Текст книги "Азиатская Европа (сборник)"

Уже потом, то есть после захвата католиками Северной Европы, словам «арийцы» и «арианство» богословы-политики подобрали значение, очень далекое от изначального: тогда мертвых превращали в живых, а живых – в мертвых. Что объяснимо, начиналась колонизация Востока, уничтожали «тюркский след» в истории Европы. Западная церковь стала хозяйкой жизни, ей не нужны были конкуренты.

И она, объявив инквизицию, повела атаку на Единобожие.

Нынешнюю историю писали они, победители, в их устах старые слова обретали новый смысл. И мир переворачивался с ног на голову. Тюрки не находили тюркам места в тех писаниях, брат не видел брата. В религиозном угаре, охватившем Европу, людей различали не по родству, а по религии. Это было сродни эпидемии. Тогда появились «кочевники», «поганые татары», за душой которых, как утверждали католики, не стояло ничего, кроме дикости и распутства.

О какой религии тут речь? О какой любви к ближнему? О каком Единобожии? Родной брат стал лютым врагом лишь потому, что иначе смотрел на мир…

Однако и ангел на Небе записывал то, что вершили человечки в рясах. От суда Божиего не уйти и им, победителям, знавшим, что арианство – не ересь, не язычество, а вера германцев. Вернее, «белая вера» Алтая, к портрету которой добавлены штрихи обряда, бывшего у северян-европейцев (кельтов) до прихода тюрков. То такая же полноценная религия, как иудаизм, христианство, ислам или манихейство.

Граница между арианской и христианской Европой, конечно, чувствовалась, она делила континент на два разных мира: один – живой и естественный, другой – придуманный и чопорный. Черный и белый. При взгляде с севера темным был юг, при взгляде с юга – север. Ариане укоряли христиан за поклонение трем богам, за отход от Единобожия, те, как могли, защищались с помощью богословских отвлеченностей, сочинением которых занимались усердные «воины Христа».

Вера, ее чистота и отличала Северную Европу от Южной.

Отсюда, из духовных противоречий, проистекала та вечная вражда, то непримиримое противостояние «германцев» и их соседей, которое не прекращалось ни в Средние века, ни позже. Это история короля Хлодвига и рода Меровингов, это история Женевского княжества, это десятки других историй, которыми пропитана, как кровью, средневековая Европа: тюрки силой или хитростью навязывали тюркам же свою веру, свою правду. И это, может быть, самое поразительное в их сокровенной истории.

В том противостоянии позиция ариан была честнее. Они не уничтожали католиков физически, наоборот, в любом своем городе, в любой своей стране давали им свободно исповедовать христианство. Католики же действовали иначе, сознание превосходства, которое, видимо, коренилось в их римско-имперском прошлом, довлело, и они не очень утруждали себя диспутами, неизбежными в религиозной войне.

Шли напролом, уповая на штык, а не на слово.

Вражда достигла апогея при Карле Великом, которого взорвала независимость ариан: по воле папы он выступил в тот легендарный поход против цитадели арианства в Северной Европе и нанес арианству если не смертельную, то губительную рану.

Люди в рясах, исправляющие историю, хорошо знают, что с 336 года арианство как религия господствовало на континенте. Ведь император Константин, основатель христианской Церкви, покаялся в содеянном грехе и предоставил все права не христианству, а именно арианству, которое было верой, далекой от политики. Дети Константина дали арианству господствующее положение в учении Церкви, которое формировалось тогда. Эти факты изложены в христианской энциклопедии. Упоминая о них, мы не открываем ничего нового. Лишь повторяем известное.

Если бы не Феодосий I, величайший политик – он ради католической доктрины, вернее, ради утверждения тюркских орд на Западе пошел против решения Константина – сегодня вряд ли кто вообще слышал бы о Христе. Христианство разделило бы участь присциллианства.

Сколько трагедий и горя удалось бы избежать. Однако не избежали…

Когда в христианстве начались трения, иные латинские тюрки, опоясав себя поясом счастья и не желая конфликта с духовенством, меняли благоприятный Юг на неуютный Север, они уходили семьями, чтобы сохранить свободу. Сюда, на северные земли, они несли свои знания и умения, например, выращивать коней, пахать землю, чего аборигены, естественно, не знали. Как не знали черной металлургии, кузнечного дела, строительства из кирпича.

Арианская Европа взрастала медленно. Она не имела потенциала и опыта власти, который был в странах бывшей Римской империи, не имела и такого населения. Ее климат был иным. Тем не менее. Она располагала природными ресурсами, которых не было у христиан – ни у византийцев, ни у римлян. Это существенно меняло ориентиры в политике, делало северный мир привлекательным.

Залежи железной руды в Норландии и тюрки, умевшие плавить ее, к IX веку сложили политическое лицо Скандинавии, ставшей лидером арианства.

…Когда алтайцы впервые влились сюда, там учредился союз народов. Их назвали готами. А еще участников того союза называли викингами, норманнами (в России – варягами), в мировой истории одно из первых упоминаний о них относится к 839 году, тогда посольство северян прибыло в Константинополь. То были не новички в политике, не дикари, завернутые в шкуры. Их известность страшила греков и одновременно манила к себе. Еще бы – враги католического Рима, которые завоевывали одну за другой его колонии на севере Европы, и папа даже не противился. Расстановка сил была в пользу северян. И все чувствовали это.

Показателен Пролог «Круга Земного», книги, собравшей некоторые саги норманнов. По мнению скандинавов, это своеобразная энциклопедия Северной Европы, рассказывающая о легендарных временах вплоть до последней четверти XII века. Время викингов, утверждает сага, началось после того, как правитель Фрейр «был погребен в кургане в Упссале», то – первый курган в Скандинавии. До этого был «век сожжения», когда покойников сжигали. «А после того, как Дан Гордый, конунг датчан, велел насыпать курган и похоронить себя в нем в бранных доспехах вместе со своим конем и всей сбруей и разным другим добром, многие его потомки стали делать то же самое, и тогда в Дании начался век курганов, а у шведов и норвежцев еще продолжался век сожжения».

К сказанному добавим: обряд захоронения едва ли не самый консервативный, его меняют только с приходом новой духовной культуры. Именно с тех пор, когда появились курганы, в Скандинавии четко обозначилось «присутствие» Алтая. Курганы, кони, оленные камни и другие знаки Алтая не появились здесь сами собой.

Не менее показательно другое, следующее из «Песни о нибелунгах», а именно появление титула «каган». Хакан, хегни… Этот титул, как известно, носил только правитель тюрков. Случайно появиться в Скандинавии, разумеется, не мог и он. Хокон стало именем собственным.

Греки, желая быть ближе к норманнам, предлагали им выгодные экономические проекты, в частности торговлю, для которой наладили путь «из варяг в греки»… Наметился новый политический союз, он проявился не сразу. В скандинавских сагах, в этих уникальных поэтических летописях, о норманнах и их жизни в тот период сказано много: «короли» северных морей, первооткрыватели земель. Мужественный народ. Правители там ездили верхом на конях, их от простолюдинов отличала одежда – высокие шапки, отороченные лисьим мехом, сапоги, наделявшие хозяина признаком знатности. Штаны. Короткие кафтаны… Но это же национальная одежда тюрков, только они носили такую!

Действительно, другие члены норманнского общества одевались иначе и ходили пешком, они боялись коней. Им запрещали ездить верхом, о чем сообщает сага о рыцаре Орваре Одде, он первым из скандинавов сел на коня, случилось это в конце V века. И неудачно. А норманны-правители, наоборот, отправляясь в плавание, брали на борт коней, без них не могли шагу ступить… В сагах всплывает масса любопытных деталей, на которых, к сожалению, еще не останавливался взор этнографа.

Удивительные подробности… Действительно, откуда в лесной Скандинавии в V веке вдруг появились степные животные – кони? А ханы-правители?

Здесь явно повторялась история Персии, Кавказа и других регионов, куда приглашали царский тюркский род на правление. Возможно, так было и здесь, на Севере. К сожалению, неясны иные подробности, многое еще не прочитано. Что-то говорит в пользу этой гипотезы, доводов «за» явно больше. Саги открывают прошлое лишь внимательным, их надо уметь читать – читать по правилам Алтая. Иначе никогда не понять, что слово «сага» тюркское, очень древнее – «савга» (рассказывай историю, повествуй).

Например, сага о Виланде рисует жизнь кузнеца-мастера – чисто тюркский быт. Высвечивается масса этнографических деталей и мелочей, придумать которые невозможно, даже та, что «связывает» Виланда с Чингисханом: тот и другой из черепа врага сделали чашу для вина. Древний алтайский обычай, о котором знали лишь избранные.

И в саге о Сигурде (Зигфриде) приметы тюркской символики, особенно интересны сведения о богатырях «нибелунгах»… Страница за страницей саги описывают быт, в котором царствовали тюрки. Мудрые алтайцы в таких случаях говорили: «внимательный человек слышит издалека». И были абсолютно правы.

В Норландии действительно осело много кипчаков. Иначе – откуда там оленные камни, точно как на Алтае? Археологи установили: камни, вернее, рисунки и орнаменты на них на реке Абакан и в Скандинавии неотличимы. А это же послания, напутствия путнику. Пойдешь направо – встретишь то-то, пойдешь налево – встретишь то-то. Право – лево – ориентиры: север – юг.

Алтайские узоры (обереги) и драконы украшали корабли норманнов. Приметы их новой культуры хорошо узнаваемы на Европейском Севере. Например, у алтайцев, древних германцев и скандинавов была абсолютно одинаковая письменность. Они понимали друг друга без переводчиков. С чего бы? Их язык потом назвали древнедатским, но это ни о чем не говорит. Исследователи признают, что в те времена «различия между языками скандинавских народностей не осознавались».

Признание стоит многого.

Оно возбуждает желание спросить: а почему «восточные» драконы в изобилии встречаются и на ювелирных изделиях северян?.. Там всюду молчащие символы Алтая, их язык не понимает никто. Но они же есть! Они не придуманы.

Если вспомнить, что норманны исповедовали Единобожие, как алтайцы, то драконы и иные древние символы отходят куда-то на задний план. Своего Верховного Бога скандинавы называли Донар, Дангыр, Тор. А это обращения тюрков к Тенгри, они до сих пор не забыты, например, у чувашей, хакасов и у других народов – хранителей алтайских древностей. Они так и произносят имя Всевышнего.

Единобожие в древней Скандинавии – историческая реальность, оно появилось в одночасье, вместе с пришельцами-правителями. Факт неопровержимый!

И что показательно, северная религия «развивалась» по той же схеме, как всюду от Алтая до Атлантики: тюркская основа, к которой добавлено что-то характерное из местных верований. Саги точно показывают, как в «биографию» религии вплетали сюжеты из местных преданий. Существовала целая «программа», ее результат налицо, он и вызвал споры в научной среде. Как Единобожие появилось на окраине Европы? Как религиозное учение могло развиться здесь, вдали от цивилизованных Рима и Константинополя?

Загадка? Отнюдь. Серьезные ученые всегда сходились в одном: скандинавские саги отражают реальные исторические события… Иное дело, как их трактовать.

Например, датский историк А. Маллэ связывал появление норманнов и их религии с Римской империей, мол, оттуда после победоносных войн Помпея ушло с берегов Меотийского озера (Азовского моря) племя готов, которое вознамерилось в Скандинавии, «в этом убежище свободы создать религию и такой народ, которые когда-нибудь сделаются орудием его бессмертной жажды мщения».

Мысль, конечно, интересная. Но абсолютно необоснованная. Ее легко опроверг Э. Гиббон, который справедливо засомневался, а могло ли какое-то племя быть «обителью богов»? Лишь в мифах случается такое. Тем не менее точка зрения Маллэ получила признание. Хотя, если следовать элементарной логике, противоречие налицо: проповедовать религию мог человек, знакомый с этой религией, речь же шла о Единобожии, о котором в Римской империи во времена Помпея не знали…

Саги щедро открывают одну страницу прошлого за другой, показывая, что даже созвучие имен Тенгри у алтайцев и Донар у древних германцев случайным не было. И не потому, что у тюркских народов принято по-своему произносить имя Тенгри – Тенгери, Тегри, Тер, Тура, Дээр, Тигир. Тюрки-европейцы тоже могли произвольно произносить это имя. Такой вывод возможен, но он мало что дает.

Весомее здесь иное, не звучание слов, а образ Тенгри и Донара! Он был един у алтайцев и германцев. Именно образ! И обряд почитания. А это уже никак не совпадение. Это единство культуры, основанной на Единобожии. Даже если отбросить остальное (коней, железо, одежду, обычаи, письменность), единство налицо… Можно спорить о правителях, об их одежде, даже о письменности, но любой спор уже становится пустым: аборигены Европейского Севера в период Великого переселения народов отошли от язычества. Они познали Бога Небесного. Факт, который надо просто принять.

Со временем обращение Донар-Тор уступило Одину (Водину, Вотану), которого называли еще и «северным Магомедом», настолько много общего было между верой «германцев» и мусульман. Неудивительно, то ветви одного древа: Единобожие царило и на Востоке, и на севере Европы. Бог Небесный правил там.

Конечно, не все скандинавы приняли веру в Бога Небесного, иные демонстрировали похвальный консерватизм, что хорошо видно опять же в сагах «Круга Земного». В повествовании о Лейве Эриксоне, который в Х веке ушел в плавание на запад на судне «Большой дракон», говорится, что он привез в Гренландию первого священника… Не все к его поступку отнеслись одинаково.

Показательно, на севере Европы никогда не было института духовенства, типа римского папства. Вера распространялась спонтанно. И в том состояла слабость арианства, а если смотреть шире, то и «белой веры» Алтая, и ислама. В организации религии они всегда проигрывали католикам, которые создали блестящий институт власти – сильный, агрессивный, цепкий. Собственно, он и являлся определяющим в победах средневекового Запада над его идейными соперниками.

Религия скандинавов – это явление культуры и времени, незаслуженно забытое в Европе, оно тоже представляло собой единение духовных традиций Востока и Запада. Так, в согласии, получала право на жизнь альтернатива христианству (и греческому, и католическому), так, в согласии, складывалось новое миропонимание, которого северные народы прежде не знали… Это абсолютно непознаваемый процесс – рождение новой культуры. В нем вроде бы все понятно, и ничего не ясно.

Бесспорно, пожалуй, одно, кроме «греческой веры» на Западе существовал другой противовес католичеству, однако он мало исследован. Мешала папская цензура!

Именно цензура. Ибо «Сага об Инглингах» говорит, откуда пришел Один – из Азии, из страны, лежащей к востоку от Дона (Танаиса). Он был не бог, а посланник Бога Небесного, то есть пророк, обучивший северян тем искусствам, которыми «люди с тех пор владеют». Один, подобно нагу в Индии, обладал способностью перевоплощения: «…его тело лежало, как будто он спал или умер, а в это время он был птицей или зверем, рыбой или змеем и в одно мгновение переносился в далекие страны по своим делам или по делам других людей»… Этим высшим искусством, как известно, владели лишь алтайские камы, о чем свидетельствует народный эпос.

Один ввел на Севере те законы, которые были у тюрков. Потому что пришел из страны, которая «лежала к югу от Великой Швеции», она называлась «Страной тюрков», так записано в саге… А с этой строчки, между прочим, начинается история Руси.

Вражда Севера и Юга имела причины. Неприятие «германцами» католиков было обосновано, они иначе видели мир, иначе желали жить в нем. Каждый видел свое солнце на небе… Фактов тому достаточно, они и позвали в дорогу в конце ХХ века знаменитого путешественника, норвежца Тура Хейердала, на поиски родины предков скандинавов. Его экспедиции в Азербайджан, на Дон были лишь подходом к культурным кладам Алтая. Он, плохо знавший о Великом переселении народов, строил маршруты экспедиций на интуиции, не на знаниях, поэтому и не дошел до желанной цели, до родного алтайского очага. Но направление, выбранное им, правильное – тюркский мир.

Хейердал заявил: у Скандинавии «иноземные корни». А доказать это не сумел, ученому просто не хватило времени.

О ее «иноземности» убедительнее всего говорит Иггдрасиль, символ, без которого понять культуру северян невозможно. Это – гигантский ясень, являющийся «каркасом» мироздания. Древо жизни. Иггдрасиль, в сознании ариан, определял вертикальную проекцию бытия, в нем сходились различные миры (земля, небо, подземный мир), давая представление не только о цельности, но и о мере прекрасного. То – суть, истина народной мифологии. Эталон бытия.

Девять разных миров соединял скандинавский Иггдрасиль: у его корней покоился дракон Нидхегг и змеи, средние листья щипали олени во главе с Эйктюрмиром, на вершине древа сидели мудрый гриф с линялым ястребом Ведрфельниром. Корни древа жизни питала влага источника Мимира, откуда начинается судьба каждого человека.

Вечнозеленое древо, словно янтарную смолу, источало священный мед, в его крупинках таились таланты и умения («мед поэзии», это отсюда!).

Страницы саг посвящены живительному древу, которое, кроме прочего, дало Северной Европе Одина – Бога Небесного: саги «Старшей Эдды» и «Младшей Эдды» убедительны и категоричны. Через познание древа жизни можно понять, как Всевышний вошел в мир Севера… В древе жизни скандинавы увидели и образ равностороннего креста, он был знаком их дохристианской культуры, о чем вещают государственные флаги. И художественные орнаменты, конечно.

Впрочем, о том же говорят и рисунки на знаменитом руническом камне острова Мен (Англия). Там, в бывшей норманнской колонии, письменно – рунами! – запечатлены мысли о древе жизни… Поразительно, оно было таким же, как на Алтае. До деталей. Лишь персонажей его алтайцы называли иначе, по-своему.

Без древа жизни когда-то была немыслима культура Востока. И Запада.

Это, пожалуй, самая яркая и самая характерная деталь (после веры, разумеется), она позволяет говорить о единстве культуры человечества, о ее неделимости на Восток и Запад. Ибо никто не скажет и не покажет, где начинается одно и где заканчивается другое. После Великого переселения народов мир стал другим – цельным: он принял религию Тенгри, то есть Единобожие. И раскрасил ее своими красками, в каждом регионе оттенки веры неповторимы. Как и народы там.

Пусть арианство в Европе ныне малоизвестно. Но оно же было… А что, если эта религия не погибла? Что, если традиции ариан продолжили протестанты? Их потомки? Отчасти так и есть. Протестантизм – это духовный мир, который уместился в тени христианства. Строгий и цельный, имеющий прошлое и будущее. То не «отколовшиеся» католики, как их называют, у них есть свое выразительное прошлое, которого не было у католиков.

Север Европы в Средние века имел… чуть скуластое лицо. Чистое, как алтайское Небо. И оттого, что его очернили, оно не потерялось. Нет.

Ариане, запутавшись в тончайших сетях папской политики, стали католиками, случилось это на излете Средневековья – в разных странах по-разному. Их заставили отказаться от веры предков и признать Христа, а вместе с ним власть римского папы. Это же было… Но недолго сохранялся мир в новой папской семье. Другая культура не могла просто так умереть в холодных римских казематах, она должна была выразить себя. И выразила. Поэтому сохранилась.

Католики-северяне нашли силы и провели Реформацию в Западной Церкви, до основания поколебав ее.

«Ересь» богомилов, катар, альбигойцев была продолжена на севере, в Англии, там она, пожалуй, впервые достигла успеха. И заслуга в том Уильяма Оккамы (1285–1349) и Джона Уиклифа (1320–1384), великих теологов, философов и гуманистов Средневековья. Они одними из первых среди христиан сумели научно выразить то, что тайно носили в душе поколения европейских тюрков, правильность «белой веры». Их мысль отличалась предельной ясностью и привлекательностью.

«Земная деятельность каждого человека», включая монарха и папу, должна быть способом служения Богу в соответствии с духом и буквой Святого Писания. Эту мысль и сформулировали они, что вызвало негодование Рима. Их творчество было не «сельскими грезами» предшественников, бороться с которыми не требовалось, оно оказало влияние на Яна Гуса, Мартина Лютера и других активных сторонников духовной чистоты на Западе.

Кроме костров инквизиции, Церковь ничего не смогла предложить взамен, а костры уже ничего не решали, ничего не могли изменить… Реформация благодаря стараниям «еретиков» стала неизбежной.

Словом, добились признания воззрений своих пасторов. Своих, не папских! То был шаг к свободе вероисповедания, он удался. Но лишь к XVI веку завершился тот путь.

Протест, несомненно, рано или поздно объединил бы северных тюрков, тогда еще помнивших о своем единстве, о корнях прежней культуры, но этого не случилось. Духовенство Рима оказалось сильнее и изворотливее. Отсюда – только «протестанты», они не выразили своего этнического родства, стали течением в католицизме, хотя это и не вполне так. Протест зародился не в недрах Западной церкви, как утверждают теологи, он был протестом народа. Реформация выявила его, она тайное сделала явным. Но не надолго.

Реформация разорвала цепь авторитетов, которая мешала ханже мыслить по-своему, а рабу говорить то, что он думает. «С этой минуты папы, отцы Церкви и соборы перестали играть роль верховных и непогрешимых судей над всем миром, и каждый христианин научился не признавать никакого другого закона, кроме Священного Писания, и никаких других истолкователей Священного Писания, кроме своей собственной совести», – писал Э. Гиббон.

Реформация была прорывом в новую культурную нишу… Или возвратом в старую? С протестантами на север Европы вернулись духовные традиции Алтая.

Когда точки над «i» в Реформации были расставлены, они всех устроили. Папа получил политическую власть на Западе, а протестанты – свою «белую веру», правда, чуть измененную. Что это было? Сделка? Лукавство? Возможно. Но они принесли Западу мир и согласие.

Те же кальвинисты и лютеране – ядро протестантов – оставили в божественном пантеоне Христа, зато им позволили возродить обряды и общины, которые были до принятия христианства. Они оставались христианами, фактически вновь став арианами. Вернее, почти арианами. Протестанты отрицают посредников между Богом и человеком, то есть папскую Церковь и ее духовенство. Как древние тюрки, поступок ставят во главу поведения верующего. Упразднили поклонения святым мощам, сочтя их за проявление язычества. Отказались от монашества, которое по алтайскому уставу несовместимо с Церковью… Словом, продолжили традиции арианства, не афишируя их…

Чем не взаимовыгодная сделка?

Став католиками, они не приняли латиницу, как полагалось католикам, а с завидным упорством отстаивали готическое письмо, которое им оставил патриарх Ульфила. Тот шрифт стал «национальным» шрифтом, в нем сведущий человек находил неповторимый облик древних германских рун. И тайно гордился своим неожиданным открытием. Папа римский с его вездесущими монахами и тут был бессилен: он мог все, даже усыпить людям память, но не мог лишить их предков, а значит, привить им свое понимание правильности и красоты.

Арианство когда-то собрало часть германцев в народ (норманнов), но оно же и разделило их. «Германцы» с тех пор так и остались разными. Шведы, норвежцы, финны, датчане, исландцы – пальцы одной ладони, народы одной этнической группы, в XI веке они приняли католичество, в XVI веке – протестантизм и раскололись на мелкие общины.

Протестантизм не напомнил им об Одине, о древе жизни. О духе предков, наконец. Саги жили сами по себе, люди – отдельно от них… Разрыв культуры отголоском вошел в «Сагу об Олаве сыне Трюгви». Там есть эпизод, когда Один, приняв образ одноглазого старика, предлагал герою съесть кусок конины и тем вспомнить былое. Католики, как известно, запрещали прихожанам употреблять в пищу конину, пить кумыс, называя эту еду «сущностью язычества»… Воспоминания о прошлом были невыгодны папе римскому, который разделял, чтобы властвовать. Протестантское духовенство придерживалось тех же взглядов.

Культ коня, отличавший германцев, вместе с арианством ушел в прошлое. Хотя еще «Сага о Хаконе Добром» рассказывала о веселых пирах, для которых «закалывали всякий скот, а также лошадей». То было славное время, утверждает сага.

Былое «племенное» единство люди, конечно, чувствуют поныне и не находят ему объяснений, хотя причины очевидны, они в забытом прошлом, о котором напоминает все скандинавское искусство, где сбережен дух того времени. Выразительны, например, так называемые скальдические стихи, почти священные, близкие поэзии трубадуров, – тот же стиль! Та же тайна! Стихи надо просто прочитать, чтобы вспомнить былое.

Но как это сделать? Никто не может перевести на современный язык и понять те старинные строки из того затерянного Времени…

Кто знает, а может быть, в названии финского города Турку, который прежде назывался Або (Абай), ключ от тайн арианства? Топонимика наука емкая, с нее начиналось не одно историческое открытие. Очень уж необычно для Севера это географическое название… Оно, как и скальдические стихи, с двойным, глубоким и потаенным смыслом.

«Генетическое» непонимание отличает Бельгию и бельгийцев, тоже ариан, которых когда-то покорили католики. В этой стране два народа – фламандцы и валлоны, их не сроднили ни время, ни католичество. Предки фламандцев – тюрки, воины Аттилы, они пришли с Алтая в IV–V веке, их национальная одежда, обычаи, праздники, ремесла и утварь, украшения со стриженым лисьим мехом, кухня, в которой чеснок занимает не последнее место, баня… все «алтайское». Особенно узоры и орнаменты, по-прежнему заметные во фламандской деревне, – на крышах домов обязателен конек или лебедь.

От родного языка фламандцев отучила Церковь где-то к XV веку. Они теперь не говорят по-тюркски, но помнят отдельные слова и фразы, помнят, что у них был свой родной язык. А этот «фламандский» язык мог бы произвести революцию в тюркологии, пока же он – бесхозная реликвия, к которой прививают чужие корни.

И «арианская» история Дании, Голландии, оказывается, была написана тюркскими рунами – на камнях, по алтайским правилам. И там католичество утвердилось на излете Средневековья. Великий инквизитор Доминик в XIII веке поразился «сходству далекой Дании с язычниками-куманами», то есть с тюрками Дешт-и-Кипчака, и потребовал заново крестить эту «ужасную страну», отвергшую католичество… Но солнце все равно когда-нибудь вернется на датское небо. Чему удивляться, если саги сообщают о том, что народ этот пришел с Дона и назывался данами.

Обращает внимание тот факт, что к XIV веку руны в Европе полностью вытесняются латинской графикой, становясь уделом европейской периферии. Ими долго пользовались в сельской местности. В XVI веке руны превращаются в предмет интереса интеллектуалов Скандинавии, потом Германии, вспомнивших после Реформации о своей Готской библии, написанной рунами. Ко второй половине XIX века у «древнегерманских» рун появляется «национальность», ученые заговорили, например, о древнеанглийской, секельской и иных знаковых системах записи, которые якобы отличали раннее Средневековье этих стран.

Здесь весьма показательна книга Э. Вебера «Руническое искусство», в ней даже не упомянуты алтайские (орхоно-енисейские) руны, древность которых превышает возраст любого европейского памятника. Автор дальше Европы историю рун не видел и не пытался увидеть… К сожалению, «германская идея», равно как и любая другая национальная идея, стала определяющей при изучении рун на Западе. Таким нехитрым приемом политики углубляли историю своих стран, придавали этой истории национальную самобытность. И… грешили против Истины.

Для них, для политиков, и была составлена эпитафия на захоронении (Sparlosa-stenen) IX века: «А тот, кто испортит эти знаки, да будет отверженцем, погрязшим в извращениях, известным всем и каждому». Когда-то скандинавы знали, что «порча рун» наносит ущерб покойному, потом забыли. Как забыли и другие алтайские правила. Сами обратили славу своих предков в собственное бесславие.

Голландцы и фламандцы помнят о своем родстве, кое-что помнят и о прошлом, но не могут объяснить его корни. Они забыли об Аттиле, об арианстве и о себе. Там не едят конину, не пьют кумыс. Как на «варварскую» дикость смотрят на курганы… Однако у них по-прежнему много общего с тем, что было у предков, например, знаменитые кермесы, на которые съезжаются гости со всей округи. Что это? В переводе с фламандского языка «ярмарка». Но та ярмарка, суть которой передает тюркское слово «керме», что с базаром, с состязаниями борцов и поэтов, с жонглерами и шутами, со скачками и маскарадом. Та, на которой торговля не главное… Словом, народный праздник.

Был у фламандцев еще праздник, самый важный в году, он приходился на середину зимы и назывался Йоль. День, когда тьма начинала убывать… после христианизации его назвали Рождеством, а этимологию слова «йоль», которое сохранилось в германских языках, объявили неизвестной. Забытой! Однако это не так. Точное название праздника «Йоль Тенгри», что в переводе с тюркского «Бог Судьбы». Праздник ели, тогда наряжали елку, водили вокруг нее хороводы, дарили друг другу подарки… Ель указывает дорогу к Небу, это дерево до сих пор чтят на Алтае.

Также у всех на виду и эмблема Голландии – тюльпан. А то, что это степной цветок, который первым зацветает в степи, знают немногие. Откуда он на Европейском Севере? Может быть, тюльпан (у тюрков «ханский цветок») напомнит голландцам о чем-то далеком? Без прошлого народ сирота. Символ, как родину, не придумывают и не выбирают, с ним рождаются, он – божественный благовест, который слышат лишь свои, сородичи. Пред ним все прочее пустое…

Люди, забывая о предках, заводят порой ненужные споры, например, о русах и других якобы народах. Незнание уводит очень далеко. Только надо ли начинать спор, не приняв во внимание, что в Скандинавии считали «Русью»? А Русью там именовали побережье около Стокгольма.

Этим же словом норманны называли и свои колонии по другую сторону Балтики, назвали по старой тюркской привычке, давая старые имена новым приобретениям. В Дешт-и-Кипчаке так было повсеместно, географические названия повторялись весьма часто, они же клише для характеристики той или иной местности. Белая Русь, Киевская Русь и другие «Руси» становились оплотами арианства на северо-востоке Европы, вассалами норманнов, утверждавших новую европейскую культуру, которая соперничала с христианством и о которой теперь не принято говорить.