Текст книги "Коварный искуситель"

Глава 21

Они ей солгали.

Белла думала, что самым страшным в этом отвратительном кошмаре было видеть, как уводят прочь Лахлана, пораженного ее предательством. Но потом ее привезли в замок Берувик, втолкнули в караулку и сообщили, что встречи с дочерью не будет и что Джоан даже не знает, что ее мать в замке. Ей просто солгали, чтобы заставить выполнить их требование. И от этого стало еще хуже.

Никакая опасность Джоан не грозила. По словам Уильяма, ее дочь отрицала всякую связь с матерью и наслаждалась своим положением в Англии. Камень свалился с души Беллы: дочь в безопасности, а остальное можно не брать в голову.

Ей было стыдно – как легко они ее провели! Опять сыграли на чувствах к дочери, чтобы заставить сделать то, что нужно: предать мужчину, которого она любила.

Ужас на лице Лахлана, когда он понял, что происходит, будет преследовать ее до конца жизни, какой бы короткой она ни оказалась.

Белла сползла по стене на каменный пол. Она умирала от горя. После долгих злоключений найти счастье, и его у тебя так жестоко отобрали! Это был сокрушительный удар. Лахлан никогда ее не простит. Она стала очередной женщиной – после жены и матери, – которая его предала.

Белла понимала, что у нее не было выбора, но легче от этого ей не становилось. У Лахлана в заточении был шанс, у дочери – нет.

С горечью она осознала, как он был прав, когда говорил, что на предательство способен каждый, потому что у каждого есть слабое место. Они знали, куда именно бить.

Белла уткнулась лицом в колени, ее сердце изнывало от тоски. Где он? Что они с ним делают? Бьют? Может, именно в эту минуту он проклинает ее – за то, что с ним сделала?

Думать об этом было невыносимо.

По щекам Беллы струились слезы и жгли, как кислота. Господи, как же подло она поступила! Теперь и Лахлан, и Джоан отданы на милость Эдуарду и его людям.

Англичане позаботились о том, чтобы он не сбежал.

Последнее, что помнил Лахлан перед тем, как его привели в чувство, окатив холодной водой, было искаженное страданием лицо Беллы, когда его тащили прочь. Ему надели кандалы, а потом он почувствовал взрыв боли за ухом. Судя по тому, как раскалывалась голова, он предположил, что его ударили сзади боевым молотом или рукоятью меча.

Ледяная вода быстро вернула его к действительности. Лахлан сел, но когда попытался повернуться, ему стало дурно и его вырвало на мокрый пол. В глазах двоилось.

– Кажется, он очухался, – раздалось откуда-то сверху.

Подняв голову, Лахлан увидел человека, который смотрел на него из квадратного отверстия в потолке. Это был единственный источник света в черной яме, где он находился, и Лахлан, прежде чем ответить, попытался запомнить, сколько здесь места. Он знал: как только люк закроют, тут будет темным-темно, как в преисподней.

К горлу опять подступила желчь, но Лахлан не мог позволить себе такой вид облегчения. Нужно побороть страх, но паника неумолимо овладевала его сознанием. Казалось, стены смыкаются вокруг него, он уже задыхался и с трудом прогонял воздух сквозь легкие.

Каменный мешок, футов десять на пятнадцать, был грубо вырублен в скальной породе явно не человеком, а самой природой: пол – неровный камень, грязный песок. Кости, ошметки старой соломы и затвердевшие человеческие экскременты были старательно задвинуты в угол – очевидно, предыдущим постояльцем. Лахлан пока не видел крыс, но мог поклясться, что слышит, как они скребутся и пищат.

На холодном как лед лбу Лахлана выступил пот. «Сохраняй спокойствие. Думай!»

Он нашел то, что искал, в дальнем углу.

Когда Лахлан не отозвался, стражник вылил на него второе ведро ледяной воды.

На этот раз он действительно осознал ужас своего положения. Вода обожгла голую кожу. Перед тем как бросить сюда, его раздели донага, не оставив ни лоскутка одежды. У него не было при себе абсолютно ничего.

Как же, к дьяволу, ему освободить руки?

Он инстинктивно тряхнул кандалами, которые сковывали руки за спиной. Железные обручи на запястьях неожиданно затянулись туже и сильнее впились в кожу. Теперь он точно знал, что открыть замки не сможет.

Приступ паники подступил ближе, стая бешеных собак только и ждала, чтобы вырваться на свободу.

Лахлан потряс головой, прогоняя дурные мысли, так что с мокрых волос полетели капли воды, и крикнул:

– Благодарю за ванну! Не будете ли так любезны в следующий раз сбросить мне мыло? – Он повел носом. – Здесь ужасно воняет.

Тюремщик засмеялся:

– Скоро тебе будет все равно. Это хорошо, что ты в столь благостном настроении. Для тебя приготовлено кое-что особенное. – Он помолчал для пущего эффекта. – Мясник собственной персоной! Надеюсь, ты о нем слышал.

Кровь застыла в жилах. Мясником называли самого жуткого из всех палачей английского короля: говорили, что он может развязать язык даже глухонемому.

Ум Лахлана живо принялся за работу, воскрешая воспоминания о том, через что ему уже пришлось пройти, и слухи, которые доходили до него уже после заточения.

– Он только зря потратит время на дорогу сюда: таких ребят, как он, я уже видел.

Лампа была за спиной у мучителя, поэтому Лахлан почти не видел его лица, но догадался, что тот улыбается.

– Я слышал, что ты очень упрям, но он тащится в такую даль не только ради тебя. – Он обернулся. – Давайте ее сюда!

Господи, нет! Сердце Лахлана стучало как набат, каждый мускул рвался в бой, но он знал, что не должен показывать истинные чувства.

– Остановитесь! – закричала Белла. – Куда вы меня тащите?

Страх в ее голосе резал как нож по сердцу, но он знал, что сделать ничего не сможет.

Сверху слышались приглушенные звуки борьбы: двое мужчин приволокли упиравшуюся Беллу. Лахлан заставил себя лежать совершенно неподвижно, когда они насильно наклонили ее голову в отверстие, откуда она могла его видеть.

– Лахлан! О боже, Лахлан! Что они с тобой сделали?

Его лицо исказила злая гримаса:

– Уберите отсюда эту суку!

Она вскрикнула, съежившись, как от удара.

– Лахлан, умоляю! Я ничего не могла сделать! Мне очень жаль!

– Думаешь, мне интересно слушать твои объяснения? Ты меня предала! – Он зло сплюнул. – Уберите ее к черту, с глаз моих долой!

Она зарыдала, и мужчины оттолкнули ее от ямы. В груди жгло как огнем. Когда в отверстии снова появилось лицо первого стражника, Лахлан добавил:

– Очень хочу видеть, что ваш гость придумал для нее! Жду не дождусь! А когда закончит, пусть даст попробовать и мне.

Рыдания Беллы разрывали ему сердце. Он слышал, как ее уводили.

Стражник нахмурился – дело явно обернулось не так, как он ожидал.

– Я думал, вы любовники.

– Это из-за нее я здесь. Да делайте вы с ней что хотите, мне плевать!

Стражник наверняка ожидал другого ответа: на это и был расчет Лахлана, – и покачал головой:

– Ты хладнокровный негодяй, Макруайри. Однако у тебя будет время подумать: Мясник прибудет на раньше, чем завтра ввечеру.

И прежде чем Лахлан успел что-нибудь ответить, крышка люка с грохотом упала, оставив его в непроглядной тьме.

Лахлан понимал: что рассчитывать на то, что они поверят ему, нельзя. При одной лишь мысли, что они могут сделать с Беллой, чтобы заставить его говорить…

Живот свело судорогой. Ему долго не продержаться. Была надежда на то, что с помощью лжи можно получить некоторую отсрочку, но надолго ли? Долго ли им придется ждать, что он выберет: смотреть, как издеваются над женщиной, которую любит, или предать своих друзей?

Следовало трижды подумать, прежде чем безрассудно бахвалиться перед Брюсом, будто он может выдержать любую пытку. У каждого есть свой предел, даже у него, а у Беллы – дочь. Разве можно винить ее за то, что сделала выбор в ее пользу? Как еще она могла ее защитить? На минуту он поверил в ее предательство, а потом понял, когда узнал правду. Можно лишь догадываться, чем они ей угрожали, чтобы вырвать согласие.

И каково ей сейчас, когда она снова оказалась за решеткой?

Нужно выбираться отсюда, и как можно скорее. Мозг лихорадочно работал. Было так темно, что Лахлан не видел собственных ног. Было и хорошее в том, что стражник проболтался: страх за Беллу оказался сильнее страха оказаться в очередной вонючей яме.

Он стал обшаривать пол своего узилища и очень скоро наткнулся на гору костей. Было непросто – со скованными за спиной руками, – но он покопался в зловонной куче, отбрасывая слишком крупные кости, и в конце концов ему попалась кость – длиной и размером примерно с его мизинец, – из которой могло получиться то, что нужно.

Лахлан встал, нашел скальный выступ нужной высоты и, как можно крепче зажав в руке кость, ударил руками о камень, но сила удара заставила разжать руку. Некоторое время, бормоча ругательства, пришлось шарить в темноте, пока не нашел кость. На сей раз получилось: кость развалилась на два обломка.

Он изучил оба, выбрал тот, что был острее, и довел его до совершенства, поточив о камень. Теперь обломок был нужного размера и формы, и Лахлан занялся кандалами. Он не хотел рисковать: вдруг кость сломается в замке, – поэтому не спешил, и работа заняла час. И вот, наконец, его руки были свободны.

Теперь стало проще искать что-то во тьме на ощупь, и он внимательно осмотрел стены и пол, пока не нашел то, что заприметил раньше: небольшой, прямоугольной формы водосток.

Замок Берувик был построен на скале, нависавшей над морем. В прежние времена она была частично окружена водой, и чтобы тюремную камеру не затопило, нужен был водосток. Его прикрывала железная решетка, но, если он сумеет ее выломать, то можно попытаться протиснуться в дыру и найти выход наружу.

Над решеткой Лахлан трудился долгие часы: обвивал цепью, которая соединяла его наручники, и дергал, – но, похоже, дьявольская штуковина росла прямо из скалы.

Он дергал и копал, пока не начали кровоточить руки. Черт, ему бы не помешала сила Бойда! И миг, когда чертова решетка сломалась, стал одним из счастливейших в жизни Лахлана.

Прогнав стаю демонов, сеявших панику в его голове, Лахлан начал протискиваться в узкую нору. Там было не пошевелиться. Он извивался, как змея в каменном лабиринте, ужимаясь как можно сильнее и молясь, чтобы не застрять. Острые края скальных выступов рвали тело, но он уже слышал под собой плеск воды и знал, что свобода близка.

На этом его везение и закончилось. Водосток круто уходил вниз, сужаясь раза в два. Море, свобода – как мучительно было сознавать, что они так близко: до них оставалось не больше сорока футов, – но дальше Лахлан пролезть бы не смог.

Он выкрикнул череду проклятий, которые отправили бы его прямиком в ад, да только он уже был в аду. Но Лахлан не собирался сдаваться, даже когда за ним пришли. Именно в этот миг он понял, что лучшее для него – молиться о чуде.

Глава 22

Чудо было явлено ему как раз этой ночью.

Лахлан приготовился к моменту, когда люк откроется. Несколько часов он собирал все, что могло служить оружием: с полдюжины камней всяких размеров, которые отбил от стен водостока, затем кандалы и цепь и, наконец, осколок крупной кости, заточенный так, что мог служить подобием кинжала.

Когда послышалось клацанье – кто-то ковырялся в замке – Лахлан встал, прижавшись спиной к стене в самом темном углу. Он знал, что потребуется время, чтобы глаза успели привыкнуть к внезапной вспышке света, и к тому же хотел, чтобы стражник пониже наклонился над его ямой.

Удивительно, но у стражника почему-то не получалось отпереть замок: сверху доносились сдавленные проклятия. Наконец крышка люка была поднята.

Узкий луч света показался ослепительным. Как только Лахлан увидел, что стражник опустил голову, прицелился в размытое темное пятно и изо всех сил запустил в него стальным наручником.

У Лахлана в детстве любимым занятием было швырять камни в море. Навык пригодился: стражник кувырком полетел в яму, и, необычно рослый для англичанина, приземлился с гулким шлепком.

Пропустив мимо ушей череду цветистых ругательств, Лахлан сосредоточенно ожидал появления следующего врага.

– Ну, ты даешь, Змей! – послышался знакомый голос. – Чем это ты его?

Лахлан почувствовал тошноту. Черт возьми!

– Ястреб?

Сверху на него взирало ухмыляющееся лицо кузена.

– К твоим услугам!

Лахлан подполз к тому, кого огрел: он, чуть приподнявшись, стонал.

– А кого это я?

– Вождя.

Лахлан застонал, узнав командира Шотландской гвардии, который теперь сидел, обхватив руками голову. Из-под шлема по носу текла кровь. Похоже, носовая пластина, этот маленький кусок металла, защищавший область между глазами, спас своего обладателя от травмы посерьезней.

– Чувствую себя чертовым церковным колоколом, – простонал Маклауд. – В голове звенит. Что это было, черт возьми?

Лахлан усмехнулся. Ему нечасто удавалось переиграть Тора Маклауда, но тем слаще был миг победы, если таковой наступал.

– Обломок моих кандалов. – Лахлан многозначительно улыбнулся. – «Лучше смерть…» – помнишь?

– Отличный бросок! – похвалил Маклауд и опять поморщился, утирая кровь с лица. – В конце концов, я смотрю, даже ты чему-то научился.

Протянув руку, Лахлан помог ему встать.

– Я вас никак не ждал.

Маклауд бросил на него хмурый взгляд.

– Забудь то, что я сказал: ничему ты не научился.

– Не мог бросить тебя здесь гнить, братец, – сказал Максорли, свесившись вниз. – В следующий раз, будь любезен, хоть предупреди, если собираешься в одиночку навстречу приключениям.

Лахлан скрипнул зубами, взглянув на Маклауда.

– Полагаю, вы знаете, что король не вполне… одобрит мою вылазку.

– Да, не желаешь ты подчиняться приказам. Но об этом мы поговорим позже. Однако Ястреб прав: в следующий раз хоть поделись своими планами. Мы проделали чертову уйму работы, чтобы тебя найти, не говоря уж о том, чтобы вызволить отсюда. И еще время ушло на то, чтобы открыть замки. – Вождь сурово взглянул на Лахлана. – И не забудь, что я тоже отправился кое-куда без разрешения.

Лахлан понял, что Маклауд имеет в виду набег на замок, в котором участвовали они все. Там томилась в плену его жена.

Недооценил своих друзей Лахлан, поэтому лишь кивнул в знак согласия.

Маклауд крикнул Максорли:

– Ястреб, кидай же эту чертову веревку!

Пока кузен по очереди вытягивал их из ямы, Лахлан рассказал, как было дело, а Маклауд быстро поведал о том, как они сумели пробраться в замок: примерно так же, как во время первой попытки освободить Беллу. Бойд и Сетон проникли туда раньше, еще днем, спрятавшись в телеге со съестными припасами, и сидели в амбаре, пока не наступила ночь. Дождавшись смены караула у боковых ворот, выходивших к морю, они сделали свой ход: убили солдат, забрали амуницию (как раньше сделал Лахлан) и заняли их место на стене. Они-то и подали сигнал Маклауду и остальным гвардейцам, которые ждали на пляже неподалеку.

В темноте подплыв к замку морем, они воспользовались канатом и абордажным крюком, чтобы вскарабкаться на стену. Маклин, Ламонт и Макгрегор присоединились к Бойду и Сетону, охранявшим выход к морю, в то время как Маккей и Гордон приготовились взорвать бочку с порохом возле главных ворот замка – отвлекающий маневр на всякий случай. Маклауду и Максорли выпала задача найти Макруайри.

Лахлану не нужно было спрашивать, как они прошли мимо солдат, которые его стерегли: их трупы лежали на полу в караулке.

– Затруднений не возникло? – спросил Лахлан.

– Проникнуть в один из самых укрепленных английских замков на границе? Сущие пустяки! – саркастически ответил Маклауд. – Слушай, Змей, попроси в следующий раз посадить тебя в Тауэр в Лондоне; будет гораздо интереснее.

Максорли караулил возле люка.

– Кстати, времени у нас мало. Сейчас глубокая ночь, но многие солдаты пошли праздновать Майский день. Нам нужно найти леди Изабеллу и убраться отсюда, пока кто-нибудь не явился проверить вот этих ребят, – указал он на стражников на полу.

Лахлан вспомнил, что в прошлый раз Беллу держали в восточной башне: до и после заточения в клетке.

– Хорошо, – сказал Маклауд. – Это рядом с выходом к морю, и охраны там не так много. Надо постараться незаметно пройти мимо башни коменданта и дозорной возле главных ворот: там все так освещено, словно празднуют день костров.

Лахлан скривился. Вряд ли Маклауду понравится то, что он задумал: уж слишком рискованно. Величайший боец Шотландии спорил и ругался, но Лахлан знал, что это скорее игра напоказ: Маклауд любил риск не меньше его самого.

– У тебя час, – предупредил Вождь. – Мы не можем ждать дольше. Нужно уйти прежде, чем наступит время смены караула у ворот, что выходят к морю.

Лахлан кивнул.

– Мы будем вовремя.

Он собрался было уйти, но услышал:

– Эй, братец!

Обернувшись, Лахлан увидел, что Максорли протягивает ему одежду и оружие.

– Это тебе, думаю, понадобится.

Лахлан рассмеялся: забыл, надо же, что совсем голый.

Белла лежала, съежившись на своем пледе, расстеленном поверх грубого соломенного тюфяка. Она давным-давно выплакала все слезы, но, как ни была измучена и опустошена, сон не шел. Не могла она опомниться от того кошмара, который их постиг.

Cнова и снова прокручивала она в голове то, что произошло. Деспенсер и Уильям придумали идеальную ловушку. Они знали, что Белла вернется в монастырь, чтобы увидеться с дочерью и помешать им узнать о своем побеге. Враги могли догадаться – по прежнему опыту, – что с ней будет и Лахлан. Какая жестокая ирония! Любовь погубила их обоих: любовь, которую они питали друг к другу, и любовь, которую она питала к дочери.

Белла знала, что не могла поступить иначе, но разве это способно утешить? Просто не надо было просить о помощи Лахлана…

Господи, как он ее ненавидит! Даже в ужасной тьме того жуткого каменного мешка она видела, каким ядом сверкали его зеленые глаза. И она не могла его винить. Он наверняка сходит сейчас с ума, сражаясь с демонами своей личной преисподней.

– Прости, – прошептала она жалобно. – Я так виновата!

Огонек единственной свечи вдруг задрожал – в воздухе повеяло сквозняком. Дверь.

Белла обернулась через плечо и вскрикнула. Сердце испуганно вздрогнуло. Там стоял Лахлан, загораживая дверной проем, смутно различимый в полумраке, будто устрашающего вида привидение в черной коже и стали. Из-под носовой пластины на нее пристально смотрели зеленые глаза.

Белла инстинктивно села, поджав ноги, спиной прижимаясь к стене. Как будто это могло ее защитить!

– Как… – начала Белла и замолчала: ее давно не удивляла его способность уходить из-под стражи.

Лахлан поднес палец к губам, закрыл за собой дверь и в два шага пересек камеру. Белла задержала дыхание, гадая, как он намерен поступить. Какие ужасные вещи он тогда говорил! Какую ненависть она видела в его взгляде! Но сейчас он обнял ее и крепко прижал к груди, обхватив ладонью затылок.

– Господи, Белла, ты цела?

Ее смутило его волнение, и она немного отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Я думала, что ты меня ненавидишь.

Он улыбнулся и нежно погладил ее щеку, отчего сердце Беллы болезненно сжалось.

– Я хотел тебя защитить: надеялся – если поверят, что я на тебя зол, – что не попытаются воспользоваться тобой, чтобы развязать мне язык.

Она в ужасе ахнула, догадавшись, что он имеет в виду.

– Ты был очень убедителен.

Рассмеявшись, Лахлан легонько коснулся ее губ своими.

– Прости.

От ее самообладания не осталось и следа.

– Господи, Лахлан! Ты просишь прощения! За что? Виновата только я одна. Я сказала, что никогда тебя не предам, но ты был прав: предать способен каждый.

Он коснулся ее подбородка, заставив поднять голову.

– Я совершил ошибку: упростил до черного и белого. То, что сделала ты, нельзя назвать предательством. Тебя поставили перед страшным выбором, и ты выбрала меньшее из зол.

– Мне сказали, что Джоан посадят в клетку, – со слезами проговорила Белла. – Я же не могла этого допустить! Нельзя, чтобы они посадили мою девочку…

– Тише, – оборвал ее Лахлан, сжимая в объятиях. – Конечно, не могла. Но все позади. Не думай больше об этом. Ты готова? У нас мало времени.

Белла кивнула: ведь каждая минута промедления может оказаться фатальной, – но все равно страдала при мысли, что дочь так близко! С тем же успехом Джоан могла находиться в тридесятом королевстве, от которого ее отделяют сотни солдат и толстые каменные стены.

Если Лахлан и догадался, о чем она думает, то ничего не сказал, зато, вопросительно вскинув бровь, спросил:

– Не хочешь узнать, как я сбежал?

Белла пожала плечами.

– Я подумала, что ты, наверное, сумел отпереть люк.

Лахлан покачал головой:

– Тебя трудно удивить. Как ты понимаешь, люк был примерно в трех футах над моей головой, а запор и вовсе снаружи.

– Ты взобрался на стену? Взлетел?

Он рассмеялся.

– Не совсем. За мной пришли.

Лахлан сказал это с такой гордостью, что она догадалась, о ком речь. Их глаза встретились, и Белла улыбнулась.

– Я нисколько не удивлена.

– Брюс будет в ярости.

– Да, – согласилась Белла.

– Наверное, мне придется подписать новое соглашение.

В ее сердце вспыхнула надежда.

– Это означает, что ты решил остаться?

Он кивнул и прижал ее к себе.

– Я же обещал, что больше тебя не покину, и останусь, даже если придется воевать бесплатно. Но Брюсу этого не скажу.

Белла ответила ему сияющей улыбкой. Ее сердце переполняла радость.

– И я тоже.

Он поцеловал ее в кончик носа и вскочил, увлекая за собой.

– Хорошо, но нам лучше поспешить. Нас ждут.

Драматический поворот событий вскружил ей голову, но как только они вышли в коридор, Белла тут же вспомнила, в какой они опасности, особенно если их обнаружат.

Боже правый, почему каждый раз одно и то же? Ее сердце трепетало, как крылья бабочки. Малейший звук, испуганно дрогнувший огонек свечи – и ужас сжимал ее своей ледяной рукой. Вдруг их схватят?

Но Лахлан каждый раз успевал. Стоило ей заметить угрозу, как он ее устранял. Ему незачем было стараться, чтобы произвести на нее впечатление: она и так преисполнилась благоговением.

У Беллы не было возможности расспросить Лахлана насчет его плана, и она удивилась, когда, покинув восточную башню, он повел ее мимо казарм, где спали английские солдаты, прямиком в замковую церковь. Она вопросительно потянула его за рукав, но Лахлан покачал головой: мол, не волнуйся! – а потом через заднюю дверь провел ее внутрь маленькой церкви. Там стояла глубокая тишина, возле алтаря мерцали несколько свечей – наверное, остались после вечерней службы.

– Зачем мы здесь? – шепнула Белла, почувствовав, что можно говорить.

– Я привел одну особу, которая хочет с тобой увидеться. – Внезапно на его лице появилась тревога. – Выслушай, любимая, ее. Я подожду здесь.

Кровь отлила от лица Беллы. Господи! Неужели? Нет, это невозможно…

Лахлан открыл дверь в ризницу, и там, в центре помещения, где хранились облачения священника, она увидела дочь.

Ноги у Беллы подкосились, но Лахлан успел ее подхватить.

– Джоан! – Вот и все, на что она оказалась способна после долгих трех разлуки.

Красивая девушка – нет, молодая женщина – неуверенно оглянулась.

– Здравствуй, мама.

Овладев собой, Белла обернулась к Лахлану. В глазах ее блестели слезы. Он преподнес ей величайший в мире дар: вернул дочь. Ее сердце сжалось от любви и нежности.

– Благодарю.

Лахлан кивнул.

– Ты готова? – взволнованно воскликнула Белла, бросаясь к дочери, но будто наткнулась на преграду.

Джоан поспешно отступила на шаг, давая понять, что отвергает ее, и это было как удар в сердце.

Не надо торопить ее: прошло слишком много времени, – но как же ей хотелось заключить дочь в объятия! Скрыв обиду, Белла спросила:

– Ты успела собрать все, что тебе понадобится?

Поверх ее головы Джоан и Лахлан обменялись взглядами, и он покачал головой:

– Я буду ждать снаружи.

И прежде чем Белла успела догадаться, что бы это могло значить, они остались наедине с Джоан.

– Я не поеду, – проговорила девушка.

Сердце Беллы перестало биться, ум отказывался принимать действительность, она знала, что не хочет этого слышать.

– Понимаю, прошло три года. Знаю, что ты могла подумать, будто я тебя бросила…

Но Джоан не стала слушать ее объяснения:

– Мне известно, что ты хотела взять меня с собой, я не виню тебя в том, что произошло: ты сделала то, что было должно, во что ты верила. Я никогда не осуждала тебя за это.

Сердце Беллы упало. Кто эта спокойная рассудительная молодая женщина? Эта незнакомка? Где та девочка, которая забиралась к маме в постель, чтобы послушать сказку, бежала за утешением, если случалось расцарапать коленку? Где Джоан, которой она была нужна?

– Тогда почему?.. – задыхаясь, выдавила Белла. – Почему ты не хочешь уехать со мной?

Джоан положила руку на маленький столик, словно боялась, что ноги не выдержат. Только это ее и выдало: значит, разговор был труден и для нее. Лицо же оставалось спокойным и невозмутимым. Она все решила.

– Теперь мое место в Англии, вместе с двоюродными сестрами и дядей.

Сердце Беллы разрывалось от горя.

– Но это же может быть опасно!

Джоан скептически повела бровью, совсем как взрослая, умудренная жизнью женщина, и Беллу снова резануло по сердцу.

– Опаснее, чем в Шотландии? Не думаю. Макруайри рассказал, чем они тебе угрожали, но, уверяю, опасность не угрожала мне ни разу. Король Эдуард мне благоволит. Думаю… – Ее голос чуть дрогнул. – Думаю, он стыдится того, что сделал с тобой его отец. Сэр Хью тоже любит меня, даже обещал вскоре подыскать мужа: влиятельного человека, который поможет мне заявить свои права на наследство и титул.

Белла была поражена, не верила своим ушам. Дело-то, в общем, обычное, но…

– Ты хочешь замуж? Но тебе всего четырнадцать!

– Ну, не прямо сейчас, в будущем… Я просто пытаюсь тебе объяснить, почему не могу уехать с тобой, то есть почему не поеду. Ты выбрала свой путь, мама, а я должна выбрать свой.

Что-то здесь было не так. Или, может, Белла пыталась себя убедить в этом.

– Но…

За спиной у нее открылась дверь, и вошел Лахлан.

– Прости, Белла, нам пора. Скоро смена караула.

Ноги не повиновались ей. Все эти годы одно давало ей силы бороться: ожидание минуты, когда она вновь обретет дочь. Белла даже представить не могла, что Джоан откажется с ней ехать.

– Моя жизнь здесь, мама, – тихо повторила девушка.

Белла почувствовала, как задрожали ее плечи, ноги подкашивались. Силы покидали ее, но Лахлан был рядом.

Белла оперлась о его руку, и он удержал ее. Видит Бог, ей нужна сейчас крепкая опора.

– Что ж, если ты этого хочешь…

– Да, – грустно кивнула Джоан.

Как ни хотела она казаться равнодушной, но выдала себя. Белла видела, как стиснуты ее руки, как напряжены плечи. Она держалась как натянутая струна.

– Можно, я буду тебе писать?

Джоан опустила глаза, избегая взгляда матери. Впервые за время разговора она напомнила Белле девочку, которой когда-то была.

– Нет, будет лучше, если ты не станешь этого делать.

Ком встал у Беллы в горле.

– Понимаю…

Действительно, для девушки будет лучше, если все поверят, что они друг другу чужие. Видя, что мать страдает, Джоан поспешила добавить:

– Может быть, когда закончится война…

Белла кивнула, заставив себя улыбнуться.

– Тогда я буду молиться, чтобы она закончилась поскорее.

Джоан нерешительно улыбнулась в ответ.

– И я тоже.

Они молчали, пока не вмешался Лахлан, мягко напомнив:

– Прости, Бел, но нам пора.

– Но… – Белла осеклась, стараясь не расплакаться, и судорожно вздохнула, не подавая виду, что сердце ее страдает. – До свидания, Джо!

Так она звала ее в детстве.

Джоан подняла глаза и, казалось, с трудом выдавила ответ:

– До свидания, мама.

Было что-то в ее голосе… И что-то в глубине глаз подсказало Белле, что Джоан вовсе ей не чужая, как хотела бы казаться, дочь по-прежнему с ней. Годы разлуки стояли между ними, но она по-прежнему с ней!

И Белла не выдержала: подбежала к дочери и сжала в объятиях. На мгновение Джоан словно оттаяла, но очень быстро опомнилась и отстранилась. Белла погладила ее по плечу и попросила:

– Поклянись, что при малейшей опасности ты пошлешь за мной!

Джоан кивнула.

– Да, обещаю.

Белла отстегнула с плаща брошь и подала дочери.

– Возьми вот это.

Джоан с изумлением узнала знаменитую брошь Макдуффов.

– Я не могу…

Она попыталась вернуть брошь матери, но Белла отвела ее руку.

– Прошу, возьми. Я хочу, чтобы она была у тебя как напоминание, из какой ты семьи.

Джоан кивнула, и Белла заметила, как заблестели у нее глаза, когда она беспомощно посмотрела на Лахлана. Тот же поспешил увести Беллу прочь. Опять мир вокруг нее погрузился во тьму: ведь дочь она так и не обрела.

Очень не скоро у нее появилась возможность поговорить с Лахланом, но его надежное присутствие вместе с остальными гвардейцами помогло Белле держаться на ногах, которые отказывались повиноваться, и справляться с горем – ведь дочь выбрала будущее, в котором ей не было места.

Многие часы спустя, согревшись в уютном тепле его рук, Белла смогла наконец дать волю слезам, оплакивая утрату. Каждая мать знает, что такой день настанет, но для нее это случилось слишком рано. Сыновей вырывают из материнских рук: отдают на воспитание, в оруженосцы рыцарю, – а дочери должны принадлежать матерям до тех пор, пока не выйдут замуж.

– Мне очень жаль, любимая, – тихо сказал ей Лахлан.

Белла кивнула и, заметив, как он встревожен, натянуто улыбнулась:

– Твоему кузену не стоит это слышать….

Лахлан насупился.

– Ястреб может катиться к… – Он осекся и виновато поморщился. – Мне плевать, что он подумает.

– Правда? Мне казалось, его мнение тебя очень даже волнует – судя по тем взглядам, что ты на него то и дело бросал. Что же он сказал?

– Ничего, – сказал Лахлан, но слишком уж поспешно, а когда Белла укоризненно повела бровью, решил объясниться: – Скажем так: он рад, что я уже не столь ярый противник женитьбы.

– Неужели ты передумал?

– Да… хм… К черту, Белла, я хочу, чтобы ты вышла за меня. Знаю, что мне нечего тебе предложить, что ты поступишь безрассудно, связав судьбу с таким, как я, но…

– Если это предложение, то лучше бы тебе перестать убеждать меня в том, что я ни в коем случае не должна за тебя выходить.

Лахлан обиженно надулся: довольно странно для воина, который носит прозвище смертельно опасного существа, но об этом она скажет ему позже.

– Просто я хотел, чтобы ты знала, чего ждать.

Белла рассмеялась.

– Я прекрасно знаю, на что иду. Но мне кажется, что ты забыл самое главное. – Лахлан казался озадаченным, и она решила немного ему помочь: – Ты забыл, что, делая предложение, нужно поклясться в вечной любви.

– Мне казалось, что я уже это говорил, да и так все ясно.

– Конечно, но хотелось бы все-таки услышать.

Взяв ее за подбородок, Лахлан посерьезнел и, глядя ей в глаза, торжественно проговорил:

– Я люблю тебя, Белла, и буду любить не просто до конца своих дней, но и с высоты небес или из бездны ада, до тех пор пока жива моя душа.

Он-таки научился говорить о любви! Белла погладила такую родную небритую щеку. Боже, как же она любит этого невозможного мужчину!