Текст книги "Азиатская Европа (сборник)"

На Киевской Руси, наоборот, жило однородное население, диалект там получался другим, в нем яркая тюркская основа… он и есть забытая «ридна мова» украинцев. Здесь заслуживает внимания и такая «деталь». Киевский князь Даниил, русский король, явился на поклон к Батыю последним, а это говорит о том, что интерес папы к Востоку пропал, что Католическая церковь отвернулась от киевского короля в минуту опасности, и тому ничего не оставалось, как вспомнить «татарское» Единобожие и язык.

В той связи особо интересна и показательна история святых Бориса и Глеба, которым Россия посвятила множество храмов. Это первые русские святые, младшие сыновья киевского князя Владимира, крестителя Руси, убитые в 1015 году по приказу старшего брата Святополка… Таковы данные энциклопедии, но как много и искусно скрывают они.

Во-первых, само крещение Киевской Руси, оно было католическим, что неоспоримо. За него князь Владимир причислен к лику святых Католической церкви! И не он один.

Во-вторых, скрывают деяния его сына (усыновленного племянника), князя Святополка, пытавшегося нести дальше на восток идею славянства, в которой слышались отголоски политики греков. Этот русский князь первым из русских назвал себя славянином. Но католическим славянином! Его прозвали Окаянным, осмеяли и не поддержали даже братья, Борис и Глеб, за что поплатились жизнью, но стали святыми опять же Католической церкви. Борис в Риме известен с 1071 года как Роман Русский, а Глеб – Давид Польский (таковы были их церковные имена).

С тех пор политику Киевской Руси лихорадило при смене каждого правителя, назначенного папой римским. Государство, которое отказалось от своих традиций престолонаследия, было теперь открыто всем ветрам и ураганам, оно походило на судно в океане, потерявшее руль и ветрила. Идея славянства пускала корни, и государственный язык, соотносясь с политикой, постепенно менялся. Так продолжалось не один век.

В начале XIII века граница христианского мира лежала у Киева, вернее, у правого берега Днепра, потом отодвинулась на запад. На северо-восток Европы она придет лишь в XVI веке, когда Церковь завершит инквизицию и миссионеры Рима вновь обратят взор к востоку. Наступали века затишья, на них и рассчитывали Ярослав, Юрий Долгорукий. И те, кто стоял за ними. Они, эти века, позволили династии Рюриковичей довершить свой срок пребывания в истории.

Срок, отпущенный Богом до Ивана Грозного.

Вместе с Рюриковичами продлился и век арианства, старой верой зовут его теперь в России. А в иных областях Руси исстари была «вера кусту», и она сохранилась, ее до сих пор помнят потомки финно-угорских народов. Там, на Севере, тоже не было христианства, о нем знали понаслышке.

Показательна так называемая Правда Ярослава, которая появилась в начале XI века, после его победы над своим братом Святополком и воцарения в Киеве. Святополк был сторонником «католического» славянства на Руси, он опирался на помощь своего тестя, польского короля Болеслава, и потерпел поражение. Ярослав, князь новгородский, защищавший позиции арианства, был его противником, ему помогали норманны. Те, которые сами боролись с христианством, нагрянувшим в Скандинавию. Столкновение двух мировоззрений – западного и восточного – очень хорошо и прочитывалось в Правде Ярослава, в его политике.

Ярослав Мудрый правил разумно, но был ли он христианином? Конечно, нет. Он, как известно, строил города в арианской Руси, там искал и находил поддержку. Повелениями крепил мосты между регионами Руси, объединял их в одно государство. Усилия правителя имели частичный успех, были недолгими, тем не менее арианская вера при нем стояла непоколебимо.

Старообрядчество, или русское арианство, это абсолютно не знакомое науке явление духовной жизни России. О нем вообще мало кто знает. Тем не менее… Жена хана Алискандера была «староверка», от христианской партии он отказался, хотя папа римский Иннокентий IV в письме от 10 февраля 1248 года уверял Алискандера, будто его отец, князь Ярослав, перед смертью поклялся принять новую веру. И сын, мол, обязан стать христианином, дабы «найти тишину и славу под сенью Западной церкви». Далее в письме написано: он «должен, как верный страж христиан, немедленно уведомить рыцарей Ливонского ордена, если татары снова пойдут на Европу».

Ответ папе был краток: «…мы знаем истинное учение, а вашего не приемлем и знать не хотим». С него, с этого ответа, начинаются новые «тайны русского двора». Тайны, которые хрустят на зубах, как камушек, попавший вместе с мукой в хлеб. Об него ломают зубы, придумывая «полуарианство», греческое крещение или что-то еще. А следов греческого христианства на Киевской Руси нет как нет. Совсем.

Это отметил и Карамзин, сказавший: «Даниил (русский князь) несколько раз дружился и ссорился с Папою. В 1249 году он выгнал епископа Альберта, коего Папа Иннокентий прислал быть главою духовенства на Руси»… Так, оказывается, читаются иные страницы истории Руси. Папа римский, не греческий патриарх, благословлял главу Русской церкви. Вот он, камушек, хрустящий на зубах, но его упорно не замечают.

Под оком папы после Х века жили Скандинавия и Киевская Русь…

История России полна недомолвок. Их десятки и сотни, больших и маленьких, они хрустят на зубах, как камушки в хлебе… И Батый в этом хаосе абсурда получился «двойным» человеком. Он совсем не тот, за которого его выдают.

Миссионеры-католики под видом венецианских и генуэзских купцов побывали в Сарае, у Батыя, они склонили недалекого хана к христианству: он первым в Орде усомнился в вере отца и деда. Его поведение люди приняли за предательство, то был взрыв Орды, но хана он не смутил. Батый заставил креститься жену и сына. Сам же, уже перед священником, когда все было готово, креститься отказался, узнав, что тот только что отпел покойника, а он до обморока боялся покойников.

Конечно, то была выходка человека, желавшего обратить на себя внимание. Тюркский Герострат. Только сжигал он не храм Артемиды, а Золотую Орду, которая с Батыя больше уже не заявляла о себе. Она болела и чахла, микроб католицизма проник в ее тело: тогда на границе Европы и Азии появилась первая колония католиков, форпост христианской империи.

За предательство предков, за измену вере ордынцы презрели Батыя, в их глазах он потерял лицо, стал никем. Вначале хан терпел, не замечал непочтительность, потом пожаловался дяде и, не найдя у того поддержки, от бессилия начал уничтожать ненавистных ему людей. Казнил подряд. За улыбку. За молчание. Любую шутку принимал в свой адрес.

Находящегося на вершине славы Батыя считали своим долгом оскорбить даже младшие братья, они открыто говорили: «Батый – не мой начальник. Он – старая баба в бороде, которую можно повалить одной пощечиной». Его грозились побить палкой или привязать к одному его месту «деревянный хвост».

Ни одним завоевателем не помыкали так грубо, как безвольным Батыем.

Первой пострадала аристократия. Она была ближе к хану… В Орде возник неразрешимый конфликт: предателя и убить не могли, и видеть не желали. Однако не смели тронуть, традиция власти считалась священной.

Был один-единственный путь, по нему и пошли: знать стала покидать родину. Одни ехали на Кавказ, другие – в Центральную Европу или Среднюю Азию. Иные подались на север, на земли Руси, неподвластные лично Батыю. Уезжали лучшие из людей, Золотая Орда выдавливала их из себя. К сожалению, так продолжалось и после Батыя… Пора заката длилась век, океан горести разливался перед тюрками, которые уже никому не казались носителями прогресса. Их не приглашали на царство.

Страшное время. Чужбина не давала иного выбора, как стать «другим» народом. Вернее, сродниться с чужими обычаями, получив взамен иллюзию спасения. Оставить родину – это трагедия, которую вынесет не каждый. Тюрки переживали ее не раз, собственно, вся их история тому свидетельство. Куда только не бросала Судьба посланцев Алтая, делая из них правителей, военачальников, духовных лиц, ученых для других народов. Их беда всегда давала человечеству приплод. И большую радость.

Это действительно так. Едва ли не все царствующие роды Европы состояли из них… В том списке и папы римские, и короли Англии, Франции, Германии, Швеции, Норвегии. Вот портрет одного из них: «Это человек с рыжими волосами, среднего роста, лицо у него львиное, четырехугольное, с глазами навыкате, наивными и кроткими, когда он в хорошем настроении, и мечущими молнии, когда он раздражен. Его ноги, какие бывают только у кавалериста, широкая грудь, руки атлета выдают человека сильного, ловкого и смелого». Такой, оказывается, был английский король Генрих II, это еще один его словесный портрет.

Те же самые слова подходят для Аттилы и других полководцев, царей. У всех тюркская внешность, от которой не уйти. А скуластое лицо и кривые, короткие ноги – простите, едва ли не национальное отличие. Как кимоно у японцев или сомбреро у мексиканцев… Здесь можно опять напомнить, что английский король Генрих II не понял бы и пары фраз из современного английского языка, он говорил по-тюркски, то есть на «народной латыни». Однако особо стоило бы напомнить еще раз об Анжуйском доме, который на Западе в Средние века считался эталоном благородства и рыцарства. Тогда, может быть, станет понятнее обстановка, что начала складываться в захолустном городишке Москов, который лежал во Владимиро-Суздальском княжестве, у Рюриковичей.

Там шло повторение истории, пройденной Европой в V веке, а Индией и Персией тысячелетием ранее. Один к одному. Сюда, в Москов, бежали от Батыя, как когда-то в Анжере спасались от Аттилы. Свои от своих. Или в Аджодаха (Айдохье), в эпоху ариев. Все одинаково. На русской земле зарождались ростки нового общества, составленного из беглецов, которое было пока еще тюркским.

И уже не тюркским!..

Московская Русь принимала, вбирала в себя великую ценность – аристократические роды, знатные и образованные, им давала приют. Они, изгнанные Батыем, приняв «чужой устав» и чужое солнце, становились русскими. Аксаковы, Булгаковы, Годуновы, Кутузовы, Куракины, Нахимовы, Суворовы, Тургеневы, Толстые, Юсуповы… Сотни фамилий, сотни родов. Да каких! Они говорили на тюркском языке.

С них, с этих драгоценных осколков Золотой Орды, начиналась Россия, ее дворянство. Известно же, «История России – это история дворянства», хотя такое утверждение правильно лишь отчасти. Без бояр дворяне были ничто. Как тело без головы.

Бояре – совершенно особая тема. У тюрков так называли самых уважаемых людей из аристократических родов, аксакалов, представлявших род на собраниях старейшин. То были носители знатности, мудрости, добропорядочности и почета. Знать знати. Соль земли. Эти их качества подчеркивала одежда, приметная, но крайне неудобная для повседневной жизни – очень высокие папахи, кафтаны с рукавами до пола. По обычаю, боярам нельзя было ничего делать руками, за них все делали слуги. Обязанность боярина думать и давать советы. Длинная, окладистая борода подчеркивала древность корней его рода. То были фигуры, вхожие к царю без доклада, они заседали, сидя вокруг царя на ковре, сложив под себя ноги. Как и у английских лордов, у них были подушки с овечьей шерстью. «Тума» (дума) назывались по-тюркски их заседания, а они сами – «тумские» (думские) бояре, они и выбирали царя.

По-тюркски боярин — родоначальник (бой эр), человек знатного происхождения. А «тумский» боярин – особа, приближенная к царю («тума» – защита)…

С XIII века из Орды лишь уезжали, это отметили родословные книги и гербовники российского дворянства. И не только российского. То траурное время отразил в своей монографии «Русские фамилии тюркского происхождения» и Николай Александрович Баскаков, великий тюрколог. Его труд – библиографическая редкость, интереса огромного, он иллюстрирует самоуничтожение алтайского народа: был такой-то человек и исчез, был такой-то род и тоже исчез… Показательно, о боярах в его монографии нет ничего, бояре в России считаются людьми, «родовое происхождение которых ничем не объясняется». Обсуждать это устоявшееся мнение не с кем.

«Тому, кто против тебя, плати верностью», – учил Алтай. Это знание помогает на чужбине. Ужасный своей правильностью совет был тюркским адатом, лучше бы его не знать. Но приближенные Батыя знали. Они молча терпели и молча платили. Терпели то, что в ханский дворец зачастили вчерашние враги. Платили рыцарю святой Марии Альфреду фон Штумпенхаззену, которого рекомендовал французский король Людовик IX Святой, тот стал советником Батыя и патроном новой ордынской Церкви.

Жизнь перевернулась с ног на голову, что случилось, словами не объяснить. Патриархальность и бессилие сдавили Орду, слова «так принято» звучали теперь слишком часто, это понимали многие. Но от явно устаревших законов не отказывались: слишком довлел авторитет Чингисхана, не находилось никого, кто решился бы менять Ясу… Тюрки, лишенные выборной власти, жили, топчась на месте. Мир менялся, а они – нет. Иллюзии правили Ордой, государственное устройство давало сбои. За неудачами в политике пришла дряблость духа, которая тоже уводила достойных и сильных людей, не желавших прозябать. На ту вселенскую катастрофу Батый, в 1243 году объявивший себя Великим ханом Золотой Орды, даже не смотрел. Он не понимал или не замечал, что творилось вокруг. Жил в свое удовольствие в придуманном его дедом мире.

Никто не разрушал Орду – сама, своими порядками… «Каждый корабль умирает по-своему», – говорят в таких случаях моряки.

…К чести европейцев они достойно вышли из труднейшего положения, в которое их поставил Субутай. Запад показал гибкость, жизнестойкость, папа повернул-таки Судьбу в свою сторону. Заставил ее улыбнуться. Такова, видно, была воля Неба, католики оказались умнее.

После победоносного похода татар 1242 года в Риме царил хаос, епископы боялись занять место умершего папы. Наконец, они собрали конклав, который избрал генуэзца по рождению, потомка рыцарей, кардинала Синибальдо Фиески, графа делла Лавенья новым папой римским. За дело взялся человек с крутой тюркской кровью и необозримым масштабом, он вошел в историю как папа Иннокентий IV. Редкого ума человек. Юрист, не теолог. Он задумал обратить татар в союзников Церкви, для чего составил смелый, можно сказать, даже выдающийся план. Для начала папа решил политику вести с чистого листа – забыть о поражении. Его настойчивый интерес к Киевской Руси и Батыю имел серьезные основания, то было не праздное любопытство.

Он не желал повторения едва не свершившихся событий.

В 1245 году на Лионском соборе папа начал готовить крестовый поход против татар, объявил сбор средств, тайно отправил посла, монаха Джованни дель Плано Карпини, в столицу «монгольской» империи, город Каракорум. Цель – союз против мусульман, их принес папа в жертву своей политике. Католики меняли союзника. А с ним – политику. Они открыли новую страницу европейской истории, ее, эту страницу, будут писать целых пять веков, за это время погибнет Киевская Русь и Золотая Орда, на их месте появится послушная Риму страна – романовская Россия…

Папа Иннокентий был величайшим стратегом.

Не войну, а союз предлагал он Востоку, чтобы Алтай и Запад встали рядом. Это спасало Европу от нового нашествия. Предвидение событий, которое демонстрировала Церковь, и есть искусство настоящей политики. Однако и татары были не так просты, они раскусили хитрость сородича, в отличие от правителя Золотой Орды, были умные и трезвые люди. Ответ хана Гуюка обескуражил папу, зато показал позицию Востока.

То был приказ, посланный великому папе, «чтобы он его знал и понял», ответ хозяина геополитики, который не нуждался в попутчике на дороге Времени. Уверенный ответ.

Письмо начиналось по-тюркски со слов «силою Вечного Неба» и переходило на персидский язык, тем самым хан Гуюк показывал «главе королей Европы» откровенную брезгливость. Поначалу осудил его за вольное обращение с Богом, которое возмутило в свое время Чингисхана: «Каким образом ты знаешь, что Бог отпускает грехи и по благости жалует милосердие, как можешь ты знать Его?» Никто, кроме Бога, не отпускает грехи, всегда считали на Востоке.

Потом в письме аккуратно подчеркнули, что Яса Чингисхана по приказу Бога начала священную войну за возрождение тюрков: «Ты сам во главе королей, все без исключения предложите нам службу и покорность. С этого времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не последуете приказу и воспротивитесь, то станете врагами».

Папа римский, этот Наместник Христа, центральная фигура Запада, в глазах Востока выглядел невыразительно. Отсюда уничижительный тон послания… Казалось бы, письмо – штрих на полотне истории, но как много стоит за ним. Как ясно просматривается эпоха.

Письмо обнаружено в 1920 году в архиве Ватикана, его исследовали крупнейшие востоковеды мира, которые признали подлинность послания и отметили особый характер языка и графики. Выражение «по-персидски» означало «по-сарацински», то есть было написано письменностью, которой пользовались и мусульмане Ирана. Показательно, «сарацинскую» его часть писал толмач Темир, подданный Ярослава (отца Александра Невского).

Но главное, конечно, не это. В письме прочитывалась и цель похода войск Чингисхана в Европу, речь шла именно о священной войне за торжество Единобожия. В Киеве послы Чингисхана зачитали «приказ Бога», за что и убили их. Это письмо, а оно не единственное, позволило совершенно по-новому прочитать давно известные события, о которых прежде судили на основе всякого рода предположений и измышлений.

И не нужны горы книг, видно так – высокомерие подвело Восток. Он переоценил себя, не учел, что против него стояли такие же тюрки, которые тоже желали победить. Но у них было оружие, о котором не знал Восток, – Церковь и ордена монахов, рыцарей духа, способных на невозможное. Запад предлагал бой. Продуманный до деталей, беспощадный бой. Как у Давида с Голиафом.

Восток о таком не знал. Он полагался на армию, считая, что соотношение сил и знаний в его пользу. Достаточно вспомнить об огнестрельном оружии, которое в Европе видели далеко не все, там все еще стреляли из луков… Вот эпизод разговора Марко Поло с ханом: «Как вы хотите, чтобы я стал христианином? Вы видите, христиане невежды, ничего не делают, а наши священнослужители делают все, что пожелают. Я сижу за столом, а чаши, полные вина, сами подступают мне в руки, их никто не касается. Дурную погоду наши ученые прогонят, куда захотят. Если я стану христианином, мои подданные спросят, зачем я принял веру Христа? Какое могущество и какие чудеса Христа видел я?»

В Средневековье ощущению силы решающее значение придавала вера, поэтому едва ли не все ученые работали в тиши монастырей, жили отшельниками. В монастырских центрах начинались школы Востока, союз религии и науки был там неписаным правилом. Правой верой считалась та, которая творила чудеса, давала открытия. И знак «белой веры» (равносторонний крест) на Востоке творил чудеса. «Крест благ и творит только доброе, справедливое», – рассказывал хан собеседнику, Марко Поло.

И тот, испугавшись своей смелой мысли, подумал, что у христианского креста тех качеств нет, он – орудие пытки и смерти. Плаха, на которой убивали людей…

Запад когда-то во всем был слабее. Это и заставляло европейских тюрков искать необычные пути в политике, в жизни, только экстраординарное, из ряда вон выходящее спасало их. И Церковь задумала план, который подсказывала сама Яса Чингисхана, если, конечно, ее внимательно прочитать. Гениальный план, названный инквизиция.

Суть дела проста: чтобы избежать атак с Востока, надо стереть следы Востока в Европе. Рим понял, Яса объявляла войну не европейцам, а тюркам. «Идти вперед, пока не встретишь последнего тюрка», обязывала она. Батый не пошел на Константинополь, там смолкла тюркская речь. Она увязла в новогреческом языке, сблизившем народы Византии. Папские советники, к их чести будет сказано, были на высоте положения, нашли-таки единственное продолжение в, казалось бы, полностью проигранной партии.

Тюркский ум, оказывается, надо лишь озадачить, решение он найдет сам.

…Об инквизиции впервые заговорили на церковном соборе в Тулузе (1229), после поражения русских на Калке. Потом – в Лионе (1245), уже после похода Батыя на Европу. Решение предложил монах Доминик, принадлежавший к знатному роду огузов (Guzman), который был царского колена. Великий потомок Алтая, отличавшийся редкостным пониманием действительности, загодя, еще в 1220 году, в разгар войны с катарами, предвидя события, задумал создать монашеский орден для инквизиции. Не той, что уже была в Церкви, а другой, настоящей – грозной и могучей. Чтобы ей подчинялись суды, чтобы она вела розыск виновных, сама проводила следствие и дознание. Словом, суд и палач в одном лице.

Показательно, поначалу за образец для подражания Доминик взял традиции самих катаров, с которыми боролся, их же оружием желал он победить. Его монахи должны были вести себя в точности как катарские пастыри, ходить скромно, без всякой роскоши, в простой одежде и проповедовать католическое учение. То есть быть внешне противоположностью официальному духовенству… Сам Доминик закончил Валенсийский университет, начинал простым миссионером среди мусульман, его опыт жизни был огромным.

В создаваемом им ордене многое было почти одинаковым и с мусульманами, и с катарами, с той лишь разницей, что за босоногими монахами, лазутчиками католицизма, стояла гигантская власть Римской церкви.

Так появился орден доминиканцев, народ валом пошел сюда. Сам… Что за люди?

Предположим, это неизвестно. Но борода, башлык, перья на шляпе, епанча, сапоги были обязательны для воинствующих монахов. Их униформа. Сюда же надо добавить, название «орден» по-тюркски означает «данный сверху», так они назвали себя. Портрет, пожалуй, готов. Конечно, то были лучшие из европейцев, они шли бороться с врагами, с тюрками… шли, потому что в душе сами были непримиримыми тюрками.

На герб ордена доминиканцы поместили псов, вынюхивающих ересь, чтобы все видели, пыток и казней жаждали они, эти оскаленные псы, а не благообразные монахи. Им, этим псам, вынюхивающим ересь, подчинили всех. Декрет папы Иннокентия IV обязывал католиков «помогать доминиканцам». Это значило следить друг за другом денно и нощно, чтобы дети доносили на родителей, а родители – на детей. Запад начал тотальную слежку за самим собой, не забывая «заботу о душах», «научные занятия» и другие красивые слова, которыми прикрывался орден, ставший самым жестоким воинством Церкви. Особо выделялись орденские организации «Братство веры» и «Рыцари Иисуса Христа», там собирали откровенных садистов.

Но другого лекарства не было, лишь тюркская кровь, море крови спасало Европу от нового вторжения с востока… Инквизиция – это не столько казни, пытки и виселицы, которые отличали средневековую Церковь, сколько нагнетание ужаса, чтобы страхом сломить людей, их психику. Страхом же усыпить память, остудить дух. Выходит, костры на городских площадях освещали и грели заблудших людей, для их же блага бросала Церковь дрова в огонь.

Это уму непостижимо. Однако, сжигая одного «еретика», спасали тысячи.

Конечно, не всем нравилась инквизиция, в большинстве стран Европы духовенство осудило доминиканцев. Но она устраивала дальновидных политиков, в числе которых был король Франции Людовик Святой. Он подал пример, взяв содержание инквизиции в своей стране, что давало ему возможность защищать интересы папы и защититься от Церкви самому. Уничтожая тюркское, он сохранял его. Вернее, маскировал. В том состоял еще один исторический абсурд, ставший достоянием средневековой Европы.

Главным инквизитором Людовик поставил Роберта Малого, которого прозвали Бугром, он был обращенный в католичество катар, по крови болгарский тюрк. Историки не знают, был ли то маскарад или злое намерение? Этот инквизитор преданнее других служил папе, согласно его отчетам он буквально покрыл кострами Бургундию, Шампань, Фландрию, катары и другие еретики при нем вроде бы исчезли. И вместе с тем остались. Они не выпячивали себя, а тихо пережидали бурю… Кто скажет, не был ли сам инквизитор Бугр спасителем катаров? Научившим их правилам новой европейской жизни?

Разумеется, европейцы не могли отказаться от своей культуры. Это невозможно. Они прятали ее корни и себя. Примеров тому сотни и сотни, самый выразительный – творчество Данте Алигьери, которое пришлось на разгар «инквизиторского времени». Интересна его «Божественная комедия», в которой поэт и философ призывает к очищению культуры и духа, причем делает это в традиции алтайского эпоса, от которой он не мог отойти! Но еще выразительнее, пожалуй, трактат «О народной речи», где Данте выступает одним из создателей нового итальянского языка и итальянской поэзии.

Новые языки в Европе – это тоже след инквизиции.

Речь идет о культуре, которая шла на смену старой, тюркской… Пес, избавитель Италии, не случаен у Данте, он победит тюркскую волчицу, мешающую общественному устроению. Ты должен выбрать новую дорогу, говорит поэт в «Божественной комедии», но чтобы одолеть волчицу и подняться на отрадный холм, требуется посетить загробный мир – ад и чистилище, а это вновь алтайский сюжет, он много раз встречался в эпосе Алтая и хорошо известен исследователям.

Все переплеталось, и ничего не пропадало, вот что отличало папскую инквизицию. В кострах горели, не сгорая.

Образы, взятые Данте, очевидны… Известно же, что «варвары» в свое время переделали символ Рима – капитолийскую волчицу, они поменяли фигурки, напоминавшие младенцев. Убрав «все лишнее», памятнику придали знаменитость и узнаваемые поныне очертания фигур Ромула и Рема. То была капитальная работа по реконструкции символов Рима, после ее завершения памятник уже не называли «римским». Ромула, основателя Рима, назвали по-тюркски – царем (кесарем).

А в псе-избавителе, скорее всего, Данте вывел монахов-доминиканцев, с которыми европейцы связывали свои тогдашние надежды.

Не все понимали замысел Церкви, задумавшей преобразить Европу. Были жертвы. Много жертв. Кровавых и жестоких. Инквизиция – это все-таки еще и политика, она, словно наводнение, все сметала на пути, давая начало новой жизни. Европейцы, как могли, вычищали себя! И делала ту грязную работа, разумеется, не Церковь, а светская власть. Духовенство не проводило казни, оно устраивало их, чтобы спасти остальных.

Тюрки-европейцы, не пожелавшие быть примерными католиками и забыть родной язык, объявлялись еретиками. То были упрямые из упрямых, они не могли поступить иначе, сами обрекали себя на худшее, шли на самоуничтожение. То была удобная форма расправы над самим собой, чем тут же воспользовались другие, и король Людовик Святой в их числе. Еще бы, инквизиторы получали состояние жертвы, потому что дети еретиков лишались прав на звания, имущество и почести.

Вот почему аристократы подвергались гонениям первыми: они были и самыми упрямыми, и самыми богатыми. Замки и поместья пустели, в эпоху инквизиции исчезли рыцари и рыцарство как образ жизни, отличавший тюрков, ведь то было общество, жившее по закону орды.

Исчезли они не из-за проигрыша татарам, их одолели монахи, давно враждовавшие с рыцарями. То была вражда аристократа и простолюдина, который взял в руки власть. Опять тюрк против тюрка. Крест ли, меч ли был в их руках, все равно. Не случайно именно простолюдины рвались в орден доминиканцев. Иных сюда толкала возможность подпортить жизнь прежним хозяевам. То было очень мрачное время, когда религия превращалась в оружие проходимцев, желавших запустения замков и поместий, ибо они, мол, были источниками «тюркской заразы» и ереси на Западе. В каждой епархии появился даже специальный епископ, ведавший только делами инквизиции, ему помогали светские люди, из числа особо доверенных Церкви.

Аппарат репрессий рос у всех на глазах. И это не пугало.

Новая кровь пролилась в 1229 году. То был пробный шар, но еще не настоящая инквизиция. Пострадал юг Франции, поместья которого «кишели ересью», там вслух, громко говорили о священной войне Чингисхана, о желательности его прихода в Европу. Те слова, как показало время, были пророческими.

Тогда, 1229 году, Церковь орудовала руками рыцарей-крестоносцев, монахи пока не обрели силу. Орден доминиканцев лишь примерял на себя монашеские сапоги… Удар пришелся на владения герцога Тулузского, потомка Аттилы. «Выгоните его, – кричал папа, – и его сторонников из замков, отнимите у них земли, пусть правоверные католики займут владения еретиков». В словах папы и крылся ответ на иные тайны инквизиции. Услышав их, католики выстраивались в очередь, чтобы стать «правоверными» обладателями замков.

Сделать это было проще простого, потому что отличали «еретиков» от правоверных без особого труда. Папский легат Арнольд Амальрик сказал: «Убивайте всех подряд, Господь отличит сам своих от чужих». Надо было лишь убивать. Подряд. И много. Чтобы стать «правоверным».

Как точно подметил Ж. Майоль, в той битве «одни полагали, что сражаются за веру, хотя в действительности воевали за мирские богатства, а другие бились за то, что нельзя назвать иначе, как Родина». Именно новая Европа становилась родиной для миллионов европейцев, предки которых были с Алтая. За нее воевали они с особым ожесточением. Господь сам отличал «своих от чужих».

А еретиком могли назвать каждого. Не надо все-таки забывать итоги Великого переселения народов, которые оставались реалиями Европы: предками любого второго европейца были тюрки… О чем тут говорить, если даже слово еретик – тюркское, им называли тех, кто отвергал взгляды Церкви. По-тюркски «ереси» – «то, что следует отвергнуть». Дословно! Буква в букву.

И ордалии, появившиеся тогда, изобретение Алтая. К сожалению, то не удивляет, против тюрков действительно всюду выступали тюрки. И ничего иного, даже нового слова или новой пытки придумать они не могли. Одежда инквизитора или наряд кардинала не меняли им натуру, их мир и знания оставались прежними… Люди лишь внешне меняли себя, чтобы называться благоверными католиками, православными, мусульманами. Братья сознательно становились чужими друг другу.

Ордалии это система допроса, ее цель – выявление истины. Самый распространенный путь к истине на Алтае был через два огня: разводили два больших костра, между ними проходил подозреваемый. Обгорел, значит, виноват. Нет – Бог миловал… К костру прибегали, когда уже исчерпывались все обычные средства суда. «Божьим судом» называли его.

Практиковался также жребий, присяга, судебный поединок. Потом сюда вошло кулачное право, которое быстро получило всенародное признание. Потом – вызов на поединок, дуэль. В Европу Божий суд пришел вместе с «германскими племенами» и был только у тюрков… Все это можно прочитать у Марко Поло или Рубрука. Но самым верным считалось испытание крестом. Истец и ответчик становились у креста с поднятыми руками, кто первым опускал руки, тот объявлялся виновным.

Испытывали также освященным куском хлеба или сыра. Если кусок застревал в горле обвиняемого, тот обязан был признаться в преступлении… Был целый ритуал, который назывался «ордал» (прими сверху). Его и взяла на вооружение инквизиция, разумеется усложнив и доведя до кровавого конца, но ничего нового она не придумала. Лишь «усовершенствовала» старые приемы дознания, заменив испытание пытками.

Инквизицией католики маскировали Европу. По-человечески их действия понятны и объяснимы. Европейские тюрки искали место под солнцем, чувствуя себя обладателями своей культуры. Их новое идеологическое оружие действовало безотказно. И чаша весов стала медленно клониться в сторону Запада… Он побеждал.