Текст книги "Проржавленные дни. Собрание стихотворений"

Крематорий

М. Сивачеву

 
«Анданте кантабиле». Тяжесть раскрывшихся роз,
Последний певучий земной провожающий голос.
И если подруге твоей принести удалось
Тебе, уходящему, славу и молодость —
 
 
Чистейшему пламени тело твое отдаю,
Твою выпускаю на волю бессмертную душу.
«Анданте кантабиле». Звезды над миром встают,
И музыки голос всё глуше, и глуше, и глуше…
 

«Листьям последним ждать…»

 
Листьям последним ждать,
Листьям к земле прижаться.
Может быть, так и надо,
Чтобы земная жалость
 
 
Листьев сухое тело
Теплой рукой согрела.
 
 
Голос вьюги не страшен.
Над колыбелью сына
Густо столпились башни
Дуба, берез, осины —
 
 
И в тишину ночлега
Падают хлопья снега.
 

12 мая 1950

«Может быть, заклятье снято…»

 
Может быть, заклятье снято.
Под весенний шум дождя
Стану легкой и крылатой
Обескрыленная я.
 
 
Не товарищей ли милых
В дом доносятся слова,
Или силы пробудила
Позабытая Москва.
 
 
Но опять навстречу миру
Рвется, рвется голос мой —
Я настраиваю лиру
На высокий лад земной.
 

12 мая 1950

«Облака танцуют над степями…»

 
Облака танцуют над степями,
Облака танцуют над водой,
И, сверкнувши острыми крылами,
Пролетает месяц молодой.
 
 
Золотая легкая дорожка
Поднимается на небеса.
Пахнет зацветающею рожью
Бисерная свежая роса.
 
 
И ночная смутная тревога
Подошла вплотную и легла. —
Целый мир свернулся у порога,
Мир, не знающий добра и зла.
 

19 июня 1950

Гвоздики

Г<видо> Б<артелю>

 
Гвоздикой красною до черноты
Благоухало лето,
Последнее, в котором ты
Еще ходил по свету, —
 
 
И помнят липы Поварской
Закат гвоздичный над Москвой.
 
 
Тревожным голосом сирен
Заговорили ночи.
И облаков зловещий плен
Зенитки рвали в клочья.
 
 
Чертили пули пестрый след —
Пути неведомых комет.
 
 
Гвоздики вяли на столе.
Звенели в окнах стекла.
Война гуляла по земле.
Земля в крови намокла.
 
 
И, кровью злой напоена,
Кровавая взошла луна.
 

13 июля 1950

«Легкий месяц молодой…»

 
Легкий месяц молодой,
Драгоценный, золотой
 
 
Над июльскими ночами
Светит хладными лучами.
 
 
И сожженная земля
К небу тянет тополя,
 
 
И шевелят ветры
Голубые ветви.
 

20 июля 1950

Сергей Есенин

 
И пьяница и повеса,
Завсегдатай ночных кабаков,
Он любил увядание леса
И вечернюю песнь облаков.
 
 
И в угарном, хмельном беспорядке
Оголтелых ночных передряг
Он молился стихами украдкой
О тоскующих душах зверья,
 
 
О рязанских родных косогорах,
И убогой весне деревень,
И о том, как врывается город
В золотую душистую лень.
 
 
Синеглазый и одинокий,
Не дописанными до конца
Он оставил чудесные строки
Хулигана и мудреца.
 

28 июля 1950

«Каждому выпадет час…»

 
Каждому выпадет час —
С вечностью с глазу на глаз
Останется человек.
Время замедлит бег.
И ни друзей, ни родных,
Ни милых вещей земных.
С вечностью с глазу на глаз
Останешься в смертный час.
 

16 августа 1950

«Буйство черемухи из соловьиного сада…»

 
Буйство черемухи из соловьиного сада.
Медом густым насыщается воздух.
В эту ночную дурманную сладость
Пчелами жадными падают звезды.
 
 
Сможешь уйти – уходи из дурманного плена,
Сможешь забыть – забывай поскорее
Буйной черемухи белую пену,
Ночи безумное столпотворенье.
 
 
В кровь проникает медовая лихорадка
И, зажигая бессонной тревогой,
Смутой любовного беспорядка
Сердце отравит седое и строгое.
 

3 августа 1950

Август

 
Приходит час шальной и непонятный,
Последний час свернувшегося дня —
На черных тучах полыхают пятна
Свирепого закатного огня.
 
 
Седая пыль почила на дороге.
Далеких сопок светится гряда.
Неотвратима смертная тревога —
Зловещей птицей близится беда.
 

16 августа 1950

«Они не знают, что у нас гроза…»

 
Они не знают, что у нас гроза
И румбы сбились с панталыку,
Тропическая бирюза
Дыханьем Арктики великой
 
 
По небу мечется. И смерч
Шумящий пылью мирозданья
Головокружительную смерть
Несет потомкам в назиданье.
 

13 сентября 1950

Ноктюрн

 
Раскаленные угли заката
Покрываются серой золой,
Поднимается месяц крылатый
Легкой ласточкой над землей.
 
 
Отцветающие полыни
Припадают к телу пустыни.
 
 
Разве что-нибудь есть на свете
Безнадежнее и грустней,
Чем поющий сентябрьский ветер
На закате сентябрьских дней
 
 
Над затерянными домами,
Над потерянными годами?
 

15 сентября 1950

«Здесь фантастическое уединенье…»

 
Здесь фантастическое уединенье.
Избушка глиняная. Тишина.
Собачий лай вдали. Ночное пенье
Ночного ветра. Грустная страна,
Страна пустынь. Но здесь везде со мною
Испытанные верные друзья —
Страницы книг я вечером открою
И слышу голоса. И отвечаю я
На их слова любовными стихами.
И покидая книжный, тленный плен,
Они приходят. С милыми гостями
Я до утра беседую. И стен
Как будто нет. И времени не стало.
(Все современники и сверстники мои.)
И воспевает Оссиан Фингала,
И говорит Петрарка о любви.
С Эдгаром По спускаюсь в подземелье,
Где громко плачет одичалый кот,
К контрабандистам в тайное ущелье
Меня веселый Меримэ ведет, —
Цветок Новалиса передо мной в стакане,
И пьет со мною Франсуа Виллон,
И Гофман в Нюренбергском балагане
В Брамбиллу златокудрую влюблен,
И северный Олень привозит Андерсена,
И ждет Олень у моего крыльца;
В руках цветы и книга у Гогена,
На «Ноа-Ноа» сыплется пыльца,
Подъедет Диккенс в дилижансе грузном,
Рог прозвучит. И выйду встретить я…
 
 
В стране пустынь, в стране чужой и грустной,
Я вас приветствую, Великие Друзья!
 

2 октября 1950

Годовщина (19 сентября)

 
Как тебя я покидала,
И сентябрьский рассвет
Заползал во тьму вокзала,
В маяту военных лет.
 
 
В переполненных теплушках
Уходили на восток
Подмосковные опушки,
Деревень седой дымок,
 
 
Золотые листопады,
Невысокие мосты,
За кладбищенской оградой
Одинокие кресты.
 
 
Одинокие вороны
На пустых балконах дач.
Убегавшие перроны
Догоняли поезда.
 

«Так начинается повесть…»

 
Так начинается повесть.
Вечер. Пустыня. Ветер.
Сбросил на станции поезд,
Сбросил и не заметил.
 
 
Тьма навалилась сразу.
Дождь бушевал в пустыне.
Лошади в глине вязли,
Путались ноги в полыни.
 
 
Грозный храня обычай,
Злому верны обету —
Ветер схватил добычу,
Ночь помогала ветру.
 

5 октября 1950

«Много их, дорог на белом свете…»

 
«Много их, дорог на белом свете,
Только дома не найти никак…
Я люблю, когда навстречу ветер
Гонит розовые облака…»
 
 
Под колесами склонились травы,
Вянут под копытами коней —
Не моя ль несбывшаяся слава
Пролетает птицей в тишине?..
 
 
По земле, жестокой и косматой
Бродят одичалые века,
А над ними – радостью крылатой
Солнце зажигает облака.
 

31 декабря 1950

«Ты прошлого не трогай…»

 
Ты прошлого не трогай.
Пусть в темном подземельи
Живут слепые боги
Страданья и веселья, —
 
 
Не выпускай на волю
Высокомерных джинов —
Неумолимой болью
Они пройдут над жизнью,
 
 
А ты, больной и слабый,
Склонясь в единоборстве,
Останешься бесславным
Как пыль в суровой горсти.
 

19 января 1951

«Никто не ждет. И некуда спешить…»

Ямщик, не гони лошадей,

Мне некуда больше спешить…

Песня

 
Никто не ждет. И некуда спешить.
И одиночество приблизилось вплотную —
Благословясь, внимательно пиши,
Как старый Пимен, летопись земную.
 
 
Увековечь торжественным стихом
И милый день, цветущий на закате
Лимонно-желтым легоньким огнем,
И бледный месяц, тонкий и крылатый.
 
 
Запечатлей мгновение навек.
И, слушая, как завывает ветер,
Ты расскажи, как бродит человек,
Обнявшись с одиночеством, по свету.
 
 
Пиши о том, что некому прочесть.
Пройдут года. И выцветут чернила,
Как летописцев доблестная честь
Бесславною в пустыне опочиет.
 

2 февраля 1951

Новодевичий

 
Весной персидская сирень,
Надменных гроздий тяжесть.
От башен стрельчатая тень
Средневековьем ляжет
 
 
На грустный монастырский сад,
И на сирень. И на закат.
 
 
Песок дорожек для живых,
И белый мрамор мертвым.
И голос древности затих
На буквах полустертых.
 
 
Лишь стены берегут кругом
Сирень, покой, последний дом.
 

6 февраля 1951

«Я расплачиваюсь за жизнь…»

 
Я расплачиваюсь за жизнь
Полновесной монетой стихов,
Драгоценным металлом
Живых человеческих слов,
За страданье и радость,
За яростный ливень закатов,
За цветущие яблони,
И за встречи, и за утраты,
За горячие горы,
За сладостный сок винограда,
И за лунное море,
Поющее у ограды,
За добрые годы,
За мудрую музыку мира,
За всех чудаков и поэтов, —
За Пушкина и за Шекспира,
За небо чужое,
За то, что над белым светом
Бездомные тучи проходят,
Вздымая бездомные ветры.
 

27 июня 1951

Засуха

 
О, эта ярость солнечных лучей
На кожу беззащитную пустыни —
Острее стрел, безжалостней мечей,
И каждый кустик вянущей полыни
 
 
Напрасно тянет щупальца корней,
Отыскивая скрывшуюся воду, —
На древний путь исчезнувших морей
Легла бесплодная и грубая порода.
 
 
И пляшут над пустынею смерчи.
И с неба, побелевшего от зноя,
Слетают оперенные лучи,
Раскрашенные краской боевою.
 

Путешествие на Южный Полюс Д. Кука

 
Завывают суховеи,
И, спасаясь от жары,
Я читаю, как алеет
На закате лед горы,
 
 
Как спускаются пингвины
По дорожке ледяной,
Как шуршат за бортом льдины,
Принесенные волной,
 
 
Антарктиды снег и ветер,
Но ведет упрямый Кук,
Как заранее наметил,
Сквозь Полярный Южный круг.
 
 
Паруса надуты штормом,
Альбатросы и киты,
Но летит корабль упорный
В ледяной туман Мечты…
 
 
Хорошо, уйдя от стужи
В теплый кубрик, отдохнуть,
Альбатроса съесть на ужин,
Рома доброго хлебнуть…
 
 
О, романтика скитаний!
Первобытный хаос льдов,
И пиратские названья
Вновь открытых островов!
 

15 июля 1951

«Легенда» Венявского

 
В полуразрушенной башне
Живут летучие мыши
И ветер тихонько бродит
Среди одичалых стен.
 
 
В суровом средневековье
Таинственную легенду
На рыцарском буйном пире
Бродячий пропел менестрель.
 
 
Спокойным речитативом
Звенели тугие струны.
На стол опустились кубки,
Наполненные вином,
 
 
Веселые смолкли крики —
Таинственная легенда
Благоухала в башне
Библейских долин цветком.
 
 
Над миром прошли столетья,
Истлели в земле поколенья,
В дырявую крышу башни
Заглядывала луна, —
 
 
Но слышен поныне голос
Бродячего менестреля, —
И этот далекий голос
Записывает музыкант, —
 
 
И ласточками черными
Усаживаются на линейки
Мечтательные ноты
Легенды Соль-минор.
 

1 августа 1951

Письмо

(Б. К<исину>)

 
«Убежала с угрюмым номадом,
Остробоким свистя каюком».
Наша грусть над чужим стихом —
Это юность была, это – радость.
 
 
Милый сверстник, Вы не тоскуйте, —
«Эту ль жизнь поместить на плечах», —
Догорает устало свеча
И стихов догорают лоскутья,
 
 
Но по-прежнему ясен закат,
И плывет над старой Рязанью
(Золотое воспоминанье!)
Белых яблонь густой аромат…
 
 
По дороге из Вхутемаса
Вы зашли на Тверской бульвар,
Нашу встречу – чудесный дар —
Обессмертила муза Тараса:
 
 
О, рязанский «желтый вереск»
Низколобого чудака,
И навеки вошла строка:
«Белый конь и лото-питореск»…
 
 
«Белый конь и лото-питореск,
Шлях путивлит на Старую Рязань» —
И певучее льется сказанье,
«И на гребле брусничный вереск»…
 
 
Ранней смерти цветком кровавым
Был увенчан наш друг и брат —
Те апрельские дни звучат
Как зловещая медь литавров,
 
 
Но храним мы неугасимый
Звездный отблеск его стихов,
Где горячую «киноварь» слов
На вершину взнесли серафимы.
 

«Я молодость прошла как тихий сад…»

 
Я молодость прошла как тихий сад —
Березовой аллеей к цветникам,
Над головой коралловый закат
К лиловым поднимался облакам.
 
 
Хрустел песок под легкою ногой
И пахло табаком и резедой.
 
 
Теперь – над выжженной тропой пустынь
Багровый колыхается закат,
И горько пахнет тусклая полынь,
И ящерицы быстрые скользят.
 
 
Далеких сопок мертвая гряда
И жизнь, ушедшая из жизни навсегда.
 

10 августа 1951

«Я не помню, как пахнут розы…»

 
Я не помню, как пахнут розы,
Помню синий огонь стекла,
Где дробятся мелкие звезды
И дрожат на снегу стола,
 
 
Помню тяжесть и великолепье,
Пурпур цезарей и жрецов,
Мне сверкнувшие через столетья
На букете твоих цветов.
 

7 сентября 1951

Посвящение

 
Останусь я на выжженной земле
Как отпечаток лапы динозавра,
Как ракушка на меловой скале —
Меня геолог откопает завтра, —
 
 
Он скажет: море бушевало здесь,
И молодая возникала суша,
 
 
Потом шумел под ураганом лес
И ледниками надвигалась стужа,
 
 
Но в толще эр нам сохранился след —
Таков и ты, лирический поэт!
 

«Я медленно хожу и расплескать боюсь…»

В. Вольпин

 
Я медленно хожу и расплескать боюсь
И эту музыку, и эту грусть.
 
 
О вы, кто знал, какая тишина
В пустынном доме. Мерный перестук
Глухих часов. А за окном страна
Снегов, просторов, облаков, разлук.
 
 
И голос мой, отвыкший говорить
Слова любви, отвыкший звать и петь,
В последний час померкнувшей зари
Вновь начинает радостно звенеть, —
 
 
И музыкою за строкой строка
Рождается из пепла вновь и вновь,
Не устает записывать рука —
Она жива – старинная любовь.
 
 
Пусть одиночество. Пустынный дом.
И волчья ночь на страже за окном.
 

23 сентября 1951

«Не стынет у поэтов кровь…»

 
Не стынет у поэтов кровь,
Она бурлит, – подземное теченье.
 
 
И до могилы воспевать любовь
Поэта грозное предназначенье.
 
 
Кто начертал на карте путь
Высокогорных экспедиций,
Тому нельзя с пути свернуть,
И Дульциней Тобозских лица
 
 
Ведут по страшным крутизнам
На самую вершину пика —
И надо лазить старикам
Для выполненья дел великих!
 

23 сентября 1951

«Пылающие празднества закатов…»

 
Пылающие празднества закатов —
Торжественный Бетховенский финал.
Июля солнечною сонатой
День, отсверкав, в бессмертие упал.
 
 
В легчайшей киновари облака
Проходят меркнущею чередой,
И ночи черная рука
Спускает занавес густой.
 

22 сентября 1951

Море

 
Голос моря, как голос бога, —
Мерный, глухой и грозный.
И по большой, по морской дороге
Плавают рыбами звезды.
 
 
Кто их поймает в хрупкие сети? —
Может быть, только поэты и дети.
 

2 октября 1951

«Золотые звенят бульвары…»

Я забуду ваш дом на Тверском бульваре.

З. Хацревин

 
Золотые звенят бульвары.
Белый домик, забытый вами,
Деревянный, смешной и старый,
Как «Стихи о Прекрасной Даме».
 
 
О, наивный запах нарциссов,
И «Картонной Невесты» Блока,
Что уходит от вас за кулисы,
Плач беспомощный и одинокий…
 
 
О, Пьеро постаревший и мудрый,
Всё познавший на белом свете —
Осыпается юность, как пудра
И как память друзей о поэте!..
 

9 октября 1951

«На северо-запад корабль веду…»

 
На северо-запад корабль веду —
Слепой полет в облаках.
В тумане густом не найти звезду,
И ветер гудит в парусах.
 
 
Никто не поможет. И штурмана нет.
Молчат в темноте маяки.
И волны стирают проложенный след
Одним мановеньем руки.
 
 
Напрасно товарищи милые ждут,
Сидят за накрытым столом —
Змеиные щупальцы вытянул спрут
Под хрупким трепещущим дном.
 

10 октября 1951

Настольные часы

 
Часы мои, не торопитесь жить,
Нельзя скакать по бытию вприпрыжку.
Уж вы не молоды. И что-то дребезжит
У вас внутри. И мучает одышка.
 
 
Вам путешествие на пользу не пошло.
И здешний климат вреден безусловно —
То слишком холодно, то чересчур тепло,
И стол под вами шаткий и неровный.
 
 
Вы не забыли, – а забыть пора, —
Эпоху Поварской. В шальном непостоянстве
Ваш лунный циферблат светился до утра
И стрелки мчались в мировом пространстве.
 
 
Мир возникал не в четкости минут —
Рвались столетья сгоряча, на клочья —
И вся вселенная была зажата тут —
В футляре деревянном и непрочном.
 

11 октября 1951

Пейзаж

 
Угрюмые тусклые тучи
Ползут, шевеля животами,
Цепляясь за грязную землю,
За крыши, за провода, —
 
 
И падает снег или дождик
С разбухшего влагою неба,
И ветер в окно колотит
Веревочным мокрым концом,
 
 
И сумерек серая вата
Скрывает унылую землю,
А света еще не дали
В темнеющие дома.
 

16 октября 1951

«Пишу стихи – опасная забава…»

 
Пишу стихи – опасная забава.
Растрачиваю щедро на строку
Без радости, без жизни и без славы
Всё предназначенное на веку.
 
 
А смерть придет и встанет у порога, —
Пойду за ней, не оглянусь назад.
И не проводят в дальнюю дорогу
Ни мать, ни муж, ни старший мудрый брат.
 
 
Морозной ночью лунною и чистой
Сберется грустное, голодное зверье —
Как выкормила Ромула волчица,
Меня волчица с честью отпоет.
 

17 октября 1951

«Под бубен шамана лукавый и мерный…»

 
Под бубен шамана лукавый и мерный
Пляшу – и бубенчики в косах звенят.
И стала душа моя злой и неверной,
Змеиным и жадным стал пристальный взгляд.
 
 
Судьба справедливо и мудро вмешалась:
В огнеупорное сердце мое
Вложила любовь человечью и жалость —
В суровое бросила бытие.
 

«Не будет цветов и траурных лент…»

Б. К<исину>

 
Не будет цветов и траурных лент,
Никто не отгрохает нам монумент,
 
 
И надпись не ляжет на плиты —
Здесь, мол, поэт погребен маститый.
 
 
И критик не будет бубнить панегириков
Из года в год безответному лирику,
 
 
А с геморроем и без геморроя
В ящик засунут, забьют и зароют.
 

28 октября 1951

Рюрику Ивневу

Мимо губ змеевидных и каменных глаз.

Р.И.

 
Змеиных губ и каменных глаз
Антихристова печать —
Молодость нашу дотла изожгла
Взыскующая печаль…
 
 
Кровавое зарево над землей —
Кровав каннибалов пир, —
Но горных вершин вознесен аналой,
Кифары и пенье лир,
 
 
Лотос из смрадного лона болот,
Мудрая тишина,
Ветер качает спеющий плод,
Розовый, как луна,
 
 
Розы, тяжелые от росы,
Моря гул и простор —
Это для нас замедляют часы
Смертный свой приговор,
 
 
Чтобы прохладой коснулась губ
Утром в саду сирень,
Чтобы ромашками на лугу
Солнечный длился день,
 
 
Чтобы не руки в тоске заломив,
С поднятою головой
Мы возвестили бы миру: он жив,
Сей человек – живой!
 

6 ноября 1951

Индейское

 
Не велик вигвам,
Неказиста «прерия».
Разве есть Москва?
Не верю я!
 
 
Быт суров и прост.
Через мостик
Мы при свете звезд
Ходим в гости.
 
 
Идем гуськом
Тропинкой узкой,
Погреемся чайком
С сахаром вприкуску.
 
 
Мороз стучит.
Чем потешить душу?!
Рядком на печи
Мокасины сушим.
 
 
Снега кругом,
Да голос волчий.
Сидим за столом
Пригорюнясь, молча…
 
 
Может, снится сон
В ночь холодную
Про ледяной Юкон
Джека Лондона.
 

11 ноября 1951

Пейзаж

 
Он стучит, недобрый ветер,
В дверь швыряет снегом острым
Море Северное. Остров
Ледяной сжимает пояс,
И пятном туманным светит
На простор безлюдный полюс.
Под ногами ходит море,
Запечатанное льдами,
Штормовая непогода
Движет грозными горами.
 

3 декабря 1951

«За разрывами черных туч…»

 
За разрывами черных туч
Ослепительный миг зари.
Ты не бойся ни бездн, ни круч —
Полным голосом говори.
 
 
Не вползет лукавой змеей
Из закатного царства страх —
Да святится имя Твое
На земле и на небесах!
 

21 декабря 1951

Благодарность за жизнь

 
Прощай. Благодарю
За всё, что было —
За черный ветер и зарю,
За месяц легкокрылый.
 
 
За музыку стихов,
Что я не дописала,
За то, что было много слов,
А счастья – было мало.
 
 
Благодарю Любовь.
Благословлю любимых
И посланных судьбой
Друзей, прошедших мимо.
 
 
Всё тоньше Парок нить,
Их бормотанье глуше —
И время напоить
Вином прощальным душу.
 

30 декабря 1951

«Не красною, не голубой…»

 
Не красною, не голубой,
Лиловой кровью брызнет вена,
И снег сиреневою пеной
Примнется мягко под тобой.
 
 
Отяжелевшая рука
Застынет в сладостной истоме.
И всё острей, всё незнакомей
Твой профиль, поднятый слегка.
 

<15 января 1952>

Зачем (тема)

 
И греясь у костра, в звериной шкуре,
Тяжелой палицей дробя суровый камень
И низкий лоб в раздумьи первом хмуря,
– Зачем? – подумал он. И этой мыслью ранен,
 
 
Мучительно пронес сквозь тьму тысячелетий
Живую боль звериной злобной тайны.
Зачем шумят моря? Зачем над миром ветер?
И жизнь земли ненужна и случайна?
 
 
Зачем любовь? И музыка, и чудо
Вечерних зорь над тихими полями?
Куда ушел ты? И пришел откуда?
Звериной плотью дух испепеляя.
 

25 января 1952

«Лунной сонатой ночь за окном…»

 
Лунной сонатой ночь за окном,
Лунная зимняя ночь.
Голубоватым холодным вином
Напоена до отказу
Зимняя снежная сказка.
Волк ли серебряный бродит в снегу,
Ветер ли бросил огни на бегу, —
С лунного звонкого диска
Падают медленно искры.
Снежным цветком расцветает окно —
Лунной сонатой тянется ночь.
 

29 января 1952

«Всё выдумано мною, всё – забава…»

 
Всё выдумано мною, всё – забава.
И вот теперь, в суровой тишине
Я тешу жизнь лирическою славой,
Что после смерти вспомнят обо мне.
Была ль любовь? Иль не было? – Не знаю.
Любовный крест я бережно несла.
По скалам шла, по узенькому краю
Над пропастью любовь меня вела.
Пылали дни. И разогретый воздух
Дрожал над полуденною землей.
Горячей ночью осыпали звезды
Ночного таинства высокий аналой.
Не кровь, а музыка прозрачная звенела,
И голос Муз пророчески звучал.
И к легкому, как тень, склонялась телу
Торжественно-безмолвная Печаль.
 

20 февраля 1952

Театр

 
То златокудрой Травиатой,
То с кастаньетами Кармен —
Актеры грустного театра,
Мы все во власти перемен.
 
 
Под палочкою дирижера
Оркестр – незримая судьба, —
И пропоет над нами скоро
Суда Господнего труба.
 

21 февраля 1952

Бред

 
В крови поет лихорадка,
И с крыши спускается бред.
Он – липкий, душистый, сладкий,
И вырваться – мочи нет.
 
 
И вязнет горячее тело, —
Мне страшно – проснуться нельзя, —
Над городом, в храме белом
Какие-то люди скользят.
 
 
Войти я туда не смею,
И путь в темноте не знаком,
Деревья – как черные змеи,
И где-то за лесом дом.
 
 
Пустые летят трамваи,
На миг осветивши путь.
Но дома я не узнаю,
Где я должна отдохнуть,
 
 
Где я должна пред разлукой
Взглянуть в родные глаза —
Костлявые злые руки
Уводят меня назад.
 

13 марта 1952

Бетховен. I

 
Беззвучный мир остался за порогом.
Едва очерчена над крышами луна.
На львиный лик разгневанного бога
Нисходит комнатная тишина.
 
 
Он – одинокий, и больной, и гордый, —
Садится. Слушает, закрыв глаза, —
И вот уже трагических аккордов
Высокомерная растет гроза.
 
 
Миры поют и движутся планеты,
И Млечный Путь – космический орган,
Летучих скрипок легкие кометы
Прорезывают звездный океан.
 
 
Величествен покой раскрывшегося духа.
Земля – обиды, горечи утрат…
Не человеческим, не скудным слухом
Он слышит музыку. И входит в звонкий сад.
 

23 марта 1952

Бетховен. II

 
Ты душу дал земле. И небо и земля,
Безмолвные и грубые доселе,
Заговорили вещим языком:
Мертворожденные глухие камни,
Сверкающие снежные вершины,
Что белым пламенем горят, не угасая;
И океанов грозное движенье,
Качающее облака седые;
И звезды, утонувшие в пучине
Холодных и стремительных валов, —
Всё обрело великое звучанье.
Немую человеческую душу
Ты приобщил к дыханию Вселенной,
В едином ритме Вечность заключив.
 

1 декабря 1952