Текст книги "Опасное наваждение"

Глава 7
ИГРА В КАРТЫ

Поздним утром следующего дня в мою спальню, постучав, вошел Жюль. Он поставил поднос с завтраком на столик и подошел к окнам, чтобы отдернуть занавеси.

– Доброе утро, мсье Жюль. – Я села в постели и потерла глаза.

– Доброе утро, мадемуазель. Достаточно просто Жюль, я не привык к большему. – Если он и удивился отсутствию волос у меня на голове, то не подал виду. Образцовый слуга.

– Здесь нет ни одной горничной?

– Нет, мадемуазель. Я единственный из прислуги в доме. Остается еще Буше, но у него комната над конюшней. Пока здесь живет хозяин, каждый день приходят две женщины, чтобы убраться и постирать белье.

– Хозяин так скуп, что заставляет тебя одного делать всю работу?

– Хозяин не любит, когда в доме толпится много народу, особенно если это женщины.

– Не понимаю, – фыркнула я, – считать это комплиментом или угрозой для себя.

– Комплиментом, разумеется, мадемуазель. Прежде в доме никогда не жила женщина, по крайней мере за то время, пока я здесь работаю.

– Неужели? А как же мадемуазель Симона? Она ведь жила здесь.

– Да! – Жюль коротко рассмеялся. – Но очень недолго. И только пока отсутствовал мсье Гаррет. Он-то быстро положил конец ее пребыванию здесь.

– Да, об этом я уже слышала, – ехидно отозвалась я. – Спасибо за то, что ты распаковал мои вещи, Жюль. Вообще-то я не собиралась возвращаться, так что твои усилия могли пропасть даром.

– О нет, мадемуазель. Мсье Сет уверил меня, что вы вернетесь. Он сказал, что если потребуется, то сам притащит вас… – Жюль прикусил язык, но я уже и так услышала достаточно.

– Неужели? – переспросила я тихо. – Он сказал, что наткнулся на меня случайно. Когда он вчера вышел из дома?

Глаза Жюля весело сверкнули.

– Примерно через час после вас, мадемуазель. Он был очень сердит. Мне кажется, он не ожидал, что вы… убежите.

Он поклонился и оставил меня одну. Я даже не взглянула на поднос с едой. Плохой симптом. Раньше я всегда хотела есть. Я вылезла из кровати и накинула халат поверх ночной рубашки. Затем осмотрелась по сторонам.

Огромная комната выходила окнами на улицу. Мебель была очень элегантной, богато украшенной деревянной резьбой. Позже Сет сказал мне, что она вся была сделана во времена Первой Империи. Интересно, когда это было? Стены были обтянуты розовым шелком, того же цвета были занавеси на окнах и одеяло на кровати. Еще в комнате стояли маленькая оттоманка, несколько кресел, маленький туалетный столик, высокий платяной шкаф, комод и умывальник. Пол устилал ковер с узором из маленьких розовых бутонов и зеленых гирлянд по краю. «Премилая тюрьма», – подумала я.

В комнату без стука вошел Сет. Я знала, что это он, и даже не потрудилась повернуться.

– Еще не одета? – Он обошел кровать и растянулся на стоявшей рядом оттоманке. – К тому же и не завтракала. Лучше что-нибудь поесть. Нам сегодня предстоит большая работа.

– Я ничего не могу делать. – Я коснулась рукой своей обкромсанной головы. – Я не могу выходить… в таком виде.

– И как ты собираешься проводить время? Сидеть здесь безвылазно, пока не отрастут волосы? – Сет швырнул газету на кровать. – Возможно, тебя заинтересует маленькая заметка на четвертой странице. Похоже, ты вовсе не убила своего друга Луиса.

– Я не умею читать.

– Да? Ну что ж, самое интересное все равно узнаешь не из газет. Старикашка – один из самых известных сутенеров Парижа. Он сообщил полиции, что на него напал молодой мужчина, обычный вор, который скрылся с его бумажником и часами. Шлюха, которая тоже видела вора, и портье в гостинице полностью подтверждают его слова.

– Значит, полиция больше меня не ищет! Странно. – Я заметила, что Сет выглядит необычайно довольным. – Ты каким-то образом причастен к этому?

Он пожал плечами и скрестил руки на груди.

– Я просто поговорил с одним из чинов в полиции, только и всего. Он кое-чем мне обязан.

– А теперь и я обязана тебе, – горько произнесла я. – Ты спас меня, но мне все равно! Я даже жалею, что полиция больше не разыскивает молодую цыганку!

Сет рассмеялся.

– Ты бы так не говорила, если бы хоть раз побывала в женской тюрьме Святого Лазаря. – Он встал и распахнул дверцы шкафа. – Боже, Одетта – настоящая скупая ведьма. Я бы не позволил ходить в таких лохмотьях даже своей посудомойке. – Я поняла, на что он намекает, сдержалась и промолчала. Сет вытащил голубое платье для прогулок и бросил его на кресло. – Сойдет на первое время. Я отвезу тебя сегодня к Ирме и куплю несколько платьев для разных случаев.

Я уже слышала от мадам Одетты о мадам Ирме с рю де ла Раикс: платья, которые она шила, были очень дорогие. Говорили, что у нее во всем Париже только пять клиентов, хотя она с легкостью могла бы принимать и в сто раз больше, если бы захотела.

Сет подошел к кровати.

– Даю тебе полчаса, чтобы собраться. Потом усаживаю тебя в коляску в том виде, в котором застану через это время.

Опустив глаза, я уставилась на кончики своих туфель.

– Почему ты привел меня сюда? Почему просто не отпустил?

Сет коротко хохотнул и пальцами приподнял мой подбородок.

– Потому что, моя длинноногая цыганка-графиня, – сказал он с ухмылкой, – я не хочу, чтобы какой-либо другой мужчина гадил в мой колодец, пока я досыта не напился из него.

Услышав такую грубость, я нахмурилась и резко отвернулась.

– Ты скоро обнаружишь, – продолжил Сет, – что я живу по своим собственным законам и, где только это возможно, предпочитаю идти своим путем. Ни один мужчина или женщина мне не указ. И ни одна женщина не появляется в этом доме и не уходит из него без моего ведома и согласия. Ты останешься здесь, пока я сам не прикажу тебе уйти. Наслаждайся жизнью, Рони. Ты уже и так вызываешь зависть у обитательниц парижского полусвета. Со мной легко жить, и я не жаден. Ты получишь все, что захочешь, конечно, в разумных пределах: экипажи, одежду, побрякушки.

– Все, кроме свободы, – пробормотала я.

– Я не тюремщик! – отрезал Сет. – Рассматривай это как жизненный опыт. Я учитель, а ты ученица. И я должен сказать: до сих пор ты выказывала недюжинные способности к… любви.

Я провела рукой по голове. Стыд.

– Мне стоило бы вонзить ножницы себе в сердце! Сет засмеялся, и его смех звучал в комнате еще долго после того, как он вышел.

Я ненавидела его. Я ненавидела его за то, что он показал мне, какая я развратная, за то, что он стал распоряжаться моей жизнью. Но ведь именно так и предсказывала старая Урсула: его жизнь станет моей жизнью.

В тот вечер мы ужинали в ресторане. После возвращения домой я направилась прямиком к себе в комнату, разделась и легла, ожидая, пока придет Сет. Прошло два часа. Наконец я услышала его шаги на лестнице. Он шел очень медленно, и я подумала, что он, наверное, много выпил. Я внутренне сжалась, готовясь к неизбежному, но ничего не произошло. Сет прошел к себе в спальню и закрыл за собой дверь, даже не заглянув ко мне, чтобы пожелать спокойной ночи. Я твердила себе, что благодарна за это судьбе, но если говорить правду, то я была чуть-чуть разочарована.

Прошла неделя. Сет Гаррет мог бы быть моим дядюшкой – нет, только не дядюшкой! – но старшим братом. Он ни разу не прикоснулся ко мне, кроме как подсаживая в коляску или помогая набросить шаль на плечи. Он не заходил ко мне в комнату, даже чтобы поболтать. Он ни разу не дал понять, что я живу в его доме не только для того, чтобы спрятаться от непогоды. Можно было подумать, что я его дорогая гостья, а не девушка, которую он сделал своей любовницей.

Меня это стало раздражать. Он, что же, уже не считает меня привлекательной? Не надо было мне обрезать волосы. Хотя даже теперь, если их завить, они выглядели вполне симпатично. Я уговаривала себя не быть дурочкой и радоваться, что меня оставили в покое. Но иногда мне казалось, что у него где-то есть другая женщина, и тогда я мучилась от приступов ревности. Как он смеет!

Первый наряд от мадам Ирмы оказался амазонкой – прелестным костюмом для верховой езды из зеленого бархата, отделанного черными полосками. Облегающий жакет подчеркивал фигуру, а юбки были длинными и пышными, но разрезанным посередине, так что я могла ездить верхом, как это делают цыгане. Сет сам принес этот костюм ко мне в комнату примерно через неделю после того, как я оказалась у него в доме.

– Примерь, – приказал он, затем сел в кресло. Он курил сигару, задумчиво наблюдая, как я снимаю ночную рубашку и натягиваю костюм. Потом Жюль принес еще две коробки: в одной была черная шляпка с маленькой вуалью, в другой – пара изящных сапожек, изготовленных из мягкой кожи.

Когда я полностью оделась, Сет приказал мне идти за ним.

Мы прошли в конюшню. Буше вывел нам огромного черного жеребца с белой отметиной на лбу. Это была самая красивая лошадь, какую я видела в своей жизни. Я остановилась как вкопанная, замерев от восхищения.

– Как он тебе? Нравится? – спросил Сет. Буше широко ухмыльнулся.

– Замечательный, – выдохнула я. Я прошла вокруг жеребца, потрогала бока, ощупала ноги, погладила нос, говоря с ним на цыганском языке – единственном языке, который понимают лошади. Мы с ним мгновенно стали друзьями.

– Он твой, – сказал Сет. Я удивленно взглянула на него, пытаясь определить, не шутит ли он. – Неужели тебе не хочется прокатиться? – Сет ловко подсадил меня.

Смеясь от радости, я рысью проскакала вокруг конюшни. Конь был нервным, с пылким темпераментом: он несколько раз попытался встать на дыбы.

– Я уже люблю его! – прокричала я. – Но он все еще немного необузданный!

– Как и ты, – ухмыльнулся Сет. «И как ты», – подумала я.

Я назвала огромного жеребца Блайзом, в честь лошади моего дедушки, которую я так любила. В то утро мы с Сетом отправились на прогулку верхом по Булонскому лесу. Днем прибыли еще три новых платья от мадам Ирмы, а вечером Сет повел меня на возобновленный спектакль «Три мушкетера». Что за история! Я влюбилась в Д'Артаньяна и тут же решила, что буду актрисой. После мы зашли поужинать в кафе. Был заказан отдельный кабинет, но Сет вел себя по-прежнему сдержанно и не пытался воспользоваться ситуацией.

Он пребывал в очень веселом настроении: поминутно разражался остроумными замечаниями, осыпал меня знаками внимания, отпускал шутки по поводу того, что я могу украсть хрустальные фужеры и столовое серебро.

– Надо было попросить Ирму сделать несколько потайных карманов, чтобы тебе было легче заниматься любимым делом, – говорил он.

– Я этим больше не занимаюсь, – сообщила я. – Да и зачем мне воровать, когда ты даешь мне все, что мне захочется?

– Затем, что украсть намного забавнее. И потому что в душе ты настоящая преступница. Интересно, купил ли Луис себе новые часы?

Я выпрямилась и сухо сказала:

– Я думала тогда, что эти вещи пригодятся мне на будущее. Откуда я могла знать, что ты найдешь меня? Кроме того, цыганам полагается красть – так написано в вашей Библии.

– Мне казалось, ты не умеешь читать.

– Мне рассказывали об этом. Неужели ты не знаешь, что, когда собирались распять Христа, приготовили четыре гвоздя, но римские солдаты нашли только три, потому что какой-то цыган украл гвоздь, который предназначался для Его сердца? После этого Христос сказал, что цыгане могут воровать.

– Ты придумываешь.

– Вовсе нет! Когда ты в последний раз читал Библию? Сет рассмеялся.

– Ты знаешь, Рони, для девушки, которая стала законченной воровкой в четыре года, ты удивительная пуританка в любви.

Я слегка покраснела.

– Это другое дело. Цыгане очень строги в этих вопросах. Мужчины не спят с женщинами, если они не женаты, – я имею в виду друг на друге. Молоденькие девушки старательно блюдут свою чистоту. Но ты ведь и так знаешь об этом.

– Знаю. Интересно, почему только женатым позволено веселиться вволю?

Когда мы вернулись на рю де Монморанси, Сет сказал:

– Беги в кровать, Рони. Это был трудный для тебя день. Спокойной ночи.

– А чем ты займешься?

– Напьюсь. Я еще не выполнил свою дневную норму. Я ушла в свою комнату и села на край кровати. Я была рассержена и обижена. Меня снедала досада. Что за игру он ведет? Я нравилась мужчинам – об этом говорили их голодные взгляды в театре и в ресторане. Подобный же свет иногда вспыхивал и в глазах Сета. Чего же он ждет?

Сет поднимался по ступеням, и я затаила дыхание. Он прошел мимо своей двери и остановился около моей. У меня быстрее заколотилось сердце. Но Сет вернулся к своей двери, открыл ее и зашел в свою комнату.

Я подождала еще несколько минут, затем выбежала в коридор, постучалась к нему в спальню и вошла. Сет только что снял сюртук и начал расстегивать рубашку.

– Я не могу снять платье, – пожаловалась я. – Мне нужна горничная.

Сет улыбнулся и покачал головой.

– Нет уж, одной женщины в доме вполне достаточно. Подойди, я сам помогу тебе.

– Это был очень хороший день, – сказала я, поворачиваясь к Сету спиной, чтобы он занялся сотней крючочков сзади лифа. – Сначала красивый костюм для верховой езды, потом великолепный жеребец. И еще платья, театр и ужин.

– Я рад, что тебе понравилось. – Сет очень ловко и быстро справился со своей задачей. – Вот, готово.

Я повернулась к нему, придерживая руками платье на груди.

– Мне кажется, ты хочешь, чтобы я доказала свою благодарность.

Сет слегка вскинул брови и улыбнулся.

– Я не стану заставлять тебя делать то, что тебе неприятно. – В его голосе прозвучал чуть заметный сарказм.

– О, я не возражаю, – расщедрилась я. – Это ведь неизбежно. Нет никакой причины откладывать на потом. Но может быть, глупо говорить об этом, и ты предпочитаешь, чтобы я изъяснялась в свойственном тебе стиле? И может быть, ты даже уже не хочешь меня… – Я слабо улыбнулась ему, пожала плечами и повернулась, словно собираясь уходить.

Сет рассмеялся и притянул меня к себе.

– Я рад, что тебе хватило ума признать свое поражение.

– Почему бы и нет? Цыгане знают, как наслаждаться жизнью. Я предпочла бы, чтобы мы были женаты, но я никогда не выйду замуж, этого нет в моей судьбе. Поэтому я должна научиться радоваться жизни, не будучи в браке. Я выполнила свое домашнее задание. – Я забрала выбившуюся прядь за ухо. – Каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, то вспоминаю о своей слабости и глупости. Но это все в прошлом. Я не могу бороться с судьбой, а моя судьба – это ты, Сет.

Его поцелуи были нежными и умелыми. Это совсем не походило на поцелуи того идиота Гастона или старика с седыми волосами. Здесь я словно купалась в счастье и радости, словно лежала на берегу реки, подставляя тело теплым солнечным лучам, или, безудержно смеясь, летела во весь опор на лошади, зная, что ничто не свете меня не остановит. Мне казалось, что я сижу у огня в прохладную ночь или лежу на мягких подушках внутри фургона, а дождь стучит по крыше и вымывает землю из-под колес. Это было лучше, чем пить чай вприкуску с сахаром, и так же хорошо, как наполнять пустой желудок вкусной пищей. Это было что-то очень простое, необходимое и правильное.

Когда бы мы ни занимались любовью, в ту ли ночь или позже, вся моя ненависть, злость и презрение, которые я испытывала к Сету Гаррету, таяли, как дым. Лежа рядом с ним, я чувствовала себя наполненной и счастливой. Сет научил меня некоторым из упомянутых им ранее других способов. Я преодолела свой инстинктивный стыд и застенчивость и хорошо усвоила преподанный мне урок. Я обнаружила, что мужчина, сходящий с ума от удовольствия, практически беспомощен в женских руках, и старательно испытывала свои чары на Сете. Единственным временем, когда я имела на него хоть какое-то влияние, наступало во время наших занятий любовью.

Я начинала понимать, как я могу отомстить ему, как могу наказать за то, что он сделал со мной. Я влюблю его в себя! Я стану так же необходима ему, как и выпивка. А потом – каким-то образом – я использую эту власть, чтобы уничтожить его!

Каждое утро, если позволяла погода, мы катались верхом. Вечерами ужинали в ресторане, ходили в театр или на концерт. Три или четыре раза в неделю Сет отсылал меня домой, а сам отправлялся играть в карты. Я не слишком интересовалась его игрой: на самом деле я даже недолюбливала это занятие, не знаю уж почему. Может быть, потому, что мой дядя сделал на меня ставку, а Сет ее выиграл? Или потому, что в карточной игре олицетворялось, по моему мнению, все, что я так ненавидела в Сете: холодность, грубость, беспечное и бесцеремонное отношение ко всей своей собственности, включая и меня.

Я жила с ним уже месяц, когда его веселое настроение вдруг как рукой сняло. За одну ночь он стал необычно молчалив и напряжен, стал таким, каким был во время нашего совместного путешествия по России. Я спросила, о чем он думает.

– Я вспоминаю одного умершего человека.

– Кого?

Сет бросил на меня злой взгляд.

– Это тебя не касается. Оставь меня в покое! Я слегка наклонила голову, глядя на него.

– Нельзя вспоминать мертвых со злобой и сожалением.

– Заткнись и оставь меня одного! – рявкнул он. Этот разговор состоялся днем, а вечером того же дня мы отправились в оперу на «Норму» Беллини. Я мгновенно влюбилась в Поллиона, римского солдата, и решила, что стану оперной певицей.

– Я могу петь намного лучше, чем та жирная корова, – сообщила я Сету, когда мы ехали после представления домой. – Да любая цыганка споет лучше. – Я всегда отличалась хорошим слухом и тут же напела первые ноты арии из первого акта. Я на самом деле пела лучше, чем та сопрано, что изображала Норму, но Сет так не думал.

– Заткнись, – сказал он. – Прекрати этот шум.

– Это не шум, – оправдывалась я. – Это пение! Когда я счастлива, то…

– Заткнись, я сказал! Иначе пойдешь домой пешком. Я подчинилась. Впрочем, той ночью, несмотря на его настроение, мы, как обычно, занимались любовью. Или, может быть, благодаря этому настроению. Я жила с Сетом под одной крышей уже достаточно долго, чтобы понять, что он относится к постели так же, как виски с бренди: для него это был путь к забвению. Сет действовал быстро и бесстрастно. Закончив, он молча вышел из моей спальни.

На следующее утро Жюль был занят каким-то делом и попросил меня отнести поднос с завтраком в комнату мсье Сета. Я постучала в дверь и вошла. Его кровать походила на поле боя: простыни сбиты, подушки и одеяло свалены в груду на полу. Сет, совершенно обнаженный, лежал на спине и храпел. В комнате стоял тяжелый запах перегара и сигарного дыма.

Поставив поднос на столик около кровати, я подошла к окну и отдернула шторы. Сет застонал и закрыл лицо ладонью. Как сейчас помню, на улице шел сильный дождь, и я несколько минут постояла, глядя, как вода ручейками сбегает по оконному стеклу и заливает кроны каштановых деревьев. Поездка верхом, как видно, откладывалась на неопределенное время.

Я повернулась спиной к окну.

– Доброе утро. – Улыбнувшись, я присела на край кровати. – Отвратительная погода. Ты что, собираешься спать вечно?

– Убирайся! – пробормотал Сет, отворачиваясь от меня.

– Тебе плохо, потому что ты напился вчера вечером, – сказала я. – Давай-ка, выпей горячего кофе и сразу почувствуешь себя лучше.

– К черту кофе, – прорычал Сет, – забирай его и проваливай!

– Сегодня ты похож на разбуженного медведя.

– Оставь меня в покое, дьявол тебя забери! – Сет резко сел и занес руку для удара, но я успела увернуться. Он схватил кофейник и швырнул его мне в голову. Я отшатнулась и быстро выбежала из комнаты.

Когда я вернулась на кухню, то вся пылала от гнева. Жюль только взглянул на меня и тут же спросил:

– Я вижу, сегодня у хозяина неважный день, да?

– Если ты имеешь в виду, что он похож на бешеную собаку, которой прищемили хвост, тогда да, – горько отозвалась я. – Я его ненавижу. Ненавижу!

Жюль покачал головой.

– Надеюсь, это не продлится долго. Прошлый раз он был в таком состоянии три недели.

– В таком состоянии? Не понимаю.

– У хозяина частенько случаются приступы меланхолии, – объяснил Жюль.

– Я и раньше видела эти приступы. Иногда он часами не разговаривал со мной.

– Могу поспорить, вы никогда не видели его таким, как сегодня.

Жюль оказался прав. В тот день Сет превратился в человека, которого я не знала. Он оставался в спальне до полудня, после чего наконец спустился в кухню, где я помогала Жюлю резать лук для жаркого. Сет был небрит и неряшливо одет – это так не вязалось с его обычной щеголеватой аккуратностью – и сильно хромал. «Вот еще одна причина для плохого настроения», – подумала я.

Он пил три дня, отказываясь от еды. И все это время я была вынуждена сидеть в доме, так как на улице шел сильный дождь. Он ни с кем не разговаривал, ни с Жюлем, ни со мной, ни даже со своим другом – забавным и жизнерадостным Франциско Нервалем, который заглянул к нам на второй день хандры Сета. Мы с Жюлем ходили на цыпочках и разговаривали шепотом. Я не осмеливалась петь, да вообще-то у меня и не было особого желания.

На четвертый день погода немного улучшилась, и я рассудила, что пора положить конец моему вынужденному затворничеству. Одев свой костюм для верховой езды, я направила Блайза в Булонский лес.

Я ненавидела размеренную рысь по дорожкам парка, но на восточной окраине леса было большое открытое поле, где мы обычно катались с Сетом. Выехав на опушку, я пришпорила Блайза, и мы понеслись галопом. Когда я все-таки осадила коня, то громко рассмеялась, настолько хорошо было вновь оказаться на воздухе в этот теплый июльский день.

Рядом послышался стук копыт, и я оглянулась. Из-за деревьев выехал всадник на великолепном гнедом жеребце и направился ко мне. Когда он подъехал поближе, я узнала Мартина де Верней, молодого герцога, который был так внимателен ко мне на балу у Делакруа.

– Графиня, – радостно воскликнул он, остановив лошадь. – Я увидел, как бешено скачет ваша лошадь, и испугался, что она понесла. Рад, что я ошибся.

– Да нет же, – неожиданно смутилась я. – Мы с Блайзом любим галоп.

– Необыкновенное животное, – сказал Мартин де Верней, окидывая восхищенным взглядом черного жеребца. Затем он взглянул мне в глаза. – Я надеялся увидеться с вами вновь, графиня.

– Я не графиня, – резко ответила я. – Простите меня, мсье, но я очень спешу… – Я пришпорила Блайза и ускакала прочь, унося в памяти выражение обиды в глазах молодого человека. «Что мне до него? – гневно подумала я. – Он для меня ничто. Ничто!»

Когда я вернулась на рю де Монморанси, Жюль ставил в вазы у входа букеты лилий.

– Не хотите взять немного цветов с собой в комнату, мадемуазель?

– О, Жюль, я уже говорила тебе раньше, что приносить в дом срезанные цветы – плохая примета! – Я качнула головой. – Но эти лилии так красивы… Может быть, только несколько цветков.

Жюль улыбнулся, а я, рассмеявшись, начала подниматься по ступеням на второй этаж. Внезапно я остановилась. На верхней ступеньке лестницы меня поджидал Сет. Он выглядел ужасно: бледный, заросший трехдневной щетиной. Глаза его покраснели и воспалились. Он тяжело опирался на трость.

– Где ты была? – спросил он хриплым голосом, с трудом ворочая языком.

– Почему ты спрашиваешь? – холодно осведомилась я. – У тебя закончилась выпивка и некому было сходить в винную лавку?

– Я спрашиваю, где ты была! – рявкнул он. Я попыталась пройти мимо, но он меня остановил.

– Каталась на Блайзе в лесу, – я указала рукой на свой костюм, – как это понял бы любой, будь он даже в твоем состоянии.

Сет облизал губы.

– Не смей никуда выходить без меня. Тебе запрещается выходить одной.

Я посмотрела на него со смешанным чувством жалости и презрения.

– Я не слушаюсь приказов пьяниц. Сет схватил меня за плечо.

– Я здесь хозяин! – выкрикнул он. – И ты, черт побери, будешь выполнять мои приказы! Иди в свою комнату.

– Убери от меня руки! Мне больно.

– Я причиню тебе еще большую боль, мисс Наглость. – Сет грубо встряхнул меня.

– Я не твоя рабыня. Пусти меня… Ой.

Сет вывернул мою руку за спину и подтащил меня ближе к себе. От сильного запаха перегара у меня заслезились глаза. Я подумала, что у меня сломается рука, если он ее сейчас же не отпустит, и стегнула Сета зажатым в другой руке хлыстиком. Удар был не сильным, но пришелся ему по шее. В следующее мгновение я почувствовала резкую боль и сразу потеряла сознание. Когда я очнулась, то обнаружила, что лежу на полу. В ушах звенело. Я осторожно потрогала свой нос и, отняв руку, увидела на ладони кровь. Сет стоял надо мной.

– Тебе полегчало? – тихо спросила я. – Особенно теперь, когда ты силой доказал, кто здесь хозяин.

Сет слегка качнулся.

– Вставай, – хрипло приказал он. – Ты ничуть не пострадала.

– И ты тоже, – сказала я, поднимаясь на ноги. – Ты просто любишь бить молоденьких женщин – так, ради удовольствия. Ты напомнил мне моего деда в то время, когда он умирал. Хорошие дни тогда чередовались с плохими, когда он едва отрывал голову от подушки, так он ослабел. Даже если он чувствовал себя хорошо, болезнь все равно оставалась в нем, она с каждым днем все сильнее пожирала его, отнимая у деда последние силы. В конце концов он умер.

– Заткнись, – оборвал Сет. – Меня не интересуют твои проклятия, чертова цыганка.

– Это не проклятия. – Я приложила к носу платочек. – У тебя болезнь не в теле, а в твоей душе, в твоем сердце. И виски не прогонит ее.

Казалось, Сет раздулся от гнева. Он надвигался на меня, размахивая поднятой тростью. Я смотрела на него твердо и осуждающе. Сет сделал движение, словно хотел ударить меня, но я даже не моргнула.

– Я тебя не боюсь, – хрипло сказала я, прошла мимо него и ушла в свою комнату.

Через несколько минут там появился Жюль, неся тазик с холодной водой и полотенце.

– Он сильно поранил вас, мадемуазель? – спросил он сочувственно.

– Да нет, – я пожала плечами, – но у меня трещит голова. – Я прилегла на оттоманку, и Жюль положил мне на лоб намоченное в воде полотенце.

– Скоро вам полегчает, – пообещал он. – Я знаю, что говорю, когда-то я был цирюльником. – В его голосе звучало сожаление. – Вы оставите хозяина?

– Оставлю? И куда же я потом подамся? У меня нет ни единой родной души в целом свете. Кроме того, мне приходилось выдерживать в жизни удары и посильней. По сравнению с теми этот ничто. Мне кажется, Сет скрывает что-то ужасное, это что-то постоянно точит его и причиняет боль. Ты не знаешь, что это такое?

– Нет, мадемуазель. – Жюль подхватил тазик и вышел. Я закрыла глаза. Но думала я не о Сете, а о Мартине де Верней, нежном, красивом и благородном. Он не знал, что я собой представляю, но относился ко мне по-рыцарски. Для него я была порядочной женщиной. А я ему нагрубила… Потому что смутилась. Я уже достаточно наслушалась сплетен, чтобы хорошо понимать, как называется мое нынешнее положение. Я была любовницей Сета Гаррета, его собственностью. Как только Сет от меня устанет, он выбросит меня на улицу. Или изобьет до полусмерти. Или изнасилует. Мою душу наполнило раздражение. Почему он не мог попутешествовать чуточку подольше? Тогда я была бы уже замужем за Мартином или еще кем-то, кто любил и защищал бы меня.

Но теперь об этом нечего было и думать. В глазах парижского света я стала падшей женщиной. Шлюхой. Но шлюхи отдаются многим мужчинам, а у меня был только Сет, так что в некотором смысле я была все-таки замужем. Если я буду ему верна, то меня не смогут называть ш… Даже произнесенное в уме, это слово причиняло мне боль.

Прошло еще два дня. Я не выходила на улицу. Не было смысла вновь злить Сета. Мудрый цыган всегда думает в первую очередь о своей шкуре. Однажды утром Сет вошел в мою спальню, чисто выбритый и одетый для прогулки верхом.

– Пошли, – коротко приказал он. – Я уже достаточно пропылился взаперти.

Я в этот момент причесывалась и так и застыла с расческой в руках.

– Ты действительно достаточно протрезвел, чтобы сесть на лошадь?

– Со мной не произошло ничего необычного, я же не болел.

Я взглянула на него. Лицо Сета было бледным и осунувшимся, одежда слегка висела на нем. Неудивительно, что он похудел, – он же почти ничего не ел в течение недели. Я молча сняла платье и надела костюм для верховой езды. Сет все это время сидел на кровати, подперев голову кулаками, и следил за мной усталыми глазами.

– Я готова.

– Я говорил серьезно, когда запретил тебе одной выходить на улицу.

– Неужели? – Мои слова прозвучали слишком резко. – А я-то думала, что ты шутишь.

Сет сжал губы, но, не сказав ни слова, вышел. Я последовала за ним.

Мы скакали рысью по дорожкам парка, пока не оказались на лугу, и я предложила Сету проверить, кто из нас быстрее.

Он отрицательно качнул головой.

– Мне кажется, у Хьюго ослабла подкова. – Хьюго был его огромный жеребец. – Сделай круг одна, а потом мы возвратимся домой.

Я кивнула и пришпорила Блайза, направив его к поваленному дереву. Блайз легко, словно у него выросли крылья, взял препятствие. Я с любовью потрепала его по холке, а когда подняла глаза, то заметила приближающегося ко мне всадника. Это был Мартин де Верней.

Я резко осадила Блайза, он недовольно всхрапнул и затанцевал подо мной.

– Я проводил здесь дни и ночи, – задыхаясь от волнения, проговорил подскакавший ко мне Мартин, – все надеялся, что ты снова приедешь сюда. Не могли бы мы поговорить?

Оглянувшись, я бросила взгляд на Сета.

– Нет, я не могу задерживаться. Пожалуйста, постарайся меня понять. – Я развернула Блайза и поскакала прочь, надеясь, что юноша не станет меня преследовать.

– Кто это был? – спросил Сет, когда я вернулась к нему.

– Да никто. – Я слегка пожала плечами. – Один из тех глупых мальчишек, с которыми я познакомилась на балу. Я даже не помню его имени. Он решил, что у меня понесла лошадь, и предложил помощь.

В тот вечер мы отправились в оперу. Давали «Лючию ди Ламмермур». Как обычно, при моем появлении стали раздаваться одобрительные восклицания, многие поворачивали головы в мою сторону, по крайней мере мужчины. Их спутницы, в свою очередь, начинали шептаться и усиленно обмахивались веерами, словно до них донесся какой-то неприятный запах. Они надеялись, что я взгляну на них, и тогда они смогут облить меня презрением, но я уже научилась здороваться лишь с теми, кто считался друзьями Сета. Даже женщины, которым я была представлена на балу у Делакруа, взяли за правило не говорить со мной, так как я теперь относилась к обитательницам совсем другого мира.

В перерыве несколько друзей Сета заглянули к нам в ложу, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Среди них был и Мартин де Верней, который, целуя мне руку, несколько дольше, чем это считалось приличным, держал мои пальцы у своих губ. Он сделал мне комплимент по поводу моего необычайного умения управлять лошадьми.

– Так это ты был в лесу этим утром? – спросил Сет. – Надеялся спасти Рони и помешать ей сломать шею? Я сам всегда предупреждаю ее, но она не хочет меня слушать.

– Думаю, нам не стоит бояться за мадемуазель Рони, – улыбнулся Мартин. – Она держится на лошади, как гусар.