничуть не возражала. Ликуя при мысли, что ее ждет еще одна такая встреча, она поправила платье. Возможно, они еще придут в это караульное помещение, которое стало для нее самым любимым местом во всем поместье.

– Повернись-ка, – скомандовал Коналл.

Шона встала и повернулась к нему спиной. Он затянул ее шнуровку.

– Ненавижу секретность. При первой же возможности хочу сделать эти отношения официальными.

Шону наполнило счастье. Несмотря на свое неправедное стремление женить на себе Коналла, чтобы получить свободу, она вдруг поняла, что если он сделает ей предложение, она никогда его не оставит.

Шона повернулась к нему.

– Я без ума от тебя, Коналл Макьюэн, – прошептала она.

– А я от тебя, Шона Макаслан.

* * *

Коляска Хораса Хартоппа катила по крутым дорогам гористой местности Северного нагорья. Увольнение с должности управляющего Коналла Макьюэна уязвило его гордость. С подобным пренебрежением он столкнулся впервые. Утешало его лишь то, что Макьюэн рано или поздно пожалеет о своем поступке.

Хартопп выглянул из окошка кареты. Это изнурительное путешествие длилось уже три дня. Последние три дня его путь пролегал по владениям Маккалоха. Дункан Маккалох был одним из влиятельнейших людей Шотландии и черпал свое богатство из бесчисленных акров и деревень, которыми владел по всей стране. Он обладал неутолимой жаждой земли и, когда видел что-то, что воспламеняло его желание, без устали следовал за целью, пока не добивался желаемого.

Каменистая дорога, на которой подскакивали и без того разболтанные колеса кареты, принадлежала Маккалоху, и Хартопп проклинал каждый ее ярд. Но дело обещало быть выгодным, и он хотел доставить новость Дункану Маккалоху лично. Пока кто-то другой не обнаружил сокровище, найденное им в Балленкриффе.

Замок Рам-Дройгион стоял на высоком холме в окружении густых лесов с одной стороны и зеленых пастбищ с другой. Хартопп проехал мимо стада длиннорогих шотландских парнокопытных, чья густая лохматая шерсть скрывала их любопытные глаза. В конце путешествия Хартоппа ждала крепость, построенная четыре сотни лет назад и все еще обнесенная толстыми каменными стенами, внутри которых были разбросаны строения меньших размеров. Здесь все напоминало о воинах-горцах прошлых веков, которые собирались тут перед сражением.

Когда Хартопп спешился, к нему подошел поздороваться человек в килте.

– Добрый день, сэр.

Лицо мужчины украшала длинная борода с проседью.

– Добрый день. Меня зовут Хорас Хартопп. Я приехал увидеться с Дунканом Маккалохом.

– У вас назначена встреча, сэр?

– Нет. Но я думаю, лорд будет очень рад той новости, которую я ему привез.

Человек почесал щеку.

– Я скажу ему. Подождите в зале, пожалуйста.

Замок Рам-Дройгион производил снаружи обманчивое впечатление. Старинные стены не вязались с роскошью изысканного интерьера. Хартоппа проводили в большой зал с мраморными полами и покрытыми резьбой стенами. На стене над камином возвышалось нечто, казавшееся с первого взгляда скульптурой в виде солнца с расходящимися лучами, но при ближайшем рассмотрении Хартопп разглядел, что это стояли расставленные по кругу мушкеты. На противоположной стене над аркой алькова веером расходились копья, мечи и стрелы, напоминая распущенный хвост воинственного павлина.

Не прошло и нескольких минут, как из комнаты за поворотом темной деревянной лестницы вышел мужчина лет пятидесяти. На нем был килт из знакомого тартана, к которому Хартопп за время путешествия уже привык, поскольку многие люди в этих местах носили такую же клетку. За ним шел его более молодой двойник, красивый молодой человек, раза в два моложе отца, с такими же каштановыми волосами и синими глазами. Оба отличались значительным ростом, что являлось характерной чертой местных горцев. На всякий случай оба имели при себе лук со стрелами и длинный мушкет на могучих плечах.

– Кто вы такой, черт подери? – спросил тот, что постарше.

– Мы не знакомы, милорд, – сказал Хартопп, вежливо кланяясь. – Меня зовут Хорас Хартопп. Я служил управляющим у одного землевладельца на Шотландской низменности.

– Большой путь вы проделали.

– Да. И утомительный. Но я торопился встретиться с вами, потому что, как мне кажется, нашел неуловимое сокровище, которое вы искали почти десять лет.

Человек явно был заинтригован, хотя выражение его лица не изменилось.

– И что же это?

Хартопп улыбнулся:

– Девчонки Макаслан.