Текст книги "Коварный искуситель"

Сэр Алекс устремил на Лахлана пристальный взгляд.

– Вроде бы несколько недель назад ее куда-то увезли.

Бойд выругался, а Лахлан помрачнел. Взгляд Беллы метался между ними.

– Что такое? Что вы скрываете?

Мужчины переглянулись. Бойд пожал плечами – было ли это неким знаком, подкреплявшим ее догадку? – а Лахлан объяснил:

– Был запланирован еще один побег, кроме вашего.

Она судорожно вздохнула:

– Вы надеялись спасти еще и Мэри?

Так вот почему он согласился ехать сюда? А она-то решила, будто он хочет ей помочь.

– Не мы, другие люди короля. Но, похоже, они опоздали.

Бедняжка Мэри! Сердце Беллы изнемогало от жалости к девушке, которая повторила ее судьбу. Печально было думать, что ее друзья до сих пор томятся в неволе, тогда как она наслаждается свободой… неужели всего-навсего один день?

– Но они, разумеется, не отступят?

– Никогда! – ответил Лахлан.

Это было сказано с такой уверенностью, что Белла странным образом приободрилась.

В этот момент со стороны замка послышался громкий скрежет, и обернувшись, они увидели, как поднимают подвесной мост. С их наблюдательного пункта, почти что с высоты птичьего полета, открывался отличный вид на главные ворота и внутренний дворик, где, невзирая на ранний час, было полно народу. Из конюшен выводили лошадей, туда-сюда сновали солдаты, причем в значительном количестве.

– Должно быть, кто-то собирается уезжать, – заметил сэр Алекс.

Охваченная мгновенной паникой, Белла набросилась на Лахлана:

– Что, если там моя дочь?

Он остановил ее взглядом и нарочито спокойно сказал:

– Нет причин так думать. Мало ли кто там уезжает.

Белла стиснула кулаки. Ей не нравилось, что с ней обращаются так, будто она слабоумная или фигурка из тончайшего фарфора, которая в любую минуту может разлететься вдребезги. Успокаивают. Опекают. Разве он не понимает, насколько это для нее важно? Что только об этом она и думала все два года заточения? Она не может полагаться на случай, раз уж подобралась так близко.

– Но что, если она там? – упрямо повторила Белла. – Мы должны это узнать!

Лахлан сердито сверкнул глазами:

– Мы ничего узнавать не будем: вы останетесь здесь, – а вот я пойду.

Она вытаращила глаза:

– Вы отправитесь в замок прямо сейчас?

Он ответил ей пристальным взглядом:

– А как еще передать известие вашей дочери? В суматохе это сделать проще, да и убраться отсюда сможем поскорее.

Последние слова он буквально прошипел.

Белла прикусила губу, внезапно испытав неловкость: сама мысль, что он отправится прямо в логово врага, ей не нравилась. Опять из-за нее Лахлану приходится рисковать!

«Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось». Почему-то это открытие не стало для нее потрясением, хотя должно было бы. Она больше не сердилась на него и не обвиняла, а в отсутствие этих сдерживающих факторов ей все труднее было делать вид, что он ей безразличен.

– Но там же стража… – заметила Белла.

Но Лахлан уже отдавал указания Бойду и Сетону, попутно избавляясь от арсенала, который таскал на себе: отстегнул обе перевязи для мечей, которые носил за спиной, снял лук и топорик с короткой рукоятью, что был у него на поясе, оставив себе только пику.

Прикусив язык, Белла обратила взор на величественный замок.

Материнский инстинкт, который заставлял ее сделать все ради безопасности дочери, вступил в ее душе в схватку с неким другим желанием. Она не могла дать ему точное определение: просто знала, что не хочет, чтобы он уходил, чтобы рисковал, – а то, что пробраться в замок, – затея исключительно рискованная, сомнений не было.

Похоже, Лахлан почувствовал ее смятение.

– Доверьтесь мне, Белла! Я знаю, что делаю. Вы написали письмо?

Он говорил таким повелительным тоном, что Белла против собственной воли кивнула, словно была одним из его подчиненных.

Господи, да разве могла она забыть? Это письмо она писала и переписывала почти весь вчерашний день, пока они дожидались наступления темноты, но до сих пор не была уверена, что написала то, что нужно. Главное – в нем не было ни слова о побеге. Лахлан не хотел рисковать – вдруг письмо попадет в чужие руки? Благополучие Беллы и ее дочери зависело от того, чтобы никто не узнал, что она не в монастыре.

Белла достала короткое письмецо из кожаной сумки на поясе – мужская одежда оказалась на удивление удобной и продуманной – и отдала Лахлану. Как и она, он вроде бы хотел что-то сказать, да только не знал что. Еще прежде, чем поняла, что делает, она шагнула к нему, инстинктивно потянулась, но увы… он отвернулся как отрезал.

«Доверьтесь мне». Его слова продолжали звучать в голове, пока она смотрела, как Лахлан спускается по склону холма и исчезает среди деревьев.

Однажды она уже доверилась ему. И он заставил ее уехать без Джоан. Как и раньше, ей почему-то ужасно хотелось ему верить. Тогда это оказалось ошибкой. Что в этом человеке внушает ей доверие, хотя разум твердит, что верить ему нельзя?

Лахлан прокладывал путь в толпе местных жителей, старательно изображая простого солдата. Дело-то, в общем, привычное – затеряться в толпе, так что беспокоиться не о чем, и все же ему было не по себе, будто того и гляди на него укажут пальцем. Прежде с ним такого не случалось, даже волоски на затылке стали дыбом. Господи, помилуй!

Каковы же причины его опасений? За последние годы в рядах Шотландской гвардии он побывал в таких переделках, что мало не покажется. Опасные, даже вроде бы невыполнимые задания в самых суровых условиях – для таких-то и было создано это подразделение, и отбирали туда лучших из лучших. Гвардейцы – более опытные и лучше обученные – делали то, что было не под силу обычным воинам. Проклятье! Раньше он вообще не задумывался об опасности, но за последние два дня что-то изменилось…

И вдруг его осенило: черт, да это разыгрались нервы!

Открытие было неожиданным и неприятным. Лахлан, один из самых искусных и закаленных в сражениях воинов, дергался в нервическом припадке точно сопливый мальчишка-оруженосец в своем первом бою.

Он прекрасно понимал, что явилось тому причиной: Белла. Эта женщина сводит его с ума, из-за нее он чувствует себя – проклятье! – не в своей тарелке.

И виноват в этом он сам, потому что позволил ей подобраться к нему слишком близко. Очень неосмотрительно с его стороны. Лахлан злился на себя, но ничего поделать не мог: поздно.

Ну что в ней особенного, в этой в Белле Макдуфф, отчего он так размяк? Ради чего он готов вывернуться наизнанку, лишь бы угодить ей?

Будь оно все проклято. Все сразу пошло не так, как он ожидал. Ему казалось, что, освободив ее из тюрьмы, он заодно и сам освободится от нее. Два года он твердил себе, что забудет об этой женщине, как только вызволит из темницы, и перестанет доводить себя до полубезумия воспоминаниями о том, как целовал ее. Он убеждал себя, что просто напридумывал, будто между ними есть некая связь, и объяснял свою одержимость ею тем, что тогда, в первый раз, не сумел ее защитить.

Разумеется, он ошибался: эта связь существовала до сих пор. И хотел он эту женщину еще сильнее, чем тогда. Два года старательно сдерживаемой страсти сделали свое черное дело, и с мучительной ясностью Лахлан осознал, что не замечать эту страсть – не говоря уж о том, чтобы подавить, – дело безнадежное, а значит, оставался единственный выход: соблазнить ее и покончить со всем этим раз и навсегда.

Но вот в чем проблема: не может он так поступить с Беллой после всего, через что ей пришлось пройти.

Муки совести разрывали душу, и Лахлан заставил себя сосредоточиться на предстоящей работе, но стряхнуть это странное чувство, что он ходит в толпе с огромной мишенью на спине, ему никак не удавалось.

Поскольку на свадьбу в Роксбург съехалось много гостей, в деревне, расположенной за стенами замка, народу набилось – яблоку некуда упасть. На каждом свободном пятачке земли были воздвигнуты палатки для солдат и рабочих.

Вдобавок ко всеобщей суматохе день выдался базарным. Фермеры наставили временных киосков перед своими телегами, в которых привезли товары для обмена. Тут были торговцы скотом, рыбой, фруктами, овощами, зерном, любыми пряностями, какие только можно было себе представить, а также одеждой, украшениями и кожей. Был даже мастер-оружейник. И все они наперебой зазывали покупателей, создавая шум и неразбериху, что было на руку Лахлану. В его планы входило выдать себя за солдата из свиты семьи невесты. Прежде ему доводилось иметь дело с Коминами, и он решил, что попытка разузнать что-нибудь о дочери Беллы таким образом не вызовет подозрений, хотя именно из-за этих самых «дел» находиться здесь ему было небезопасно. Лахлан от души надеялся, что ему повезет не столкнуться с теми, кто может его узнать. За эти годы он нажил немало врагов: как среди англичан, так и среди шотландцев. В такие времена излишняя популярность чертовски мешала!

Избегая мужчин, Лахлан занялся женщинами, встревая в разговоры о свадебных празднествах и, по возможности, задавая вопросы – как он надеялся, невинные.

Приезд и отъезд важных господ живо интересовали деревенских жителей: увидеть неизвестных лорда или леди значило дать пищу пересудам на несколько лет вперед, – поэтому Лахлан быстро узнал имена тех, кто уже уехал. К счастью, среди них, похоже, не было никого из Коминов. По слухам, сегодня утром в путь отправлялся Хью Деспенсер, один из любимцев короля Эдуарда II, и деревенские жаждали хоть одним глазком увидеть этого блестящего сановника.

Теперь он был уверен, что Джоан еще в замке. Значит, можно не торопиться и выведать что-нибудь еще. Первым источником ценных сведений о дочери Изабеллы стала одна из горничных, которую послали из замка купить свежих овощей к полуденной трапезе. Она спросила, не служит ли он у одной из дам семьи Комин, гостивших в комендантской башне. Так он понял, откуда начинать поиски.

Но сперва нужно было проникнуть в замок.

Свое военное прозвище – Змей – Лахлан заработал благодаря умению проникать куда угодно и ускользать незамеченным, и это касалось не только способности обращаться с замками и подкрадываться в темноте. Лахлан обладал талантом просчитывать ситуацию и обращать к своей пользе, видеть вход и выход там, где другие не видели ничего. Неразбериха, толпы и отвлекающие маневры открыли Лахлану дверей не меньше, чем его нож.

Он подошел поближе к замку, дожидаясь нужного момента. Тех, кто проходил в замковые ворота, рассматривали с разной степенью пристрастия. В дневные часы мирного времени досмотр был поверхностный, и было легко проникнуть в замок и выйти обратно в деревню, но ведь они на границе, где редко бывает мир, да и рисковать он не собирался. Чтобы избежать расспросов, требовалось проскользнуть мимо привратника.

Все упростилось бы, будь здесь Храмовник, большой мастер отвлекающих маневров: они потому часто и работали вместе.

Лахлан дожидался удобного случая, когда из ворот начала выезжать огромная свита Деспенсера. Ему пришлось отойти в сторону и затесаться в большую группу зевак, чтобы уступить им дорогу.

Времени на это ушло изрядно. Даже если бы не знал, что это за господин, Лахлан догадался бы о его важности хотя бы по тому, насколько велика была его свита: он насчитал по меньшей мере дюжину тяжеловооруженных рыцарей в полной броне и вчетверо больше обычных солдат, в основном на конях и в кольчуге. Процессия была внушительная. Но вот появился и сам лорд, облаченный в бархат, по-королевски роскошный, верхом на прекрасном жеребце. За Деспенсером следовали придворные, и среди них несколько дам в роскошных платьях, увешанных драгоценностями. За дамами маршировали десятка два солдат. И наконец, замыкая процессию, следовали телеги, нагруженные сундуками с одеждой и посудой, а также пешие слуги. Лахлан бы не удивился, если бы лорд потащил с собой заодно и зверинец с животными в позолоченных клетках.

Зрелище было впечатляющим: покинув замок, кавалькада направилась по дороге, ведущей в деревню, где уже выстроились обитатели поглазеть, как проезжает важный лорд. Ехали медленно, давая деревенским возможность рассмотреть всех получше, а когда достигли деревни, и вовсе пришлось остановиться, поскольку дам начали окружать самые рьяные торговцы.

Лахлан покачал головой. Чертовы англичане и их любовь к показухе! Куда бы ни направились, путь занимает у них целую вечность. Он бы с ума сошел, случись ему плестись со скоростью улитки. Потому-то он и предпочитал работать в одиночку, чтобы иметь возможность передвигаться быстро. Впрочем, не всегда было так. Очень не хотелось это признавать, но, похоже, он привык действовать вместе с другими бойцами из Шотландской гвардии: или в составе маленького отряда, как сейчас, или вместе со всеми, как в недавней битве против Джона Макдугалла, лорда Лорна, на перевале Брандер.

Было чертовски приятно видеть поверженного мучителя, который несколько месяцев держал его в яме. Неважно, что Джулиана обманула и его тоже. Было бы гораздо приятнее, конечно, видеть его мертвым, но Лахлану пришлось подчиниться требованию Налетчика сохранить поверженному врагу жизнь.

Похоже, Шотландская гвардия мало-помалу приучила его к дисциплине. Сам того не ожидая, за прошедшие годы он привык, пусть и скрепя сердце, уважать своих товарищей по гвардии. Если бы не приходилось подчиняться Маклауду, он мог бы даже пожалеть, что уходит, но оговоренный срок службы подошел к концу. И как только получит причитающееся ему жалованье, он пойдет своим путем. Торчать тут дальше причин не было. Ему не платят за то, чтобы он довел войну до конца. Корона была на голове Брюса – по крайней мере, севернее реки Тай. Битва с англичанами неизбежна, но это не его битва: он вне политики. Но Брюс сумел его заинтересовать: всем бедам вопреки, организовал триумфальное возвращение. До победы, конечно, пока далеко, но шансы-то у него были.

Отряд Деспенсера застрял в деревне, и Лахлан уже собирался опять перенести внимание на замок, когда ветерок подхватил вуаль одной из дам, и она взлетела за ее спиной, точно кроваво-красное знамя.

По спине прошел холодок.

Было что-то знакомое в ее профиле, да и этот наклон головы, когда она выслушивала торговца, который поднес к ее волосам пригоршню атласных лент, ему был знаком…

Он ахнул. Боже правый, это же Джоан! Он видел девушку только однажды, больше двух лет назад, но тогда она была совсем ребенком, а теперь выглядела настолько старше своих четырнадцати, что он ее не узнал и чуть не упустил.

Он ни на минуту не задумался, отчего она уезжает с Деспенсером; имело значение лишь то, что ее нет в замке. Он подъехал настолько близко, насколько было возможно, чтобы его не засекли. Лучшая возможность передать девушке записку от матери – это пока она беседует с торговцем. Лахлан оглянулся по сторонам. Придумать бы, как их отвлечь…

Тут он заметил неподалеку палатку, где к телеге фермера была привязана свинья. То, что нужно. Он отвяжет свинью и сделает вид, что гонится за ней, направляя животное в сторону Джоан.

Он взглянул в ее сторону. Черт, надо торопиться. Деспенсеру явно надоело ждать, и, развернув коня, он направился к дамам, чтобы поторопить их.

Прикидывая, как сподручнее все сделать, Лахлан внимательно разглядывал тех, кто окружал Джоан, и только собрался было отвязать свинью, как заметил, что сквозь толпу быстро пробираются двое.

Кровь застыла в жилах, он грязно выругался, отказываясь верить собственным глазам. Но ошибки не было.

Он стиснул кулаки. Кровь Христова! Он убьет их обоих.

Забыв о свинье, Лахлан бросился вперед, расталкивая толпу: нужно отсечь их прежде, чем случится несчастье!

Но он не успел.

Глава 13

Белла не находила себе места от тревоги. В замке ли Джоан? Все ли у нее хорошо? Сумеет ли Лахлан ее найти? Что, если его схватят?

И даже после его отъезда она не сводила с величественной крепости настороженного взгляда, как будто та могла ответить на ее вопросы. Жаль, нельзя было подобраться поближе! Со своего места на холме она могла различить фигуры, но не лица.

Склон холма мешал видеть деревню, поэтому ей пришлось дожидаться, когда Лахлан подойдет к воротам. Она была уверена, что узнает его даже в этом море кожаных акетонов и бурых шерстяных плащей, однако прошло часа полтора, но он так и не появился. И Белла забеспокоилась: неужели проглядела? Или, может…

Нет, невозможно, чтобы он снова ей солгал, только не в этом. Но что, если он согласился поехать для того, чтобы помочь Мэри, а не ее дочери?

Вид стражи у ворот напомнил Белле об опасности. Ей не следовало уговаривать его так рисковать, но разве у нее был выход, если только Лахлан мог связать ее с дочерью?

Боже правый, она сходила с ума от тревоги и не могла мыслить здраво. Ее взгляд переметнулся на двор замка, где большой отряд путников производил последние приготовления к отъезду.

Где же он? Что, если Джоан среди отъезжающих? Лахлан был прав: Джоан могла находиться где угодно. Кроме того, Белла не видела среди путешественников ни одного знакомого, как не видела и знакомых гербов на рыцарях.

Ее взгляд, прикованный к толпе, вдруг замер: во дворе появились нарядно одетые дамы, – и на одной из них было темно-красное платье с алой вуалью. Ощутив странный холодок в позвоночнике, она ахнула, сердце ее замерло, желудок ухнул куда-то вниз. Колени подогнулись, и ей пришлось схватиться за ближайшее дерево, чтобы не упасть.

Джоан полюбила красный цвет с тех пор, как отец заметил, насколько ей, юной девушке, он идет. Этот смелый цвет выгодно подчеркивал ее темные волосы, светлую кожу и алые губы.

Это Джоан. Она знала, что это Джоан, и дочь ее покидает замок. Вот она села на коня и направилась к воротам в длинной процессии отъезжающих.

Беллу охватил панический страх. Нельзя допустить, чтобы дочь уехала, не повидавшись с ней! Она даже не заметила, как ноги сами по себе пришли в движение. Взглянуть на нее хотя бы одним глазком…

Она бежала, петляя между деревьями, по той же тропинке, по которой уехал Лахлан, пока не услышала за спиной тяжелые шаги, а минуту спустя кто-то схватил ее за руку, вынудив остановиться.

– И куда же вы собрались, черт вас возьми? – грозно спросил Алекс, но тут же, смутившись, добавил: – Миледи…

Белле было не до условностей: пусть себе ерничает, – ее единственная забота – добраться до Джоан.

– Моя дочь уезжает!

Молодой рыцарь нахмурился.

– Откуда вы знаете?

– Я ее видела.

– С такого расстояния? – усомнился рыцарь. – Слишком далеко, чтобы разглядеть лица.

Сердце Беллы неслось вскачь. Объяснять не было времени. К тому времени, когда она спустится по дороге в деревню, Джоан уже уедет.

– Мне не нужно видеть ее лицо. Это была она! Я знаю точно. – Понимая, что ей не верят, она выкрикнула: – Неужели вы думаете, что я не узнаю собственную дочь?

Она понимала, что ведет себя как истеричка, но ей было плевать.

– Прошло несколько лет, – мягко напомнил сэр Алекс. – Она очень изменилась…

– Это она! – О господи! Ну как его убедить? – Я же знаю, что это она! – Слезы уже туманили ей глаза. – Прошу вас, сэр Алекс! Я должна… Я должна ее увидеть. Обещаю, что близко не подойду. – Белла смотрела на него с такой мольбой, что благородный рыцарь никак не мог перед ней устоять.

Казалось, он был в отчаянии.

– Макруайри это не понравится: вы должны ждать здесь, пока он не вернется.

– Но он же не знает, что она уезжает! Вряд ли он смог найти ее так быстро. Он ее упустит! – Белла оглянулась поверх его плеча и увидела, как кавалькада миновала замковые ворота. – Прошу вас! – изнемогая от тревоги, уже не сдерживая слез, воскликнула несчастная. – Времени нет! Я не могу допустить, чтобы она уехала вот так: мы не виделись три года!

Сэр Алекс выругался и вполголоса пробормотал:

– Змей меня убьет! Ладно, только не отходите от меня ни на шаг!

Белла едва не бросилась ему на шею, но сдержалась и поспешила по тропинке к деревне, а рыцарь, мрачнея лицом, пошел следом. Когда они наконец добежали до места, ей стало страшно: опоздали! Толпа была такая плотная, что дорогу видеть она не могла.

Сэр Алекс предупреждающе схватил ее за руку, прежде чем она успела броситься вперед, твердо сказал:

– Мы останемся здесь!

Белла приподнялась на цыпочки, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть поверх голов, но все без толку: слишком маленького она роста. Хорошо, что на ней мужская одежда: никто не обращал на нее внимания, – и можно оглядеться.

Было ясно, что молодой рыцарь дальше ни за что не пойдет. Но не торчать же здесь! Ладно, она извинится перед ним потом, пообещала себе Белла и, улучив момент, когда сэр Алекс чуть отвлекся и ослабил хватку, бросилась сквозь толпу.

Не обращая внимания на возмущенные возгласы «эй» и «чего толкаешься, парень?», – она в конце концов пробилась к краю дороги и увидела, что процессия остановилась. Громкие возмущенные крики она отнесла на счет рыцаря: он спешил за ней, грубо прокладывая себе путь в толпе, наконец догнал и прошипел:

– У нас с вами будет серьезный разговор, если сумеем отсюда выбраться.

Белла прикусила губу, понимая, что виновата, но об этом она подумает потом. А сейчас не до того: надо отыскать…

Ей словно пронзили грудь ножом. С губ слетел тихий возглас, когда взгляд упал на леди в алом платье: она знала, что это ее дочь, а теперь увидела и лицо…

Сердце Беллы сжалось.

Джоан стояла всего в нескольких ярдах от нее, увлеченно болтая с торговцем, который поднес к ее волосам пучок разноцветных лент. Похоже, ее забавляло его настойчивое желание что-нибудь ей продать, и ее губы трогала сдержанная улыбка.

Улыбка! Джоан улыбалась – значит, все у нее в порядке.

Страх немного отпустил Беллу.

Но как же она изменилась, господи! В последний раз, когда Белла видела дочь, та напоминала жеребенка: длинные руки-ноги и чуть крупноватые черты лица. Очаровательная в своей неуклюжести, она стояла на пороге расцвета своей женственности, но была еще девочкой. А теперь…

Джоан казалась гораздо старше своих четырнадцати лет. Крупные черты стали четче и обрели совершенное равновесие на изящно вылепленном лице в форме сердечка. Большие синие глаза, светлая кожа, темные волосы и царственное выражение – ее дочь превратилась в красавицу.

Сходство с отцом было поразительным за исключением разве что глаз. Высокая, стройная с несомненно женственными формами, хотя и более скромными, чем у матери.

Белла опечалилась, когда поняла, сколько потеряла. Ее дочь выросла, а она пропустила столько драгоценного времени ее жизни. Перед собой она видела юную леди, до боли знакомую и в то же время совершенно чужую.

Должно быть, сэр Алекс услышал, как она вскрикнула, и проследил за ее взглядом.

– Это она?

Тон его голоса заставил Беллу на минуту отвести взгляд от дочери. Рыцарь стоял как громом пораженный.

– Да, – прошептала она сдавленно. – Это моя дочь.

– Настоящая красавица.

Белла нахмурилась, услышав в его голосе нотки мужского одобрения, и укоризненно произнесла:

– Ей четырнадцать.

Но прежде чем снова перевести взгляд на дочь, она вспомнила, что сама была всего годом старше, когда ее выдали замуж за Бьюкена.

Рыцарь удивленно хмыкнул:

– А выглядит старше.

Тем временем к дамам подошел какой-то мужчина и что-то сказал им. Белла его не знала, но, судя по богатому платью и драгоценностям, это наверняка был кто-то из вельмож. Кем он приходится ее дочери?

Едва этот вопрос сложился у Беллы в голове, как ее сердце пустилось вскачь. Джоан же покинула торговца и направилась к своему коню.

Сейчас она уедет, и Белла потеряет возможность с ней поговорить, сказать, что ни на минуту ее не забывала, никогда не переставала скучать.

Она еле уговорила Лахлана прийти сюда, но он ни за что не согласится последовать за Деспенсером.

Джоан тем временем подошла к лошади. Белла замерла, как лань при виде охотника. Еще миг, и она больше не увидит дочь. Инстинкт требовал окликнуть ее, броситься к ней, схватить в объятия и увести прочь от этого кошмара.

Но нет, нельзя. Вокруг слишком много солдат, им не дадут уйти.

В отчаянии Белла оглянулась вокруг. Надо же что-то предпринять: недопустимо, чтобы Джоан просто так уехала!

Знак! Нужно подать дочери знак, что она рядом, что не забыла о ней.

И Белла нашла то, что искала, в нескольких футах от себя, на прилавке торговца. Но поймет ли Джоан? Да и молодой рыцарь так крепко сжимал ее запястье, что нечего было и думать вырваться. Но прилавок так близко – стоит нагнуться, и…

Внимание Беллы привлекла бледно-розовая шелковая роза, и она ловко стянула ее с прилавка. Торговец не заметил, поскольку глазел на процессию, зато все прекрасно увидел сэр Алекс и, чертыхнувшись, протянул руку к розе.

– Не делайте глупостей!

Но было поздно. Как только увидела дочь, Белла лишилась способности думать головой: сейчас ее поступками руководило сердце.

Одним неуловимым движением она бросила цветок сквозь толпу в сторону Джоан, и он упал на землю в нескольких футах слева от нее.

Рыцарь выругался от выходки Беллы, схватил ее за руку и повлек прочь.

Она же не сводила взгляда с дочери, испугавшись, что Джоан не увидит розу, но та вдруг остановилась, будто громом пораженная. Белла видела ее в профиль, но даже так было заметно, как побледнела Джоан. Она поняла!

К несчастью, розу заметила не только она. Конечно, Белла хотела привлечь исключительно внимание дочери, однако приметный господин, который шел впереди, уловив движение, резко обернулся.

Внезапно Беллу охватило дурное предчувствие. Ведь роза действительно могла быть знаком – более серьезным, чем она рассчитывала.

Джоан кинула быстрый взгляд в толпу, но Белла так и не узнала, что произошло дальше: узнала ли ее дочь, – потому что в этот миг кто-то схватил ее сзади, вырвав у сэра Алекса, и потащил с собой.

Ее поймали.

Леди Джоан Комин развлекалась от души. Ей еще не приходилось слышать такой смехотворной лести, и против воли она улыбалась, когда торговец пытался продать ей ленты в три раза дороже, чем можно было бы купить в Лондоне. За те несколько месяцев, что прошли со смерти отца, она почти забыла, как веселиться. Собственно, забыла уже давным-давно, когда осталась без матери, но об этом старалась не думать – слишком больно.

Теперь она жила в Англии, но что думать о новом опекуне, сэре Хью Деспенсере, Джоан понятия не имела. Виделись они редко, и когда он появлялся – вот как сейчас, когда подошел к ним, чтобы поторопить, – то казался скорее раздосадованным, нежели действительно рассерженным. Приблизительно ровесник отца, он был очень хитер – положение любимца короля говорило само за себя. Она не стала бы его недооценивать.

Когда они вместе с Маргарет шли за сэром Хью назад к лошадям, Джоан старалась не смотреть в толпу, которая ловила каждое их движение, и была очень напряжена. Окружающее, конечно, забавляло ее, однако в силу природной застенчивости и сдержанности она смущалась, когда на нее смотрели. Наверное, этих людей можно было понять, учитывая то, что произошло с ее матерью.

Что-то мелькнуло, и, взглянув себе под ноги, она не сразу поняла, что это. Ее сердце пропустило удар, грудь сдавило. Не сознавая, что делает, Джоан опустилась на корточки и подняла то, что кто-то бросил. Глаза заволокло пеленой слез.

Что это значит?

Джоан инстинктивно обернулась в поисках, внимательно всмотрелась в толпу в поисках ответа, но народу было так много! Как понять, откуда это бросили?

Но кое-кого Джоан все же заметила. Светловолосый молодой человек держал за руку стройного паренька и явно здорово злился. Но не это привлекло ее внимание. Высокий, широкоплечий и подтянутый, он был невероятно хорош собой. Джоан с некоторых пор открыла для себя новое развлечение: рассматривать и оценивать мужчин, – и только этим и занималась вместе с кузинами.

Этот же, казалось, не имел ни одного недостатка. В нем было все, чтобы заставить сердце юной леди биться сильнее, даже обсудить было нечего. И Джоан не осталась равнодушной.

По ее прикидкам, ему было не больше двадцати, несмотря на колючую бороду на красивом юношеском лице (наверное, он думал, что с ней выглядит старше).

Это был воин, судя по мечу за спиной и простому кожаному акетону, который он носил как латы. На нем не было шлема, и выгоревшие на ярком солнце короткие волосы, по-мальчишески взъерошенные, казались золотыми. Он словно вынырнул из горного озера, тряхнул головой и, немного подумав, причесал густую шевелюру собственной пятерней.

Засмотревшись на красивого молодого воина, Джоан не сразу осознала, что ее реакция – и то, что ее вызвало, – была замечена. Отовсюду неслись приглушенные шепотки, разбегавшиеся в толпе, как рябь по воде от брошенного в пруд камня:

– Розовая роза!

Деревенские не знали, кем ей приходится злосчастная леди Изабелла Макдуфф, зато узнали символ предательницы. К несчастью, узнал и ее опекун.

– Что это?

Джоан не ответила, но видела, как сузились глаза сэра Хью, и догадалась: он понял, что это такое. Разжав ладонь, девушка уронила розу на землю.

Сэр Хью обернулся, пристально разглядывая толпу, как только что она сама, и вперил взгляд в торговца, который пытался продать ей ленты:

– Что это значит? Кто это бросил? Это сделал ты?

Тот принялся яростно трясти головой и проблеял:

– Н-нет, м-милорд.

Солнечное утро омрачила зловещая тень. Люди смущенно переминались с ноги на ногу, озираясь украдкой, а Джоан просто хотелось куда-нибудь скрыться. Любое напоминание опекуну о матери неизменно стоило ей немалых бед.

Она осмелилась бросить последний взгляд на молодого воина, и то, что предстало ее взору, заставило девушку похолодеть. Хорошо знакомый ей громила подошел незаметно к ним и схватил мальчика. Впервые она увидела его два с лишним года назад, когда этот смуглый до черноты человек со шрамом на лице и зловещим взглядом пришел к ним в спальню в Балвени и сообщил, что мать ее бросила.

За исключением недавнего визита Уильяма Ламбертона, епископа собора Святого Андрея, это были единственные верные сведения, что она получила о матери с тех пор, как та уехала. Отец ненавидел «вероломную шлюху», которая его предала, так что эта тема была под запретом.

Что он тут делает? Это тоже какой-то сигнал?

Сердце девушки тревожно забилось. Что ж, она знает, что делать. Не глядя больше по сторонам, Джоан вздернула подбородок и откинула назад голову со всем высокомерием наследницы рода Бьюкен.

Ножкой в туфельке она наступила на цветок и, каблучком втоптав шелковые лепестки в грязь, ответила опекуну:

– Это ничто и ничего не значит.

Мать для нее умерла. Она выбрала свой путь, а Джоан пойдет своим.

Но когда девушка услышала в толпе крик, ее глаза отыскали не красивого воина и не страшного громилу со шрамом, а паренька, который стоял между ними. По коже поползли колючие мурашки. Что-то с ним не так…