Текст книги "Проржавленные дни. Собрание стихотворений"

«Отпели, отпили, отпраздновали…»

 
Отпели, отпили, отпраздновали —
На смену пришла тишина…
Не пыткою ли, не казнью ли
Легли на душе имена.
 
 
Какими словами бесстрашными
Утешишь себя и простишь?
Над жизнью моею вчерашнею
Предгрозовая тишь.
 
 
Задернут тяжелый занавес,
И черная тень лежит. —
Я жизнь просмотрела заново —
И я разлюбила жизнь.
 
 
И надо ль стирать кровавые,
Стирать со стены следы, —
Возмездьем грозят и славою
Крылатые дни беды…
 

1948

«Всё больнее, всё глубже утраты…»

Т. Лапшиной

 
Всё больнее, всё глубже утраты,
С каждым годом разлука острей
С переулочками Арбата,
С шумом улиц и площадей.
 
 
И сквозь тысячи верст я слышу,
Сквозь метели и снег смотрю,
Как спускается солнце по крышам
К Ново-Девичьему монастырю.
 
 
На закате звенят трамваи
По-особенному, нежней,
И гудки над Москвой проплывают
Легче, ласковей и грустней.
 
 
Дед-Мороз в переулках бродит,
Пахнет хвоей на площадях,
И снежинки танец заводят
В загорающихся огнях.
 
 
Наклонились в витринах розы,
Лиловеет сирень слегка,
На старинной зеленой бронзе
След невиданного цветка.
 
 
И повсюду, повсюду елки,
И повсюду огни, огни —
Приближаются втихомолку
Новогодние в город дни.
 

24 декабря 1948

«Я с Пушкиным встречаю Новый Год…»

 
Я с Пушкиным встречаю Новый Год.
Метель медведицей за окнами ревет,
 
 
Царапается снежными когтями
В убогое неверное жилье;
Ночь до краев наполнена стихами,
Бокал хрустальный ветер не прольет.
 
 
Я медленно тяну певучее вино —
И согревает сердце мне оно.
 
 
В изгнании, в глуши, забытой богом,
Вдали от родины и от друзей
Звучит твой стих, и ветреный, и строгий,
Под необжитой кровлею моей.
 
 
Летят года изгнаний и утрат,
И ты со мною. С Новым Годом, брат!
 

3 января 1949

Блоку

 
Гитару твою ль цыганскую
Я слушаю по ночам,
Как бы, одинокий, странствуешь
Мечтательно по кабакам.
 
 
Склонивши лицо за столиком,
Сидишь – Франсуа Виллон;
Над рыцарем и невольником
Сверкающий небосклон.
 
 
И Песня Судьбы тревожная
С далекой летит звезды, —
И полночь нисходит вьюжная
В кабацкий угарный дым.
 
 
Над арфами и над скрипками
Она просквозит Кармен,
Она ворожит улыбками
И музыкой тайной измен.
 
 
Геранью в окне пригрезится
Спокойная тишина,
По солнцу цыганскому – месяцу
Дорога одна видна.
 
 
И только дорогой этою
Идти суждено тебе
За странниками и поэтами
К Прекрасной Даме – Судьбе.
 

4 января 1949

«Гудит буран. В трубе бессонной воет…»

 
Гудит буран. В трубе бессонной воет.
Кругом снега, снега, снега…
Закрой глаза и слушай – рев прибоя —
Волна кидается на берега.
 
 
Немолчный гул и запах свежий моря;
Песок прохладный бережет следы.
В осеннем пурпуре, с закатом споря,
Стоят торжественно черкесские сады.
 
 
Гуляет ветер на морском раздолье, —
Бродяга-ветер, весельчак, пират…
 
 
В волне, посыпанной крутою солью,
Дробится и качается закат.
 
 
Осенних бурь пиратские набеги
На мирные свершает берега…
 
 
А здесь над хатами, засыпанными снегом,
Поют, поют дремучие снега.
 

10–20 января 1949

«Не знаю где, не знаю как…»

Маше

 
Не знаю где, не знаю как,
Но ты ушла, ушла.
Январь. Сибирский долгий тракт
И каторжная мгла.
 
 
И крылья черные судьбы
Над хрупким бытием, —
Но ты шагаешь, может быть,
Прославленным путем.
 
 
Немного ты с собой взяла
В далекий путь ночной —
Лишь ветку кедра со стола
Из хижины лесной.
 
 
И с веткой (милый талисман)
Ты вспомнишь, как вчера
Беседовал с тобою Глан
У дымного костра.
 
 
А кто-то ждал тебя домой —
Сестра, подруга, мать…
И огонек в тиши ночной
Не уставал пылать…
 

7 февраля 1949

«Не тоска – усталость. И спокойно…»

Маше

 
Не тоска – усталость. И спокойно
Жду письма о гибели твоей.
А в степи, как Соловей-Разбойник,
Ветер свищет. Свищет много дней.
 
 
Есть ли в жизни горестнее даты
И чернее чисел февраля —
Не вернет мне, не вернет утраты
Жадная голодная земля.
 
 
Много их раскидано по свету
От Москвы, Сибири, в Казахстан —
Берегу печальные приметы
Незаживших, незабытых ран.
 
 
И брожу ненужным Агасфером
По земле огромной и пустой.
Но я верю – в сумраке неверном
Ждут меня, бездомную, домой.
 

28 февраля <1949>

«Я жизнь благодарю, что ты живешь на свете…»

Маше

 
Я жизнь благодарю, что ты живешь на свете,
Что легкий голос твой поет в моих ушах,
Что сохранила ты в суровом лихолетьи
Высокий строй души и в жизни, и в стихах.
 
 
Ты далеко – тайга, сибирские просторы,
А мне – полынь, и ветер, и беда.
Меж нами – реки, города и горы,
Чужая жизнь, скитанья и года.
 
 
Всё разлучало нас, но всё не разлучило.
Благодарю тебя, что ты еще живешь.
Что ты искусству дружбы научила
Рукой прохладною стирая с песен ложь.
 

12 марта 1949

«Двигаются снежные барханы…»

 
Двигаются снежные барханы,
Медленно влезают на дома.
В облачные, ватные туманы
Кутается, прячется зима.
Свистами, и воем, и гуденьем
Белые в тумане провода…
И несчастным людям в сновиденьи
Снится белая крылатая беда.
Встав огромной белой птицей,
Склевывает солнце. В темноте
Вихрями зловещими струится
Тень ее на ледяном хребте.
Тянутся и вырастают горы,
Падают лавинами в окно…
Голоду, и холоду, и мору
Царствовать над миром суждено.
 

17 марта 1949

А. Н. Златовратскому

Ваше имя останется в веках.

Из письма

 
Не останется имя в веках.
И растрепанную тетрадку
По листочкам развеет в степях
Мой единственный слушатель – ветер.
Дух полыни и горький и сладкий
На растрепанную тетрадку
Ляжет легкой росой на рассвете.
 
 
Или, может быть, ящериц пара
Пробежит, и качнется трава,
Или овцы пушистой отарой
Дробным стуком веселых копыт
Пробегут по чернильным словам —
И тихонько качнется трава…
А в степи одинок и забыт
 
 
Будет белый листок лежать
(Если выпадет день без ветра),
Меж полынных стеблей зажат,
А на нем золотой кузнечик
В золотом полуденном свете.
А когда возвратится вечер —
Мой листок полетит далече.
 
 
Как же имя в веках сохранить —
Пусть летят безымянные строки,
Пусть певучая тянется нить
От земли до просторов небесных, —
Может, где-нибудь друг мой далекий
Примет сердцем певучие строки
И отдаст людям славой и песней.
 

17 марта 1949

Радио

 
Знакомый голос: «говорит Москва»…
Как сладок он певучестью московской!
Далекий голос, близкие слова:
«Концерт», «консерватория», «Чайковский».
 
 
Забыто всё. И ветер в проводах,
И холод в хате. Стерлись расстоянья. —
Рояль врывается, и в глиняных стенах
Рождается, растет и мучает звучанье.
 
 
И баркаролы светлая печаль
Плывет по звездному, по ледяному миру,
Плывет ко мне. Встречай ее, встречай
Под кровлею затерянной и сирой.
 
 
И пусть меня прижал к земле восток,
Закрыл до крыши мертвыми снегами —
Крылатых пальцев муку и восторг
Я чувствую бесплотными глазами.
 

21 марта 1949

Весна в Москве

 
Апрель – студеные закаты.
Переполохом воробьиным
Наполнен день. Шумят крылатые
Над солнцем, в лужу опрокинутым.
И ослепительные вспышки
Ручьев гремучих, рельс и стекол.
И Пушкин на бульваре слышит —
Звенит под ним от солнца цоколь.
И с каждым часом запах крепче,
И с каждым часом зеленее
Деревьев тоненькие плечи
Над подсыхающей аллеей.
 

8 апреля 1949

Дом

 
Ночь царапается в дверь
Осторожными когтями, —
То ли ветер, то ли зверь,
То ли дождик над степями,
 
 
Заблудившийся в пути,
Хочет в комнату войти.
 
 
Дом стоит мой на краю
Притаившейся пустыни,
Скучным голосом поют
Над пустынею полыни,
 
 
Окружают дом кольцом,
Умирают под крыльцом.
 
 
Нелюбимый старый дом,
Нет печальней дома.
Всё чужое. И кругом
Вещи незнакомые…
 
 
Лишь стихов певучий строй
В мир чужой взяла с собой.
 

27 апреля 1949

Память

 
Сложить аккуратно и крепко.
Вложить. Запечатать воском. —
И пусть сохраняет клетка
В глубокой ячейке мозга,
 
 
Как в сотах, воспоминанья
О солнечных пятнах дорожки,
О легком благоуханьи
На клумбе душистых горошков,
 
 
О музыке и о слове,
Как музыка прозвучавшем.
О встрече с тобой. О любови,
Строкою крылатой ставшей.
 
 
И облако над степями
И синий дымок над хатой
Пусть мудрая копит память
В сокровищнице богатой.
 

1 июня 1949

Посещение

Памяти М. Сивачева

 
Если станет тяжело мне
В этом лучшем из миров,
Ты меня, хороший, вспомнишь
И откликнешься на зов.
 
 
Ты придешь, большой и добрый,
Сядешь рядом за столом
(Сколько лет любимый образ
Проношу из дома в дом).
 
 
Расскажу тебе, что было
В эти страшные года,
Как жила, кого любила,
Как гремели поезда,
 
 
Как летели километры
Беспощадного пути,
Как теперь чужие ветры
Не дают домой уйти.
 
 
Дружно мы с тобой закурим,
Вспомним наш московский дом,
О родной литературе
Побеседуем вдвоем:
 
 
Сколько родилось поэтов,
Сколько сверстников ушло,
Как шатаются по свету
Одиночество и зло…
 
 
Ты посмотришь, как живу я,
Удивишься седине…
Там, где был ты, не тоскуют
О любви и тишине,
 
 
Там, где был ты, не стареют,
Не вздыхают о былом, —
И летят века скорее,
Чем года в пути земном.
 

19 мая 1949

«Раскусишь – и вкус полыни…»

 
Раскусишь – и вкус полыни
Горечью на губах.
Оглянешься – и пустыня,
Мудреная как судьба,
Песком скрипит на зубах.
 
 
Запутанные дороги,
Ветер и облака.
Столбов телеграфных ноги
Шагают издалека.
 
 
Пойти бы за ними следом
Утром на холодке, —
Но путь их прямой неведом,
Шагают себе налегке,
 
 
А мне ль унести с собою
Тяжелый несметный груз —
Шагают века за мною,
Плетется судьба за спиною,
В котомке года и грусть.
 

24 июля 1949

«Войди и сядь. Желанным гостем будь…»

 
Войди и сядь. Желанным гостем будь.
(На белой глине профиль африканский,
Как на портрете приоткрыта грудь
Навстречу ветрам горестей и странствий.)
 
 
Я много лет ждала тебя, поэт,
И в первый раз угрюмая пустыня,
Где только ветер обсыпает цвет
С кустов серебряной тугой полыни, —
 
 
Твоих стихов услышала слова,
Подобные глаголам божества.
 
 
То я, бродя по выжженной земле,
Стихом пустынно-мертвую будила,
И ящериц в поющем ковыле
От слов земля бесплодная родила.
 
 
Кузнечиков сухой речитатив
Сопровождал и воспевал рожденье.
На камне беркут, точно древний гриф,
Внимал величественно в отдаленьи.
 

22 июня – 11 сентября 1949

«Прикосновенье, легкое, как песня…»

 
Прикосновенье, легкое, как песня,
К моим губам замученным прижалось…
Что может быть нежнее и прелестней —
Разлуки утренней лукавая усталость.
 
 
Заря прохладная позолотила крыши,
Прозрачных облаков медлительно теченье.
И возникает и растет чуть слышно
В природе и во мне таинственное пенье.
 

29 июня 1949

Последняя осень

 
Путь далекий, трудный путь,
Говорят колеса мне:
– Всё оставь и всё забудь,
Как-нибудь, как-нибудь
Проживешь в чужой стране…
 
 
. . . . . . . . . . . . .
 
 
Золотые облака,
Медный звон осенних дней,
Как поет Москва-река,
Как незыблемо века
Возвышаются над ней.
 
 
А в Нескучном – листопад,
На заглохшие аллеи
Пробивается закат,
Словно в небе вырос сад —
Астры поздние алеют.
 
 
Дальней музыки тоска.
Под ногами листьев шорох.
Золотые облака.
И несет в волнах река
Отраженный милый город.
 
 
Путь далекий. Трудный путь.
Говорят колеса мне:
Всё оставь и всё забудь,
Как-нибудь, как-нибудь
Проживешь в чужой стране.
 

28 сентября 1949

 
Легчайший звон и пенье листопада,
И листья кружатся в аллеях золотых.
Брожу, вдыхаю горькую прохладу;
Чуть грустно мне, но ничего не надо
От этих дней прозрачных и простых.
 
 
Смотрю, как тихо облетают клены —
Огромных бабочек багровый хоровод,
Березы стряхивают дождь червонный
В мои ладони. Над травой зеленой
На паутинке паучок плывет.
 
 
Смотрю любовно, всё запоминаю,
Московской осени приметы узнаю,
Как будто где-то есть земля иная,
Суровая земля, которую не знаю,
Но ей я песнь о родине спою…
 

30 сентября 1949

 
В вазах каменных пылают канны,
Легкий ветер морщит сизый пруд;
Гуси, лебеди и пеликаны
Словно белые цветы плывут.
 
 
Листья падают, поют над ними,
Листья золотые сентября.
Зажигается на небе синем
Ранняя вечерняя заря.
 
 
Грозный рык встает заре навстречу
Там, за прудом, в глубине аллей —
Это тигр в тоске нечеловечьей
Плачет в клетке о родной земле.
 
 
Это, льды родные вспоминая,
Звездный вечер и простор ночной,
Взад-вперед без отдыха шагая,
Белый зверь проходит предо мной.
 
 
Беспощадных клеток крепки прутья,
Узок мир звериного жилья —
Посмотри на них, досужий путник,
Посмотри, как друг, в глаза зверья.
 
 
Горький запах осени погожей,
Поздние и яркие цветы,
На скамейки, на толпу прохожих,
Падают и падают листы…
 
 
А над садом улетают птицы…
Ухожу, всем счастья пожелав.
Может быть, сегодня мне приснится
Гордый, легкий, сказочный жираф.
 

30 сентября 1949

Унылая пора! Очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса…

Пушкин

 
Так в город врывается осень.
И желтые георгины,
И красные астры в киосках.
Антоновка в магазинах.
 
 
И улицы пахнут садом
Осенним, яблочным, свежим.
И золотой беспорядок,
И грустная легкая нежность
 
 
Московского листопада,
Возникшего на бульварах, —
Трамваи шуршат по грядам,
В червонный ныряя ворох.
 
 
И метлы не успевают
Сгребать золотую россыпь,
Автобусы и трамваи
Гудят, как над садом осы…
 
 
А ночью, когда затихнет
Столичная жизнь крутая
И под луною вспыхнет
Червонцами мостовая,
 
 
И Пушкин и Тимирязев,
Сняв шляпы, идут по Арбату,
И Гоголь, спрыгнувши наземь,
Встречает своих собратьев.
 

1–2 октября 1949

 
И в комнате на Поварской
Запахло осенью лесной,
Осинником и ветром
От принесенных веток.
На книге золотой листок
Заставкой на странице лег, —
И в зеркало забросило
Багровый отсвет осени.
На письменном столе закат,
Окно раскрыто. Листопад.
И двор московский узкий
Весь переполнен музыкой.
 

2 октября 1949

Гвидо

 
Уж нету тебя давно,
Но город шумит, как прежде,
И льется тебе в окно
Заката осеннего нежность.
 
 
Кто тронет любимый рояль
В час вечера, строгий и чистый, —
Поведает миру печаль
Бетховена, Баха и Листа,
 
 
К кому в суете деловой
Огромной квартиры московской
Пленительный и живой
Зайдет, по пути, Чайковский?
 
 
Шкапы навек заперты,
Где книги хранят заметки, —
И вянут твои цветы
Причудливые и редкие.
 
 
И только ковры цветут
Да пыль не посмела тронуть
Упавшую на тахту
Раскрашенную Мадонну.
 
 
Как грустно звонит телефон,
Пророчит утрату и горе.
Лишь люстры хрустальный звон
Звонку ненужному вторит.
 

11 октября 1949

Фредерик Шопен

 
Трагический речитатив баллад
В орнаменте жемчужных трелей вальса.
Париж. Майорка. Вьется виноград.
На клавиши стремительные пальцы.
 
 
И вот растет тревожный полонез,
О родине растет воспоминанье —
Они идут, проходят через лес,
Солдаты польские, несущие восстанье.
 
 
Печальной родины печальные поля,
Леса… Болота… Заревом пурпурным
Закат пылает. Слушает земля,
Далекая земля вечерние ноктюрны.
 
 
Под теплым ветром дышит теплый сад,
Цветы склоняются в изнеможеньи.
Любовь и слава. Но в душе звучат
И говор родины, и птичье пенье.
 
 
Пусть мир покинул Фредерик Шопен
В блистательном Париже и в изгнаньи, —
Но сердце верное, не знавшее измен,
Он Польше подарил в последнем завещаньи.
 

18 октября 1949

За кизяками

 
Ветер – испытанный друг —
Слезы осушит мои.
Над головою на юг
Тянутся журавли.
 
 
Тусклые тучи легли,
Сопки прижали к земле.
Рыжая шкура земли
С щеткою ковылей
 
 
Редких и неживых…
Гулким, как барабан,
Маршем шагов моих
Меряю Казахстан.
 
 
Тянет плечо мешок,
Пылью в лицо полынь —
От стихотворных строк
Веет грустью пустынь.
 
 
Голос от ветра слаб.
И для стихов моих
Нет ни венков, ни слав,
Ни слушателей живых.
 

18 октября 1949

К Музе

 
Служу тебе и не ищу наград, —
И даже книг своих в продаже не увижу.
А Молодость ушла. И добрая сестра,
Чье имя Смерть, – всё ближе, ближе, ближе.
 
 
Коснется ласково прохладною рукой —
И пыл моих стихов и кровь мою остудит,
И не пойдут за мной в торжественный покой
Ни беды, ни стихи, ни люди.
 
 
И с беспокойной уберут земли
Мое усталое и ледяное тело —
Пылали дни, и радости цвели,
Любило сердце, плакало и пело.
 

25 октября 1949

«И длилась фантастическая ночь…»

 
И длилась фантастическая ночь:
Плясали в переулке снежном тени,
И старый лев, угрюмый и больной,
Гремел когтями по крутым ступеням.
 
 
Сошел на снег. И медленно побрел,
И ветер рвал запутанную гриву.
Луна сквозь туч дрожащий ореол,
Среди домов притиснутая криво,
 
 
Балладой озвучала тишину
Московской ночи. И автомобилей
Далекие гудки в певучую страну
Далекими часами прозвонили.
 
 
На проводах, решетках и домах
Орнаменты светящихся узоров,
И снежные цветы, качаясь на ветвях,
Морозной пылью обсыпали город.
 

25 октября 1949

Письмо Маше

 
Много лет мы не видались, —
Я тогда была как роза, —
А теперь пью дигиталис,
И вливают мне глюкозу.
 
 
Чересчур любило сердце,
Черезмерно волновалось —
Мне теперь не отвертеться,
Немезида точит жало.
 
 
Немезиду прославляю,
Справедливую богиню,
 
 
Вижу – мудрость проявляет
(От которой сердце стынет),
Но меня сия богиня,
К сожаленью, не покинет.
 
 
И пока меня Некрополь
От суровой не укроет, —
Заглушаю легкий ропот
Музы похоронным воем.
 
 
И на сверстников хитоны
Слезы катятся обильно,
Их везут друзьям вагоны,
Их везут автомобили —
 
 
И в конвертах самодельных
Спрятан ужас беспредельный.
 

1 ноября 1949

«Кажется, где-то есть дом…»

Боре

 
Кажется, где-то есть дом, —
Может быть, кажется мне.
Ждут меня там вечерком.
Кто-то поплачет тайком,
Кто-то увидит во сне…
 
 
Долгие годы идут…
Ждут меня. Кажется, ждут.
 
 
Может, придумала я
Сказку о доме родном,
Сказку о том, что друзья
Ждут меня, сирую, в дом.
 
 
Может, за столько лет
Дома родного нет.
 
 
Если умру вдали,
Тенью войду туда —
Там, где родной земли
Гордые города, —
 
 
Город найду и дом…
В дом загляну тайком.
 

1 ноября 1949

«Колыбельная песнь ветра…»

Герде и Гвидо

 
Колыбельная песнь ветра
Убаюкала навсегда.
И над вами навек звезда,
Как лампада, тишайшим светом.
 
 
Над простором чужой пустыни
Нет ни памятника, ни креста.
Но под легкой стопой Христа
Голубые скользят полыни…
 

5 ноября 1949

«Гнева судьбы не бояться…»

 
Гнева судьбы я не буду больше бояться
 

«Отелло», Шекспир

 
Не вечно дергать паяца
Просмоленной веревкой бед.
 

Д. Майзельс

 
Гнева судьбы не бояться,
Ласке судьбы не верить —
Дергают, как паяца,
Беды, года, потери.
 
 
Только звенят от боли
На колпаке дурацком
Бубенчики горькой роли —
Смеяться, всегда смеяться.
 
 
Плотно прижалась маска,
Дышишь пылью картонной —
Злая грубая сказка
Несчастного Панталоне.
 
 
Крепко держит веревку
Чья-то рука большая,
Дергается неловко,
Пляшет кукла смешная.
 
 
Думать паяцу нечем, —
Надо плясать и смеяться.
Но, может, поможет вечер
С веревки шальной сорваться.
 

4 ноября 1949

Декабрь

 
Вечер в комнату зашел,
Гуще мрак и тишина.
Разрисовывает стол
Бледным золотом луна.
 
 
Зацветает на стекле
Листьев ледяной узор —
Значит, ветер на земле,
Снег и ветер с дальних гор.
 
 
Уголь весело горит,
Чайник весело поет…
Тихий вечер подарил
Напоследок грозный год.
 
 
Первый раз за много лет
В душу снизошел покой.
И луны тишайший свет
Гладит косы мне рукой.
 

4 декабря 1949

«Что нужно поэту? Огрызок карандаша…»

«Силентиум» Тютчева

 
Что нужно поэту? Огрызок карандаша,
Листок из растрепанной смятой тетрадки, —
Но нужно, чтоб пела, страдала и пела душа,
Скитаясь в земном и мучительном беспорядке.
 
 
Чтоб кровью крутою кипела и пенилась жизнь,
И память резцом закрепляла виденья поэта.
Из грусти, изгнанья, из голода крепко сложи
Тончайший орнамент живущего вечно сонета.
 
 
Пусть падают звезды и ветер тоскует в ночи,
И ты заблудился в безлюдьи и бездорожьи, —
Ни крика, ни стона – скрывайся, таись и молчи.
Ведь это всё ты – человек, и поэт, и прохожий.
 

4 декабря 1949

«Был мороз и ветер – всё как водится…»

 
Был мороз и ветер – всё как водится.
Я в чужой неласковой стране
Провожала мужа за околицу
И смотрела, как сверкает снег
 
 
Под колесами автомобильными,
Как дорога убегает в степь, —
Надо быть суровой, гордой, сильною,
Чтобы жить. И эту жизнь воспеть,
 
 
Чтобы тот, который не вернется,
Жил всегда и был со мной всегда, —
В глубине студеного колодца
Синей рыбкой плещется вода.
 

24 декабря 1949

Оле-Лук-Ойе

 
Оле-Лук-Ойе пришел ко мне,
Зонтик раскрылся пестрый —
Острые скалы склоняет к волне
В море затерянный остров.
 
 
Яростный смерч перепутанных крыл
Птичьего переполоха,
Птицы прибоев пронзительный крик,
Шторма свирепого грохот —
 
 
Северной сказкой прикинулся сон, —
Дальше и дальше снится…
Оле-Лук-Ойе придвинул зонт —
Нет ни морей, ни птицы.
 
 
Рощи березовые. Поля
В золоте первоцвета,
Медом черемухи дышит земля,
Солнцем, как соты, согрета…
 
 
Я ли уйду от родимой земли,
Оле-Лук-Ойе, милый!
Останови, удержи и продли
Сладостный сон до могилы!..
 

1 января 1950

«Года идут. Но не приходит брат…»

Д. И. Шепеленко

 
Года идут. Но не приходит брат.
Я, недостойная, смиренно у порога
В вечерний час смотрю на дальний сад
На пыльную полынь, на пыльную дорогу.
 
 
И мудрые слова я вспоминаю вновь: —
Для встречи тайной сердце приготовь.
 
 
Но я люблю лукавый мир земной
И медленно учусь высокому смиренью, —
Веселый Пан, танцуя под луной,
Тревожит сердце звонкою свирелью.
 
 
И мудрые слова я забываю вновь,
И славлю звонкую, как музыка, любовь!
 

10 января 1950

«Как будто нарочно…»

 
Как будто нарочно
Прикинулся бытием,
Как будто хороший,
Взаправдашний дом, —
 
 
И крыша, и стены,
Труба и дымок, —
И снежною пеной
Забрызган порог.
 
 
Прикинулся явью
Мучительный бред…
Его я прославлю
Во имя побед,
 
 
Во имя поэтов,
Замученных бытом,
Пропитых, препетых,
Навеки забытых.
 

20 января 1950

Поздняя весна

 
Причудливые галки
Здесь делают весну.
И этих галок жалко —
На снег, на белизну
Слепительных просторов
Бежит сухая пыль, —
То стряхивают горы
Метельные снопы.
Метели догоняют
Их шумную орду.
И дни идут за днями
В пути, в снегу, во льду.
Лишь им весна приснилась
За тридевять земель —
Суровую немилость
Гостям припас апрель.
 

 
Отгулял, отшумел Ишим,
Откурлыкали журавли, —
Но веселая не спешит
На тоскующий зов земли.
 
 
И качаются облака
Над растрескавшейся землей.
И замерзла душа цветка
В прошлогодней траве сухой.