Текст книги "Коварный искуситель"

На миг ее сердце замерло в сполохе абсолютного ужаса, но она заставила себя успокоиться, наполнила легкие воздухом и выдохнула.

Этого не может быть.

Она как будто увидела привидение. Подавив дрожь, Джоан повернулась к опекуну.

Лахлан был в такой ярости, что глаза застлала кровавая пелена. Плохо уже то, что Белла оказалась в этой толпе, но когда она протянула руку за цветком и он понял, что она собирается сделать… сердце перестало биться. Будь оно все проклято! Нет, не он ее убьет, а она его.

И так, вероятно, и произошло бы, не придумай Лахлан, как ее отсюда увести, причем быстро. Он настиг Беллу, отстав от Сетона всего на несколько секунд. И если был кто-то, кого ему хотелось убить еще сильнее, чем Беллу, так это Дракон.

Не было бойца в Шотландской гвардии, кому пришлось бы дольше завоевывать уважение Лахлана, чем этому юному англичанину. И не потому, что скорее всего Алекс попал в гвардейцы благодаря своему знаменитому брату, – дело было в его манерах. Строгая приверженность юноши к соблюдению законов и рыцарского кодекса чести делала его белой вороной в гвардии, где война велась пиратскими методами. Почти все время он ходил хмурый – словно с занозой в заднице, по меткому выражению Лахлана, который не уставал над ним подтрунивать.

Поскольку в искусстве владения мечом и хитрости Дракон не уступал ему самому, на задания они часто отправлялись вместе. Лахлан думал, что может на него положиться, и вот теперь оказалось, что зря!

Схватив Беллу, он покрепче прижал ее к себе. Теперь, когда она оказалась в безопасности хотя бы на минуту, гнев его несколько поутих, не то бы ей несдобровать.

Он взглянул на Сетона поверх ее шапки. Надо отдать ему должное: молодой рыцарь встретил этот взгляд, даже не дрогнув, однако мрачная усмешка подсказала Лахлану: Сетон понимал, что сегодняшний проступок обойдется ему чертовски дорого.

После трех лет совместной борьбы, когда один просчет мог стоить жизни, они умели разговаривать без слов. Кивка, направления взгляда было достаточно, чтобы понять, как действовать.

Убедившись, что молодой воин все понял, Лахлан отпустил Беллу, хотя все в нем этому противилось и требовало, напротив, держать крепче. Он едва сдержался, чтобы не схватить ее в объятия, когда Деспенсер понял, что именно привлекло внимание леди Джоан.

Проклятье! Вот это было плохо, очень плохо.

Сколько усилий, чтобы оставаться незамеченными, и вот теперь, похоже, за ними следит каждый, кому не лень, и по крайней мере одна пара глаз их узнала.

Лахлан с замиранием сердца увидел, как отливает кровь от бледного лица Джоан, потом, на одну долгую минуту, их глаза встретились. Не выдаст ли она его? Что, если укажет как на мятежника и отправит на смерть?

Джоан отвернулась, и он испустил судорожный вздох облегчения: кажется, слухи о преданности девушки англичанам сильно преувеличены, – но потом она сокрушила каблуком шелковую розу и он передумал. Проклятье! Дочь отреклась от матери – яснее ясного.

Черт! Лахлан бросил взгляд на Беллу. Сетон вел ее сквозь толпу, но слишком медленно; они успели удалиться всего на несколько ярдов, – и надежда, что Белла не увидела раздавленную розу и не услышала слов дочери, улетучилась в тот же миг, как он увидел ее потрясенное лицо.

У него сжалось сердце. Видеть, как она страдает, было невыносимо. Он бы пошел на что угодно, лишь бы избавить ее хотя бы от минуты страданий. Леди Джоан сокрушила сердце матери так же, как тот несчастный цветок.

Однако Лахлан ошибался, полагая, что худшее уже случилось. Мужчина, который ехал во главе процессии, повернул назад, чтобы проверить, в чем дело, и заметил Беллу с Сетоном.

– Эй, куда это вы направляетесь?

Лахлан выругался. Он не верил в Бога, а то самое время было молиться. Мужчина, который заметил Беллу, был не кто иной, как ее бывший деверь, Уильям Комин. К несчастью, знал он и Лахлана, и в очереди желающих видеть, как его голова украсит ворота замка, Комин стоял бы первым. Много лет назад Лахлан унизил его на поле брани, чего гордый дворянин никогда не забывал.

Пришлось натянуть капюшон пониже, до самых бровей. Ненадежная защита, если Комину вздумается направиться в его сторону, но сейчас главную опасность представляла собой Белла.

Сетон загородил ее собой и повернулся лицом к Комину. Лахлан никогда еще не был так рад слышать чертов английский акцент рыцаря, который ответил:

– В замок, милорд. Парню положено работать, а не глазеть на прекрасных дам.

И Сетон галантно поклонился, удостоившись ослепительной улыбки Джоан и прочих дам, которые очаровательно покраснели.

Кажется, Лахлану придется извиниться перед молодым рыцарем. Выходит, галантные манеры не всегда пустое шутовство.

Вот только на Комина они не произвели впечатления, и, сощурившись, он спросил:

– Эй, парень, а ты чего прячешься?

Понимая, что выхода нет, Сетон вывел из-за спины Беллу, и Лахлан напрягся, готовый защищать ее до последней капли крови. Девиз Шотландской гвардии «Ни шагу назад – лучше смерть», несмотря на разногласия, чтили все.

Белла опустила голову, лица ее под шапкой почти не было видно, еще худоба и маленький рост… Лахлан очень надеялся, что этого достаточно.

Он бросил взгляд в сторону домочадцев Деспенсера и увидел, как хмурит брови леди Джоан, рассматривая Беллу: та как раз бормотала что-то себе под нос.

– Говори погромче, парень! – потребовал Комин.

Алекс хлопнул Беллу по плечу – чересчур сильно, по мнению Лахлана, – и сказал:

– Ты слышал господина? – Потом, обращаясь к Комину, виновато добавил: – Он очень стеснительный, милорд!

Лахлан понял, что больше не может это выносить. Маскарад будет разоблачен, стоит Комину взглянуть повнимательнее, но тут леди Джоан дотронулась до руки дяди и тихо рассмеялась:

– Да пусть паренек идет работать! У него, похоже, и так полно неприятностей. Лорду Деспенсеру не терпится отправиться в путь. – Она взглянула на раздавленную розу. – Уверена, тут не было злого умысла.

Комин снисходительно похлопал ее по руке, тем не менее не сводя глаз с Сетона и Беллы, которые стояли в толпе, боясь пошевелиться. А толпа только радовалась, что кто-то привлек внимание господина, и Лахлан должен что-то срочно предпринять.

Как бы сейчас пригодилась та свинья! Он оглянулся по сторонам в поисках чего-нибудь – чего угодно, – что могло подойти.

Свиньи не было, зато нашлись куры. В нескольких футах от Лахлана в клетке сидело с полдесятка кур, а снаружи был привязан откормленный петух. Вот петух-то его и заинтересовал. Лахлан протянул руку к веревке.

Комин, сверля взглядом Сетона и Беллу, открыл было рот, собираясь что-то сказать, и Лахлан понял, что пора. Сделав вид, будто запнулся, он бросился вперед и рассек веревку спрятанным в руке ножом, с размаху повалившись на стол, уставленный корзинами с яйцами, к которому был привязан петух.

– Яйца! – завопил крестьянин.

Чертовы яйца как раз стекали по его физиономии. Лахлан хотел было утереться, но передумал и, напротив, сунулся лицом в солому, которой была выстлана корзина. Отличная, хоть и чертовски противная маскировка.

Нелепая выходка не пропала даром: в притихшей было толпе раздались смешки. Лахлану, лежавшему ничком в грязи и покрытому разбитыми яйцами и соломой, не нужно было гадать, над чем смеются зрители.

Прежде чем встать, он сделал вид, что не может удержаться на ногах.

– Прощения просим, – сказал он заплетающимся языком, изображая пьячужку, не проспавшегося после ночного кутежа.

Но крестьянин уже не смотрел на него. Лахлан услышал яростное кудахтанье, а затем и вопль:

– Мой петух!

Расталкивая людей, бедняга бросился вдогонку за улетевшей птицей.

– Где мой петушок?

– Та маленькая скрюченная штучка, что болтается у тебя между ног? – крикнула из толпы какая-то женщина.

Отлично. Зрители засмеялись громче, обмениваясь сальными шуточками насчет бедняги крестьянина. Но Лахлан не полагался на удачу. Пытаясь подняться на ноги, он снова упал, на сей раз сокрушив деревянный каркас клетки с курами. Птицы разлетелись, стоявшие рядом люди бросились их ловить, отчего возникла давка. Деревенские жители, которые аккуратной шеренгой выстроились на обочине, теперь высыпали прямо на дорогу.

Лахлан наконец встал на ноги, и женщина, что была поблизости, протянула ему руку, помогая обрести равновесие. Он посмотрел туда, где только что видел Сетона с Беллой, но они исчезли, явно воспользовавшись всеобщей неразберихой. К счастью, Комин, кажется, не заметил их исчезновения, поспешив убраться, дабы не передавить кудахтающих кур. Лахлан не стал дожидаться, когда порядок будет восстановлен.

Бормоча себе под нос что-то вроде благодарности, он сунул в руку женщине несколько монет и исчез.

Глава 14

Они скакали на север, пришпоривая коней, чтобы избежать преследования, если кто надумает отправиться за ними вдогонку. Но, похоже, им удалось оторваться: во всяком случае, признаков преследования разведка не обнаруживала.

Им повезло, и Белла это знала. Розу никто не должен был увидеть, кроме ее дочери. Ведь это всего лишь украшение на платье – почему из-за него было столько шума? Впрочем, все бесполезно.

Ее плечи горестно поникли. Она не могла придумать оправдание своему безрассудному поступку: ведь риску подвергла не только собственную жизнь, но и жизни Лахлана и Алекса.

Они были в ярости, на что имели полное право. А чего добилась она? Увидела, как дочь публично от нее отреклась, и ничего больше.

«Это ничто и ничего не значит». Кажется, Джоан произнесла эти слова специально для нее. Каждое слово было стрелой, пущенной в материнское сердце.

Тому должно быть какое-то объяснение. Белла не хотела – и не могла – мириться с тем, что потеряла дочь. Один-единственный поступок – коронование Брюса – уже слишком дорого ей обошелся. Потерять еще и Джоан – слишком высокая цена!

А она так хотела совершить нечто важное, постоять за то, во что верила, исполнить долг перед своим кланом и своей страной. В чем она ошиблась? Разве недостаточно поплатилась за свои высокие идеалы? Неужели обязательно потерять все?

Может быть, Джоан сделала это не нарочно? Может, это был спектакль, чтобы доказать преданность дяде и человеку, который, как узнала Белла, был не кто иной, как сэр Хью Деспенсер, предположительно ее новый опекун.

Только это не было похоже на спектакль. Это было вполне искренне.

Она узнает правду не раньше, чем встретится с дочерью лицом к лицу. Но как этого добиться?

Ее взгляд отыскал Лахлана – точнее, его спину, потому что он ехал впереди. Он мог ей помочь. То есть она, конечно, не станет его просить: он так зол, что даже не посмотрит на нее. Каждый раз, когда Белла пыталась с ним заговорить, он бросал ей в лицо резкий односложный отказ и холодно отворачивался. Осталась в прошлом близость, которую она чувствовала, когда ехала вместе с ним. Она даже подумывала, не свалиться ли с лошади, чтобы Лахлан опять посадил ее к себе в седло.

Сэр Алекс был ненамного приветливее – особенно после того, как она стала свидетелем жаркого разговора между ним и Лахланом во время первого привала, когда они остановились напоить лошадей. Судя по их виду, Лахлан задал парню такую словесную взбучку, какую молодой воин забудет не скоро. Сэр Алекс молча стоял, с красным от гнева лицом, принимая удар за ударом и даже не пытаясь защищаться. С ней разговаривал только Робби Бойд, да и тот, казалось, здорово в ней разочаровался, поэтому путешествие показалось Белле долгим, трудным и печальным.

Должно быть, они проехали миль двадцать с тех пор, как покинули Роксбург. День, который так много сулил, через несколько часов сменился мрачной тьмой. Когда Лахлан наконец объявил о привале, Белла еле держалась в седле. Утренние события, безумная скачка, недостаток сна и голод сделали свое дело.

Они остановились на травянистой поляне у подножия невысокого холма. Было темно, однако в лунном свете можно было различить выжженный участок, спускающийся по склону холма к реке Твид, которую они только что миновали. Но Белла удивилась, когда легкий ветерок донес до нее тяжелый запах торфяного дыма.

Когда Лахлан помог ей спешиться, она, несмотря на его хмурое лицо, осмелилась задать вопрос:

– Где мы?

– В Пиблсе.

Она вытаращила глаза. Далеко же они заехали! Пиблс, небольшой городок в двадцати милях к югу от Эдинбурга! Они почти выбрались из Шотландской Марки, но эта часть Шотландии была тем не менее под контролем англичан. До сих пор они старались обходить стороной города и деревни, как большие, так и малые, а в замке Пиблс наверняка стоят гарнизоном солдаты короля Эдуарда.

– Тут безопасно? – с сомнением спросила Белла.

Его глаза хищно сузились, превратившись в щелки, сквозь которые сверкали золотисто-зеленые огни. Боже, как он умел пронзить ее этим взглядом!

– Сущий пустяк по сравнению с вашей выходкой сегодня утром!

Белла затаила дыхание, осознавая, что он вот-вот взорвется и выскажет ей все, что накипело. И так, наверное, было бы лучше: тогда все закончится.

– Я…

Но он не дал ей ничего сказать:

– Нам нужно сменить лошадей, а вам – отдохнуть.

И ушел, прежде чем она успела возразить. Прирожденный командир, он, несомненно, довел до совершенства свое искусство отдавать приказания.

Пока мужчины занимались лошадьми, Белла решила перекусить, что оказалось весьма непросто. Вяленая говядина была сухая и жесткая, и требовалось немало усилий, чтобы ее разжевать. И Белла усердно жевала. Не хватало еще подавиться, тем самым еще больше усугубив положение.

Она отчаянно грызла мясо, когда увидела, как Лахлан и Бойд ушли в темноту. Через несколько минут к ней подошел сэр Алекс с бурдюком в руках.

– Держите, это поможет расслабиться. День выдался трудный. Вероятно, для вас будет слишком крепко, но можно разбавить водой.

Трудный – это еще мягко сказано. Белла взяла сделанную из шкуры емкость, поднесла к губам и поморщилась, когда янтарного цвета жидкость скользнула в горло и устроила в желудке маленький пожар, зато по телу разлилось приятное тепло. После первого глотка следующие пошли значительно легче.

– По-моему, достаточно, – сказал Алекс с некоторым беспокойством в голосе. – Не то меня обвинят в том, что я напоил вас допьяна.

Белла прикусила губу, глядя на него с высоты камня, на котором сидела, ее щеки жарко вспыхнули.

– Прошу меня извинить. Я злоупотребила вашей добротой, и мне очень стыдно.

Он взглянул на нее и с безразличным видом пожал плечами.

– Война разлучила многих матерей с их детьми. И я знаю – если бы моя мать могла вновь увидеть моих братьев, то не остановилась бы ни перед чем.

По вине варвара Эдуарда сэр Алекс потерял не только прославленного сэра Кристофера, но и второго брата. Обоих сначала повесили, потом выпотрошили, а уж затем четвертовали в Карлайле, вскоре после битвы при Метвене. Но у него все же нашлись силы посочувствовать Белле.

– Должно быть, нелегко видеть дочь после столь долгой разлуки.

– Конечно, – сказала она севшим голосом, вспомнив раздавленную розу. – Труднее, чем я ожидала. Боюсь, что поступила необдуманно. – Белла помолчала. – Простите за все неприятности, которые я вам, вероятно, причинила.

Он хохотнул.

– Ну, неприятностей с Макруайри и не оберешься. Мы с ним никогда не были друзьями, как, впрочем, и Бойд.

Белла удивилась.

– Вы все эти годы сражаетесь плечом к плечу и, насколько я могу судить, понимаете друг друга с полуслова.

Он пожал плечами, а она вдруг подумала, что в их отношениях действительно что-то изменилось с тех пор, как два года назад сэр Алекс и Бойд сопровождали их в Килдрамми. Белла ощущала некоторую враждебность между мужчинами, а теперь, хоть они и не стали друзьями, им стало общаться проще, напряженность исчезла. Белла замечала взгляды, жесты, которыми они обменивались, даже не задумываясь, словно умели читать мысли друг друга.

Белла подозревала, что они сами не понимают, насколько нужны друг другу.

– Так было необходимо, но это ненадолго, – сказал рыцарь.

Ее брови удивленно поползли вверх.

– Что вы имеете в виду?

– Макруайри нас покидает, – будничным тоном сообщил Алекс.

Ее сердце камнем упало в желудок.

– Покидает? А я-то думала…

– А вы разве не знали? Оговоренный срок его службы на короля почти истек. Операция по вашему спасению – его последнее задание.

Белла ощутила, как защемило в груди.

– Вот как…

Ее бросило в жар. Значит, он скоро уедет.

Боже, но почему ее это удивляет? Макруайри никогда не скрывал, что воюет только из-за денег, но она надеялась… так надеялась, что со временем что-то изменится.

Белла не могла бы себе сказать почему.

Ведь он не подходит ей, не так ли? У них нет ничего общего. Они из двух разных миров. Белла считала, что бороться стоит за то, во что веришь, а он утверждал, что главное – собственное благополучие. Лахлан сам так сказал, но в глубине души она отказывалась в это верить. Она думала, что все это только бравада, что на самом деле ему все не безразлично – война, например, или она, Белла.

Ее размышления прервал Лахлан, появившись на поляне. Даже на таком расстоянии она увидела, как он недовольно стиснул зубы, взглянув в их сторону, а когда направился к ним, у нее вдруг возникло неодолимое желание сбежать.

– С другой стороны холма есть сторожка. Не бог весть что, но если очистить ее от мусора, то там можно поспать с некоторым удобством.

Она побледнела, и то небольшое количество еды, которое ей удалось проглотить, внезапно запросилось наружу. На лбу выступил холодный пот. Мысль, чтобы спать в маленькой темной каменной пастушьей хижине, привела ее в ужас…

Проклятая клетка! Господи, неужели она всегда будет ее преследовать?

– Нет! – крикнула в панике Белла, потом, справившись с подступающей истерикой, добавила уже спокойнее: – Вечер такой приятный; думаю, я лучше высплюсь под звездами.

Лахлан испытующе взглянул на нее, и хотя суровое лицо его осталось непроницаемым, Белле почему-то показалось, что он догадался, что она на грани, и, более того, понимал причину ее истерики.

Глаза ее наполнились слезами: неожиданное сочувствие, пусть и безмолвное, застигло ее врасплох. Она всегда готова была дать отпор гневу, но проблеск доброты и сочувствия ее обезоружил, и она показалась себе такой несчастной и ранимой, какой никогда не была прежде. Против этого ощущения у Беллы не было защиты, и она испугалась. К счастью, Лахлан не настаивал.

– Как вам будет угодно. Ложитесь спать. Мы уезжаем на рассвете.

Жаль, что он не может последовать собственному совету. Хорошо обученный воин должен уметь засыпать где угодно, когда угодно и просыпаться в нужное время, но сегодня тренировка не помогла. Он не находил себе места да еще и злился как черт, даже голову в реку сунул – не помогло.

Макруайри был собран, когда нужно было выполнить поставленную задачу: как можно скорее убраться подальше от Роксбурга и перейти границу, – но стоило остановиться на отдых, как все куда-то исчезло и сомнения вернулись, накрыв его с головой. Он бы вообще не стал делать привал, но Белла нуждалась в отдыхе. Не мог же он срывать на ней злость: она и так едва держалась на ногах. Он даже выволочку устроить ей и высказать все, что думал по поводу ее выступления на улицах Роксбурга, не мог.

При одной мысли об этом мозг его кипел. Впрочем, гнев ему не досаждал: это было знакомое ощущение. Вот другое чувство ему очень не нравилось. И было ясно как день: это было не что иное, как панический страх.

Если с ней что-нибудь случится…

Проклятье, вот опять! Неожиданно накатило это чувство: ледяной страх пополам с беспомощностью.

За долгие годы Лахлан приучил себя быть толстокожим и бесчувственным, плевать на все, но с появлением в его жизни Беллы все изменилось, и ему это очень не нравилось.

Слава богу, дело практически закончено: еще дня два – самое большее три, – и они встретятся с Брюсом в Дунстаффнаге. И тогда отвечать за Беллу Макдуфф будет король.

Почему-то от этой мысли Лахлан разозлился еще сильнее, но в этот момент уловил за спиной какое-то движение, инстинктивно схватился за рукоять кинжала, заткнутого за голенище сапога и замер. Еще звук – и он обернется и молниеносно метнет оружие. Однако громкий шорох сухих листьев под ногами заставил его помедлить. Поступь была легкая, но никто явно не старался подкрасться к нему незаметно. Лахлан медленно обернулся, на сей раз готовый взорваться от ярости, и, стиснув кулаки, увидел, что к нему идет Белла.

К тому времени как она остановилась, кровь уже вскипела у него в жилах. Он казался себе львом, прикованным к дереву, который пытается разорвать цепи. Еще шаг, и он набросится на нее.

– Отправляйтесь спать! – резко бросил Лахлан, но вместо голоса у него вышло утробное рычание.

Белла не понимала, какой опасности подвергается. Сердце его колотилось как сумасшедшее, каждая мышца была подобна сжатой пружине, каждое нервное окончание посылало дрожь по всему телу. Лахлан рисковал потерять над собой контроль, когда она так близко.

Боже, как от нее пахнет! Свежий аромат мыла смешивался с благоуханием ночного ветерка. По-прежнему в мужской одежде, Белла набросила на себя два пледа, чтобы согреться, но, к несчастью, это не могло скрыть ее формы.

Белла подняла на него настороженный взгляд, но предостережению не вняла. Ее бледное лицо было залито мягким светом луны.

– Я должна попросить прощения, иначе не засну.

– За что именно? – процедил он сквозь зубы. – За то, что нарушили обещание? Или за то, что ослушались моих приказаний? А может, за то, что чуть не угробили нас всех?

Даже при лунном свете он увидел, как вспыхнули ее щеки.

– За все. Не знаю, что на меня нашло. Я наблюдала за воротами, чтобы не пропустить, как вы войдете, и тут увидела дочь. Нет, лица ее не видела, но знала, что это Джоан. Мне нужно было с ней встретиться, лицом к лицу, и я боялась, что вы ее упустите.

– Я увидел вас как раз в тот момент, когда собирался сунуть ей записку.

Она изумленно уставилась на него.

– Вы? Я думала, вы не… – Белла прикусила губу. – Когда мне сказали про Мэри, я подумала, что вы, наверное, согласились ехать в Роксбург по другой причине.

Ясно, она ему не доверяет. Хоть Лахлан и не заслужил ее доверия, но все равно было очень обидно.

– Я всегда выполняю свои обещания, Белла. Пусть и даю их нечасто, но уж если что-то пообещал, значит, непременно сделаю.

Она кивнула.

– Простите меня.

– Я мог бы еще понять ваше страстное желание ее увидеть. Но какого лешего вы бросили этот цветок?

Белла поморщилась, прикусив губу и молча взывая к Лахлану: неужели не понимает?

– Не знаю. Я не думала, что кто-то еще может увидеть и догадаться. Откуда мне знать, что это такой известный символ. Не могла же я дать ей уехать, не подав знака?

– Вы не знали, что роза – символ восстания?

Белла покачала головой и с вызовом спросила:

– Откуда?

Каким-то образом руки Лахлана оказались на ее плечах, и он тряс ее, изливая в этой вспышке ярости свой страх и отчаяние.

– К черту, Белла! Вас могли взять в плен! Да вы понимаете, как вам повезло, что Комин вас не узнал? Ради Христа, скажите, о чем вы думали?

– Я не думала. – Она сбросила его руки со своих плеч. – И не надо так кричать, я не глухая. Почему вы делаете вид, будто вам все это не безразлично?

Ему бы следовало радоваться, что после таких испытаний она не утратила боевого духа. Право же, стоило. Но сейчас Лахлан был не в том настроении, чтобы спорить.

С гордо поднятой головой – вот надменная графиня! – Белла взглянула на него, сверкая глазами:

– Или вы пеклись исключительно о собственной шкуре – теперь, когда так близки к тому, чтобы получить желаемое?

– О чем вы толкуете, ради Христа?

– Ведь это ваше последнее задание, не так ли?

– Кто… – Он замолчал, догадавшись. – Сетон.

Придется сделать этому сукину сыну еще одно внушение.

– Это должно было остаться в секрете?

– Нет.

Он хотел сказать Белле после того, как доставит ее к Брюсу.

– Так это правда?

– Да, правда.

Белла смотрела на него так, будто ждала объяснений, но он ничем ей не обязан.

– Вот, значит, как? Вы просто исчезнете, и все?

Именно таков был его план. Лахлан скрипнул зубами.

– Я дал согласие на три года, и это время почти прошло.

Она смотрела на него, словно не веря своим глазам.

– Значит, вы возьмете свои деньги и опять будете продавать свои услуги тем, кто больше даст?

Он потемнел лицом, услышав в ее голосе намек на презрение.

– У меня долги. – Он не мог воскресить воинов, которые погибли из-за него, но обеспечить их семьи, видит Бог, обязан. Полученные от Брюса деньги станут последним взносом по тому неоплатному долгу… Но не ее дело, черт возьми, как он намерен распорядиться своими деньгами. – Как только они будут уплачены, я свободен – и кончено.

– Вы вернетесь домой?

Он ясно расслышал в ее голосе надежду и скрипнул зубами.

– Нет.

– Почему? Я видела, как вы обращаетесь со своими воинами. Вы же прирожденный вождь. Почему же пренебрегаете своим догом перед кланом?

Настоящий вождь? Сорок четыре человека не согласились бы с этим утверждением.

– Оставьте эту тему, Белла.

На этот раз что-то в его голосе ее насторожило, и она спросила о другом:

– Тогда почему бы не продолжить сражаться за Роберта?

Это не его война, будь она проклята. Ему должно быть все равно, кто победит, а кто проиграет, но это было не так. Лахлан отнюдь не был таким равнодушным, каким хотел казаться. Он и сам не заметил, как его увлекли страсть и воодушевление Роберта Брюса, его невероятное, историческое, легендарное воскрешение из пепла сокрушительного поражения.

И пусть время от времени собратья по Шотландской гвардии и раздражали его – одни больше, другие меньше, – но это были лучшие воины, с которыми ему довелось сражаться бок обок. Вместе они совершали то, что казалось невозможным.

Но это ничего не меняло.

– Брюс получил корону, – ответил Лахлан.

– Но война не закончилась. Вы знаете это не хуже, чем я. В половине шотландских замков – во всех главных крепостях на юге – до сих пор стоят английские гарнизоны. Да, Роберт – король, но его подданные – только половина страны, так что трон его может пошатнуться. У него полно врагов, которым очень хотелось бы увидеть его падение. Да и Эдуард не забудет про Шотландию. Война с англичанами неизбежна. Предстоит столько сделать!

Страсть в голосе Беллы заставила его взглянуть на нее с изумлением. Нет! Не может быть, чтобы она…

– Неужели вы собираетесь в этом участвовать?

Вздернув подбородок, она сверкнула на него глазами:

– Как только моя дочь будет вне опасности, я сделаю все, что прикажет мне король!

Он внимательно посмотрел на Беллу. Очевидно, раздавленная роза не обескуражила ее, и она не остановит попыток вернуть дочь. Решительность этой женщины не уступает ее упрямству. Кровь Христова, а что, если она опять выкинет какой-нибудь фортель? Сердце его ускорило свой бег, но Лахлан сумел оправиться, напонив себе: «Это не мое дело».

– Вы опять рветесь в бой после всего, что пришлось пережить? Не терпится очутиться в тюремной камере?

Она побледнела.

– Разумеется, нет! Вы же видели, как это было ужасно. Холод. Решетки. Бесконечные часы, когда единственное занятие – пытаться не лишиться рассудка. – Белла смерила его уничтожающим взглядом, явно разозлившись из-за того, что он воскресил неприятные воспоминания. – Я едва выношу вид запертой двери – меня трясет от страха.

– Как же вы все это выдержали?

Она твердо встретила его взгляд, потом отвернулась, пожав плечами.

– Я думала о семье, о моей дочери: знала, что ради нее должна выдержать. – Она опять повернулась к нему: – Почему вы меня спрашиваете? Вы сами знаете, каково это.

– Потому что именно это вас ждет, если не успокоитесь. – Она должна знать, чем рискует. – Вы сделали достаточно, так что наслаждайтесь свободой и не оглядывайтесь назад.

– Разве вы не понимаете, что это сильнее меня? Так было, так есть и так будет.

Нет, он этого не понимал. И не поймет никогда. Вот в чем беда. «Есть вещи важнее, чем ты сам», – сказала она однажды.

– И оно того стоило?

У нее сделалось несчастное лицо, будто он ее ударил. Ее потрясенный взгляд почти заставил Лахлана пожалеть о своем вопросе. Подбородок Беллы задрожал.

– Так должно было случиться.

Отчаянная мольба в ее голосе произвела в нем перемену, и Лахлан на миг вообразил, что сможет быть тем самым, кто сумеет убедить ее в том, что да, стоило… Очевидно, Белла тоже находилась во власти этой глупой идеи, потому что не желала смягчиться.

– Я думала, что вы из тех, кто доводит дело до конца, а не бросает на полпути.

Эти слова больно жалили. Она знала его лучше, чем он был готов допустить.

– Я сделал то, что обещал. Для меня война закончена.

А вот для нее – нет. Она будет сражаться до последнего дыхания, даже за дело, которое заранее проиграно, как сейчас.

– Итак, вам на все плевать? – язвительно заметила Белла. – Вам все безразлично? Сможет ли Роберт освободить Шотландию от власти Англии, погибнут ли ваши друзья…

Лахлан шагнул к ней и угрожающе процедил, стиснув кулаки, чтобы просто заставить ее замолчать:

– Они мне не друзья.

– Разве? – поддразнила Белла.

Лахлан знал, что она сейчас скажет, и мысленно взмолился: «Молчите».

– А как же я, Лахлан? Вам плевать и на…

Он схватил ее прежде, чем она успела договорить, и притиснул спиной к стволу дерева. Видит Бог, он не хотел, предпочел бы держаться подальше, но она продолжала давить на больные места. Все, с него хватит: больше он терпеть не намерен.

Он навалился на нее, грубо ткнув членом между ног.

– Вы хотите знать, чего я хочу, Белла? Вот чего. Хочу так сильно, что у меня мутится рассудок. Хочу сунуть язык вам между ляжек и лизать, пока вы не кончите мне прямо в лицо.

Она ахнула, а он злобно усмехнулся.

– Поэтому, если вы не готовы встать на колени и обхватить его своими чудесными губками, оставьте меня в покое, черт возьми!

Ей следовало послать его куда подальше: именно этого он от нее и хотел, – но Белла никогда не делала того, что от нее ждут. Напротив, она довольно улыбнулась, как будто поняла его, что, конечно, было невозможно, потому что Лахлан и сам себя не понимал.

– Кажется, я слишком близка к истине? – Ее насмешливый тон приводил его в ярость. – Но как бы вы ни грубили, вам меня не испугать.

Его глаза потемнели. Да что она себе вообразила, черт возьми! Все, терпение лопнуло: он ее предупреждал. В ее губы он впился с необузданностью дикаря.