Текст книги "Коварный искуситель"

Лахлан сурово сжал губы.

– Придется потерпеть. Отоспаться сможете на корабле, когда доберемся до Уика.

– Они не доедут до Уика, не выдержат. – Белла сверлила его взглядом. – Зачем так гнать?

Он не хотел делиться с ней своими опасениями, чтобы не тревожить понапрасну. Да и что у него есть? Лишь дурное предчувствие.

– Это нужно для нашей безопасности. Чем скорее доберемся до Норвегии, тем лучше.

– Пожалуйста, Лахлан! Вы только посмотрите на них! Они не могут ехать дальше.

Звук собственного имени, слетевшего с ее языка, заставил вздрогнуть его сердце. И Лахлан сделал то, чего старательно избегал: окинул взглядом некогда изысканных дам, которые теперь казались грязными оборванками. Они сидели прямо на земле, привалившись к стволам деревьев или камням. Юный граф свернулся калачиком на коленях у матери, Мэри Брюс спала, уткнувшись щекой в покрытое мхом бревно, а Марджори, юная принцесса, заснула на руках у королевы.

– В Тейне есть святилище, – сказала Белла. – На эту ночь мы могли бы укрыться в часовне Святого Дугласа.

Она явно все продумала. И была права: король Малькольм своей хартией даровал Тейну статус святилища еще более двух веков назад. Беглецы согласно закону и традиции могли найти здесь безопасное убежище.

Лахлан знал, что слишком суров с ними, пусть и для их же блага.

– Хорошо. Мы останемся на ночь в Тейне. – Он посмотрел на небо; дождь сменился тонкой моросью. – Если погода переменится, мы можем попытаться раздобыть галеру и отплыть прямо оттуда.

Они не успели добраться до церкви, как Лахлан уже пожалел, что поступил вопреки собственному чутью и поддался на уговоры графини. Какого дьявола с ним творится? Позволить руководить какой-то бабе! Нет, нельзя, чтобы она им помыкала.

Лахлан не знал, как назвать то, из-за чего стал таким, но был уверен, что пора это прекратить. Нельзя, чтобы женщина забрала власть над ним. Те люди погибли потому, что он потерял голову из-за бабы. И вот пожалуйста – опять зуд в одном месте.

Но ведь Белла совсем не такая, как его жена… Или он ошибается?

Он не мог забыть сцену с Брюсом. Эта картина стояла перед мысленным взором, не давая покоя, как заноза, потому и настроение к тому времени, как они добрались до старой часовни, которая стояла на высокой скале над морем, успело вконец испортиться. Каменное здание – футов тридцать на двадцать, не более – со сводчатым деревянным потолком вмещало в себя несколько скамей и каменный алтарь. К счастью, из-за позднего времени в церкви никого не было. Священник, вероятно, спал в своем домике, расположенном неподалеку.

Убедившись, что женщины с детьми устроились, Лахлан вышел осмотреться и убедиться, что никого поблизости нет, а заодно поискать галеру. Дождь прекратился, и чем скорее они отсюда уберутся, тем лучше.

Он едва успел закрыть за собой деревянную дверь, как из-за угла показалась Белла, едва не налетев на него.

– Что-то не так? У вас такой вид, будто вы чем-то недовольны.

Вряд ли она заметила, что, внимательно разглядывая его лицо, сделала шаг ему навстречу. Зато заметил он. Тело напряглось, когда легкий аромат розы привел в смятение его чувства – и разум.

– Хочу осмотреться и, может, найти корабль, – ответил он, изо всех сил стараясь скрыть свое состояние.

Интересно, понимает ли она, каких усилий ему стоит не прикасаться к ней, не прижать спиной к двери, чтобы дать выход бушующему внутри урагану. Может, тогда он избавится от этой болезненной тяги, что не дает ему житья. Годы самоотречения пошли псу под хвост. К дьяволу! Он не ждал подобных чувств.

Лахлан стиснул зубы. Дело прежде всего. Однако долго ли еще он сможет продержаться?

Она подняла к нему лицо, и он увидел в ее глазах печаль.

– Значит, мы должны покинуть Шотландию? Неужели больше негде укрыться?

Он понимал, что она устала, что не может мыслить разумно, что мысль о дочери разрывает ей сердце, и все равно почувствовал вспышку гнева.

Ведь он предупреждал ее, чем она рискует, да она не хотела его слушать. По-настоящему она до сих пор не осознала всю серьезность того, что сделала. Хоть в Норвегии, хоть в Шотландии: правда везде одна.

– Разве вы не понимаете, графиня?

Его мрачный насмешливый тон заставил ее отпрянуть.

– Что я должна понимать?

– Что вы потеряли дочь уже в ту минуту, когда возложили корону на голову Брюса. Бьюкен никогда не отдаст вам девочку. Чтобы вы знали – он, вероятно, уже спрятал ее где-нибудь в Англии.

Белла ахнула, но он запретил себе смотреть в ее потрясенное лицо.

– Зачем вы так говорите? Почему вы такой жестокий?

– Потому что это правда, хотите вы ее принимать или нет.

– Вы ошибаетесь. Я никогда не перестану бороться за дочь. Я найду способ. Когда Роберт…

При упоминании имени короля что-то сломалось в нем. Лахлан схватил ее за плечи, хорошенько встряхнул, вместо того чтобы прижать к себе покрепче, и презрительно фыркнул:

– Роберт? С ним покончено, Белла! Ему очень повезет, если удастся выбраться из страны живым. Зачем вы на это пошли? Зачем так рисковали? – не удержавшись, задал он роковой вопрос.

Она так внимательно посмотрела на него, что стало ясно: ей непонятно, как важен ему ее ответ.

– Потому что я в него верю, а за убеждения не грех и повоевать. – Она помолчала в надежде, что Лахлан, возможно, согласится с ней, но так и не дождалась. – Я не могла сидеть сложа руки, если выпал шанс помочь! Роберт – надежда Шотландии на свободу. Он понимает то, чего не понимали те, кто был до него: чтобы взять верх, мы не просто должны победить англичан на поле боя, но не дать победить себя. Он сделает все, что потребуется, чтобы объединить Шотландию, даже если для этого придется простить старых врагов. И вы ошибаетесь: с ним не покончено. Он уже стал легендой.

Ее беспредельная вера в Брюса только распалила его подозрения.

– И это единственная причина?

Она сощурилась.

– А что, этого недостаточно?

Он молчал, просто глядя ее в глаза. Вдруг она побледнела, глаза в потрясении расширились, рот раскрылся, как при недостатке воздуха.

Если бы Лахлан сохранил способность мыслить здраво, увидел бы в ее глазах боль и понял бы, как ранили Беллу его подозрения. Ведь он потянул чувствительную струнку, нащупал еще одно уязвимое место, как ни пряталась она под маской гордой графини. И если бы Лахлан мог думать о чем-то другом – кроме того, чтобы впиться в ее губы поцелуем, – то понял бы, что заблуждается, что ревность уже во второй раз вынуждает его делать глупости.

Он же мог думать только о том, чтобы сжать эту женщину в объятиях и зацеловать до безумия, пока не насытит свою страсть, пока она не ответит на его безмолвное обвинение, не скажет, что это неправда. Но взгляд Беллы предостерегал – она на это не пойдет.

Если бы Лахлан пырнул ее кинжалом, боли было бы не больше. Белла не верила своим ушам. Неужели все мужчины одинаковы? Он не лучше ее супруга, ревнивого и подозрительного, который полагал, что большая грудь и чувственный рот обязательно делают ее распутницей.

Лахлан решил, будто все ее действия обоснованы их с Робертом связью. Как он мог до такого додуматься? Как мог поверить слухам?

Он ее совсем не знает. Но она-то хороша: так в нем обмануться? Почему решила – хотя бы на одну минуту, – что он другой, что может искренне полюбить ее?

Если он принимает ее за шлюху, что ж, она не станет его разубеждать. Дерзко вздернув подбородок, Белла встретила его настороженный взгляд глазами, исполненными неприкрытого соблазна, расправила плечи и для начала выставила для обозрения грудь – пусть любуется!

Он судорожно вздохнул, лицо его побелело, а в ней ожил женский инстинкт. Ее язык облизнул нижнюю губу, будто она была голодным пауком, который ждет, что обед вот-вот попадет в ловушку. Полуприкрыв глаза, Белла томно протянула:

– А вы думаете, что была еще какая-то причина?

О том, что совершила ошибку, она догадалась сразу, но, может, ей с самого начала все было известно и хотелось именно этого? Ей нужно было найти новую причину его ненавидеть, но она не знала, что Лахлан Макруайри не из тех, кого можно безнаказанно провоцировать.

Он сгреб ее в охапку и прижал к могучей груди, на которую Белла бросала восхищенные взгляды гораздо чаще, чем было позволительно. И теперь, оказавшись в его объятиях, она лишь ахнула. Его грудь была подобна гранитной стене. Ей следовало бы испытывать неудобство и робость, но ничего подобного: она упивалась его силой и наконец-то чувствовала себя в безопасности.

Лахлан склонился над ней, и Белле показалось, что у нее остановилось сердце, замерло на мгновение, которого она и боялась, и отчаянно желала, и наконец его губы коснулись ее губ.

Она услышала его стон, и ее тело ответило дрожью с головы до кончиков пальцев ног. Этот низкий, такой мужской звук тек, казалось, по ее жилам точно раскаленная лава.

Первое ощущение вкуса его губ стало для нее шоком. Сердце неистово колотилось, воздуха не хватало, внутри распускался чувственный цветок. Губы Лахлана оказались нежными, теплыми и восхитительными на вкус: как густое темное вино, приправленное пряностями.

Она упивалась этим вкусом, наслаждалась прикосновениями, как будто этого было достаточно, чтобы изменить ее навсегда.

Это был поцелуй опытного мужчины: искусный, страстный и требовательный.

Ей следовало его оттолкнуть: это ошибка, так не должно быть, ведь обычно она ничего не чувствовала, – но сейчас все было иначе. По телу разлился жар, пульс участился, тело налилось каким-то странным, доселе неведомым томлением.

Белла не понимала, что с ней происходит. Ее бросало в жар. Тело налилось тяжестью. Внизу живота будто разворачивались тугие кольца. Это было тем более странно, что она-то ждала другого: что само тело не примет его, охваченное смутным отвращением, что ей станет дурно, когда этот дикарь начнет пожирать ее своими поцелуями, – но этого не произошло. В поцелуе Лахлана не было ничего отвратительного, а ведь перед ней был разбойник, который брал все, что хотел. Его страсть оказалась жаркой и влекущей, вовсе без насилия и жестокости, исполнена соблазна. Ей захотелось обвить его шею руками и прижаться теснее к мускулистому телу, растаять в его объятиях, ощутить своими мягкими изгибами каждый дюйм его силы.

Ей так хотелось отдаться ему, свободно дарить то, что муж всегда брал силой.

Лахлан пробудил в ней… желание. Она так его хотела: отчаянно, как никого и никогда. Муж внушил ей, что она холодная и бесчувственная, но сейчас она поняла, что это не так, и почувствовала, как просыпается желание, разливаясь по телу будоражащим теплом.

Изабелла прижималась к Лахлану, упиваясь восхитительным и греховным ощущением собственной груди, распластанной о его грудную клетку. А потом, со вздохом, она раздвинула губы.

Лахлан почувствовал, что она готова уступить, и у него вырвался довольный рык. Ему хотелось покарать эту женщину за то, что из-за нее он потерял над собой контроль, за то, что уступил плотской страсти, которой поклялся избегать: он обезумел, рассвирепел, очутился на краю, – но гнев его рассеялся в тот же миг, когда их губы соприкоснулись. Лахлана сокрушила волна чувства, исполненного и нежности, и силы. Нежности, разрази его гром! Он не смог бы обидеть Беллу. Он же сказал, что никогда бы не взял ее насильно, и это было правдой.

Боже, какая же она сладкая! Он даже не представлял, что бывает такая сладость. Он не смог бы от нее отступиться, даже если бы захотел.

Он ожидал – был почти уверен, – что она его оттолкнет, но ее осторожный, вполне невинный ответ едва не свел его с ума.

Ощущение мягких чувственных губ, которые раскрывались ему навстречу, распаляло Лахлана больше и больше. Его язык проник к ней в рот, и теперь он целовал ее смелее, стремясь завладеть всем, что она была готова ему предложить.

Белла целовала его в ответ, ее тихие стоны служили ему поощрением. Он чувствовал, как охотно Белла прижимается к нему, как нарастает в ней страсть, как ее поцелуи становятся более требовательными.

Их языки сплетаись: сначала медленно, будто изучая, потом быстрее, увлекаемые чувственным водоворотом. Лахлан так долго ждал этой минуты, что медлить больше не мог.

Кровь закипела в его жилах. Кожу жгло. Казалось, она так натянулась, что стала мала для его огромного тела, как и сведенные судорогой мускулы. Ему было мало ощущать на себе каждый роскошный и нежный ее изгиб, он хотел стать ближе, еще ближе…

Лахлан запустил руку в шелковистую массу ее волос, обхватил ее, притиснул спиной к двери. Здесь. О господи, прямо здесь и сейчас. Жаркая волна грозила накрыть его с головой.

Все тело его таяло, но твердый ствол уже втиснулся в мягкое местечко между ее ног. Мучительно хотелось вонзить его… Лахлан почти ощущал, как скользнет в нее, как обнимет ладонями ягодицы и приподнимет, чтобы она обвила его талию ногами, и вонзится в мягкое, влажное и жаркое средоточие.

Он мог бы разорвать на ней корсаж, чтобы ощутить, как затвердевшие ее соски щекочут кожу. Она бы раскраснелась, распаляясь, и аромат розы стал бы сильнее.

Лахлан слышал бешеный стук ее сердца, прижимаясь губами к ее губам и уступая страсти, которую сдерживал так долго. А Белла забылась, опьяненная желанием. Она и не предполагала, что так бывает. Поцелуй Лахлана становился все настойчивее. Каждое жадное движение его языка обжигало подобно разгоравшемуся все сильнее пламени.

От ощущения твердости его плоти между своими ногами ее затопило новой волной страстного желания. Его бедра пришли в движение. Вверх по позвоночнику пробежала дрожь предвкушения. Ей захотелось почувствовать его внутри себя, ощутить толчки и скольжение…

Боже правый!

Греховность собственных мыслей грубо вернула Беллу к действительности. Что она делает? Как могла уступить вот так, сразу, полностью и безоговорочно? Неужели она и правда испорченная? И муж был прав?

Вместо жаркой страсти ее затопила горячая волна стыда. После долгих лет подозрений и беспричинной ревности она наконец воплотила в жизнь обвинения своего супруга.

Она оттолкнула Лахлана.

– Остановитесь!

Лахлан отпрянул, и она увидела то, чего так боялась: желание, вожделение.

– Как вы смеете вы прикасаться ко мне! – выкрикнула Белла в панике и ударила его по лицу.

Она не знала, кто из них был сильнее шокирован яростью ее реакции. Лахлан медленно обернулся, и она съежилась, увидев на его лице отпечаток своей ладони.

– Вы оскорблены тем, что я прикасался к вам, графиня, или злитесь из-за того, что вам это очень понравилось?

Справедливость его обвинения была жестоким уколом. В горле уже закипали слезы.

– Что вам от меня нужно?

Его губы медленно раздвинулись в ленивой улыбке, но глаза смотрели жестко.

– А вы что предлагаете?

Она опять видела перед собой беспринципного наемника, который ничем не дорожил. Как она могла подумать, что он может быть другим?

– Да ведь вам ничего не нужно, кроме денег, не так ли?

Его взгляд, пронзительный зеленый огонь, обежал ее в головы до пят так, что она почувствовала себя грязной.

– Графиня, если бы я хотел от вас денег, то лично отвез бы вас прямиком к Эдуарду.

– Удивляюсь, что вы до сих пор этого не сделали, поскольку главное для вас – золото. Разве не вы говорили, что с Робертом покончено? Кажется, на этот раз вы встали не на ту сторону. Что же будет со звонкой монетой, что вам обещали?

– Вы все просчитали за меня, да, графиня? – Он смотрел ей прямо в глаза, и было в его взгляде нечто такое, отчего Белле захотелось немедленно взять свои слова назад. – Однако вы преподали мне хороший урок. Мне придется зарубить это у себя на носу. Всегда взвешивай свои возможности! – Лахлан поклонился Белле с преувеличенной почтительностью. – А теперь, с вашего позволения, мне нужно заняться более важными делами.

Белла понимала, что была к нему несправедлива, и едва удержалась, чтобы не окликнуть. Ей было так хорошо в объятиях Лахлана, что стало даже стыдно, вот и напустилась на него. Не его вина, что она не оттолкнула его сразу, как следовало бы.

И все-таки она не окликнула его. Да и что бы это изменило? Даже если они выберутся из этой переделки живыми, какое будущее их ждет? Она пусть и опозоренная, но все еще жена другого. Ничего хорошего между ней и Лахланом быть не может. А чувства – этот горячечный бред – просто пугали Беллу. Подумать страшно, куда они могут ее завести. Уж лучше так. Нельзя допускать, чтобы это повторилось.

Теперь, едва вкусив страсти, Белла жалела – лучше бы ей по-прежнему не знать ничего.

Она вернулась в часовню к остальным и попыталась заснуть, но не смогла: все прислушивалась – вдруг скрипнет дверь и Лахлан вернется?

Но он так и не пришел.

Едва забрезжил рассвет, как звук закрываемой двери заставил Беллу встрепенуться. Это опять был Магнус. За ночь он выходил и возвращался несколько раз – вероятно, проверял расставленные вокруг часовни посты. Она слышала, как он сказал Уильяму шепотом:

– Ему давно пора бы вернуться!

Белла встревожилась и бросилась к ним:

– Что-то случилось?

– Не знаю, – честно ответил Магнус. – Но мы должны поскорее собраться и продолжить путь.

Но они не успели: отчаянный крик священника стал первым предвестником беды.

– Вы не можете!

Выглянув в сводчатое окошко, они увидели, что святой отец стоит в нескольких футах от двери в часовню, раскинув руки и пытаясь закрыть собой путь, а церковь окружена по меньшей мере сотней солдат во главе с графом Россом.

Господи, помилуй! Их обнаружили! Ей не верилось, что это происходит наяву. Ужасало не только то, что они попали в руки врага, но и небывалое кощунство: Росс нарушил неприкосновенность священного убежища.

Магнус выругался, потом они с Уильямом переглянулись, и Белла поняла, что они намерены драться. Конечно, они бывалые воины, но противник значительно превосходил их количеством.

– У нас женщины и дети, – сказал Уильям. – Вдруг кого-нибудь ранят.

Магнус кивнул. Белла никогда не видела его таким мрачным. Мужчин покарают первыми: засадят в темницу или казнят без суда и следствия, – и она сказала:

– Уходите. Спасайтесь. Вы нам ничем не поможете.

Ее предложение оскорбило их, и Магнус возразил:

– Наш долг защищать вас, миледи, и пока дышу, я буду драться.

Пока Маккей договаривался об условиях сдачи в плен с предателем графом Россом, Белла пыталась успокоить напуганных женщин. Но что она могла им сказать? Все было напрасно – после целого месяца скитаний, когда им приходилось скрываться и бежать, спасая свою жизнь, Росс отдаст их Эдуарду, жестокому королю англичан.

Слава богу, хоть Лахлана тут не было. Действительно, это большая удача, что он сумел избежать их злосчастной судьбы.

Но где же он? Может, где-то спрятался и наблюдает за происходящим? Белла хоть и опасалась, как бы он чего-нибудь опрометчивого не сотворил, пытаясь их освободить, но, с другой стороны, надеялась, что он будет действовать. Одно она знала точно: чтобы выполнить работу, Лахлан Макруайри сделает все возможное и невозможное. Если он без раздумий бросился в огонь, чтобы спасти одного человека, то на что он готов ради спасения стольких людей?

Выходя из часовни Святого Дугласа на свет неяркого утреннего солнца, она едва сдержалась, чтобы не оглядеться по сторонам, в душе ожидая увидеть, что откуда-нибудь из-за деревьев покажется Лахлан.

Должно быть, граф Росс за ней наблюдал. Он очень напоминал ей Бьюкена – суровость пополам с гордыней, волк в овечьей шкуре. После пленения при Дунбаре он провел шесть лет в темнице у англичан.

– Кого-то высматриваете, графиня?

Белла попыталась не выдать своего удивления, но сердце ее тревожно забилось. Росс знает про Лахлана, а это значит… Господи, что с ним случилось?

Росс самодовольно усмехнулся.

– Должен признаться, что был удивлен. Неужели Брюсу не достало здравого смысла, чтобы поставить во главе отряда кого-нибудь другого, а не такого беспринципного подонка, как Макруайри? Да разве можно ему доверять? Он много лет воровал у меня арендную плату. Я не покрою убытки, даже если продам Эдуарду всех Брюсовых баб скопом!

Белла не желала это слушать, хотя, в сущности, сама поначалу думала о Лахлане примерно так же, но мысль, что он их предал, даже не пришла ей в голову. А вдруг… Когда Росс упомянул про убытки, смутное подозрение укрепилось в ней еще сильнее.

– Где он? Что вы с ним сделали?

Должно быть, тревога в голосе выдала Беллу. Росс задумчиво поиграл бровью.

– Графиня, этот мерзавец не стоит вашего волнения. Ведь именно он привел нас к вам, так что можете его поблагодарить. Теперь он вам ничем не поможет. Но не беспокойтесь – Лахлан Макруайри получит то, что ему причитается, и все его долги будут уплачены.

Ее как будто ударили ножом в живот. «Привел нас к вам…»

Нет, он бы этого никогда не сделал. Не верилось, чтобы он оказался способным на столь подлое предательство. Продать их Россу, понимая, что это станет их концом…

Белла вспомнила его предостережение: «Мне нельзя доверять…»

Росс пошел прочь, отдав своим людям распоряжение посадить всех на телегу, чтобы отправить в замок Олдерн.

Должно быть, Уильям заметил, что она в ужасе, поэтому, прежде чем Беллу грубо повлекли к телеге, успел ей шепнуть:

– Тут какая-то ошибка, миледи. Капитан никогда бы…

Гордон замолчал, удивленно глядя куда-то мимо нее. Белла обернулась и ахнула. Сердце упало. Конец ее надежде! Она не ошибалась!

У подножия холма в окружении десятка солдат Росса стоял Лахлан собственной персоной и смотрел в ее сторону. Когда их глаза встретились, Белла больше не сомневалась: он виновен.

Странная пустота образовалась в груди: будто в сердце воткнули кол. Она верила Лахлану, думала…

Белла отвернулась. Из всех разочарований, что она видела в жизни – отец, муж – эта рана стала самой глубокой. Пора бы ей поумнеть. Она больше не пятнадцатилетняя невеста и не маленькая девочка, вымаливающая у отца крохи внимания.

Лахлан ведь сам предупреждал, что ему не стоит верить, но Белла тешилась романтическими сказками, внушая себе мысль, что он на самом деле другой, просто-таки убедила себя, что он способен на сильное чувство, а ему только и нужно было, что забраться к ней под юбку, а когда она ему отказала…

Господи, почему же так больно?

– Це… – попытался что-то крикнуть ей вслед Гордон, когда телега уже катилась прочь, но один из солдат ударом повалил его на землю.

Что он хотел сказать? Что-то о цене? Белла поняла, что ей уже все равно. Какая разница, если они в плену?

Телега катилась по дороге в Олдерн, подскакивая на ухабах, а Белла пыталась утешить Мэри, которая рыдала у нее на плече. Девушка, так напоминавшая ей дочь, подняла на нее наполненные ужасом и слезами глаза.

– Что с нами сделают, миледи?

– Не знаю, милая. Подозреваю, что некоторое время мы просидим в замке, и это не так уж плохо. Я слышала, что некоторые комнаты там вполне пригодны для жилья.

Ни Мэри, ни Белла даже не догадывались, как сильно ошибались.