Текст книги "Опасное наваждение"

Эти слова больно задели меня. Зачем надо было так говорить?

Через два дня мы добрались до реки и начали спуск к форту Бриджера, получившему свое название по имени горного жителя, который построил его. Джим Бриджер встретил Сета, как родного сына.

– Сет, мальчик мой! – вскричал он, похлопывая Сета по спине. – Как я рад тебя видеть! Я уж думал, ты стал жертвой волка или какой-нибудь женщины. Давненько ты здесь не был.

Я вышла вперед, и он улыбнулся.

– А кто эта красавица с тобой рядом? Здравствуйте, мэм! Сегодня величайший день в истории форта Бриджера!

Я чуть не сказала, что я жена Сета, но он опередил меня:

– Это баронесса Равенсфельд. Она путешествует с нами. Женщины-мормоны так и задрожали от возбуждения.

Они впервые услышали мой титул и были поражены. «Они еще не так были бы поражены, если бы узнали, как я его заработала», – мрачно подумала я.

В форте Бриджера мы провели всего одну ночь и отправились к хребту Уосач. Нам предстояло перейти через него и спуститься к Солт-Лейк-Сити. Из того, что я слышала об этом городе, я сделала вывод, что это неподходящий для меня город. Я знала, что нам с Сетом недолго осталось быть вместе. Я была слишком встревожена, чтобы лить слезы по мормонам. От их доброты и набожности я чувствовала себя не в своей тарелке, и рядом с ними меня охватывало необъяснимое стремление вести себя как можно хуже.

В Солт-Лейк-Сити местные мормоны встретили нас очень радушно. Нам с Сетом, как мужу и жене, предоставили комнату в доме старейшины мормонов, торговца по имени Зебулон Пратт. Я была в восторге. Наконец мы с Сетом сможем остаться наедине. Нам нужно было о многом поговорить, выяснить наши отношения и решить, куда теперь ехать.

В первый же вечер нас пригласили на обед в дом к Брайэну-младшему. Старейшина Пратт и старейшина Эшбах с толпой своих жен тоже должны были прийти. Ни мне, ни Сету обед не понравился, хотя еда была превосходна, а разговоры довольно занимательны. Сет злился оттого, что на столе не было вина, а я так хотела скорее остаться с ним наедине, что половину разговоров пропустила мимо ушей.

Брайэн-младший, должно быть, в чем-то был фанатиком, но он также оказался умным политиком и прирожденным руководителем. Он сумел убедить всех этих людей бросить свои дома и землю ради блага сообщества. Каждой семье на новом месте выделялось столько земли, сколько она была в состоянии обработать.

Брайэн-младший вдобавок был галантным кавалером и ценителем прекрасного. Он то и дело оценивающе поглядывал на сидевших рядом женщин. Меня он разглядывал с особенным одобрением. В тот вечер на мне было мое единственное шелковое розовое платье с довольно большим вырезом.

– Я слышал о вашем таланте, баронесса, – сказал старейшина мормонов. – Одна из моих жен была на вашем концерте в Германии, правда, давно.

– Ну, не так уж давно, – весело улыбнулась я. – Но как ей это удалось?

– Ее родители родом из Германии, они вскоре иммигрировали сюда и приняли религию Святых, – объяснил он. – Может быть, вы окажете такую честь и споете для нас сегодня вечером?

Я попыталась вежливо отказаться, но все остальные, сидевшие за столом, кроме Сета, конечно, который выглядел так, словно его это совершенно не касается, подняли такой гвалт, что мне в конце концов пришлось согласиться. Оставалось надеяться, что они не заставят меня петь их нудные гимны.

После обеда все собрались в гостиной. Одна из жен Пратта подошла ко мне с нотами песен Франца Шуберта. Король Людвиг тоже любил Шуберта. Я встала около раскрытого фортепиано, и еще одна из жен – молодая, та, что видела меня в Мюнхене, – яростно забарабанила по клавишам. Я выбрала песни, которые она смогла бы сыграть: «Соловей», «Отдых». А под конец спела «Guten Nacht», или «Доброй ночи». Все песни я пела на немецком. Я знала, что Сет понимает, о чем я пою.

 
Любовь, как путник вечный,
Блуждает меж людьми.
Так на земле извечно,
Спи, радость, крепко спи.
 
 
К чему мешать покою,
Будить тебя к чему?
Я тихо дверь закрою,
Уйду в ночную тьму.
 
 
Пишу тебе на двери:
«Мой друг, спокойно спи»,
То знак, что о тебе лишь
Все помыслы мои.
 

Не знаю, почему я выбрала эту песню. Может быть, у меня были предчувствия, дурные предчувствия. Я пела и смотрела на Сета. Он сидел, опустив глаза, и о чем-то размышлял. Я велела себе не фантазировать. Скорее всего он ждет не дождется, когда можно будет выйти и покурить.

Мы вместе вернулись в дом старейшины Пратта, который располагался на северной окраине города. Сет, по своему обыкновению, молчал. Не говоря ни слова, мы разделись. Все веселые истории я исчерпала еще за столом, да Сет и не стал бы их слушать. Я легла рядом с ним, и у меня тоскливо заныло сердце. Меня охватили прежние страхи. Я успокоилась лишь тогда, когда он повернулся и обнял меня, но в эту ночь в его прикосновениях не было настоящей любви. Сет действовал быстро и равнодушно, словно мы были старой супружеской парой, которая пользуется моментом, пока дети спят в соседней комнате, и боится их разбудить скрипом пружин или слишком громкими вскриками. Он управился в пять минут, а потом повернулся на бок и захрапел. Я лежала на спине, разглядывая бледные тени на потолке, чувствуя себя обманутой, отвергнутой и еще более одинокой, чем раньше.

Наконец я заснула, словно провалившись во мрак. А когда проснулась, то обнаружила, что мои самые худшие опасения подтвердились. Сет ушел. Его вещей не было. Я быстро оделась и поспешила в конюшню. Из трех принадлежавших нам лошадей осталась только Огненная. Сет уехал. Даже не написав на двери Guten Nacht.

Я бросилась назад в дом и поспешила в нашу комнату, располагавшуюся в конце коридора на втором этаже. Я кидала вещи в чемодан и тут заметила, что шерстяная сорочка, к которой я пришила остатки драгоценностей Людвига, исчезла. Я обыскала всю комнату. Этот ублюдок-горгио прихватил и мои драгоценности тоже! Ошеломленная, я сидела на полу. Бросил меня. Одну. Оставил без ничего. Ну нет. Он от меня не уйдет.

Я оделась в дорожное платье и захлопнула чемодан. Взяв его в руку, я распахнула дверь… В дверях стоял старейшина Пратт, загородив своим грузным телом выход.

– Доброе утро, миссис Мак-Клелланд, – сладко протянул он, состязаясь в галантности со своим предводителем. Было всего семь часов утра.

– Простите меня, – поспешно извинилась я. – Мне необходимо сейчас же уехать. Благодарю вас за гостеприимство… и за то, что позаботились о наших лошадях…

Я попыталась обойти его, но он не двигался с места. Это был плотный, тучный мужчина, скорее жирный, чем мускулистый. Он отъелся, обирая золотоискателей и в придачу, вероятно, подворовывая у товарищей по Святому братству. Достаточно было один раз взглянуть на него, чтобы понять: он обманщик. Маленькие глазки, всегда готовая улыбка, нежные руки.

– Сейчас, сейчас, не спешите так, баронесса, – сказал он голосом сладким, словно загустевший мед. – Что касается вашей лошади, то мне было очень приятно ухаживать за ней. Она послужит настоящим украшением моей конюшни.

– Что вы имеете в виду? – раздраженно спросила я. – Она моя.

– Нет, мэм, теперь моя, – убежденно поправил он меня. – Ваш муж продал ее мне. Вместе с седлом и сбруей. И пригоршней ярких, сверкающих камушков.

– Камушков! – вскричала я. – Они мои! И лошадь моя! И седло! Как он смел! Как вы посмели! Позвольте мне сейчас же пройти, или, клянусь, я завизжу на весь дом. Вы не имели права брать у него эти вещи. Я приказываю вам вернуть их мне сию же минуту. Вор! Мерзавец!

Я была настолько вне себя, что мне не приходило в голову, что этот толстый, заплывший жиром торговец мог лгать и что Сет ничего ему не продавал. Они оба были отъявленные мерзавцы. Но Сет уехал, и мне приходилось изливать всю ярость на ухмылявшегося старейшину. Я была на голову выше его, но он сильно превосходил меня в весе. Когда я не на шутку разбушевалась, он просто положил мне на плечо свою мясистую руку и толкнул. Я влетела в комнату и больно ударилась головой о шкаф. Пока я сидела на полу, пытаясь собраться с мыслями, Пратт вошел в комнату и сорвал с постели простыни и одеяло. Потом он вышел, закрыл за собой дверь, и я услышала, как в замке заскрежетал ключ. Я стала пленницей.

Я стучала в дверь, пока мои кулаки не покрылись синяками, я колотила в дверь ногами так, что трясся весь дом. Но никто не пришел, чтобы выпустить меня. Ни жены, ни дети. Я знала, что они слышат меня – меня, наверное, слышал и сам Сет Мак-Клелланд, где бы он сейчас ни находился, – но эти женщины были так запуганы своим мужем, так послушны ему, своему господину, что ни одна из них не осмелилась подойти к двери и хотя бы спросить, не нужно ли принести мне стакан воды.

Никакой возможности выбраться из этой проклятой комнаты не было. Это был старый кирпичный дом. Я выглянула наружу через единственное окно в комнате и, к своему ужасу, обнаружила, что, хотя комната располагалась на втором этаже, дом стоял на скалистом плато, и от окна до земли было добрых двадцать пять, а то и тридцать футов, и ни одного куста или клумбы, которая смягчила бы мое падение.

Я дала волю своим чувствам и визжала, как полоумная. Я кричала, топала ногами и рвала все, что попадалось под руку. Я терзала подушки, пока воздух не наполнился перьями. Я разбила зеркало. Разбила таз и кувшин. Разломала стул с изогнутыми ножками и била ими по умывальнику, пока не расколотила его на мелкие кусочки. Растратив все силы, я в изнеможении упала на остатки матраса и зарыдала.

День тянулся медленно. Вспышка бешенства прошла, и я с огорчением разглядывала комнату, всего за несколько минут превратившуюся в свалку мусора. Весь день я ничего не ела и не пила. Я забыла заглянуть под кровать, так что у меня остался хотя бы ночной горшок. Сил больше не оставалось, я могла только мысленно проклинать Сета на все лады за его предательство. Почему, почему я никак не усвою, что отдать свое сердце такому мужчине, как Сет, все равно что броситься в зыбучие пески? Он может только брать, брать, ничего не отдавая взамен. О, он может одаривать время от времени своим драгоценным телом и умениями, приобретенными в общении с тысячами женщин, но ничего, ничего от своей души.

Прошла ночь, но я так и не сомкнула глаз. Эти свиньи собирались, наверное, уморить меня голодом. Утром снова появился Зебулон Пратт. Я услышала, как в замке поворачивается ключ, но слишком ослабела, чтобы встать с матраса. Скрестив руки на груди, я сидела и молча смотрела ему в лицо.

Увидев, во что я превратила комнату, он неодобрительно поцокал языком и сказал:

– Вы должны научиться смирять свои чувства, если хотите стать хорошей Святой, мэм. Научиться принимать то, что посылает вам Господь. Не противьтесь его воле. В его божественной мудрости…

– Иди к дьяволу! – взвыла я. – Я хочу есть и пить. Принеси мне еды и побыстрее.

– В свое время, в свое время, – ласково сказал он. – Сначала позвольте мне сделать свое предложение. Если вы выйдете за меня замуж…

– Выйти за тебя замуж! – Я расхохоталась. – Ты осел! Убирайся из комнаты и оставь меня в покое!

Он негромко хихикнул. Мне хотелось залепить ему пощечину.

– Я надеюсь, вы скоро возьметесь за ум, мэм. Я поговорю с вами позже, когда вы… чуть сильней проголодаетесь.

Я схватила ножку стула и бросилась на него, но он увернулся и захлопнул дверь перед моим носом. Ключ повернулся. Я дергала за ручку двери, пока та не оторвалась.

У меня заурчало в животе: желудок настоятельно требовал пищи. Придется подумать. Если так пойдет и дальше, то без еды и воды он сломит меня в два счета. Не такой уж я была дурой, если только дело не касалось Сета. Я знала, что бывает с людьми, лишенными на несколько дней воды. Здесь, в такой жаре, я долго не протяну.

Шел второй день моего заточения. Я становилась все слабее и слабее. Днем я даже услышала свист в ушах. Я помотала головой, пытаясь от него избавиться, но ничего не получалось. Звук шел снаружи. Я высунулась из разбитого окна. Высокий, седой человек убирал граблями землю вокруг дома. Он не слишком старался, скорее просто постукивал по земле граблями и насвистывал.

– Ш-ш, эй, послушайте, – прошипела я. Он поднял глаза. – Если в вашем сердце есть хоть немного христианской любви, брат мой, я прошу вас: принесите мне веревку и помогите выбраться отсюда. Я думаю, брат Пратт ушел до вечера. Я здесь в плену…

Он испуганно оглянулся по сторонам и ответил хриплым шепотом:

– Вы не должны говорить об этом со мной. Я здесь тоже своего рода пленник. – У него, как у собаки, свисали щеки, образуя с обеих сторон лица два мешка, а карие глаза были большими, как у ребенка. Он снова огляделся и притворился, будто работает. – Если я помогу вам бежать, что вы будете делать потом? – спросил он, продолжая демонстративно возить граблями по земле.

– А вы как думаете? – фыркнула я. – Я выкраду мою лошадь и уеду из этого города.

Он поднял голову. Глаза его заблестели.

– Возьмите меня с собой, пожалуйста. Я… я не буду вам помогать, если вы меня не возьмете!

Я нахмурилась. Что это за мужчина? Если он тоже пленник, то почему он давно уже не сбежал? Он может свободно ходить вокруг дома. Почему он просит женщину, да еще запертую в комнате, помочь ему? Но я ничего не сказала. Я не хотела сейчас с ним ссориться. Может быть, потом я выскажу ему свое мнение, но не раньше, чем он поможет мне.

– Как вас зовут? – спросила я его. – Как вы здесь очутились?

Он снова испуганно огляделся и беспорядочно замахал граблями.

– Они называют меня Профессор, – не без гордости сказал он. – Когда-то я был знаменит.

Я благоговейно закивала. Наверное, он всем рассказывал об этом, чтобы сохранить остатки собственного достоинства.

– Соблазн золотых приисков оказался слишком силен, – вздохнул он. – Я все бросил и приехал сюда.

А приехав в Солт-Лейк-Сити, обнаружил, что мне нужны лошадь, еда, снаряжение. Я потратил все деньги на снаряжение, а на лошадь не хватило. Старейшина Пратт сказал, что, если я поработаю у него, он продаст мне лошадь. Но он платит мне всего доллар в день, а за лошадь просит больше двухсот. «Ну и дурак», – подумала я.

– Профессор! – донесся из дома пронзительный женский голос. – Ты уже закончил? Принеси мне воды!

– Почти, миссис Пратт! – отозвался он и замахал граблями с утроенной энергией. Через минуту он поднял голову и сказал: – Мне нужно идти. Мы поговорим позже.

– Подождите! – Я снова высунулась из окна. – Он не дает мне ни капли воды. Слушайте, я спущу веревку. Если вы привяжете кувшин…

Он заколебался, но в конце концов согласился, потому что нуждался во мне так же, как я в нем. Я моментально разорвала ночную сорочку и связала веревку. Через пятнадцать минут я уже тянула вверх глиняный кувшин. Я надеялась, что мне удастся не разбить его о стену дома, и молила Бога, чтобы моя веревка не порвалась. Потом я жадно пила и благословляла Профессора. Он был добрым, но бесхребетным человеком. В данном случае неплохо. Такими мужчинами легко управлять.

Мы выработали план. Точнее я. Когда стемнело, Профессор привязал к моей веревке конец прочного каната, и я втащила канат в комнату и спрятала. Я уже заканчивала прятать его под кроватью, когда услышала позвякивание ключей старейшины Пратта. Я огляделась. Кувшин! Я бросила его в чемодан и прикрыла юбками.

– Что ж, я вижу, вы все еще на ногах, – весело сказал старейшина Пратт.

– Бог дает мне силы вынести эту пытку, – холодно ответила я. – Я продержусь столько, сколько будет нужно.

– Это мы еще посмотрим. – Он захихикал и вышел. Ему и в голову не могло прийти, что у меня на воле есть сообщник. Он, наверное, вспоминал о Профессоре не иначе, как о бедолаге, которого так ловко надул. Наверняка Пратт считал, что у Профессора никогда не хватит смелости убежать. «Все к лучшему», – подумала я.

Святые отправлялись спать очень рано, чтобы пораньше встать и приняться за работу. В полночь я услышала сигнал Профессора:

– Песет!

Я бросилась к окну и сделала ему знак молчать. Сначала я привязала к канату мой чемодан, а канат – к ножке кровати. Потом спустилась сама. Я ползла по стене, бесшумно перебирая босыми ногами. Я решила не надевать ботинок, пока мы не окажемся в безопасности.

– Где ваше снаряжение? – спросила я Профессора, когда мы отошли в тень. – У вас были фляги, одеяла, еда?

Он кивнул.

– Все заперто в кладовке у старейшины Пратта. За кухней справа. Вы думаете… вы думаете, вещи удастся вернуть?

– Не беспокойтесь. – Я похлопала его по руке. – Я возьму все, что нужно. Послушайте, где он хранит деньги? У него есть какой-нибудь сундук или что-то в этом роде? Он забрал мои драгоценности.

Профессор нахмурился. Ему и в голову не пришло подумать о деньгах, когда речь шла о спасении жизни. Я терпеливо ждала. Наконец он медленно произнес:

– В кладовке есть ящик. Я не знаю, что там внутри. Пратт прячет его под полом, но я однажды видел сквозь щель в стене, как он поднимал доску и что-то клал туда.

– Чудесно! – воскликнула я. – Но сначала я займусь лошадьми.

Огненная стояла в конюшне с дюжиной других лошадей. Я не сомневалась, что, обнаружив наш побег, старейшина Пратт бросится в погоню. А с такой обузой, как Профессор, мне далеко не уйти. Я попросила Профессора принести соли и щедро подмешала ее в овес ничего не подозревающим лошадям. К утру они, мучимые жаждой, так напьются, что опухнут от воды и не проскачут и пяти миль. Я ненавидела себя за этот поступок и извинялась перед ни в чем не повинными животными – ведь у меня не было выбора. Лишь Огненная и еще пара жеребцов избежали этой участи. Этим трем лошадям я надела на глаза шоры и обвязала им тряпками копыта. Я велела Профессору отвести лошадей подальше от дома и привязать. С зашоренными глазами они не были так пугливы. Потом он должен был вернуться за седлами и одеялами, а я к тому времени собиралась управиться в кладовке.

С помощью шпильки, вытащенной из волос, я легко открыла замок на двери в кладовку. Внутри я зажгла свечу и прихватила все, что нам могло понадобиться: сушеного мяса, несколько охотничьих ножей, ружье, веревку, одеяла, спички. Не забыла про пару бутылок виски, одна из которых была наполовину пустая. Да, старейшина Зебулон явно не был образцовым мормоном.

Потом я ощупала руками доски пола и нашла ту, что лежала свободно. Это было несложно. Ящик, о котором говорил Профессор, оказался на месте. Он оказался большим, размером с детский гробик. Замок на нем был покрепче, чем на двери, но ненависть и ощущение опасности придали ловкости моим пальцам, и я вскоре открыла его. Мои маленькие камушки лежали сверху на двух мешках с золотом. Таких огромных мешков я еще не видела.

Я не колебалась ни секунды. Оценив каждую минуту своих страданий в душной, жаркой комнате в один золотой, я быстро подсчитала, сколько мне полагается, и, сунув оба мешка в одеяло, куда складывала все, что брала с собой, я опустила ящик в тайник и водворила доску на прежнее место. Перекинув свою ношу через плечо, я ушла. В Калифорнию. Мстить.

Глава 18
«ЗОЛОТАЯ ЦЫГАНКА»

Я спускалась по узкой, покрытой красным ковром лестнице. Двое китайцев, усердно драивших у входа рожки канделябров, повернули головы и пожелали мне доброго утра. Я ответила им тем же. Еще двое китайцев убирали большой игорный зал налево от входа. Дверь направо вела в маленький салон для игры в «фараона» и покер. В каждом зале был бар. Позади маленького салона находилась комната отдыха для привилегированных посетителей, застеленная красным ковром и богато обставленная мебелью: столы темного дерева и мягкие стулья располагали к долгому приятному времяпрепровождению за разговорами и к трате денег на дорогие напитки – такие же, только вдвое дешевле, подавались в барах остальных залов. Привилегии получал любой, кто мог заплатить взнос в тысячу долларов. В ноябре таких нашлось двадцать человек и еще пятнадцать ожидали своей очереди. В «Золотой цыганке» не было ресторана, он должен был обязательно появиться позже, но все же мы немного готовили. Члены моего клуба имели возможность заказать легкие закуски: деликатесы, вроде икры, раков, жареных устриц, русских «пирошков» и маленьких копченых сосисок, которые каждую неделю я получала от одного фермера, немца по происхождению, имевшего свое хозяйство ниже по реке.

Мы с Профессором жили в комнатах на втором этаже. Посетителям не разрешалось подниматься туда, если только их не звал управляющий. Сама я редко кого приглашала. У меня была красиво обставленная гостиная, примыкавшая к кабинету, который одновременно служил мне спальней, большой и удобной. Повар-китаец, готовивший для членов клуба hors d'oeuvres,[10]10
  закуски (фр.).


[Закрыть] также готовил и для меня.

– Ты оседлал мне лошадь, Вонг? – спросила я одного из китайцев. – Я завтракаю в городе.

Войдя в комнату отдыха, я заметила, что Профессор уже встал. Посмотрев на него внимательнее, я догадалась, что он и не ложился.

Я села рядом с ним и велела слуге принести нам кофе.

– Профессор, сегодня утром ты выглядишь довольно помятым, – с усмешкой заметила я. – Разве я не предупреждала тебя насчет водки? Это опасная штука.

Владельцы всех казино в городе были в бешенстве, потому что я закупила оптом всю партию водки на русском торговом корабле. А почему бы и нет? Я приехала туда первой. Подплыла на лодке и поздоровалась с капитаном по-русски. У меня с собой были деньги, и через полчаса мы ударили по рукам. Я пригласила капитана и его команду посетить «Золотую цыганку», и мы расстались друзьями навек. Водка была ужасно крепкой. Даже наполовину разбавленная водой, она была крепче любого напитка из тех, что подавали в эту осень на Вашингтон-стрит.

Профессор застонал и сжал ладонями виски.

– Голова раскалывается, – прохныкал он.

– Выпей кофе, – посоветовала я.

Ким, повар, принес поднос и поставил его на столик передо мной. Я взяла кофейник и налила Профессору полную чашку.

– Тебе, наверное, будет приятно узнать, что в этом месяце наши дела шли даже лучше, чем в прошлом, и я думаю, что декабрь окажется еще более прибыльным. Когда погода в этих горах станет сырой и холодной, старателям придется по душе теплое местечко, в котором будет много виски и развлечений. Видишь? Все твои сомнения насчет успеха нашего бизнеса оказались напрасными.

– Мне никогда не придется самому добывать золото, – уныло сказал он.

– О чем ты говоришь? – нетерпеливо прервала его я. – А то, чем мы занимаемся, это, по-твоему, не добыча золота? Ты и мечтать не смел, что у тебя когда-нибудь будет столько денег! А в будущем… – Я широко раскинула руки, чтобы показать, какое богатство ждет нас в будущем. – Когда мы откроем ресторан и расширим Большой салон… ах, это будет чудесно! А ты все еще хочешь идти ковыряться руками в земле, гнуть спину, постоянно ожидая, что тебя стукнут по голове или ограбят. Боже, какой ты ребенок! У тебя в мозгу не больше одной извилины.

– По крайней мере добыча золота – это честный труд, – буркнул он в чашку.

– Да? А ты полагаешь, что мы занимаемся нечестным трудом? Куда же пойдут эти работяги после трудового дня, если не сюда? Ответь мне. В другие игорные залы города, вот куда. У меня по крайней мере самая честная и открытая игра в Сан-Франциско. Честные крупье, честные игры, честные карты. Я даже тебе позволяю играть в «фараона», а честнее тебя никого в мире нет. Я думала, что после пяти месяцев в компании со мной, к тебе пристанут хоть некоторые из моих воровских замашек. Но нет. Ты все еще считаешь себя виноватым в том, что мы обокрали эту жирную свинью Пратта!

– Я ничего не крал. Это все ты!

– Ты самый большой идиот, какого я когда-либо видела. Я откусила кусок хлеба и принялась яростно жевать.

Профессор робел перед женщинами, боялся делать большие ставки в игре, пугался быстрых лошадей, постоянно опасался заболеть. Но любил выпить.

– В любом случае вор не ты, а я. Сиди и развлекайся. Разве это не лучше, чем учить тупых мальчишек языку, на котором никто не говорит?

Профессор признался мне однажды, что преподавал латынь в одном из лучших колледжей на востоке Штатов. Один раз он упомянул Гарвард, в другой раз – Принстон. Я, по правде сказать, сомневалась, что Профессор вообще когда-нибудь где-нибудь преподавал.

Бедняга. Через что пришлось ему пройти вместе со мной! Я тащила его через пустыни Юты и Невады, заставляла идти, когда он хныкал, жаловался и божился, что не пройдет больше и мили. Я льстила ему, обманывала его, обижала. Я вытащила его из лагеря золотоискателей в горах восточнее Сан-Франциско, заявив, что он дурак, если хочет ломать спину за два доллара в день, когда у нас в седельной сумке лежат десять тысяч золотом.

Я была так зла на Сета и старейшину Пратта, что, наверное, могла пересечь пустыню пешком, если потребовалось бы. Палящее солнце и иссушающий зной не остановили бы меня. Но при чем здесь был бедняга Профессор? Да, не в лучшие времена судьба свела его со мной. Я была в отвратительном настроении и, охваченная бешеной жаждой мести, плохо понимала, что делаю. После месяца скитаний по самым труднодоступным и безлюдным местам, мы наконец добрались до Сан-Франциско, и я уговорила его стать моим партнером по игре в карты. Он не смог отказаться. Не осмелился.

Сначала в мои планы не входило надолго оставаться в Сан-Франциско. Я хотела первым же пароходом отправиться в Новый Орлеан. Но в Калифорнии как раз был пик золотой лихорадки, и город наводнили старатели, торговцы, игроки, охотники за золотом всех мастей. В бухте стояли корабли, все команды которых до последнего юнги отправились на поиски золота, оставив неразгруженным привезенный товар. Многие старые дома в Сан-Франциско были построены из корабельных досок. Я сразу поняла, что уехать будет не так просто. Я наслушалась ужасных историй о путешествиях вокруг мыса Горн, закончившихся крушением, а я вдобавок неважно чувствовала себя на воде. Но и по суше мне больше путешествовать не хотелось. Я все откладывала и откладывала свое возвращение…

Затем подвернулся случай купить маленький игорный зал на Кирней-стрит, чуть севернее Вашингтон-стрит. Мы выкупили его у владельца, и дела у нас сразу пошли неплохо. Я совсем не хвастаю, говоря, что своим успехом «Золотая цыганка» – так мы назвали наше заведение – обязана исключительно мне. В 1851 году женщин в этих местах можно было встретить очень редко, и одно только появление какой-нибудь представительницы прекрасного пола на улице уже вызывало волнение. Конечно, все корабли из Европы, Южной Америки и Австралии везли сюда проституток, надеявшихся найти здесь свою судьбу, так же, как все корабли из Китая везли на борту по два десятка молоденьких девушек и женщин, чтобы продать их в проститутки.

Однако летом 1851 года я потрясла воображение мужского населения города, и золотоискатели толпами валили в «Золотую цыганку», чтобы посмотреть на меня. И не зря. Я стала достопримечательностью города. Конечно, я называла себя баронессой и держалась, как королева. Когда я садилась играть в «фараона», мужчины с такой готовностью спешили расстаться со своими деньгами, что между желающими занять освободившееся место за столом нередко вспыхивали драки.

– Лошать готова, мисси, – сказал Вонг с поклоном. Я поднялась и ободряюще похлопала Профессора по плечу.

– Не переживай, – весело заявила я. – К вечеру голова перестанет болеть, и ты сможешь начать все сначала. Живи этой надеждой весь день.

Я взяла перчатки и хлыст и вышла в туманное утро Сан-Франциско.

– Доброе утро, баронесса.

Я оглянулась и увидела Черного Джека Мак-Даниэла, владельца соседнего казино «Золотой орел». Я поздоровалась в ответ, не без самодовольства отметив, как он одобрительным взглядом окинул мой костюм для верховой езды: темно-серый, с фалдами, отороченными красным, недлинную юбку с разрезом, обтягивающий жакет и плоскую шляпу с широкими полями. На мне были ботинки из красной кожи, похожие на те, что много лет назад дедушка подарил своей маленькой внучке-цыганке. В Сан-Франциско были только две портнихи, и одна из них работала почти исключительно на меня. Конечно, она брала с меня втридорога, но мне и дела не было до денег. Их у меня куры не клевали.

– Как, мистер Мак-Даниэл, нравлюсь я вам? – насмешливо спросила я.

– Вы же знаете, что нравитесь, – широко улыбнулся Джек. – Но я ужасно сердит на вас, баронесса.

Он немного растягивал слова, и мне нравилась эта его манера.

– О, за что?

– Из-за вас мой бизнес почти совсем расстроился. «Золотой орел» был лучшим казино в Сан-Франциско до тех пор, пока в город не приехали вы. Теперь он во всем уступает вашему заведению. Не хотите продать его?

Я рассмеялась и вскочила на Огненную, которая терпеливо ждала, когда мы отправимся на нашу ежедневную утреннюю прогулку.

– Спасибо за комплимент, но должна отказаться. Благодарю за предложение.

– Тогда, может, сыграем на «Золотую цыганку» в покер? – предложил он. – Вы ведь в душе игрок.

– Игрок, но не дурочка, – уточнила я. – К тому же покер для меня слишком медленная игра. Я предпочитаю «фараона». Быстро и рискованно. Хотите сыграть со мной в «фараона» на «Золотую цыганку»?

– Нет, благодарю, – сказал Джек, качая напомаженной головой. – Вы же никогда не проигрываете. Скажу вам, баронесса, я уже давно в этом городе, с тех самых пор, как Саттер нашел здесь золото. Я видел пожары, гангстеров и золотые самородки размером с ваш кулак, но я никогда не видел таких женщин, как вы.

– Вы здесь давно? А вам не встречался человек по имени Сет Мак-Клелланд? Или Сет Гаррет? Он тоже играет.

Мак-Даниэл рассмеялся.

– Конечно, я его знаю. Сет Гаррет. Он приезжал в Сан-Франциско, кажется, года два назад и выиграл у меня все, что я имел. А в чем дело?

– У меня к нему старый счет, – сказала я. – Я буду вам крайне признательна, если вы известите меня, когда он появится снова.

– С удовольствием, мэм. Я хотел сказать, баронесса.

Он поклонился и снова улыбнулся. Как и большинство профессиональных игроков, которых я встречала, Джек Мак-Даниэл одевался с ног до головы в черный цвет, и только белая кружевная рубашка не позволяла назвать его вид зловещим. Я легко стукнула Огненную по бокам и тронулась в путь.

В те дни Сан-Франциско был захудалый городишко всего с несколькими кирпичными домами, и все вокруг напоминало, что он когда-то был мексиканской территорией. Дороги прорезали такие глубокие колеи, что повозки едва могли по ним проехать. Никаких законов не было, только те, что создали и воплотили в жизнь сами жители. Позже были созданы комитеты бдительности, чтобы противостоять головорезам из Сидней-Тауна – каторжникам и разбойникам, нелегально приезжавшим в страну. В то время они терроризировали весь город, открыто появлялись то тут, то там, грабили дома, банки, телеграф, а потом поджигали обворованные здания, чтобы замести следы. Обычно я избегала появляться в Сидней-Тауне днем и вечером, но рано утром большинство бандитов спали, отдыхая после ночных дел.