Текст книги "Азиатская Европа (сборник)"

На Руси княжества были не самостоятельными, а удельными, «уделом» называли долю члена княжеского рода в родовом владении. Управлял уделами член великокняжеской семьи, то есть глава рода Рюриковичей. Это – правила тюркского юрта.

Русские князья были родственниками… Но они волею судеб вошли в российскую историю под разными фамилиями. Например, Шуйские, их родовое гнездо размещалось в Шуе (отсюда фамилия), приходились московским Рюриковичам, видимо, двоюродными братьями. Этот род играл заметную роль в Русском государстве – виднейшие бояре. Его представителей звали Шуйские, Скопины-Шуйские, Глазатые-Шуйские, Барбашины-Шуйские, Горбатые-Шуйские, потом приставка «Шуйские» от фамилии отделилась. И ветка царского рода как бы начиналась заново.

Татищев в своей «Истории Российской», цитируя западных историков, пишет о Шуе следующее: «Русь… она же Хунигард именуется, для того, что там первое поселение гуннов было. Ее стольный град был в Шуе… Русов стольный град… есть Хива или Шуе». Эти слова ценны тем, что написаны в XVIII веке, когда к исправлению российской истории только-только приступали. Как видим, сведения о Руси и русских были совсем другими, чем изложенные по указке иезуитов в более поздних российских «историях».

Собственно, в двойных фамилиях и их разрыве состояло «запутывание», вернее, деление рода на колена. Чем больше колен предков, тем родовитее человек, носитель имени, это известно. Вместе с тем дробление маскировало царский род, его молодую поросль, то было уже самосохранение, оно проявилось у Ахеменидов, Аршакидов, самих Рюриковичей, у их близких родственников, например, у того же Вильгельма Завоевателя и других норманнских правителей, которые были представителями той же царской династии, давшей начало иным европейским аристократическим родам.

Скажем, во Франкском государстве первая королевская династия Меровингов имела те же корни, что и Шуйские. Только в отличие от последних, их родовое гнездо было не в Хиве (Шуе), а в Мерве. Отсюда и прозвище этих королей, голубоглазых, белокурых, как их сородичи с Алтая. Тюркское происхождение этих франкских королей настолько очевидно, что епископ Григорий Турский в «Истории франков» предпочел не упоминать имени Меровингов. Хотя, возможно, эти имена потом вычеркнула церковная цензура.

Имя (по-тюркски им – «знак», «пароль») есть знак судьбы, пароль предков…

Так со времен Алтая сохранялся священный род царей. Его делали бессмертным.

Москва Ивана III мужала, становилась зажиточной. Были там воеводы с дружинами, однако защитить город они не могли, на армию Русь не имела прав, их ограничивал договор с Ордой… Здесь вновь проступает очередная «тайна» российской военной истории – как Москва, не имевшая войска, собрала Русь, вела войны и побеждала?! Возможны два ответа. Либо не было войн, либо они придуманы! А их действительно не было.

Той же Куликовской битвы, например, в 1380 году.

Легенда о Куликовской битве придумана в XVIII веке. Ее идею дал немец Кранц, который в XV веке написал книгу «Вандалия», где упомянута битва русских и ордынцев осенью 1380 года на реке Синяя Вода. Победили русские, они увели много скота… Вот и все сведения, что нес тот «летописный источник», на который ссылаются иные историки. Эпизод, которых тысячи, с него и началась легенда о Куликовской битве, о монахах с языческими именами из Троице-Сергиева монастыря и о многом другом.

Немец привычно назвал русскими норманнов, отлично он ориентировался и в географии, знал, что река Синяя Вода – приток Южного Буга, это Украина, что за русских воевала Белая Русь, она враждовала с Ордой. У нее было войско. Впрочем, о том же писал и Карамзин в примечании к основному тексту своей «Истории…».

Так или иначе, а на Куликовом поле нет следов битвы… И никогда их не было… Против вольной трактовки истории в свое время выступала Русская церковь, потому что поставлены под сомнение житие святого Сергия Радонежского и других деятелей Руси, которые никакого отношения к «войску» Дмитрия Донского не имели. Однако и Церковь потом уступила напору политиков.

Дмитрий Донской не знал ратных дел, «будучи младенец незлобием», как говорили современники, был робким и больным человеком, «он до конца жизни хранил девическую стыдливость… и носил власяницу на голом теле», то есть знак скорби и бессилия. Осень 1380 года он провел в Костроме.

Князь и меча никогда не держал, но стал российским национальным героем при Петре I, а русским святым – при Президенте Горбачеве, то есть через пять веков…

Легенды, появившиеся в истории Руси, – это политика, ее игра, больше того, тактика Запада, начало которой положил император Константин, объявив о христианстве. Если сочинены Евангелия, то почему нельзя придумать житие Дмитрия Донского, Александра Невского или других персонажей, мельче масштабом? Вот и придумывали… Эти греческие традиции пришли в Москву в XV веке. Тогда здесь впервые замелькало и слово «славяне», обращенное к русским. Не громко произносили его, но уверенно. Из Кремля шло!

Нового народа на Руси, конечно, не прибавилось, все оставались прежние, а вот слово с этническим признаком оказалось ко двору, оно усилило «русскую карту».

Это западное slave, как известно, по-разному находило себя в Восточной Европе, в Москве оно утвердилось при Софье Палеолог, греческой царевне. В нем был дух Византии, который с тех пор вошел в поры и щели Кремля, стал сутью российской политики. Греки, потеряв в 1453 году Византию и Константинополь, смотрели на Русь, как на спасительную соломинку, им требовался союзник в борьбе против мусульман и против католиков. Их первое «подстрекательное» письмо, выдержанное в полутонах, пришло московскому князю еще в 1393 году. Но не имело успеха.

Греческая идеология, равно как и сами греки, не показалась боярам заслуживающей внимания. Тем не менее полемику среди русского духовенства греки вызвали: низложение московского митрополита Исидора, возможно, было итогом их интереса… Здесь темная и очень запутанная история, разобраться в которой не представляется никакой возможности. Но факт остается фактом, Русская церковь (митрополия) разделилась на восточную и западную партии. Одна осталась на прежних позициях, другая перешла на христианские (униатские) правила. Первая обосновалась в Москве, вторая – в Киеве.

Страна Рюриковичей была колонией Орды, следовательно, ее внешнюю политику вел великий хан. Но общение на уровне духовенства не возбранялось, в традиции Орды была веротерпимость, ее и использовал Запад в своей политике.

Бытует мнение о том, что на Руси была греческая церковная власть. Это не соответствует действительности. Карамзин приводит примеры заступничества великих ханов по отношению к Русской церкви и ее митрополитам. Так, в 1313 году митрополит Петр ездил в Орду и получил от хана Узбека ярлык на право ведения церковных дел.

Такие ярлыки получали и прежние митрополиты. О том свидетельствует текст документа: «…якоже прежние Цари ярлыки им давали, и жаловали их; а мы по тому же пути и теми же ярлыки жалуем их, да Бог нас жалует». И, соблюдая традицию, хан запретил Рюриковичам брать дань с Церкви, потому что митрополит и весь его причт «за нас Бога молят, и нас блюдут, и наше воинство укрепляют».

О Москве куда лучше помнил Рим, который назвал митрополита Исидора «кардиналом и папским легатом» на Руси. В ответ Исидор, появившийся в храме с латинским крестом и упомянувший в литургии папу римского Евгения, тут же был взят под стражу… Русские не хотели быть христианами, украинцы согласились… Затерянная в лесах страна Рюриковичей входила в сферу интересов Западной церкви, ей готовили если не роль плацдарма, то, по крайней мере, редута в атаке христианства на мусульманский Восток. Именно поэтому и приберегли Софью Палеолог для московского князя, хотя ее руки просил французский двор и другие католические правители Европы. Почему?

Ответ не лежит на поверхности.

Оказывается, не только интеллектуальная элита отличала Москву, но и ее выгодное географическое положение. Она сидела на загривке Золотой Орды, на самом уязвимом и незащищенном ее месте – на севере. Сидела озлобленная, униженная, тайно жаждавшая мести и крови. Простить унижение, что нанес Батый, многие не могли. Это и привлекало к московитам христианский Запад, он желал союзника, на слабостях которого можно играть в нужную минуту. И чтобы осуществить задуманное, был составлен хитрый план.

В 1469 году кардинал Виссарион, грек, принявший католичество, отправил эмиссара в Москву, к князю-вдовцу Ивану III. Цель визита – смотрины племянницы бывшего византийского императора Зои Палеолог, посол привез ее портрет, но главное он объяснил на словах. Причем сделал это с дипломатическим тактом, сказав, что невеста предназначена другому, но их брачная партия при определенных условиях может не состояться.

То был отработанный прием католического духовенства через женщин приобщать к Церкви правителей тюркских стран. Так случилось с лангобардами, с бургундами, с англичанами. Правда, тем присылали красавиц, против которых мужчине устоять трудно, здесь же с портрета смотрела не красавица, а засидевшаяся дева одутловатой наружности. Посылая в Москву портрет невесты, папа льстил себя надеждой, что девушка из императорской семьи, воспитанная у апостольского престола, рано или поздно склонит супруга к христианству… Это был продуманный до мелочей ход.

Предложение породниться с Палеологами московскому князю пришлось по душе, он понял, какие выгоды сулит этот неожиданный брачный союз. Князек, сборщик оброка, человек, которого ненавидели все, при благоприятном стечении обстоятельств станет византийским императором. Кто устоит против такого великолепия?

Перспектива лишь подхлестнула «собирание» Руси. Игра пошла ва-банк: условности и правила приличия были отброшены. Москва соглашалась на все, лишь бы… Но здесь в картине скоротечных событий проступает нюанс, который не стоит в дальнейшем упускать из виду. А какой веры была гречанка? Не католической ли? Почему сменила имя? Ее брат Андрей был католиком и величайшим авантюристом, он ухитрился несколько раз подряд продать свой титул… Другой ее брат принял ислам… Очень странной была та семья.

Москва, готовившаяся к свадьбе князя, оставалась арианской, молитвы читала по-тюркски. Поэтому московский князь и получал ханский ярлык на правление, как того обещала Яса Чингисхана. Будь его вера иной, сидеть ему не в Кремле, а в остроге.

Выходит, ради брака сама невеста отказывалась от христианства? Похоже. Но о том нет и строчки, по крайней мере, в известных книгах. Тем не менее российская хронология не скрывает, христианская Церковь греческого толка на Руси утвердилась после приезда греческой девы – при Борисе Годунове, который в 1589 году по всем правилам оформил ее. Но об этом чуть позже.

…Тот династический брак свершился 1 июня 1472 года в Риме, в базилике Петра и Павла. Ради него русские обязались разместить в Москве латинского архиепископа, создать ему условия. Дать льготы ордену тамплиеров, люди которого под видом купцов приедут на Русь. Мало того, московиты сами попросили папу назначить им своего посла и советника, «который бы, осведомившись об их вере, исправил то, что ошибочно».

Это доподлинные слова из письма Ивана III папе, где князь заявил о «послушании Римской Церкви». Казалось бы, все ясно? Нет, ничего неясно. То лживые обещания, а брак – заочный… Еще когда эмиссар папы доставил письмо князю, в Москве видели комету, «хвостату звезду» и приняли ее за знак Неба, он, мол, и одобрит ложь. Тут же составили в ответ опасное письмо, которое ссорило с Ордой, но открывало путь на Запад. Составили в спешке, не зная, что адресат, папа Павел II, умер, на троне сидел папа Сикст IV. Ошибку исправляли уже в Риме.

Русский посол «вычистил» текст по собственному усмотрению, вписал новое имя и добавил кое-что от себя, за что потом был наказан. Вот так с подделки и лжи началась московское присутствие в Европе.

Однако все прошло как нельзя лучше, посольство приняли на высшем уровне, ему поверили. Вроде бы впечатление произведено. Невесту на брачную церемонию выводили знатные дамы Европы, свита держалась на уровне царской, но… отсутствовал жених, и это придавало необычность свадебной обстановке. Он, оказывается, не знал о церемонии.

При совершении обряда вышел и другой курьез, который многих привел в смущение: у людей, представлявших сторону жениха, не оказалось колец, настолько неожиданно скорой была свадьба. Однако русский посол и здесь нашелся, сказав, что кольца на Руси не в обычае, хотя это не так. Тем не менее церемонию довели до конца. Ее спешка поразила папу римского, даже он не ожидал столь быстрого исхода.

На следующий день папа высказал недовольство тем, что брачный союз скрепили без извещения московского князя (герцога). Возможно, те слова назидания были позой первосвященника, во дворце которого воспитывалась невеста. Возможно, закулисная политика, которую начинали за спиной папы жених и невеста. Все было возможно в той невероятной свадебной истории, которая стала поворотной в судьбе Руси.

Тем временем новобрачная дева принимала поздравления, к ней ехали со всей Европы. Целый месяц в Риме продолжались торжества. Москва упорно молчала. Наконец, снабженная рекомендательными письмами, молодая жена отправилась знакомиться с мужем. В дороге ей устраивали встречи с дорогими подарками, знатные люди считали за честь держать узду ее лошадей. 1 сентября она прибыла в Псков, и случилось неожиданное. Царевна, содержавшаяся на средства папы, обязанная ему благополучием, забыла все, чему ее учили. Она приняла благословение русских священников, выслушала их молитвы.

Это был откровенный вызов. Наставления папы и его слуг оказались пустым звуком, скрываемое двуличие принцессы выявило себя без остатка. Такой измены от воспитанницы в Риме не ожидали. И тем дело не кончилось.

При въезде в Москву папский легат Антоний, который сопровождал жену-невесту, должен был выйти вперед и латинским крестом перекрестить город. Он так поступил в Пскове и других русских городах, выходил в красном плаще, в красных перчатках и крестил. Но крестить Москву ему не позволил сам князь, который еще недавно клялся в письме папе верностью и покорностью. Князь подослал боярина, и тот украл латинский крест, а другого креста у посольства не оказалось.

Запахло заговором.

Видимо, он и был. По тайной договоренности с невестой перед въездом в Москву ее окрестили в арианскую веру, нарекли новым именем, созвучным тюркскому выражению «саф ий» (следуй пророчеству). Таково было условие жениха? Неизвестно. Может быть. По крайней мере, из Рима выехала Зоя Палеолог, а въезжала в Москву Софья Палеолог. Тогда и состоялось второе бракосочетание, уже по восточному обряду, лишь после этого прикоснулся к ней князь… Племянница византийского императора вновь нарушила инструкцию, ее отправляли в Москву как посла Церкви, лазутчика Рима, а она им не стала. И должна была поплатиться, потому что в 1439 году греки подписали Флорентийскую унию, в которой признали полное подчинение папе.

На деле все выходило иначе, царевна начала политическую игру с очень далеким продолжением. Пешкой в ее игре был муж, а фигурами – русский народ, названный ею по греческой традиции славянами. Эти чужие люди другого имени не заслуживали, великая русская княгиня жила по византийским правилам, со своим представлением о народах и подданных.

Уделом той женщины была власть, о ней думала она, в ней купалась…

А за Московское княжество разгоралась нешуточная торговля. Запад не скрывал интерес к этой новой, нарождающейся единице на политической карте Европы, он смотрел на нее как на свою собственность или – как на возможную добычу. Все зависело от случая. Успехи Руси, ее победы были нужны в первую очередь Западу, они поднимали ставки в игре большой политики, в которой пешку проводили в ферзи. Каждый из игроков старался по-своему сделать это. Восток и Запад не скупились.

Это, очевидно, и было «стояние на Угре» 1480 года, которое русские историки превратили в очередную легенду о несостоявшейся битве. «Стояние» проходило вдали от Угры. И сошлись там не военные, а политические силы, московский князь к ним не имел отношения, он оставался пока пешкой, стоящей в стороне и еще не проведенной в ферзи…

В той картине крайне запутанных событий проступает и другой, почти «незаметный» нюанс, то был знак эпохи, которая не закончилась в России до сих пор. Послом московского князя в Риме стал некто по имени Иван Фрязин, он правил царские грамоты. На самом деле, как следует из западных текстов, то был итальянец Жан-Баттист делла Вольпе, тайный агент папы.

Он первым из европейцев стал русским, приближенным московского князя. Не удмуртом, не коми, не марийцем, именно русским! Его примеру последовали тысячи католиков из разных стран, члены папских орденов. С них началась идеологическая агрессия, но ее никто из именитых российских историков даже «не заметил». А она вызвала на Руси и Смутное время, и уход в небытие династии Рюриковичей, и Октябрьский переворот 1917 года… Больше того, с нее началась Россия!

«Заметить» было трудно, потому что российские историки часто сами становились участниками той диверсии, возможно, того не ведая. Например, В. О. Ключевский, знаменитый историк XIX века, он получил духовное образование в Пензенской епархии, где четко обозначила себя школа иезуитов и штундистов. Его кандидатская диссертация на тему «Сказания иностранцев о Московском государстве» имела западный взгляд на оценку событий.

Этот же подход свойственен другим работам маститого автора, где арианство Руси превращено в христианство греческого толка; где информация о Древней Руси тщательно просеяна через западное сито, так, что не оставляет желания для возражений – настолько откровенны фантазии людей, по заказу которых писал Ключевский. О тюрках, о Дешт-и-Кипчаке автор даже не упоминает, нарочито придерживаясь ложной иезуитской модели истории Руси, основанной на теории славянства… Разве это наука?

То и была обратная сторона «русской карты», позволявшая любому иностранцу, любому проходимцу войти в Москву, в ее власть. Требовалось назвать себя русским и взять новое имя. Что было куда проще, чем стать удмуртом или марийцем, где требовалось знание языка и обычаев. У русских не было пока ни языка, ни обычаев. Все на Руси были русскими. Все одинаковыми.

12 ноября 1472 года русской назвали гречанку Софью Палеолог. По свидетельству современников, она с тех пор правила в Кремле, решая государственные проблемы у себя в спальне. «Государь наш сам-третий у кровати всякие дела делает», – стали говорить на Руси о своем великом князе, который великим уже не казался. Хитрая, властная женщина учила мужа уму-разуму по «собиранию» Руси, она внушала ему представления о политике, о государстве, о «славянстве». Это и отразил русский Судебник, перевернувший всю внутреннюю политику вассального государства.

Внешне же византийское присутствие выразилось в увеличении пышности, во введении придворных церемоний, в отдалении князя от бояр и дворян, в «появлении» на Руси славян… Вот она, тень Византии.

Иные русские устремились к ней, как к оазису в пустыне, а иные невзлюбили великую княгиню за ее страсть к интригам, к протекции западным торговцам, откровенно обворовывавшим Русь. «Как пришла сюда княгиня Софья, так наша земля и замешалась, пришли нестроения великие, как у них в Царьграде при их царях». Новую правительницу презрение аристократов совсем не волновало, она, не скрывая, брезговала ими.

Князь Курбский, пожалуй, высказался конкретнее всех: «В предобрый род русских князей вселил дьявол злые нравы, наградив его чародеецей…», потому что Софью уличили в сношениях с ворожеями. Цель оправдывала средства, она привезла с собой на Русь свору каких-то темных людей. Ради власти не останавливалась ни перед чем. Шла не озираясь.

Все знали и о другом грехе великой княгини, она отравила наследника престола, сына Ивана III от первого брака, чтобы утвердить своего сына Василия, будущего отца Ивана Грозного. То якобы легенда, утверждают иные историки, но легенда, удивительно напоминающая сюжет убийства другого царевича – Димитрия, на котором оборвалась династии Рюриковичей. Наследники русского престола с приходом Софьи Палеолог гибли словно осенние мухи, а объяснения тому никто не находил… Странно как-то.

Впрочем, легенда то или нет, а детоубийство в Московском Кремле началось. Не только детей убивали тогда, вся княжеская семья была вытравлена, что в точности установила криминалистическая экспертиза. Отравлена была и сама Софья. Мышьяком и ртутью… Кто мог травить в Кремле?

Князь избегал жены после раскрытия в 1497 году очередного ее заговора с целью уничтожения маленького Дмитрия, который приходился князю внуком по линии старшего сына… По воле великой княгини жизнь Москвы действительно перевернулась, дворцовые убийства, заговоры, мучившие когда-то Константинополь, вошли в русскую моду. И не только они… Многое взяли тогда из традиций и этикета византийского двора, многое стало предметом восторга.

Греки умело вживляли в сознание русских мысль, положенную в основу идеологии славянства, – восторгаться Западом и принижать свое, родное. Они знали, так начинаются рабы – с восхищения своим хозяином. Но эти их действия получили оценку как приобщение русских к христианству. В русских умах Древняя Греция и Рим превращались в центры мировой культуры. В то время как их собственное прошлое уходило в небытие… Мир упрощался до примитивизма. Помните, «приходите княжить и владеть нами», с этих же слов начинается история славянской Руси. То первый ее шаг на дороге Времени.

Ф. И. Успенский отмечает: прилив греческих выходцев на Русь после падения Константинополя был огромный. Тянулись по преимуществу духовные лица, одни оставались на жилье, другие, получив милостыню, удалялись. Отвергнутые митрополиты, епископы, архимандриты и игумены искали на Руси званий и наживы. И всегда находили их! То была страшная черная сила, назвавшаяся русской, она стояла за спиной Софьи Палеолог. Москва была буквально наводнена толпами честолюбцев, которым кремлевская власть находила места в Русской арианской церкви.

Само собой разумеется, от этих людей трудно было ожидать иного воспитательного влияния, кроме того, что они начали пропагандировать греческую веру и свое превосходство. Льстивых слов говорили много, и они ядом разливались в душах не подозревающих зла московитов… Нет, не с пустыми руками шли в Москву греки, подписавшие Флорентийскую унию, то были тайные солдаты папы римского, которые, как черви, принялись разлагать русскую духовную культуру.

Разве так начиналась Киевская Русь? Или – Дешт-и-Кипчак?

Удивительно, чужое семя ложилось на подготовленную почву. Московиты хотели забыть родной Дешт-и-Кипчак и Алтай, чего грешить, их уговаривать не требовалось. Им желанна была греческая ложь, чтобы в ней «найти» свои новые корни – славянские. Отсюда та закостенелая ненависть к тюркскому миру, которая всегда с тех пор отличала Москву. Так люто ненавидят только братья по крови!

А стоит человеку принять ложь за истину, и он станет другим человеком. Все зависит от умения подать ложь. От упаковки и сервировки… «Кто не чувствует мрака, тот не ищет света» – говорят на Востоке. Московские тюрки не чувствовали ни мрака, ни света. Картины мира им рисовали греки. Повторялось то, что прошла средневековая Европа, спрятавшая следы Великого переселения народов…

Славянство казалось ищущей себя Москве приятной тенью в жаркий день. Русские брали все подряд, лишь бы новое, лишь бы отличающее. Всем восторгались, всему радовались. Например, герб Палеологов (черный двуглавый орел) превратили в герб Москвы. Никто из славян не вспомнил, что двуглавый орел залетел в Византию с Алтая, где был известен до Великого переселения… Все разом забыли.

С Софьей на Русь вторглась византийская традиция, она быстро меняла стиль жизни стольного града. Этого хотели сами горожане, они напоказ меняли себя, свое поведение, желая выслужиться перед греческой княгиней, что стало чертой дворни и дворянства – выслуживаться ради сиюминутной выгоды. Но так жили в Европе. Показательно, именно в то время боярская Москва, защищавшая древние традиции, начала редеть, бояр стали отдалять от князя.

И судя по замечанию венецианца Амброджо Контарини, побывавшего в Москве в 1476 году: «здесь много греков из Константинополя, приехавших с Софьей Палеолог», они, греки, были авторами московской перестройки. Они задавали тон. Кремль всячески поддерживал пришельцев, которые стали хозяевами положения, «очагами» христианства, то есть новой духовной культуры, пропагандировавшей Запад… На Руси новая религия вышла на старт. К ней стали присматриваться в первую очередь те, которых вскоре назовут дворянами.

Увы, ответ русских достоин сожаления, он показывал не только слабость их духа, но и вошел в «народную» традицию славян, что видно из записок того же венецианца: «Они величайшие пьяницы и этим похваляются, презирая непьющих», то есть греков. Пить с горя стало привычкой на Руси. Это тоже черта рабов, которым дали волю. Они стали похожи на каторжников, самодовольно играющих своими цепями. Раньше там пили только с радости, только по случаю победы и праздника.

Вот еще фраза того же автора: «Князь владеет большой страной, он мог бы иметь достаточно людей (для войска), но множество среди них – бесполезный народ». Мог бы, да не имел… Записки венецианца интересны тем, что в них папский посол, разведчик по совместительству, собирал сведения о сильных и слабых сторонах Московского княжества, это он отметил, что сын от первого брака не в милости у князя за неподчинение мачехе, предугадав судьбу убиенного юноши. Он сообщил много неприметных деталей, которые отличали теперь Москву.

Софья царствовала с византийским размахом. Ее манеры выразительнее слов. Она всегда ловчила, скрывая истинные желания. И это тоже отметил папский посланник.

Так, в 1479 году княгиня пригласила митрополита Геронтия для освящения по греческому обряду отстроенного в Кремле огромного Успенского собора, не известив князя. Но незаконное освящение храма все-таки было прервано, народ прервал, мол, Геронтий «ходил не по солнцу». И великий князь, сказав, что за это «гнев Божий приходит», не по-божески идет церемония, заставил завершить ее уже русского митрополита по старому обряду.

Дошло до того, что на Руси появилось сомнение в правоверности греков, поводов тому нашлось предостаточно. И было внесено обращение «не принимать греков ни на митрополичью, ни на архиерейские кафедры». Речь шла о чистоте арианства! Но поздно, греки, назвавшись русскими, с усердием червей творили свое черное дело по разрушению духовной культуры Руси.

Вроде бы изменив христианству, Софья на деле внедряла его. Она выписала из Западной Европы зодчих и художников, которые возводили и расписывали храмы Москвы, дворцы. Княгине важно было доступными средствами убедить русских в превосходстве христианской, то есть западной культуры. Подавить масштабом. И она с успехом делала, что могла и как умела.

Пригласила, например, итальянского мастера А. Фиораванти, к тому времени известного во многих странах. Этот талантливый зодчий, судя по фамилии, тюрк по крови, уроженец тюркской Равенны, построил Успенский, Благовещенский соборы в Кремле. Украсилась Москва Грановитой палатой, Теремным дворцом, Архангельским собором и другими новостройками. Они, пусть арианские, были необходимы, великокняжеская столица желала быть столицей царской, наследницей Византии.

Утверждая в Москве символы христианства, греки тем самым утверждали себя, свою власть. Идея Третьего Рима пока не носилась в воздухе (она еще не сложилась!), но уже начала выкристаллизовываться: Русь вслед за Европой вступала в эпоху Возрождения.

Тюркское наследие умирало, вернее, его маскировали. Все шло почти как на Западе. Только без костров. Не ведала Софья, что в архитектуре Кремля, заложенной итальянцем, в новых соборах и башнях повторялись… тюркские традиции, с IV века принятые в Европе. Тот же «шатровый» стиль, положенный в основу готики.

Московская архитектура – это давний предмет спора, его участники, как правило, высказываются за ее христианские корни. С ними можно бы согласиться, но тогда надо объяснить, какой была Москва до приезда Софьи Палеолог и ее людей? То есть до «первых» московских христиан. И еще объяснить, какой была архитектура тюркских городов Восточной Европы? Эти вопросы не столь очевидны и просты.

Версии сторонников «восточной» точки зрения, которых меньшинство, убедительнее. Их высказал знаток архитектуры Средневековья Виолле-ле-Дюк, его книга стимулировала дискуссию. Автор видел в создании произведений из камня результат сочетания исторических и природных компонентов. Порой его доводы наивны, но это ни о чем не говорит, он мало знал о Великом переселении народов, о культуре Алтая, Парфии, Кушан. Собственно, изучать их запрещала Церковь, но в главном он прав – исток европейской архитектурной традиции был в Центральной Азии. И это подтвердил профессор Л. Р. Кызласов, упомянувший в своей монографии о древнем храмовом городе в Хакасии – о Тигир-Балыке (Город Тенгри). Это уникальное место ждет исследователей.

«Родившаяся» после инквизиции так называемая интернациональная готика появилась во многих европейских странах сразу. Хотя для рождения архитектурного стиля такая множественность невозможна, и это понимают все здравомыслящие люди. Архитектурно московские постройки не отличались от тех, что были в городах Дешт-и-Кипчака – в Казани, Булгаре, Сарае, Киеве, Ельце, Астрахани, Тобольске или Тюмени… Их потом назовут славянскими, или древнерусскими, или христианскими, когда начнут фальсифицировать известную историю.

Что ж, архитектура – тоже след инквизиции. И доказательство того, что «рукописи не горят», а культура народа не исчезает.

Ее лишь называют по-новому.