Текст книги "Коварный искуситель"

Глава 16

Лахлан обернул полотенце вокруг шеи и пошел назад в конюшню, перебросив через руку выстиранные рубаху и штаны, чтобы высушить над костром, прежде чем засовывать в дорожный мешок.

Господи, как же хорошо помыться! После двух с лишним дней непрерывной скачки – с короткими остановками, чтобы напоить лошадей, – он едва дождался возможности забраться в воду, смыть грязь и пот, отмыть голову от запекшейся крови и унять наконец жуткий зуд под шлемом.

Зато они сумели уйти от преследования, и если повезет, завтра в это же время его миссия будет завершена. Впрочем, он уже сделал то, что обещал, и освободил Беллу. Все задания выполнены: осталось получить вознаграждение и с чистой совестью оставить королевскую службу. Только вот что странно: вместо того чтобы во весь опор скакать к побережью, он почему-то настоял на привале, будто никуда не торопится.

Это ради Беллы, сказал он себе. Ей нужен отдых. Не мог же он признать, что просто тянет время.

Он уже почти дошел до конюшни, как вдруг дверь распахнулась и оттуда вылетел Сетон с кровожадным выражением на лице.

– Куда это ты? – крикнул ему Лахлан.

– Постерегу на чертовом холме, – на ходу бросил рыцарь и помчался в противоположном направлении.

Подойдя к костру, Лахлан обнаружил там Бойда, который сосредоточенно точил меч. Бойд прослыл едва ли самым сильным воином в гвардии: от одного его вида враг в страхе убегал. Сейчас же выражение лица у него было самым мирным, но это не обмануло Лахлана. Казалось, воздух вокруг него так сгустился от напряжения, что его можно рубить тем самым мечом, что он точил.

– Какого черта происходит? Куда рванул Дракон?

Нашел кого спрашивать! Бойд с Сетоном не ладили никогда – с самого первого дня, когда воины, призванные в Шотландскую гвардию, собрались на острове Скай, чтобы пройти обучение у Маклауда, а если точнее, пытку, потому что о таких суровых, изматывающих тренировках Лахлан даже не слышал. Например, недельное испытание подземельем, которое они метко окрестили Преисподней, чего стоит.

Через три примерно года рыцарь-англичанин и ярый шотландский патриот научились воевать бок обок, однако сейчас едва не цапались – с тех пор как их отряд, вместо того чтобы от Пиблса скакать на север, двинулся на запад, чтобы сбить преследователей с толку.

Путешествие через Ланаркшир и Эршир привело их на земли Уоллеса. Именно здесь зародились первые семена восстания. Здесь Бойд сражался плечом к плечу с Уоллесом и здесь же, в английской мясорубке, к несчастью, потерял отца. Бойд ненавидел англичан. А семья Сетон, хоть и владела землями в Шотландии, происходила с севера Англии.

Бойд пожал плечами.

– А что с ним вечно случается? Я оскорбил его драгоценную рыцарскую чувствительность.

Сетон так до конца и не принял пиратский стиль ведения военных действий, который установил Брюс: отставить рыцарский кодекс ради того, чтобы победить превосходящую численностью и лучше вооруженную английскую армию. Такую тактику из поколения в поколение использовали горцы и потомки Сомерледа с Западного нагорья. Собственно, для этого нового военного стиля и создавалась Шотландская гвардия.

Лахлан послал ему сумрачный взгляд.

– Другими словами, ты его подначивал.

Бойд скрипнул зубами.

– Пусть скажет спасибо, что вообще не убил, после того что он наговорил вчера вечером.

Они едва не подрались, когда сделали краткую остановку, чтобы напоить лошадей. Это было возле замка Дуглас, резиденции сэра Джеймса Дугласа, одного из ближайших соратников и придворных рыцарей Брюса. Белла имела неосторожность спросить, как случилось, что замок выгорел дотла. И Сетон ответил, что в этом месте люди Брюса потеряли свою честь. Стрела метила прямо в Бойда, который годом раньше сражался здесь вместе с сэром Джеймсом Дугласом. Они тогда штурмовали замок, взяли в плен расквартированный английский гарнизон, бросили англичан в подвал, а потом предали замок огню. Случай этот, известный с тех пор как «Скотобойня Дугласа», поселил ужас в сердцах английских солдат в гарнизонах по всему юго-западу и на границе.

Честь и война несовместимы, однако Сетон твердо стоял на соблюдении рыцарского кодекса былых времен.

– Ладно. Вы оба нужны мне, чтобы управлять лодкой, когда мы поплывем отсюда. Так что, если хотите прикончить друг друга, придется подождать до возвращения. Но на твоем месте, я бы убедился, что он не прячет в рукаве кинжал, не то придется тебе наставлять его на путь истинный уже из могилы.

Бойд рассмеялся.

– Ты что-то повеселел. Помогло купание в озере? – Он потянул носом воздух. – Сегодня это мирт, кажется?

Скривившись, Лахлан запустил в него полотенцем, которое болталось у него на шее. Какое было мыло, такое и взял, будь оно неладно.

Рассмеявшись, Бойд продолжил свое занятие, благо костер взле старого сарая, который теперь служил конюшней и укрытием для скота, когда становилось слишком холодно, еще горел. Их самих приютили на эту ночь родители сослуживца, который погиб в одном из сражений, а сами перебрались в новый каменный дом у подножия Лоудонского холма с другой стороны долины.

Они не могли игнорировать опасность, пока не окажутся севернее Тая: эта часть юго-западной Шотландии больше благоволила Брюсу, чем Марка. Более того, с вершины Лоудонского холма, где по возвращении в Шотландию в прошлом году Брюс почти невероятным образом разбил англичан, они за многие мили могли увидеть любого, кто вздумал бы приблизиться. На несколько часов здесь вполне можно было остановиться и отдохнуть, а перед рассветом отправиться к побережью.

Лахлан настоял, чтобы Белла спала в главном доме. И хоть это ее вовсе не обрадовало, но возможность отдохнуть на кровати хотя бы несколько часов решила дело. Он мог бы уговорить ее опять сесть к нему в седло, но не был уверен, что сможет справиться с собой. Захочет ли он отпустить ее после того, как долгие часы будет держать в объятиях?

Лахлан вовсе не пытался ее избегать, нет, хотел лишь найти место, где их не застанут врасплох. Его поймали буквально со спущенными штанами. И хоть он ни о чем не сожалел, впредь надо быть осмотрительнее.

И он здорово просчитался, решив, что после совокупления с Беллой избавится от этого необъяснимого наваждения: напротив, это короткое безумное соитие второпях только разожгло его аппетит. Он понимал, что это очень опасно, и опасность шла не откуда-то со стороны, а от него самого. Дотронется до нее снова – и, чего доброго, укрепится в совершенно безумном мнении, что Белла – его женщина. Лахлан как мог убеждал себя, что это странное влечение – какова бы ни была его природа – ничего не значит: не совсем же он выжил из ума, чтобы надеяться, будто это навсегда.

Лахлан перекинул мокрую одежду через деревянный столб, уселся напротив Бойда на стульчик, которым, надо полагать, пользовались во время дойки, и, положив оружие на пол, достал из мешка железный висячий замок, который изготовил для него Маккей. Осталось только сообразить, как его отомкнуть. Бойд бросил на него хитрый взгляд поверх языков пламени.

– Ты так и не сказал, что произошло тогда в Пиблсе.

Лахлан лениво повел бровью, ковыряясь в замочной скважине тупым ржавым гвоздем.

– Не собираюсь ничего объяснять. Меня застали врасплох, вот и все.

– Странно, – протянул Бойд, задумчиво рассматривая Лахлана. – Что-то не припоминаю, чтобы когда-нибудь случалось подобное.

Бойд ерничал, поскольку прекрасно догадывался, подлец, как это все получилось, однако Лахлан и виду не подал, что знает, о чем тот толкует.

– Случалось – пару раз, – заметил он сухо. – Не могу же я быть одновременно везде.

Бойд вдруг подскочил как ужаленный:

– Бог ты мой! Как это я сразу не понял! Да ты, братец, влюбился. Вот уж не думал, что доживу до такого дня.

Лахлан послал Бойду предостерегающий взгляд.

– Она мне просто нравится. Да и разве может быть иначе после того, через что она прошла? Она же настоящая героиня.

Отчасти это было так: Белла героиня, а он всего лишь наемный солдат с дурной репутацией, к тому же незаконнорожденный. А сколько народу на него охотилось – не сосчитать! Безопасность Беллы зависит от сохранения анонимности; а с ним ей всегда будет угрожать опасность.

– Значит ли это, что ты передумал?

Лахлан прищурился.

– Что ты имеешь в виду?

Бойд пожал плечами.

– Если вы с леди Изабеллой… Вот я и подумал, что ты, может, подумываешь задержаться у нас подольше?

Лахлан застыл, и на минуту ему показалось… Нет, это невозможно! Какого черта! Бойд пытается его дезориентировать, но ему этого вовсе не нужно.

– Если и хочу ее, это не значит, что я забыл, ради чего работал эти три года. Как только король соберет совет, я получу свое вознаграждение. Зачем мне тут торчать, скажи на милость?

Десять лет назад у него отняли все. Теперь ему представилась возможность кое-что вернуть. У него будет дом: место, которое он назовет своим, – и впервые в жизни станет по-настоящему свободным, когда никому не надо подчиняться, ни за кого не придется отвечать. Никаких обязательств, никаких счетов, по которым нужно платить. Вот она, свобода, ради которой он сражался.

– Поганец ты, Змей. Леди заслуживает большего. – Ну, в этом он не сомневался. – Но знаешь, что я думаю? Она на тебя запала. Хотя убей, не пойму, что она в тебе нашла.

Ничего, потому что нечего.

– Кровь Христова, Налетчик! С каких это пор ты начал выражаться, как мой двоюродный братец?

Если еще кто-нибудь из гвардейцев «влюбится» – что бы это ни значило, черт возьми, – Лахлану даже не придется уходить. Он бы перерезал себе горло собственным кинжалом, лишь бы не слышать болтовню про то, как хорошо иметь жену: будет о ком заботиться, кто-то будет заботиться о нем, кому-то будет не все равно, жив он или мертв.

Странное чувство стеснило грудь, но он постарался прогнать его. Кому все это надо, черт возьми?

Послышались шаги, и к ним подошла Белла.

– Надеюсь, не помешала?

Лахлан и Бойд виновато переглянулись: интересно, давно ли она здесь? Нарочито безразличное выражение ее лица навело Лахлана на мысль, что дольше, чем хотелось бы.

– Нет-нет, ничего, миледи, – сказал Бойд. – Вам что-то нужно?

Она вздернула подбородок. И если он слегка дрожал, то Лахлан сказал себе, что это всего лишь отсветы мерцающего пламени. Тем не менее совесть тяжким грузом давила ему на грудь, да еще нелепое желание сжать ее в объятиях и заверить, что все сказанное им не всерьез.

Но вот беда: он сказал это всерьез, видит Бог! Может, следовало выразиться не так прямолинейно, но ведь это правда! Он ее хотел, но не собирался менять свои решения ради женщины, хватит.

– У меня есть бальзам. – Белла подошла к Лахлану. – Чтобы залечить ваши раны.

Лахлан не привык, чтобы кто-то о нем заботился, и был немало удивлен и смущен.

Черт, он перед ней чувствует себя каким-то маменькиным сынком. К черту!

– Все в порядке, – махнул он рукой, отсылая Беллу прочь.

Она удивленно взглянула на него cверху вниз, обиженно поджав губы. Что это с ним? Раздражение, гнев или, быть может, смущение?

– Клянусь крестом Иисусовым, Лахлан! Вас не унизит, если кто-то хоть раз о вас позаботится!

Он вскинул бровь. Крест Иисусов? Она была рядом с ним достаточное время, чтобы научиться чему-то более полезному. Но прежде чем он успел возмутиться, Белла поставила рядом с ним какие-то плошки, которые принесла с собой, и решительно подбоченилась. Мужские брюки слишком явно подчеркивали округлость и женственность ее бедер, чтобы он обращал внимание на что-то другое.

– И даже если мне придется просить Робби, чтобы придержал вас, я это сделаю. – Она критически осмотрела верзилу Бойда. – Думаю, он вполне справится с этой задачей.

– Даже не сомневайтесь, миледи, – подмигнул ей Бойд.

Подлец! Лахлану не нужно было смотреть на Бойда, чтобы понять, что парень от души потешается. Очень немногие осмелились бы заявлять такое, но Бойд как раз был из них, поэтому Лахлан и не обратил внимания на шутку, а напротив, отложив замок, с улыбкой сказал:

– Как вам будет угодно, миледи.

Белла пробормотала что-то себе под нос и, повернув его голову ближе к свету костра, внимательно осмотрела рану на виске. Прикосновение ее пальцев было таким осторожным и нежным, что по его телу пошли мурашки и он непроизвольно дернулся.

Белла терпеливо опять повернула его к свету и, потянув носом воздух, заметила:

– Вы помылись.

Лахлан услышал смешок и послал Бойду косой взгляд, но тот склонил темноволосую голову и сделал вид, что сосредоточен исключительно на своем занятии.

– Не люблю ходить грязным, – излишне резко – наверное, из-за Бойда – ответил Лахлан.

– Я помню, – тихо, так, чтобы не слышал Бойд, заметила Белла. – Обратила внимание на это почти сразу. Для разбойника от вас слишком хорошо пахло.

Белла успела помыться: Лахлан уловил исходивший от нее слабый аромат мыла, – и тело его немедленно отреагировало. Если бы тут же у костра не сидел Бойд, у него возник бы соблазн усадить ее к себе на колени и продолжить то, к чему они едва приступили пару ночей назад.

– Вот и хорошо, – добавила Белла, осторожно перебирая волосы у него на виске. – Рана почти чистая.

Она нагнулась, чтобы взять кусок льняной ткани и глиняный горшочек, и он едва сдержал стон. Это чертово мужское одеяние, которое было ей велико, разило наповал. Когда она склонилась над ним, ворот рубахи раскрылся, и он увидел идеальной формы упругую грудь с темным соском.

Лахлан не мог ничего с собой поделать. При виде твердого торчащего соска рот его наполнился слюной. Как же ему хотелось взять его в рот!

Люди Комина не дали ему возможности осуществить желание, и сейчас он о нем вспомнил. Ему захотелось раздеть ее донага, сжать ладонями кремовую плоть, поднести к губам и целовать соски до тех пор, пока не сделаются красными, как ягоды, напряженно пульсируя под его языком.

Лахлан заерзал, почувствовав, как тесно стало его плоти в брюках. Белла склонилась над ним в опасной близости, и он едва не лишился рассудка от ее нежных прикосновений. Пальцы ее легонько, кругообразными движениями втирали в рану мазь, но боль от этого только усилилась.

Наконец, когда Лахлан уже решил, что больше ни минуты не сможет выносить эту близость, эти прикосновения, этот теплый свежий аромат ее тела, она обмотала его голову чистой льняной тканью и отошла.

Он не вздохнул с облегчением, но ее раскрасневшиеся щеки дали знать, что страдал не только он.

– Больше нигде не болит? – поинтересовалась Белла.

– Нет…

– У него колотая рана на плече и жуткие синяки по всему животу, – охотно сообщил Бойд и тут же удостоился убийственного взгляда.

Лахлан и вправду был готов его убить. Чертов негодяй отлично знал, какие мучения испытывает его боевой товарищ.

Белла поджала губы, и трудно было сказать, какие чувства она испытывает.

– Позволите?

Лахлан поднял рубаху, и ее взгляду открылись многочисленные синие, черные и красные кровоподтеки, которые сливались в одно большое зловещее пятно на правой половине его тела.

Белла ахнула, но затем гневно воскликнула:

– Почему вы ничего не сказали? Похоже, у вас сломано несколько ребер. Надо бы перевязать!

Он передернул плечами, стараясь не морщиться от боли. Да, похоже, она права: действительно ребра сломаны.

– Не было времени.

Белла протянула руку и легонько провела пальцем по чувствительной коже, а когда нажала чуть сильнее, вздрогнул.

– Ой простите, вам больно?

Да, но дело было не в этом: он возбуждался все сильнее, болезненно реагируя на прикосновение ее рук.

– Немного.

Белла казалась озадаченной.

– Да вроде бы я трогала вас осторожно.

«Трогала». Лахлан застонал. Не надо говорить «трогала». Пульсирующая боль усилилась.

– Я постараюсь аккуратно. – Она нерешительно помолчала. – Вам придется снять рубашку.

Лахлан мог бы поклясться, что слышит, как веселится Бойд, и разозлился:

– Эй, ты что, собираешься точить свой меч всю ночь? Разве не тебе полагалось заняться поисками галеры?

Бойд и не скрывал, что от души забавляется.

– Ладно, я ухожу. – Он не спеша встал, сунув меч за спину. – Наверное, вернусь не скоро.

Лахлан с мучительным раскаянием уже осознал, что совершил огромную ошибку. В компании Бойда было куда безопаснее, чем наедине с Беллой. Лахлан не успел найти предлог, чтобы его вернуть, и напарник скрылся.

Лахлан собрался с силами – будь, что будет – и стянул рубаху через голову. Раньше начнешь, быстрее закончишь.

Белла не проронила ни звука, но застыла в неподвижности. Стиснув зубы, Лахлан смотрел прямо перед собой. Ужас. Отвращение. Жалость. Он не хотел ничего этого видеть. Она думает, что это серьезно? Видела бы она его спину! Но, как бы то ни было, Белла стояла перед ним и рассматривала незначительные рубцы, уродовавшие его плечи и грудь.

Теряя терпение и мечтая, чтобы пытка поскорее закончилась, Лахлан решился бросить взгляд в сторону Беллы, и лучше бы этого не делал. Вовсе не шрамы, рубцы или синяки заставили ее замереть в нерешительности. Она смотрела на его грудь так, словно умирала с голоду, а перед ней стояло блюдо с марципаном.

Это было невыносимо, и Лахлан рявкнул:

– Что-то не так?

Покраснев, она быстро отвела взгляд, взяла бальзам и стала смазывать рану на плече. Это было последствие удара мечом: шрам Лахлан заработал пару месяцев назад в битве при Брандере, но открылся он заново после встречи с кулаками и ногами людей Комина.

Выдержать прикосновение рук Беллы во второй раз оказалось не легче, чем в первый. Нервные окончания вспыхивали искрами каждый раз, когда она дотрагивалась до него. Лахлану казалось, что он того и гляди выскочит из собственной кожи, особенно когда она медленно обвела пальцем контур клейма на его плече.

Всего несколько дней назад он постарался бы скрыть клеймо. Это был знак, который носили все, кто сражался в Шотландской гвардии: вставший на дыбы лев, символ шотландской короны, помещенный внутрь щита, обведенного полосой паучьей паутины. Подобно многим гвардейцам Лахлан дополнил его личными символами: два скрещенных за щитом меча и гадюка, свернувшаяся кольцами в паутине. Вероятно, Белла не знала, что это знак гвардии, хотя уяснить смысл символов было несложно.

– Почему вы мне не сказали?

Он твердо встретил ее обвиняющий взгляд.

– Я дал клятву. Кроме того, это было – и есть – слишком опасно.

– Вы говорили, что простой наемник, а выяснилось, что вы из самого почетного полка Шотландии, воин из ближайшего окружения короля! Я думала, вы понятия не имеете о долге, чести и преданности. А теперь я вижу это? Если бы вы мне сказали…

– Это ничего бы не изменило.

– Для меня изменило бы. Может, я не изводила бы себя два года ненавистью к вам за предательство, которого вы не совершали. – Вдруг ее осенило: – Стало быть, Роберт и сэр Алекс, Уильям и Магнус, те двое в монастыре…

– Остановитесь! – воскликнул Лахлан, ухватив ее за руку. От страха екнуло сердце: слишком много она знает! – Не задавайте вопросов, забудьте об этом! Неужели вы не понимаете, насколько опасны эти сведения? Вы даже не представляете, что сделали бы с вами те люди, если бы заподозрили, что вы можете им кое-что рассказать.

Белла побледнела, но он просчитался, если думал ее напугать.

– Разве я не заслужила право узнать правду?

Лахлан стиснул зубы.

– Нет, если это может навлечь на вас беду. Брат моей бывшей жены узнал, что я гвардеец, и теперь за мою голову назначена награда. Больше дают только за самого Брюса. Они пойдут на все, чтобы выведать имена остальных, причем рискуют не только обладатели информации – опасности подвергаются также их семьи.

Не дрогнув, Белла гордо подняла голову:

– Я бы им ничего не сказала.

Он едва не рассмеялся ей в лицо.

– Так говорят лишь те, кого никогда не пытали.

– А вас?

– Хотите взглянуть?

И он повернулся к ней спиной.

На этот раз Белла вскрикнула от ужаса, глаза ее стали огромными как блюдца.

– Бог мой, Лахлан! – Пальцы ее коснулись отметин от стальных крючьев, которые пронзали и рвали его тело чуть не до кости. – Пережить такое… Что произошло?

Однажды он позволил ей спрашивать о чем угодно: у него не было тайн. Прошлое осталось позади. Но кое-что изменилось. Ее забота, сочувствие, желание узнать о нем больше разбередили былые раны. А еще Лахлан боялся, что и так подпустил эту женщину слишком близко.

Белла понимала, что Лахлан не хочет рассказывать о своем прошлом и пытается больше отдалиться от нее, как отдалялся два предыдущих дня. Чем быстрее приближался безопасный берег, тем больше становилось расстояние между ними. И если Белле было обидно из-за того, что Лахлан ее избегал, вел себя так, будто между ними ничего не было, то теперь, услышав его грубый ответ Робби Бойду, она поняла, что такое настоящая боль, именно сейчас осознала, насколько он стал ее дорог.

«Только потому, что я хочу ее…»

И если стрела была направлена ее в сердце, то цели достигла. Какая тяжесть в груди! Жжет как огнем. Она для него объект вожделения, и ничего больше. Господи, неужели мужчины хотят только ее тела?

Ей казалось, что Лахлан другой, казалось, что и для него она особенная, потому что он был особенным для нее. Неужели тюрьма довела ее до такого отчаяния, что она готова броситься на шею тому, кого сама выдумала?

Нет. Ей не верилось, что это все, что он говорил всерьез: скорее всего просто хотел осадить любопытного Бойда, – но полной уверенности не было. Возможно, разгадка в его прошлом? Белла хотела знать правду, а не довольствоваться сплетнями.

– Может, поделитесь? – попросила Белла. – Мне казалось, вам нечего скрывать…

Лахлан понимал, чего она добивается, и ответил, пожав плечами:

– Да, собственно, нечем. Моя жена была слишком молода, очень красива, но чересчур избалованна. Я любил ее до безумия.

Голос его звучал бесстрастно, но сердце Беллы болезненно сжалось. Как это на него не похоже!

– Через несколько месяцев Джулиана охладела ко мне и пожалела, что слишком поспешила выйти замуж: пусть и вождь клана, я был незаконнорожденным и безземельным.

Белла побледнела.

– Вы были вождем клана?

Лахлан натянуто улыбнулся:

– Да, и некоторое время добросовестно исполнял свой долг, как вы это называете, совершенно не замечал, что моя жена недовольна; был настолько ослеплен похотью, что не видел происходившего у меня под самым носом. Она придумала, как от меня избавиться (довольно ловкий план, должен признать): сказала брату, будто я собрал против него заговор, – и, к несчастью, Лорн ей поверил.

В то время король Эдуард как раз пытался овладеть Шотландией и был в ярости на Лорна и прочих Макдугаллов за нескончаемые нападения на английских солдат. И мой шурин решил, что это отличная возможность вернуть милость короля. Нужно было найти виноватого, и тут подвернулся я, чтобы отправить в набег. Он так называл эту бойню: нас просто убивали. Спасся только я. Сорок четыре человека, которые пошли за мной, так и не вернулись домой, к своим семьям.

Белла положила руку ему на плечо. Господи, неудивительно, что он бросил свой клан! Он винил себя в гибели всех этих людей.

– Ах, Лахлан! Я…

Он сбросил ее руку словно ошпаренный.

– Нет, я еще не закончил! Вы хотели знать все до конца – извольте.

От кажущегося равнодушия не осталось и следа. Ярость исказила его черты.

– Лучше бы я умер вместе с ними! – Лахлан указал на круглый шрам в два дюйма шириной на плече. – Я был без чувств: копьем мне пробило плечо, – и англичане бросили меня умирать. Еще несколько часов, и я бы умер, не обнаружь меня родственники – и кровные враги – Макдоналды. И несколько месяцев я «выздоравливал» у них в темнице, прежде чем Энгус Ог из собственных соображений решил помочь мне сбежать. – Лахлан помолчал, потом добавил как бы между прочим: – Это он попросил меня вступить в воинство Брюса, пытался предостеречь насчет жены, да я не хотел слушать и не признавал правду до тех пор, пока не вернулся в замок Дунстаффнаг и не узнал, что Джулиана собралась замуж за другого – человека богатого и влиятельного.

От его ровного, лишенного эмоций голоса сердце Беллы рвалось на части. Ей хотелось дотронуться до него, утешить, но она знала, что сделает только хуже. Не сейчас. А может быть, никогда.

– Джулиана притворилась, будто рада меня видеть, а потом ее брат бросил меня в подземелье и наградил вот этим, – он показал на спину, – пока пытался заставить признаться в совершенном якобы предательстве. – Лахлан усмехнулся. – Кажется, в конце концов даже он начал сомневаться в моей виновности.

Ужас сковал Беллу. Так спокойно он говорил о величайшей жестокости, которую ему пришлось вытерпеть! Будто это было с кем-то другим. Она понимала, что это лишь краткое изложение произошедшего и что Лахлан умалчивает о многом – не хотелось даже представлять, о чем именно.

Вот и объяснение, почему ему стало плохо в подземном коридоре, откуда взялась паника в Пиблсе, когда его волокли в подземелье. Белла лучше, чем кто бы то ни было, понимала природу этого леденящего душу страха.

Их глаза встретились, и он догадался, о чем она думает.

– Ну вот теперь вы знаете мой маленький секрет: не люблю я эти дырки в полу.

Это было сказано таким легкомысленным тоном, словно о чем-то обыденном, но он не смог ее обмануть. Разве могла она не восхищаться Лахланом после того, что ему пришлось вытерпеть? Предательство самых близких людей, тюрьма и страдания, которых она не могла себе даже вообразить. У него отняли все, но он терпел лишения и боролся.

И выжил.

Точно так же, как выжила она.

– И еще не люблю каморки и решетки.

Белла взглянула на лежащий у его ног замок, и ее осенила новая догадка.

– Кандалы. Замок в туннеле. Вот почему вы так ловко с ними справляетесь?

Он насмешливо поиграл бровью, явно удивленный, что Белла увидела связь, и, потянувшись к щиколотке, извлек что-то из-под кожаной подметки сапога и протянул ей. Предмет выглядел как гвоздь, но без острого конца.

– Держу запасной в сапоге, на случай если при мне не окажется моей сумки. К сожалению, науку открывать замки я освоил гораздо позже, а Дунстаффнаг покинул куда менее достойным путем.

Белла склонила голову, ожидая продолжения.

– Там было полно крыс, и они прогрызли огромные дыры под стенами. Вот я и выкопал себе лаз, расширив один из крысиных ходов.

Белла содрогнулась. Крысы! Эти мерзкие твари были ей отвратительны. Господи, как же он все это выдержал!

Лахлан замолчал, но она понимала, что ему еще есть что сказать. И на сей раз, когда положила руку ему на плечо, он ее оттолкнул.

– А что было с вашей женой?

– Мне следовало сразу уехать, но, зная, что она любит гулять возле замка, я ждал ее на пляже. – В его спокойном голосе она теперь услышала нотки сожаления. – Я преградил ей путь. Одному Богу известно, чего я ждал. Извинений? Объяснения? Или же отрицания содеянного? Я был так разгневан, что мне нужно было хоть что-нибудь. Конечно, ее чуть не хватил удар, когда она меня увидела: подозреваю, думала, что ее братец уже успел со мной расправиться, – и притворилась, будто ничего не знала об обвинениях. Мне так хотелось ей верить, но как только я повернулся к ней спиной, она набросилась на меня с кинжалом в руке.

Белла взглянула на неровный шрам на его щеке, и он кивнул:

– Да, это теперь вечное напоминание, что ни в коем случае нельзя поворачиваться спиной к красивой женщине.

Сказано это было шутливым тоном, но Белла прекрасно поняла, что за ним скрывалось. Предательство жены стало формой, по которой отливался его характер, так же как и равнодушие матери. Он никогда не знал ни доверия, ни любви. С гневом и болью справиться было бы проще, с холодной неприязнью – намного хуже. Разве мог он поверить в то, о существовании чего не подозревал?

– Я споткнулся и упал на нее, пытаясь выхватить у нее этот нож, а когда поднялся на ноги, кинжал торчал в ее животе. Как видите, слухи не врали, по крайней мере насчет убийства.

– Но вы же не виноваты! Господи, Лахлан, она же пыталась вас убить!

– Ну она же женщина… – возразил он сухо.

Белла ушам своим не верила.

– Значит, оправдания быть не может? Вы говорите, что для вас не существует ни правил, ни законов. Но, Лахлан, вы чтите традиции больше, чем готовы признать!

Он взглянул на нее с укором – ему явно не понравилось ее замечание.

– Когда я вернулся домой, в замок Тиорам, к моей семье, то узнал, что меня признали виновным в измене. Все мое имущество – все, чем я владел, – было забрано в казну.

– Но ваши родные, неужели…

У него дернулся мускул.

– Мои родные поверили, как и все прочие.

– И вы не попытались им объяснить?

– Зачем? Я понял, что мое присутствие им в тягость, поэтому решил отправиться в Ирландию и наняться в солдаты, чтобы заработать себе на жизнь.

– Значит, вы ожидали от родных слепой преданности, но сами на такую преданность не способны?

Вокруг его рта залегли горестные складки.

– Оставьте, Белла. Не думайте, будто можете меня понять. Никто не может.

Но она не могла успокоиться. Впервые ей стало многое понятно: почему его раздражает собственная реакция на нее, почему он так упорно сопротивляется. Он думал, что из-за его чувств к жене погибли друзья, что плотская любовь заставила его забыть свой долг.

Было ясно: Лахлан думает, что она тоже принесет ему беду, – поэтому ей не доверяет. От женщин вместо любви и заботы он видел лишь зло и предательство. Но она хотела, чтобы он понял: ей можно верить.

– Я не ваша жена, Лахлан, и никогда бы вас не предала.

Он рассмеялся так, что она опять почувствовала себя наивной дурочкой.

– На предательство способен каждый. Главное – знать, за какие ниточки потянуть.

– Значит, лучше всю жизнь жить в страхе? Прогнать всех, чтобы никто не мог причинить вам боль?

Он окинул ее суровыми взглядом.

– Я думаю не о себе.

О тех, кто рядом, догадалась Белла. Он все еще винит себя в смерти тех людей.

Вдруг на ум ей пришла безумная мысль. Нет, этого не может быть. Однако мысль, раз возникнув, уходить не желала. Что-то он сказал как раз перед тем, как излиться в нее. Тогда она едва обратила на его слова внимание, но сейчас, когда он заговорил о жене, вспомнила.

Белла приблизилась к нему и заглянула в глаза.

– Лахлан, что вы имели в виду под этим «слишком долго»?

Он отвернулся, уставившись на языки пламени, потом мрачно ответил:

– У меня не было женщины… некоторое время.

Ее сердце так и подскочило.

– И как долго продолжалось это «некоторое время»?

Он обернулся к ней и на удивление спокойно признался:

– С тех пор, как умерла моя жена.

– Но это случилось…

– Десять лет назад, – закончил он сухо.

Белла ушам своим не верила: как такое возможно? Красавец мужчина, настоящий самец – и жил монахом?

Должно быть, она спросила об этом вслух, сама того не заметив, потому что Лахлан хрипло рассмеялся и сказал:

– Есть другие способы получить облегчение, да и не до того было: все время воевал. И до недавнего времени меня все устраивало: дело-то, в общем, обычное. Например, рыцари-тамплиеры считают, что это только укрепляет силу воли.