Автор книги: Наталия Лебина
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Она и вся была забавна, выделенная из большой квартиры в отдельную («поделенная»), – так она была мала, так немного ей досталось от дележа так называемой общей площади (не входящей в ордер), и так в ней все было из того, что никак не могло поместиться, но было необходимо холостому джентльмену, каким и был дядя Диккенс. Так в ней все было и так не могло поместиться, что все как бы переехало, вытеснив друг друга: на месте ванной получилась кухонька, вместо «сортира» («туалет» – более неприличное слово, чем «сортир», говаривал дядя Диккенс) – душ; оставшемуся последним унитазу – деться было некуда, и он встал в передней, под вешалкой (неизвестно, как дядя Диккенс уговорил техника-смотрителя, но он умел разговаривать с ними, его воле подчинялись с охотой). Так что первое, что мы видели входя, был унитаз, впрочем, необыкновенной белизны и изящества – та же, излюбленная дядей Диккенсом, линия «либерти» наблюдалась в его томных утренних изгибах. Кто сиживал на нем? – дядя Диккенс уверял, что «особы», а теперь он сам, по собственным словам, сиживал, завесившись старой, избитой молью, барской шубой, доставшейся ему тоже по какому-то случаю, – но мы никогда не заставали его за этим занятием.
В общем, архитектура советского абсурда. Хотя почему только советского? Ну, об этом чуть дальше.
В послевоенном советском обществе основным способом поддержания личной гигиены по-прежнему оставался поход в баню. Но и это не всегда получалось. В 1946–1948 годах горожане в среднем могли помыться с ног до головы и попариться, как испокон веков заведено в России, всего один-два раза в месяц. Разоренное войной коммунальное хозяйство страны стало возрождаться лишь в начале 1950-х годов. В 1953 году в СССР вместимость бань в городах и поселках городского типа составила 433 тысячи мест.
Городское население испытывало сложности и со стиркой белья. В 1917 году в России насчитывалось всего 11 крупных механических прачечных. И, несмотря на определенные усилия советской власти, их число росло не слишком быстро. В 1937 году в стране функционировало 110 централизованных учреждений механической стирки. К началу Великой Отечественной войны большинство горожан стирало одежду и предметы обихода вручную. Одновременно местные власти строго следили, чтобы жильцы коммуналок «не разводили сырость» в квартирах и не разрушали жилой фонд. В крупных городах при многоэтажных домах существовали специально оборудованные помещения: общедомовые прачечные. Даниил Гранин вспоминал: «Валил пар из прачечной. Там, в тумане, наши матери кипятили, стирали, полоскали белье. День, когда подходила очередь на прачечную, был день Большой Стирки – тяжелый день, когда мы все помогали матери носить дрова, развешивать тяжелые мокрые простыни. Их синили. Для этого имелись ярко-синие шарики „синьки“. В прачечной стояли корыта, баки, чаны; женщины приносили с собой стиральные доски из гофрированного оцинкованного железа. Только теперь я понимаю, какой тяжелейшей работой была стирка». Ситуация не изменилась и в начале 1950-х годов. Большинство жителей городов стирали по старинке. Корыта и тазы – обязательные атрибуты жизни в коммуналках послевоенных городов, хотя механические прачечные для обычных горожан в СССР строились. Более того, в 1951 году Совет министров СССР предписал Министерствам путей сообщения, торговли и здравоохранения организовать дополнительные прачечные для своих нужд и тем самым освободить часть уже имеющихся и передать их в распоряжение населения. Но процесс этот развивался медленно. В 1960 году в СССР действовало всего 900 крупных заведений для механической стирки белья. В общем, централизованным образом полностью решить проблему стирки одежды и белья не удалось.
Облегчить жизнь горожанина могла своеобразная индивидуализация санитарно-гигиенических процедур. Такой путь использовался в западных странах. Ведь и здесь после войны существовало немало проблем бытового характера. Послевоенная Западная Германия пока предлагала своим малоимущим гражданам для жилья съемные меблированные комнаты, где «вместо умывальника стоит обыкновенный кухонный столик с умывальным тазом, который можно убирать внутрь». Это строки из романа Генриха Бёлля «И не сказал ни единого слова». Опубликованная в 1953 году книга рассказывает о жизни простой немецкой семьи, которая выжила в пекле войны. В Италии в съемных пансионатах посреди жилой комнаты могло стоять «жестяное биде на колесиках» – псевдороскошь, которая казалась нелепой даже воровке из повести Дачии Мараини «Записки Терезы Нумы» (1972). Странности гигиенических помещений сопутствовали повседневности основной массы французов. В романе Эльзы Триоле «Розы в кредит» (1959) рабочая семья жениха подруги главной героини Мартина обитает в квартире, где туалет находится на общей лестнице. Удобствами приходится пользоваться по очереди с соседями по дому.
Об архаике жизненных практик во Франции 1940–1950-х говорят и следующие цифры. В 1954 году лишь половина всего жилого фонда страны обеспечивалась водопроводом, в трех четвертях квартир туалет находился на улице (во дворе), а ванна и душ имелись только в каждом десятом жилье. Неудивительно, что в первые послевоенные годы для многих французов «гигиенические удобства» казались невиданной роскошью. Так считала Мартина, попав в «буржуазный» дом провинциальной парикмахерши мадам Донзер: «„Современный комфорт“ внезапно предстал перед ней во всем своем великолепии в виде водопровода, канализации, электричества». Она так и не смогла привыкнуть к этому, и всякий раз, когда мама Донзер предлагала ей принять ванну, «Мартина испытывала волнующее чувство блаженства».
Свидетельства сложной ситуации с индивидуальным мытьем можно найти и в английской художественной литературе 1950-х годов, например в книге Джона Брейна «Путь наверх» (1957). Ее главный персонаж – амбициозный молодой человек Джо Лэмптон из небольшого рабочего городка Дафтон был потрясен видом чистой ванной комнаты в съемной квартире. В юности он мылся в помещении, где раньше располагалась спальня: «В те годы (перед Второй мировой войной. – Н. Л.)… считалось, что рабочим ванны ни к чему. Ванная комната в доме тети Эмили представляла собой каморку с некрашеным деревянным полом (нужно было всегда быть начеку, чтобы не засадить себе в ногу здоровенную занозу) и забрызганными мыльной водой коричневыми обоями… На подоконнике лежали зубные щетки, бритва, кусок мыла, тюбик зубной пасты и еще всякий хлам: старые лезвия, салфетки для компресса и по меньшей мере три чашки с отбитыми ручками, которые должны были, по-видимому, служить мисочками для бритья, но, если судить по густому слою пыли, покрывавшему их и снаружи и изнутри, никогда не были в употреблении».
Индивидуальная ванная для англичан – важнейший способ поддержания чистоты, ведь общественные бани в Великобритании не так популярны и востребованны, как у советских людей – преемников русских гигиенических традиций. Справедливости ради надо отметить, что в Италии – стране не столь благополучной, как туманный Альбион, – после Второй мировой войны существовала сеть не только городских бань, но и так называемых «дневных гостиниц». В этих заведениях, судя по литературным источникам, в частности по роману Мараини «Записки Терезы Нумы», предоставлялась возможность помыться в отдельной ванной. Она казалась героине романа, воровке Терезе, «настоящим раем… белая плитка, горячая вода, чистые полотенца, гвоздичное туалетное мыло, словом, все-все». И это в 1950-х годах. Однако, несмотря на несомненные удобства общественных бань, горожане в послевоенной Европе буквально жаждали иметь специально отведенное пространство для мытья и других естественных потребностей человека. При всей разнице стремлений англичанина, парижанки и, кстати сказать, бездомной итальянской воровки, ванная комната – обязательный атрибут комфортного обитания.
Наращивание темпов массового жилищного строительства вполне могло решить проблему личной гигиены. В послевоенной Европе малогабаритные квартиры изначально задумывались как индивидуальное пространство для одной семьи, у членов которой есть свободный доступ к гигиеническим удобствам. В СССР наряду с расширением объемов строительства комфортного жилья необходимо было поменять принципы расселения новых жильцов. Сталинские типовые лома послевоенного времени имели специализированные помещения для гигиенических целей. В первом советском СНиПе – своде строительных норм и правил, – появившемся в 1954 году, подчеркивалось: «Квартиры должны иметь… ванную (или душ), уборную…» Правда, тот же СНиП допускал «при устройстве ванн в одно-двухкомнатных квартирах… устройство объединенных санитарных узлов». Так в советском жилищном строительстве приобретали некое правовое положение будущие «гаванны» – объект насмешек шутников 1960-х и надуманный символ мизантропии хрущевской жилищной реформы. Справедливости ради следует сказать, что в жилых одно-двухэтажных зданиях, возводившихся в основном в маленьких городках и поселках, ванны считались излишеством. Такие строения предназначались для временного жилья, в этой ситуации достаточной казалась установка умывальника.
Крокодил. 1955. № 6. Рисунок М. Вайсборда
Чаще в первой половине 1950-х годов в крупных городах старались строить так называемые сталинки с ванными комнатами и изолированными туалетами. Такие квартиры, как правило, превращали в коммуналки. Условия жизни в них, конечно, были комфортнее, чем в коллективном жилье старого фонда городов или в бараках. Но должной интимизации мытья и других естественных потребностей в сталинских типовых зданиях не наблюдалось: чужие люди пользовались одними и теми же гигиеническими удобствами. Иными словами, даже в сталинках и ванну, и туалет приходилось делить с соседями. Но самое удивительное, что очереди в санузлы – серьезная бытовая проблема – не были предметом резкой сатиры. «Крокодил» всего лишь мягко пошучивал на тему ванно-туалетных неудобств. В феврале 1955 года журнал поместил на своих страницах карикатуру художника Марка Вайсборда. Сидящего в ванне мужчину поторапливает сосед традиционной репликой: «Вы скоро?» – и получает ответ: «А куда спешить. Надо мною не каплет». Автор предлагал посмеяться над отсутствием воды в душе, а не над очередью в ванную комнату – это пока считалось нормой жизни. Совсем курьезно с современной точки зрения выглядит изошутка Евгения Горохова в «Крокодиле» от 20 января 1960 года. Люди в коммуналке толпой собрались перед дверью в ванную. Ситуация не кажется им необычной. Более того, они готовы подождать. Ведь «сосед акваланг купил» и осваивал новую модную практику досуга в обычной квартире. Одновременно карикатуры, опубликованные до начала типового хрущевского строительства, лишний раз свидетельствуют, что до конца 1950-х годов индивидуальное помещение для мытья – признак роскоши и принадлежности к элитным слоям советского общества. Показателен рисунок Александра Зубова «В квартире одного перестраховщика», размещенный в номере «Крокодила» от 10 ноября 1956 года. Художник изобразил ванную комнату в отдельной квартире. Это явно немаленькое пространство, пол покрыт кафелем. Единственным недостатком можно считать не газовую, а дровяную колонку для нагрева воды, что выглядит анахронизмом. Не случайно авторы «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» (1959) сравнивали устройство этого прибора для подогрева воды с самоваром. Такая колонка занимала в ванной комнате много места – ведь она стояла на специальном огнеупорном постаменте. Кроме того, для получения горячей воды требовался постоянный запас дров или специальных брикетов. Их хранили в старых дровяных сараях или непосредственно в помещениях для мытья. Все это не соответствовало ни тенденциям минимализации размеров жилья, ни новым требованиям к гигиене. Всеобщая газификация могла помочь решить эти проблемы, а она, как известно, развернулась лишь в середине 1950-х годов, практически одновременно с началом кампании массового типового жилищного строительства.
Крокодил. 1960. № 2. Рисунок Е. Горохова
Крокодил. 1956. № 31. Рисунок А. Зубова
И все же эра истинной индивидуализации санитарно-гигиенической сферы наступила лишь после провозглашения принципа поквартирного распределения площади. Нововведения такого рода власть закрепила постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР от 31 июля 1957 года «О развитии жилищного строительства в СССР». В ряде официальных документов, сопутствующих постановлению, указывалось, что состояние государственного жилого фонда вызывает большую тревогу. Тогдашний председатель Госстроя Владимир Кучеренко прямо заявлял, что уровень благоустройства быта в советских городах отстает от западных показателей. По данным 1957 года, сохранившимся в фондах Российского государственного архива экономики, водопроводом обеспечивалось 49 % всего жилья в стране, канализацией – 45 %, ваннами и душами – 18 %! В Перми, например, в 1955 году водопровод был в 15 % всех жилых помещений города, канализация – в 2 %. Неудивительно, что сотрудники журнала «Крокодил» пока еще с удовольствием посмеивались над «представителями советской буржуазии» – обладателями персональных ванн. Именно так можно истолковать карикатуру Евгения Горохова в июньском номере «Крокодила» 1958 года. Пышная дама – явная хозяйка отдельной квартиры – присутствует при купании своего великовозрастного сына и дает следующие указания: «Сынок, не заплывай далеко. Я вся изнервничалась…» Действительно, в сталинских домах эмалированные «купели» располагали к кайфованию. Прозаик, сценарист и поэт-метареалист Юрий Арабов в мемуарном романе-мартирологе «Биг-бит» (2003) писал о ваннах дохрущевского времени: «Это было место, в котором рождались мечты. В трубах что-то гудело и плескалось, ванна напоминала подлодку, ложащуюся на дно сладких грез… В них (в ваннах. – Н. Л.) можно было лежать в полный рост и даже утонуть, если такое желание возникнет». Правда, в коммунальной квартире никто в ваннах не тонул – соседи бдительно следили за продолжительностью купания, ведь всем хотелось помыться. И, кроме того, для обычных советских горожан в середине 1950-х годов индивидуальные и специально оборудованные помещения для мытья и отправления иных естественных потребностей человека по-прежнему оставались мечтой. Невольно хочется внести маленькую правку в текст, избранный в качестве эпиграфа к книге. В ожидании новшеств в сфере санитарно-гигиенического обустройства жилья мечтатели-новоселы из оперетты «Москва, Черемушки» вполне могли бы петь:
Крокодил. 1958. № 18. Рисунок Е. Горохова
Такая переработка текста дуэта «Когда по улицам брожу» – отнюдь не результат небрежного отношения автора книги к «историческому источнику» – оперетте Дмитрия Шостаковича. Вполне реальной представляется ситуация, когда сатирики Владимир Масс и Михаил Червинский «в узком кругу» рифмовали слова «кабинет» и «туалет», а не «кабинет» и «паркет» (см. эпиграф к книге). Кабинет не входил в перечень жилых помещений «хрущевок» согласно СНиПам 1958 и 1962 годов. И паркетные полы в типовом строительстве конца 1950-х – начала 1960-х годов встречались нечасто. Молодой паре на картине Юрия Пименова «Лирическое новоселье» (1965) повезло – у них в квартире паркет. А вот Валерий Золотухин в своем дневнике зафиксировал иные реалии своей жизни в «хрущевке»: «Две комнаты по 16 м2, одинаковые, разнятся цветом обоев, светлые. Полы – линолеум, разживусь – настелю паркет…» Однако вид пола на первых порах не мог испортить настроение владельцам новых квартир. Существуют документальные данные, прежде всего воспоминания, в которых зафиксирован неподдельный восторг по поводу санобеспечения нового жилья.
После длительного проживания в условиях коммунальной квартиры многие по праву считали индивидуальные удобства высшим показателем комфорта. Зять Никиты Хрущева, известный журналист Алексей Аджубей, так описывал посещение одной из только что заселенных «хрущевок»:
Когда гости собрались, хозяин (кандидат медицинских наук. – Н. Л.) перерезал ленточку открытия своей квартиры. Она висела в дверном проеме совмещенного с ванной клозета. «Впервые за сорок лет, – сказал остроумный врач, – я получил возможность воспользоваться удобствами данного заведения, не ожидая истошного вопля соседа: „Вы что там, заснули?“»
Журналистка Татьяна Максимова вспоминала: «В „хрущобу“ я попала в двухмесячном возрасте из прадедова дома… Вселение было радостным… Можно забыть о туалете во дворе и каждый день принимать душ и ванну!» Бывший ректор Московского государственного университета культуры и искусства Татьяна Киселева в июле 2001 года участвовала в экспресс-опросе газеты «Вечерняя Москва» и на вопрос «Хрущевские пятиэтажки спасли Москву или испортили ее?» ответила: «Да, „хрущобы“ – убогое градостроительное решение, но что по сравнению с этим простое счастье мыться в собственной ванне? Моя семья из шести человек жила на 17 кв. метрах в коммуналке. И когда мы получили двухкомнатную квартиру в Филях, были по-настоящему счастливы». В дневниковых записях Валерия Золотухина тоже нашлось место для описания гигиенических удобств массового жилья: «Ванна, сортир раздельные… Вода холодная-горячая пока бывает, течет нерегулярно. Есть, есть – вдруг исчезает, снова появляется. <..>Зато за 10 дней мылся уже раз 6, если в баню бы сходил, оставил 96 коп. да на пиво, вот те два рубля и сэкономил. А уж какое блаженство, когда свое и хоть спи в ванне, никто не имеет права тебя беспокоить. Хорошо! Нет, жить можно, жаловаться грех».
Весной 1959 года журнал «Крокодил» провел спецрейд по районам новостроек в Москве. Выяснилось, что «большинство жителей Юго-Запада не нарадуются на свои квартиры – с вентиляцией, горячей водой… специальными регистрами в ванной для сушки белья». Персональные «удобства» становились знаком доступного комфорта советских новоселов и логичным требованиям, предъявляемым к качеству жилья. На рубеже 1950–1960-х годов, судя по художественной литературе, так рассуждали и французские обыватели. Подруга главной героини романа Триоле «Розы в кредит» отказывается выйти замуж за рабочего Жака, ведь в квартире его родителей «ванной нет…».
В городах СССР после введения в строй малогабаритных квартир с личными ванными комнатами для одной семьи люди получили шанс освоить новые бытовые привычки. Прежде всего, это лежание или в крайнем случае сидение в ванне, практика скорее релаксации, чем гигиены. Но до истинного блаженства в душистой пене советские новоселы добрались не сразу. Жидкие мыльные растворы для гигиенических и расслабляющих процедур в конце 1950-х годов были большой редкостью. Даже волосы люди обычно мыли кусковым мылом: глицериновым, дегтярным, детским. Иногда по совету журнала «Работница» использовались и такие экзотические средства, как горчица или мыльный спирт. Правда, ускоренная химизация народного хозяйства, развернувшаяся в годы хрущевских реформ, постепенно приобщала жителей СССР к новым средствам для гигиены. В 1959 году «Краткая энциклопедия домашнего хозяйства» уже сообщала о появлении жидкого мыла под названием «Шампунь», замечая, однако, что «длительное систематическое его применение может вызвать высушивание и истончение волос»! Опасаясь пока шампуней, некоторые «продвинутые» особы пытались мыть головы в пене от одного из первых советских стиральных порошков – знаменитой «Новости». По-видимому, эта сомнительная практика получила определенное распространение. Не случайно осенью 1960 года журнал «Работница» разместил статью врача-косметолога о вреде для личной гигиены средства «Новость». Автор заявляла: «Мыть им волосы нельзя, потому что в состав порошка входят очень едкие вещества, как, например, серная кислота и щелочь, которыми можно повредить не только волосы, но и кожу». К счастью, не удалось обнаружить свидетельств попыток «полежать» в пене из отечественных стиральных порошков: «Снежинка», «Лебедь», «Универсол». Они появились уже в конце 1950-х. Чуть позже советский потребитель познакомился с моющими жидкостями «Автотурист», «Капронил», «Ракета», «Эра», «Синтол», а в середине 1960-х с импортными сыпучими средствами для стирки «Мильва», «Мильвок», «Персиль».
Истинное блаженство принес «Бадузан» – импортное пенящееся средство для купания. Любопытно, что мыльная жидкость оказалась предметом, достойным запечатления в большой литературе. Арабов в романе-мартирологе «Биг-бит» дал следующее описание «Бадузана»: «Это было первое пенящееся средство, завезенное в Москву из ГДР… Продавалось оно лишь в ГУМе и двух парфюмерных ларьках на ВДНХ, одного колпачка было достаточно, чтобы Афродита, запутавшись в пене, никогда бы из нее не вышла. „Бадузан“ пользовался ограниченным спросом, трудящиеся его не покупали, не желая платить трояк за сомнительное удовольствие и предпочитая хозяйственное мыло с оттиском на нем „65 %“. Экзотический немецкий товар брала лишь интеллигенция, да и то когда выбросят на прилавки». Писал о гигиенической мечте интеллигентов и поэт-концептуалист Дмитрий Александрович Пригов. Пенящуюся жидкость он называл «Бадусаном». В цикле стихов «Апофеоз милицанера» (1978) есть такие строки:
Жизни античной цветы запоздалые —
Ванна и жидкость при ней Бадусан
Этим я нежился, помню и сам
Да вот отнежился – больше не стало
В смысле, в продаже исчез Бадусан.
Ванна сломалася, больше не стала
Вот и стою я – цветок запоздалый
Жизни античной – не верю и сам
Не прошла мимо новых гигиенических радостей и Наталья Баранская. Героиня ее повести «Неделя как неделя» неоднократно упоминает о преимуществах мытья и купания в новых отдельных квартирах: «Я люблю вечер пятницы… можно сесть в ванну…» В персональной ванной комнате героиня повести успокаивается после ссоры с мужем: «Я вскакиваю и ухожу в ванную. Там я открываю кран и умываю лицо холодной водой… <..> Сейчас я влезу под душ, сейчас приведу себя в норму… <..> Жалость и теплая вода делают свое дело – из-под душа я выхожу подобревшая и освеженная».
В начале 1960-х перемены в бытовых навыках обычных людей заметили и карикатуристы «Крокодила». В ерническом духе новую практику повседневности – «лежание в ванне» – изобразил художник Юрий Узбяков. Изошутка, помещенная на страницах «Крокодила» летом 1965 года, носила название «Не выезжая на море…». Небольшая, судя рисунку, купель могла создать иллюзию шикарного отдыха на морском берегу. В ней можно было лежать, надев остромодные ласты, шляпу от солнца, покуривая сигарету и попивая нарзан. В карикатуре, конечно, существовал намек на недоступность вожделенного южного отдыха для многих советских граждан. Но одновременно художник – скорее всего, сам того не ведая – отразил новые возможности расслабляющих удовольствий в персональных ванных комнатах.
В локусах совмещенных и раздельных санузлов «хрущевок» формировались и другие навыки ухода за собой. Время строительства малогабаритных, но отдельных квартир совпало с сексуальной революцией 1950–1960-х годов и бурным развитием химической индустрии. На смену красоте естественной, природной приходила красота искусственная. Часто она создавалась в домашних условиях с помощью не только декоративной, но и гигиенической косметики. На Западе использование средств по уходу за кожей в приватном пространстве уже превратилось в обыденность. Эта практика пока носила в основном женский характер. В первую очередь разного рода кремами, масками и лосьонами заполнялись ванные комнаты даже в скромных по размерам ашелемах. В романе Франсуазы Саган «Сигнал к капитуляции» (1965) можно прочесть следующее: «Полочка в ванной сразу выдавала присутствие женщины. Она была уставлена баночками и флаконами». Речь идет о маленькой квартирке любовника главной героини книги. Логично предположить, что отдельная квартира с индивидуальным санузлом тоже расширяла пространственные возможности использования достижений советской косметической промышленности. И соседи уже не могли потихоньку попользоваться новым мылом, стиральным порошком или кремом. А ведь такая практика существовала в коммуналках. Для примера можно привести анекдот, датируемый 1935 годом: «Молодая девушка принимает душ, сосед по коммунальной квартире подглядывает в дверную щель. – Как вам не стыдно, Петр Николаевич, вы же женатик, в летах. – Нужна ты мне больно, дуреха! Смотрю, не нашим ли мылом моешься. Что-то слишком быстро оно смыливается». Правда, до середины 1930-х годов рядовой горожанин не знал ни о шампунях, ни о разнообразных питательных или увлажняющих кремах. Соблазн заимствования подпитывался всего лишь мылом «Имша», кремом под таким же названием, возможно, борным вазелином и мазью для уничтожения угрей «Адон». Кроме того, в советском обществе культивировалось отрицательное отношение к всякого рода косметическим ухищрениям. На страницах журнала «Работница» в 1926 году можно было прочитать следующие сентенции: «Мы, коммунисты и комсомольцы, стоим за… естественную красоту, а не подмалеванную». К технике «подмалевки» нередко относили и средства ухода за кожей.
Крокодил. 1965. № 22. Рисунок Ю. Узбякова
Во второй половине 1930-х годов в контексте сталинского гламура – составной части «большого стиля» в СССР – многое изменилось. В 1936 году журнал «Работница» уже рассказывал об открытии в здании гостиницы «Москва» образцового парфюмерного магазина с косметическим кабинетом. Ведущий специалист кабинета заявила корреспонденту «Работницы»: «Оказывается, есть женщины, которые считают постыдным ухаживать за своим лицом и телом… Все, чем располагает культура, должно стать достоянием масс». Однако далеко не все представительницы «женских масс» накануне Великой Отечественной войны стали употреблять «ухаживающую косметику». И не последнюю роль здесь играли стесненные жилищные условия и отсутствие нормальных, а главное – индивидуальных ванных комнат.
В годы оттепели благодаря развитию химии появилось много средств для ухода за кожей лица, и всем им находилось место даже в пресловутых «гаваннах» – гигиенических центрах новых квартир для одной семьи. Это подтверждает «Краткая энциклопедия домашнего хозяйства» (1966): «Для хранения туалетных принадлежностей целесообразно над умывальником на высоте не менее 40 см навесить специальную полочку. Над полочкой следует укрепить зеркало… достаточно большого размера (примерно 60 на 70 см)».
В середине 1950-х – начале 1960-х годов использование продуктов синтеза жирных кислот позволило увеличить ассортимент косметических товаров. Важную роль в своеобразном «приближении» кремов и лосьонов к жизни обычной женщины сыграл впервые выпущенный в 1957 году по инициативе Государственного издательства политической литературы отрывной «Календарь женщины». Рекламируя новшество, журнал «Работница» в декабре 1956 года писал: «Имеются в календаре заметки врачей-косметологов об уходе за кожей лица и рук, за сухими волосами. <..> „Календарь женщины“ – хороший новогодний подарок советским женщинам». К середине 1960-х годов торговые сети уже предлагали женщинам кремы, которые подразделялись на питательные, защитные, очищающие и «исчезающие». Последняя продукция особенно любопытна с точки зрения косметологических новшеств. Речь шла о своеобразной основе под декоративную косметику, в современной лексике – «под макияж». О производстве такого крема в 1963 году информировал Невский мыловаренный завод. В середине 1960-х годов в арсенале средств для ухода за кожей лица появились кремы «Луч», «Молодость», «Сигулда», «Земляничный» и др. Явным новшеством стал и такой вид косметических средств, как лосьон. «Краткая энциклопедия народного хозяйства» 1959 года уже сообщала о появлении в СССР этого «косметического препарата», а в языковом пространстве он стал широко употребляться как реалия повседневности в середине 1960-х годов.
В индивидуальной ванной комнате заметно облегчалась распространенная процедура «интенсификации» женской красоты – окрашивание волос. Конечно, «менять цвет» лучше с помощью профессионала, но вечная занятость толкала женщин на подвиги «самоокраски». В ход шли прежде всего натуральные басма и хна, которые продавались в советских магазинах. Так достигали, в частности, красивого рыжего цвета, уже не используя при этом «красный стрептоцид», что в 1940-х годах считалось нормой. Успех мероприятия зависел лишь от навыка «самобарберов». Блондинками в годы оттепели женщины становились уже с помощью «Осветляющего шампуня», а не краденной в лабораториях перекиси водорода, как раньше. Кроме того, в начале 1960-х фабрика «Свобода» освоила выпуск краски «Гамма» восьми оттенков. Седину же часто тонировали с помощью синьки или фиолетовых чернил. В общем, несмотря на вечное недовольство и советской косметикой, и квалификацией парикмахеров, женщины эпохи хрущевской оттепели при должной сноровке могли себя порадовать сменой имиджа. Главное – в отдельной квартире с «гаванной» процесс окраски шевелюры носил более комфортный и менее нервозный характер, нежели в коммуналке, даже снабженной ванной длиной 180 сантиметров. Ведь соседям могли понадобиться «удобства» в самый важный технологический момент: во время смывки хны, басмы, «гаммы» и т. д. В случае их «передержки» волосы портились.
Изменения канонов гигиенического поведения, продиктованные появлением нового пространства – отдельной ванной комнаты, коснулись и мужчин. В до– и послевоенных коммуналках бритье, как правило, осуществлялось в обычных жилых комнатах. Характерное описание традиционной мужской гигиенической манипуляции можно найти в романе Пантелеймона Романова «Товарищ Кисляков»: «Он снял пенсне… и начал бриться, но уронил на комоде металлический стаканчик для воды. Сейчас же из-за стены… послышалось: – Может быть, вам горячей воды? У меня есть в чайнике. – Тут он понял… она (соседка. – Н. Л.) по звуку упавшего стаканчика догадалась, что он хочет бриться». Это ситуация рубежа 1920–1930-х годов. Мало что изменилось и в начале 1950-х. В книге Даниила Гранина «Искатели» (1954) можно прочесть: «У окна, поставив на подоконник зеркало, брился пожилой мужчина в подтяжках» – отец одной из героинь романа, семья которой живет в одной комнате огромной коммуналки. В индивидуальной же «гаванне» можно было по совету «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» (1966) разместить и бритвенные принадлежности. Попутно следует заметить, что в первом издании справочника по организации быта такие советы отсутствуют. И это понятно – в 1958 году, когда книгу сдавали в набор, типовые квартиры для одной семьи только начинали строиться. К концу правления Хрущева бритье опасными и безопасными бритвами полностью переместилось из жилых комнат в помещения, где была доступна вода, к тому же теплая. Ведь «хрущевки» оснащались газовыми колонками.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
