Текст книги "Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности"

Патриархальная привычка делать домашние заготовки, конечно, входила в конфликт с резкой и нередко вынужденной урбанизацией питания в условиях типового жилья. И действительно, в мини-кухнях шинковать, солить, а особенно хранить капусту было нелегко. Белорусский писатель, коммунист Иван Шамякин в 1974 году опубликовал книгу «Атланты и кариатиды» о жизни советских архитекторов. Вопрос кухонных практик литератор затронул походя, непреднамеренно, но буквально на первых страницах романа. Он с симпатией описал кухню в трехкомнатной квартире одного из главных героев – отца пятерых детей – «тесную, примитивно обставленную и загроможденную всякой всячиной». На блестящей медной проволоке, протянутой через все помещение, висят детские штанишки (при наличии собственной ванной комнаты?!), а также «большие вязанки крупного янтарного лука, поменьше – чеснока и пучки каких-то трав». «У двери на балкон стояла большая бочка…» Хозяйка традиционно квасила капусту и потом, чтобы «продукт не прокис», хранила ее на балконе. Деревянная бочка «вмещала восемь пудов капусты» (124 килограмма)! У друга семьи, зашедшего на ужин, тоже архитектора, но еще немножко и дизайнера, сразу возникла идея перестановки в кухне. Он предложил «шкафчик втиснуть между плитой и стенкой», холодильник пододвинуть к двери и найти столу другое место. Но реформаторские предложения гостя не встретили понимания. Все примирились за столом, заставленным «по-крестьянски простой, но очень аппетитной закуской – огурцы, капуста, селедка, грибки, жареное сало с домашней колбаской, картошка…». Осуждать такое гастрономическое великолепие нелепо даже сегодня в эпоху всеобщего стремления к «здоровому питанию». Кроме того, хозяйка явно готовила стол под выпивку и неспешную беседу о жизни и перспективах советской архитектуры. И вот здесь уместно обратить внимание на кухню как на культурный феномен.

В научной литературе сегодня можно встретить оценку помещения, вообще-то предназначенного для приготовления пищи, как некой зоны «свободы в несвободной стране», как пространства «творчества, сотворчества, обсуждения художественных проблем». В качестве источника такой информации обычно фигурируют воспоминания. Правозащитница Наталия Садомская рассказывала, например, о том, как в пятиметровый локус иногда набивалось по 20–25 человек, страстно обсуждавших культурно-политические проблемы! Песик Фафик бы сказал, что это миф, и посоветовал бы руководствоваться методологией здравого смысла. Устраивать политическое ристалище с буйными дискуссиями, этакий домашний «гайд-парк» в пространстве, не превышавшем 5 квадратных метров без учета мебели, трудно. На такой площади, даже стоя плечом к плечу как в автобусе, могли разместиться не более пяти человек, если не сидеть друг у друга на плечах. Да, конечно, первые жители «хрущевок» в маленьких, но индивидуальных кухнях, сидя на тонконогих табуретках, могли негромко поговорить о политике, послушать «вражеские голоса» по «транзистору», попеть под гитару песни Окуджавы и Высоцкого. Хрущевская кухня, безусловно, помогала пошушукаться с двумя, максимум тремя друзьями-подругами, пока в комнатах засыпали маленький ребенок и пожилые родители. Сюда же можно было уединиться, покинув общее застолье, гостевой стол, за которым могли собраться люди и разных возрастов, и разных устремлений. Между холодильником, газовой плитой, раковиной-мойкой за маленьким столиком свободно выкуривалась сигаретка и выпивалась рюмочка-другая без косого взгляда хозяйки. Ведь в субкультуре оттепели алкоголь играл не последнюю роль. Питерский литератор Валерий Попов заметил: «Мы (поколение 60-х годов. – Н. Л.) себя не считали алкоголиками, а пили „в контексте великих дел“». А Петр Вайль и Александр Генис, авторы книги «60-е. Мир советского человека», называли одной из характерных черт эпохи хрущевских реформ всеобщую дружескую попойку и искусство пьяного диалога. В ходе выпивки осторожно нащупывалась совместная мировоззренческая платформа, общее интуитивное родство душ. В кухне, конечно, делать это было комфортнее, чем в общей комнате – гостиной времен оттепели. Правда, обстановка в локусах готовки, как писал Александр Житинский в повести «Страсти по Прометею» (1973), «часто оставляла желать лучшего. Кругом были кричащие диссонансы». Наличие в кухне центнера квашеной капусты, как у персонажей книги «Атланты и кариатиды», гармонии явно не добавляло.

Возвращаясь к описанию канонов питания в советском массовом жилье, следует заметить, что они не всегда соответствовали общеевропейским тенденциям «рационализации еды» и часто входили в конфликт с новым кухонным пространством. В общем, для комфортного существования следовало обставлять мини-кухни с помощью эргономических приемов, а также осваивать современные практики приобретения, хранения продуктов и приготовления пищи. И в планы политического руководства страны такие бытовые новации включались. В постановлении 1957 года «О развитии жилищного строительства в СССР» подчеркивалась важность задачи «организовать в необходимом количестве изготовление малогабаритной мебели и встроенного кухонного оборудования для квартир нового типа».

Почти сразу инициативу центральной власти поддержали на местах, во всяком случае в Ленинграде. Здесь главной политической фигурой в то время считался ставленник Хрущева, ярый сторонник типового строительства Фрол Козлов. Уже в августе 1957 года появилось решение ленинградского руководства «Об утверждении типовых проектов оборудования кухонь квартир жилых домов в Ленинграде». Для обладателей малогабаритного жилья начали делать кухонные гарнитуры. Они включали навесной шкаф и кухонный стол трех размеров, шкаф под мойку, навесной шкаф для посуды, обеденный стол 60 на 70 сантиметров и табуретки трех видов (стремянка, круглая и квадратная). А в конце 1959 года в Ленинграде и вообще провели эксперимент: новоселам предложили въехать в дома с уже обставленными кухнями. Газета «Ленинградская правда» писала в конце зимы 1959 года: «Семья… входит в новую квартиру… В кухне прекрасное, сверкающее белизной оборудование… шкафчики-столики со встроенными мойками, навесные шкафчики, обеденный стол, табуретки». Советы по размещению мебели и техники можно было увидеть и в центральной периодической печати. Весной 1960 года «Строительная газета» сообщила о выставке кухонной мебели: «В кухне на площади в 6 кв. м. кроме плиты, рабочего стола-шкафа, шкафа-мойки и настенных полочек-шкафчиков разместились холодильник, стиральная машина и небольшой обеденный стол с тремя табуретками».

В 1959 году в свет вышло первое издание «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства». В двухтомной книге редколлегия разместила довольно объемную статью под названием «Кухня». В контексте текущих инициатив власти в сфере жилищного строительства статья начиналась следующими словами: «Кухня – помещение для приготовления пищи; в кухне может также производиться стирка и глажение белья; в квартирах, заселенных одной семьей, кухня часто является столовой» (курсив мой. – Н. Л.). Авторы издания разместили много материалов по благоустройству помещений для готовки именно в малометражных квартирах. В энциклопедии можно увидеть иллюстрации под названиями «Общий вид кухни малометражной квартиры» и «Общий вид кухни-столовой», а также «План кухни малометражной квартиры». Ее площадь составляла 4,8 квадратного метра, однако и в данной ситуации представлялось возможным разместить здесь не только газовую плиту и раковину, но и разделочный стол с ящиками и полками, покрытый линолеумом или слоистым пластиком. Любопытно предложение использовать в мини-кухнях одновременно «электрический» холодильник и «шкаф холодный встроенный». Действительно, на первых порах в кирпичных типовых домах с уменьшенными площадями последнее кухонное приспособление делалось взамен заоконных «холодильников» – деревянных ящиков с дырками. Из стены просто вынимался один слой. Но эта практика не являлась универсальной – основная масса зданий в новом строительстве все-таки возводилась из готовых блоков и панелей. Устройство встроенных «холодных шкафов» в этой ситуации оказалось невозможным. Счастливцев-новоселов выручали балконы, которые, несмотря на борьбу с излишествами, все же наличествовали во многих сериях малометражек. Ну а менее везучие и не имевшие ни балконов, ни электрохолодильников в зимнее время скоропортящуюся еду вывешивали в авоськах за окна. В книге Виктора Драгунского «Денискины рассказы» в числе прочих помещена смешная история «Куриный бульон» о кулинарных потугах Дениски и его папы. Рассказ начинается следующими словами: «Мама принесла из магазина курицу… Мама повесила ее за окно». Действие происходит в одной из московских новостроек пока еще сталинского типа. По-видимому, у семьи не было иного места для хранения скоропортящихся продуктов. Лишь к концу 1950-х годов в повседневную жизнь обычных людей, и в том числе жителей типовых квартир, вошли электрические холодильники. Превращению их в привычный атрибут домашнего обихода содействовали, как ни странно это звучит для современного читателя, решения ХХ съезда КПСС. В 1956 году в очередном пятилетнем плане развития народного хозяйства указывалось, что в 1960 году производство холодильников возрастет на 419 % по сравнению с 1955 годом! Выпуск всех остальных видов продукции предполагалось увеличить в диапазоне от 145 (шерстяные ткани) до 388 % (газ).

Действительно, к концу 1950-х годов бытовые компрессионные и абсорбционные холодильники появились в домах горожан. Самым престижным считался 165-литровый ЗИЛ. В комедии «Жених с того света», снятой в 1958 году режиссером Леонидом Гайдаем по сценарию Владимира Дыховичного и Мориса Слободского, есть такая фраза: «Обстановка стильная, ну, разумеется, холодильник ЗИЛ». Но жителям типовых малогабариток он был недоступен не только по причине высокой цены, но и из-за своих габаритов – его ширина составляла 67 сантиметров. По планам же предметного наполнения малогабаритных кухонь «электрическому шкафу» для хранения продуктов отводилось 50–55 сантиметров. Неудивительно, что спросом именно у новоселов типовых домов пользовался «Саратов» – относительно компактный и сравнительно дешевый, правда пока с небольшой морозильной камерой. В 1960 году население купило 518 тысяч холодильников.

И все же холодильники входили в разряд дефицитных вещей. И это зафиксировал фольклор. В конце 1950-х хрущевская инициатива о временной отсрочке погашения советских ценных бумаг получила хлесткое название «замораживания займов» и породила множество анекдотов. Один из них зафиксировал не только иронию советского обывателя по поводу хрущевских финансовых манипуляций, но и бытовые реалии времен оттепели. Шутники предлагали самостоятельно сделать холодильник – дефицитный предмет обихода в советской действительности: «Взять любой ящик и оклеить его изнутри облигациями старых займов. Они ж заморожены». Государство в свою очередь тоже предложило населению способ дешево и быстро получить вожделенную кухонную технику – выиграть ее в денежно-вещевой лотерее. Уже в первом фестивальном тираже 1957 года на 26 билетов выпал ЗИЛ и на один – дешевый «Север» без морозильной камеры. В 1961 году в апрельском розыгрыше «участвовало» 27 холодильников марки «Саратов-2» – самой популярной среди новоселов типового жилья.

Социологические опросы начала 1960-х годов зафиксировали рост интереса к приобретению домашних холодильных шкафов. Они, по мнению респондентов, должны были улучшить качество жизни обычных людей. Логичным выглядело предложение: «Все семьи снабдить дешевыми холодильниками, а в новых домах их [надо] монтировать при строительстве». По мере увеличения числа отдельных квартир возрастал и спрос на холодильники. В середине 1960-х годов населению продали почти 2 миллиона этих остро необходимых приборов. Так в советской реальности постепенно появлялись черты западного быта. В случае с холодильниками можно наблюдать развитие иного отношения горожан к ведению домашнего хозяйства. Изменилась традиционная установка на ежедневное приготовление еды: борщ и щи, плов, гуляш и компот стало можно состряпать минимум на два дня. Такие практики питания, безусловно, облегчали существование владельцев кухонь небольших размеров.

Новые способы хранения пищи пошатнули привычку каждый день ходить в магазин. Уходили в прошлое традиционные магазинные реплики: «Нарежьте 150 грамм колбаски. За ужином съедим, а то завтра будет несвежая». Это, конечно, касалось всех горожан – владельцев холодильников. Но жители типовых домов особенно остро ощущали преимущества кухонной техники – инфраструктура пространства новостроек налаживалась неспешно. Известно, что в сталинских типовых домах на первых этажах обычно располагались продовольственные магазины. Об этом свидетельствуют материалы СНиПа 1954 года. Но уже в конце 1950-х стало очевидным, что размещение торговых точек и общепитовских заведений непосредственно в жилых зданиях ухудшало «санитарно-эпидемиологическую ситуацию», а попросту способствовало появлению тараканов и крыс. Близлежащие территории захламлялись невывезенной тарой, в первую очередь ящиками. Конечно, такое встречалось и в старых районах крупных городов, но чаще в местах благополучных сталинок. Все это не вписывалось в новую концепцию жилого пространства «для строителей коммунизма».

Вопрос о размещении продовольственных магазинов решил новый нормативный документ «Правила и нормы планирования и застройки городов», утвержденный в декабре 1958 года. В новостройках «предприятия торговли» предписывалось открывать «в отдельно стоящих специальных зданиях». Ограничивались и торцевые пристройки к домам для торговли продуктами. Действительно, такие сооружения могли повредить внешние стены «хрущевок», явно не приспособленных к «излишествам». Из 22 серий новых домов, возведенных после постановления 1957 года, лишь в одной – К-7, прозванной лагутенковской, – в ее московской вариации весь первый этаж, кроме лестничных площадок, отводился под торговый зал. Вместо панельных стен стояли стеклянные витрины, опиравшиеся на мощный металлический каркас. Увидеть такой вариант магазина уже невозможно – все лагутенковские дома пошли под снос.

Торговых точек в виде отдельных зданий предполагалось строить немало. Радиус обслуживания у каждой из них, согласно нормативам, составлял не более полукилометра. Это позволяло минут за десять дойти до местного лабаза. Замысел заслуживал всяческого одобрения, тем более что количество магазинов самообслуживания – прогрессивной и прозападной формы торговли – в СССР увеличивалось. С 1955 по 1964 год их число выросло в 30 раз. В 1962 году ленинградцы познакомились с работой только что открывшегося магазина «Стрела» – крупной торговой точки, занимавшей площадь 800 квадратных метров. Продавалось здесь более 850 наименований заранее расфасованных продуктов: уже привычная бакалея в коробках, бутылочное молоко, масло в пачках и бутылках, не говоря уже об алкоголе. Сенсацией стала продажа мяса, рыбы и фруктов в целлофановой упаковке. Ленинградцы ходили в «Стрелу», как в музей. Еще больший восторг у обычных людей вызывал открытый тоже в 1962 году, но уже в Москве, экспериментальный магазин «Прогресс». Он относился к категории так называемых магазинов-автоматов и поражал посетителей отсутствием в торговых залах продавцов. Весь процесс купли-продажи, вплоть до расчета, осуществляли специальные агрегаты. «Прогресс» специализировался на реализации молочных продуктов.

Конечно, и «Прогресс», и «Стрела» – проекты во многом демонстрационные. Они могли засвидетельствовать успешное претворение в жизнь идеи о создании материально-технической базы построения коммунизма в СССР. Кое-что даже удалось осуществить – в 1964 году в стране насчитывалось 350 магазинов-автоматов. Одновременно в обиход обычной жизни горожан входила привычка пользоваться разными автоматическими устройствами как инструментами розничной торговли. Наиболее известными из них, конечно, являются шкафообразные автоматы для газировки. Их реальное существование в 1960-х годах запечатлел Леонид Гайдай в комедии «Операция „Ы“» (1965). Ее герой, не унывающий ни при каких обстоятельствах студент Шурик (актер Александр Демьяненко), после удачно сданного экзамена долго и с явным удовольствием пьет газировку, которую за 1 или 3 копейки с легкостью производит чудо техники. И это реальность, а не кинематографическая выдумка. В начале 1960-х годов в СССР насчитывалось почти 30 тысяч таких автоматов. Они «торговали» спичками, папиросами, карандашами, тетрадями. Но наладить автоматическую продажу большого ассортимента продуктов оказалось не так легко. СССР по-прежнему отставал здесь от Запада, и поэтому неудивительно, что «Крокодил» периодически подшучивал над уровнем автоматизации советской торговли. Наум Лисогорский в 16-м номере за 1959 год изобразил вечные поломки автоматов, а Иван Сычев в 23-м номере за тот же год показал, какие усилия приходилось прилагать для бесперебойной работы супертехники.

Крокодил. 1959. № 16. Рисунки Н. Лисогорского

Неудачной оказалась попытка создать устройство для реализации сосисок: оно работало только при строго определенном весе и размере продукта, что соблюсти никак не удавалось. Лучше всех трудился транспортер для картофеля – своеобразное чудо техники конца 1950–1960-х годов. С его помощью клубни подавались из складских помещений к прилавку. Уже в конце 1958 года в магазинах Ленинграда, например, работало почти 300 подобных агрегатов. Появились во второй половине 1950-х – начале 1960-х годов и неизвестные ранее автоматические приспособления – дозаторы для продажи в магазинах разливного молока. Они приобрели особую актуальность после того, как в мае 1957 года Хрущев выдвинул идею «догнать США по производству мяса, молока и масла». В результате уже весной 1958 года представители Комиссии советского контроля зафиксировали дефицит молока и молочных продуктов в стране. А в Ленинграде вообще разразился своеобразный «молочный кризис». В конце апреля 1958 года 99 из 102 имевшихся в городе специализированных молочных магазинов почти неделю работали по полдня из-за отсутствия товаров. И тем не менее в одном из декабрьских номеров журнала «Крокодил» за 1958 год появилась карикатура Константина Ротова «Держись, корова из штата Айова!». На рисунке наперегонки неслись на тележках, запряженных дойными коровами, американский ковбой и советская доярка. Чего больше было в изошутке: одобрения «линии партии» или хорошо закамуфлированного сарказма, определить трудно, особенно если знать непростую судьбу художника. С 1940 года Ротов сначала отбывал срок в исправительно-трудовых лагерях за «неправильное изображение советской действительности», а потом, в 1948 году, отправился на пожизненное поселение в один из поселков Красноярского края. Реабилитировали художника лишь в 1954 году. «Держись, корова…» – одна из последних работ блестящего рисовальщика: в январе 1959 года он умер. И все же карикатура информирует не только о нелепой игре в догонялки, но и о своеобразном «молочном» братстве стран-соперниц. И американский фермер, и рязанская колхозница используют совершенно одинаковую тару для перевозки молока – большие металлические бидоны. Но на этом сходство кончалось: в США молока хватало, а в СССР нет.

Крокодил. 1959. № 23. Рисунок И. Сычева

Крокодил. 1958. № 34. Рисунок К. Ротова

Еще выразительнее связь между советскими и западными бытовыми новшествами видна на примере распространения бумажных упаковок для молочных продуктов. Эта практика впервые появилась в СССР почти одновременно с типовыми экономдомами, в самом конце 1950-х годов. До этого времени молоко продавали либо в розлив, либо в тяжелых стеклянных бутылках – по 1 и 0,5 литра. Легкие бумажные пирамидки объемом 0,25 и 0,5 литра начал производить первый в стране опытный молочный завод-автомат. Он располагался в Красном Селе, небольшом городке под Ленинградом. На красносельском молокозаводе использовали шведский расфасовочный автомат «тетрапак». Осенью 1960 года в Хабаровске заработал пищевой комбинат, где появилась линия по розливу молока в «треугольники» – так в СССР часто именовались упаковки «тетрапак». Новая технология заменяла продажу молока в бидончики – мелкую, до 3 литров объемом, алюминиевую тару, сосуд с крышкой и ручкой. В мировой практике очень скоро пирамидки заменили четырехгранниками – более экономичной упаковкой. По подсчетам экономистов, при заполнении пирамидальных упаковок в СССР ежегодно выливалось около 20 тысяч тонн молока. И все же зря лившиеся молочные реки не остудили любви горожан к не требующим мытья одноразовым бумажным упаковкам, к тому же еще и очень легким.

Последнее качество особенно радовало жителей новостроек. Здесь быстро росли дома, медленно появлялись магазины, а также отсутствовали колхозные рынки. Любопытно, что об этом последнем обстоятельстве сочли возможным заявить даже создатели оперетты «Москва, Черемушки». В эпизоде освоения новоселами жилого микрорайона звучат, сопровождаемые мелодией, такие слова:

 
А где здесь близко обувной?
Универмаг у нас большой!
А рынка нет? Да, рынка нет!
А как без рынка жить?
 

Неудивительно, что новоселы мечтали о приближенном к жилью и структурно сбалансированном пространстве для покупок продуктов, а градостроители продолжали размышлять, как этого можно достичь. В марте 1960 года газета «Правда Востока» разместила статью под обнадеживающим названием: «Это придет к нам завтра». Автор материала писал: «Много времени нужно хозяйке, чтобы сделать все необходимые для семьи покупки. Часто тяжелую сумку она несет с базара еще и в магазин, расположенный в центре города… А если все это сделать не выходя за пределы одной площади?» Так рассуждали проектировщики нового жилого района в Ташкенте, жители которого вообще не могли представить своего существования без рынков. Именно поэтому в центре нового Чиланзарского микрорайона предполагалось спроектировать просторную площадь, где «раскинутся рыночные ряды… вырастут двухэтажные здания магазинов». Такое строительство началось в Ташкенте в 1963 году, но прервалось страшным землетрясением 1966 года. А вот в районе московских Новых Черемушек уже в 1962 году появился большой и вполне соответствовавший законам типового строительства продовольственный рынок.

В других регионах страны «магазинная оснащенность» микрорайонов развивалась неспешно. Об этом свидетельствуют материалы журнала «Крокодил». Художник Иван Семенов изобразил в 16-м номере за 1965 год «технику снабжения» новоселов посредством вертолетов. Изображенные на карикатуре чиновники заявляли: «Обслуживание покупателей в районе новостроек у нас на высоте». Михаил Соколов в 1966 году тоже отозвался на проблему снабжения питанием в новых районах. На карикатуре в 11-м номере изображен маленький ларечек с продовольственными товарами, почти незаметный на фоне новых домов. На рисунке расположен следующий текст: «Магазин-то уж очень маленький. – В самый раз! Ведь у нас – микрорайон!» Эти карикатуры относятся ко времени, когда и Хрущев, и «хрущевки» перестали быть трендами десталинизации. И совершенно очевидно, что на рубеже 1950–1960-х годов в большинстве случаев владельцы нового индивидуального жилья в основном закупали продукты в центре. Здесь было значительно больше магазинов.

Крокодил. 1965. № 16. Рисунок И. Семенова

Крокодил. 1966. № 11. Рисунок М. Соколова

Весной 1964 года ленинградские социологи провели опрос семей-новоселов. В результате выяснилось, что почти четверть всего времени, затраченного на всякого рода хозяйственные хлопоты, уходило на приобретение продуктов и, прежде всего, беготню по магазинам и ожидание в очереди. Прекрасное описание практик жизни новоселов можно найти в повести Наталии Баранской «Неделя как неделя» (1969). Главная героиня очень счастлива: «…все хорошо, все прекрасно. Мы получили квартиру в новом доме». Она занята интересным делом, она научный сотрудник в лаборатории по разработке новых образцов вида стеклопластика, у нее благополучный брак и двое маленьких детей. Но тяготы магазинных походов это не облегчает. Ее сослуживицы тоже живут в новостройках и поэтому по очереди «затовариваются» во время обеденного перерыва: «Продукты на всех – нелегкое дело. Не только потому, что тяжело тащить. А потому, что тебя непременно будет ругать очередь, хоть и самая маленькая… С видом угрюмым и замкнутым покупаю я в гастрономическом отделе три полкило масла, шесть бутылок молока, три – кефира, десять плавленых сырков, два кило колбасы и дважды по триста граммов сыра». Из текста Баранской, кстати сказать, становится ясно, что именно новоселы охотились за молоком «в треугольниках» – легких и компактных.

На фоне тоскливого описания тягот жизни новоселов вполне жизнеутверждающей выглядит фраза: «Подгружаюсь еще в полуфабрикатах четырьмя десятками котлет и шестью антрекотами». Это уже элемент почти европейской свободы – можно не выкраивать из неважно разрубленного мяса куски, пригодные для быстрого приготовления, а главное – не молоть фарш. У населения больших городов «казенные котлеты», судя по книге Баранской, пользовались успехом. Старшему поколению они могли напоминать «микояновские» мясные полуфабрикаты. Их начали делать еще в конце 1930-х. Как пишут Ольга и Павел Сюткины, авторы книги «Русская кухня: от мифа к науке», в середине 1950-х годов в СССР продолжали производить изделия из молотого мяса. Более того, как сообщала общероссийская газета мясоперерабатывающей промышленности «За мясную индустрию», 17 июля 1957 года на одном из крупных столичных мясокомбинатов начала работать поточная линия по выпуску московских 50-граммовых котлет. Интересны хронологические совпадения – выдвижение лозунга «Догнать и перегнать Америку за три года по производству мяса, молока и масла на душу населения» 22 мая 1957 года, внедрение механизации разного рода конвейеров и автоматов для производства котлет 17 июля, судьбоносное постановление о массовом жилищном строительстве 31 июля. «Московские котлеты» многим нравились, хотя, в отличие от «микояновских», половину массы их фарша составлял хлеб.

Всякого рода мясные полуфабрикаты делали и в домовых кухнях. Они возникли почти одновременно с «хрущевками», представляли собой нечто среднее между магазином и заведением общепита и по праву могут считаться характерной приметой быта оттепели. Символично звучало название новой институции. Привязанное к слову «дом», оно выглядело как антагонист популярному в 1920–1930-х годах термину «фабрика-кухня». Дом всегда является сосредоточием частной жизни человека. Этот постулат лежит в основе западных представлений о личной свободе. Домовая (с ударением на третьем слоге) кухня – демонстрация демократических перемен в советском обществе в эпоху десталинизации. Питаться, оказывается, можно не в фабрично-заводской или учрежденческой столовке, а дома, затратив на приготовление пищи минимум времени.

В феврале 1959 года властные структуры сформировали целую концепцию развития системы общественного питания. Предполагалось, что оно станет «массовым, удобным и выгодным для населения». Правительственное постановление «О дальнейшем развитии и улучшении общественного питания» предусматривало увеличение сети столовых, чайных, кафе и различного рода закусочных. Одновременно при них предполагалось создать отделы для продажи различных полуфабрикатов. В целом все соответствовало развивавшимся тогда в мире тенденциям автоматизации общественного питания. В СССР власти все же пыталась политизировать эти процессы, считая их «важной государственной задачей» периода «развернутого строительства коммунистического общества». Правда, эта «советская несоветскость» на первых порах не мешала развитию сети домовых кухонь. Они стали распространителями полуфабрикатов – своеобразного пищевого фетиша времен оттепели.

Сеть домовых кухонь быстро расширялась. В начале 1959 года только в Ленинграде работало 13, а в конце того же года уже 22 таких заведения. С 1959 по 1965 год количество домовых кухонь в РСФСР возросло более чем в 10 раз – с 90 до 1000. «Краткая энциклопедия домашнего хозяйства» (1959) – знаковое издание, запечатлевшее многие бытовые реалии эпохи «хрущевок», – разместила на своих страницах подробное описание принципиально нового учреждения советского общепита, организуемого, как правило, «в больших жилых массивах в первых этажах жилых домов». По данным энциклопедии, домовые кухни имели обычно три отдела: отпуска обеда на дом, полуфабрикатов и кулинарии, а также кондитерский. Интересна и информация о возможности предварительных заказов блюд по телефону, а также о доставке еды на дом.

На первых порах об открытии каждой домовой кухни, тем более в новых районах, с восторгом писала советская пресса. В «Ленинградской правде» летом 1958 года сообщалось: «Здесь (в домовой кухне. – Н. Л.) готовят не только вкусные блюда, но и всегда разнообразные. На выбор всегда три первых, пять-шесть вторых блюд… В продаже – в широком ассортименте изделия мясной и рыбной кулинарии, полуфабрикаты, пироги, пирожки, кондитерские товары». Новые институции общественного питания появились в годы оттепели и в периферийных городах. Настоящим событием для жителей Хабаровска стало открытие летом 1960 года в здании новой постройки первой в городе домовой кухни. Предполагалось, что она сможет «отпускать» на дом до 350 обедов ежедневно. Новые заведения общепита вызывали интерес и у жителей центральных городских районов, и у новоселов, получивших наконец вожделенные отдельные квартиры.

Ныне трудно сказать, нравились ли советским людям блюда, которые готовили в системе хрущевского быстрого питания. В газетах конца 1950-х – первой половины 1960-х годов то и дело печатались восторженные письма по поводу работы новых учреждений «недомашней» еды. Некая ленинградская пенсионерка, судя по публикации «Ленинградской правды» в январе 1962 года, очень хвалила работу одной из домовых кухонь: «Здесь всегда большой выбор первых, третьих и особенно вторых блюд – мясных, рыбных, овощных, – писала женщина. – Стоимость одного обеда, как правило, не превышает 50 копеек. Покупателю остается лишь принести обед домой, подогреть его и есть на здоровье». В постперестроечных воспоминаниях, напротив, заведения готовой еды в основном ругали. Известный питерский искусствовед Михаил Герман характеризовал домовые кухни как «вонючие лавочки, где торговали полуфабрикатами для очень здоровых желудков». Но одновременно, сам того не желая, талантливый мемуарист отразил специфическую знаковость новых форм общепита. В 1964 году Германа, тогда еще начинающего ученого, автора недавно вышедшей книжки о художнике Оноре Домье, пригласил в гости известнейший художественный критик Александр Каменский. Дело происходило в Москве. Молодой исследователь был смущен лаконичностью пространства обитания маститого искусствоведа: «Нельзя даже сказать, что здесь было „презрение к быту“. К быту вообще не было никакого отношения, он не был сюжетом. Я не знал тогда, какой простой может быть настоящая московская интеллигенция». Так вот, в доме такого человека не постеснялись накормить гостя купатами из домовой кухни – быстро, не слишком дорого и вполне в контексте современных мировых тенденций.