Текст книги "Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности"

В 1952–1953 годах советская мебельная промышленность выпустила первые гарнитуры, которые уже прямо называли гостиными, то есть наборами предметов для особых комнат. Они изначально рассматривались как локусы домашнего отдыха и рекреации. Внешний вид столов, стульев, буфетов и т. д. во многом повторял форму и конструкцию мебели эпохи модерна.

Внедрение «большого стиля», мебельного ампира в повседневную жизнь продолжалось и после смерти Сталина. И это неудивительно. Ведь СНиПы 1954 года закрепили существование в сталинках «общих комнат». Небольшая часть новоселов из среды советской аристократии использовала их как вполне буржуазные гостиные. Местная власть инициировала выпуск вещей, которыми было бы не стыдно обставить новое жилье представителей номенклатуры и высших слоев интеллигенции. В январе 1955 года партийное руководство Ленинграда специально обсудило вопрос о производстве мебели. Выяснилось, что горожане «лишены возможности приобретать в магазинах столы, стулья и другие изделия одного и того же цвета, стиля, чтобы со вкусом обставить свою квартиру». Власти в приказной форме призвали к увеличению «выпуска добротной, красивой мебели, отвечающей высоким требованиям населения». Отчеты о работе мебельных фабрик дают представление о престижных предметах интерьера начала оттепели. «Ленинградская правда» писала в феврале 1956 года: «Фабрика театральной мебели приступила к выпуску дубовых буфетов, оформленных художественным стилем… Фабрика мягкой мебели осваивает производство изящных изделий из красного дерева…» В общем, все в духе сталинского гламура в интерьере. Его детали можно увидеть в фильмах 1954–1957 годов. Дорогая, сделанная из натурального дерева мебель заполняет квартиру крупного конструктора Ершова из фильма «Неоконченная повесть». Фильм в 1955 году снял режиссер Фридрих Эрмлер, главную роль сыграл Сергей Бондарчук. В 1956 году вышел фильм Леонида Лукова «Разные судьбы». Его герой композитор Рощин в исполнении Бруно Фрейндлиха вполне комфортно обитает среди массивных буфетов, диванов с валиками и прочих интерьерных радостей тоталитарного шика.

В реальной жизни «гламурная» мебель выпускалась малыми партиями. В советской прессе даже в середине 1955 года попадались публикации о том, что обычные граждане «со стоическим терпением ждут… появления в магазинах» вожделенных предметов мебели вообще и в частности наборов для гостиных. Все эти предметы пока еще носили отпечаток сталинской имперской роскоши, что рождало зависть и ненависть обывателя, а также раздражение разработчиков мебели – сторонников конструктивистского подхода к предметам быта. Они еще на рубеже 1920–1930-х годов предлагали принципиально новые виды мебели для того, чтобы достичь «уравнения всех слоев населения в своих потребностях». Так, например, рассуждал архитектор-авангардист Лазарь (Эль) Лисицкий, сторонник конструктивности, рациональности и экономичности. Весной 1928 года «Ленинградская правда» и вообще прорекламировала проект «комнаты в чемодане». Ее обстановка состояла из складных матерчатых стола, двух табуретов, кровати, кушетки, а главное – двух шкафов-чемоданов, в которых все это размещалось. Этажерки, шифоньеры, резные столы, напротив, объявлялись мещанскими. Отрицательный герой одного из киносценариев Владимира Маяковского носил фамилию Шкафолюбов. Питерский прозаик Даниил Гранин вспоминал: «Само название „комод“ отзывалось мещанством. Комод, пузатый, с тяжелыми крепкими ящиками, он был капитальным, несокрушимым… его основательность раздражала, она была вызовом, она была признаком обывательщины». Многим людям, сформировавшимся в 1920-х – начале 1930-х годов, импонировала простота авангардистской эстетики быта. Они, как и литературовед Лидия Гинзбург, ненавидели «зеленый и розовый плюш» и «неправдоподобные альбомы с розами на крышке», канонизированные в сталинское время, как и мебельные изыски «барских» гостиных высших слоев советского общества.

Такие же чувства могли вызывать и осветительные приборы. Для героев романа Михаила Булгакова «Белая гвардия» «бронзовая лампа под абажуром» – символ семейного благополучия. Но после событий 1917 года она превратилась в признак «мелкобуржуазного, мещанского уюта». В 1920-х годах комсомольские газеты требовали «освободить лампочку Ильича от пыльных тряпок буржуазии». Молодые дизайнеры – конструктивисты и супрематисты – тоже ополчились на абажуры, называя их предметами малофункциональными и конструктивно непрактичными. Партийные активисты на страницах журнала «Революция и культура» критиковали «буржуазный уют» и призывали «апеллировать к гордости пролетариата», которому больше понравятся «стены без картин, окна без занавесей, свет без абажуров». А молодые поэты, друзья Маяковского, как свидетельствовал Валентин Катаев в мемуарно-автобиографической повести «Алмазный мой венец» (1975–1977), прямо называли оранжевые абажуры мещанскими.

В эпоху до– и послевоенного сталинизма прекратились характерные для 1920-х годов нападки на осветительные приборы, пышно украшенные сборками из шелковой ткани. Они даже стали знаками культурной и зажиточной жизни при социализме. В пропаганде мягкого, почти интимного освещения жилых помещений, эффекта которого можно достичь, прикрывая лампочку колпаками из ткани различной формы, особенно преуспел журнал «Общественница». Его первый номер вышел в 1936 году, когда была принята сталинская конституция. Абажур считался обязательным атрибутом сталинского шика в интерьере. Действительно, неплохо было «перекинуться в дурачка» или «расписать пульку» в собственной гостиной, за массивным круглым столом с резными ножками и к тому же под уютной сенью светильника с каркасом, прикрытым для уюта и особого интима оранжевой тканью. В послевоенном сталинском обществе, где пышно расцветал «большой стиль», абажуры оказались очень популярны. Даже в декабре 1955 года представители торговых организаций выступили в прессе с резкой критикой артелей, прекративших выпускать эти пока востребованные народом предметы интерьера.

В эпоху сталинского гламура во вполне «буржуазном» стиле декорировались и окна в домах. Престижным элементом интерьера, в первую очередь гостиных, являлись портьеры на дверях. О выборе тканей для них рассказывал журнал «Работница» в ноябрьском номере за 1955 год. Предпочтение следовало отдавать тяжелым тканям типа бархата, создававшим ощущение богатства и пышности. Интерьер квартир позднего сталинизма предполагалось наполнять предметами мелкой пластики. Считалось, что они придают уют жилому пространству и, прежде всего, локусам рекреации. В советской действительности 1930–1950-х годов считалось, что декоративные предметы из него должны воспитывать обывателя в нужном духе. С конца 1930-х годов в советской фарфоровой промышленности сформировался почти канонический свод тем и сюжетов для изделий мелкой пластики. Статуэтки изображали вождей, героев, детей, советских тружеников, персонажей русских сказок, скульптурные аллегории, связанные с дружбой народов. В 1949 году на Ленинградском фарфоровом заводе появилась фарфоровая многофигурная композиция «Спасибо товарищу Сталину на наше счастливое детство!», созданная скульпторами Владимиром Богатыревым и Галиной Столбовой. Советские магазины предлагали многочисленные варианты бюстов Ленина и в детском возрасте, и в облике вождя мирового пролетариата. Кроме советских вождей, в фарфоре конца 1940-х – первой половины 1950-х годов часто изображали политических лидеров дружественных СССР стран. В 1955 году на фарфорово-фаянсовой фабрике в Риге создали статуэтку «Джавахарлал Неру», а в 1957 году в Чудове появилась фарфоровая группа «Индира Ганди и пионеры». Упорно ваяли из фарфора и изображения русских писателей, прежде всего Александра Пушкина. Все началось с празднования 100-летия со дня смерти поэта в 1937 году. Появились статуэтки «А. С. Пушкин на прогулке», «Пушкин перед дуэлью» и созданная Натальей Данько чернильница «А. С. Пушкин за работой». Этот предмет оказался очень популярным и выпускался массовыми тиражами даже в середине 1950-х годов. Осенью 1955 года журнал «Работница» с пафосом еще писал о том, как «красивы фарфоровые фигурки балерины, девушки-украинки, узбечки с хлопком и другие, выпускаемые нашей фарфоровой промышленностью».

Однако судьба «сталинского гламура в интерьере» решилась довольно быстро. В реальной повседневности появлялись иные предметы для внутреннего убранства жилья, более созвучные новому времени. И конечно, развитию этого процесса должна была способствовать хрущевская жилищная реформа, фетишем которой являлась индивидуальная квартира для одной семьи. Французский вариант доступного жилья «обуржуазивал» своих владельцев, ранее нередко люмпенизированных пролетариев. Советские же ашелемы становились пространством распада сталинского гламура – советского варианта мещанства. Этот процесс наиболее ярко проявлялся в традиционно наполняемых и специальными вещами, и особыми практиками локусах частной рекреации, в так называемых «общих комнатах».

Прошедший во второй половине февраля 1956 года ХХ съезд КПСС формально не рассматривал проблему уничтожения тоталитарного мебельного шика. Однако в важном итоговом документе антисталинского форума коммунистов указывалось на необходимость устранения «всякого рода архитектурных излишеств» и усиления внимания «к повседневным бытовым нуждам населения». Этого оказалось достаточно для начала наступления на атрибуты советской «буржуазной» роскоши. Уже в апрельском номере «Работницы» за 1956 год народный художник РСФСР Николай Жуков в статье «Поговорим о вкусах» писал: «Быт советского человека должна отличать строгая продуманность, строгий отбор всех деталей, устранение всех и всяческих излишеств». Все это касалось и личного пространства для отдыха.

Постепенно начала втягиваться в процесс критики сталинского мещанства и литературная элита. В конце 1956 года драматург Виктор Розов завершил работу над комедией «В поисках радости». В декабре 1957 года пьеса уже шла на сцене Центрального детского театра в Москве. Розов написал о конфликте между членами ранее дружной семьи. Женитьба на хорошенькой пустышке отдалила старшего сына от родных. Сноха загромоздила «родительское гнездо» мебелью для создания уюта в новой квартире. Полированные шкаф, сервант, стол, прикрытые тряпками, мешали жить всем остальным членам семьи. В тесноте младший брат героя – 15-летний школьник – случайно проливает на стол чернила. В отместку жена старшего брата выбрасывает из окна банку с живыми рыбками, которых тут же съедают уличные коты. Потрясенный подросток начинает громить мебель темной полировки, образец сталинского гламура. В качестве инструмента расправы с «ненужным хламом» используется отцовская именная сабля. Особенно эффектно мебельный погром выглядел в фильме «Шумный день». Его по мотивам пьесы Розова в 1961 году сняли режиссеры Георгий Натансон и Анатолий Эфрос. Тогда еще юный Олег Табаков рубил все с потрясающей экспрессией.

Нагромождение знаковых ситуаций в пьесе явно преследовало цель возродить характерную для 1920-х годов борьбу с мещанством. Но в новых условиях мещанским уже считалось все, относящееся к повседневности сталинского времени. Солидность мебели ассоциировалась с прошлым, от которого необходимо было отмежеваться. Новое поколение с удовольствием расставалось не только с идеями сталинизма, но и с его внешней атрибутикой, элементами «большого стиля».

Власть, со своей стороны, также уже предлагала новые эстетические ориентиры, касавшиеся обстановки помещений для индивидуального отдыха. В конце 1956 года состоялось Всесоюзное совещание работников мебельной промышленности, сопровождавшееся небольшой выставкой опытных образцов изделий для обстановки квартир. Участники совещания констатировали серьезные недостатки советской фабричной мебели. Очень громоздкая, она занимала 40–50 % площади пола даже в массовом жилье, построенном по нормам 1954 года. Дизайнерская мысль начала работать над созданием новых экономичных и лаконичных предметов мебели для комнат отдыха. На рубеже 1956–1957 годов советские обыватели увидели символический атрибут домашней релаксации эпохи хрущевских реформ – низкие журнальные столики. Мебельщики особенно гордились «гнуто-прорезными ножками» своих изделий. Такая деталь удешевляла производство. Почти одновременно конструкторское бюро знаменитой ленинградской фабрики «Красный Октябрь» для экономии дорогостоящего сырья и для удобства размещения в домах нового строительства разработало модели малогабаритных пианино. И это, бесспорно, вещь, предназначенная для домашнего отдыха и для скромных по размеру пространств.

Крокодил. 1957. № 26. Рисунки Е. Щеглова

Создание малогабаритной мебели, в первую очередь для общих комнат, превратилось в действительно острую проблему после государственных решений о переходе к строительству отдельных квартир для одной семьи летом 1957 года. И конечно, на ситуацию мгновенно отреагировал «Крокодил». В номере 26 за 1957 год появилась карикатура Евгения Щеглова под названием «Рацпредложение Крокодила». Рисунок изображал обстановку комнаты, предназначенной именно для пассивного домашнего досуга. Это явно не спальня, а некое пространство рекреации. Глава семьи прилег ненадолго с газетой, ребенок рядом играет с кошкой. Хозяйка дома явно пытается улучшить интерьер жилья. Но это не так легко, так как женщина с большим трудом дотягивается до плоскости, где уместно разместить и цветы, и пресловутых слоников – признак благополучия сталинского времени. Дело в том, что вместо дивана и компактных вместилищ для одежды и полок приходится использовать огромный старомодный платяной шкаф с громоздкими декоративными деталями. Ведь «мебельные фабрики не выпускают малогабаритной мебели», – гласит надпись на рисунке. Реальность ситуации подтверждают и нормативные документы.

В марте 1958 года появилось постановление Совета министров СССР «Об увеличении производства мебели для продажи населению в 1958–1960 годах и улучшении ее качества». Несмотря на махрово административный язык документа, есть смысл процитировать наиболее содержательные места из него. Первое – это констатация сложностей: «Совет Министров СССР отмечает, что мебельная промышленность не удовлетворяет широкого спроса населения на мебель. Мебельные предприятия производят мебель в недостаточном количестве и в ограниченном ассортименте». Второе – указание на связь расширения прироста жилого фонда с задачами «резкого увеличения производства мебели, потребность в которой будет из года в год возрастать». Третье – детализация мелочей, определяющих содержание повседневности, а именно требования обеспечить выпуск «однородных типов мебели и унифицированных узлов и деталей и… недорогих наборов и отдельных предметов бытовой мебели для однокомнатных и двухкомнатных квартир; наладить производство специальных тканей для обивки мягкой мебели (макета, гобелена, плюша)», организовать изготовление «типовых блоков для встроенной мебели»; «обеспечить выработку… мебельного дерматина… мебельного гранитоля… строганой фанеры… костяного клея… шлифовальной шкурки». Кроме этого, постановление предписывало «провести в 1958 году всесоюзный конкурс на создание лучших образцов мебели для новых квартир, рассчитанных на одну семью» и «организовать в 1958 году в г. Москве постоянную выставку мебели».

Небезынтересны некоторые совпадения, а именно выход постановления Совета министров СССР о развитии мебельной промышленности (март 1958 года) и начало Всемирной выставки в Брюсселе (апрель 1958 года). Советский Союз, кроме достижений в науке и технике, продемонстрировал и успехи в организации быта советских людей. В павильоне СССР отвели место образцам компактной мебели, предназначенной для эффективной организации пространства, в первую очередь в малогабаритных квартирах. «Хрущевки», построенные по образцам французских ашелемов, предполагалось и обставить на европейский манер, а именно облегченными, недорогими и сугубо функциональными предметами.

Советский Союз всячески стремился вписаться в общемировой процесс создания «образцовых квартир для людей среднего достатка». Конечно, в Брюсселе отечественные мебельщики представили опытные образцы своей продукции. В реальности промышленность продолжала выпускать старомодные вещи. В Ленинграде, например, осенью 1958 года в ходе проверки выполнения мартовского постановления Совета министров выяснилось, что «управление деревообрабатывающей и мебельной промышленности Ленсовнархоза плохо справляется с заданием правительства по выпуску мебели и улучшению ее качества». Остродефицитными товарами считались стулья, диваны, раздвижные обеденные столы, серванты, тумбы под телевизоры, то есть именно мебель, необходимая для семейного отдыха. Большинство изделий, как и раньше, производилось из полноценного дерева в духе мебели сталинского ампира. Это удорожало продукцию мебельщиков. Карельская береза, дуб, граб – высококачественный, но довольно тяжелый материал. Он не подходил для мебели, которую предстояло разместить в малометражках. Для постоянного генерирования новых идей наполнения пространства хрущевских типовых квартир в СССР начали создавать специальные конструкторские бюро. Конечно, успешнее всего этот процесс шел в крупных городах: в Москве и Ленинграде. Уже в конце 1958 года «Ленинградская правда» сообщала: «Мебельная фабрика треста „Ленгорлес“ начала выпуск малогабаритных, удобных и красивых… гарнитуров из древесностружечных плит. Сейчас фабрика готовится расширить производство дешевой мебели». Рвение, с которым мебельщики искали замену дорогостоящему натуральному дереву, зафиксировала и советская художественная литература. Вадим Кожевников, автор знаменитого романа «Щит и меч», в самом начале 1970-х годов написал книгу «В полдень на солнечной стороне». В общем, это почти военная проза, но ее главный герой в мирной жизни решает сначала заняться ремонтом мебели, а затем становится директором крупной мебельной фабрики. Здесь он долго пытается «прочно впрессовать в древесноволокнистые плиты полимерное покрытие „под орех“ и „под птичий глаз“» – иными словами, придать должный внешний вид прессованным из стружек и прочих столярных отходов плитам. Из них в конце 1950-х – начале 1960-х годов изготавливали мебель для массового потребителя. Обработанные таким образом ДСП, по словам Кожевникова, походили на «древесный зеркально-лаковый поток, как бы источающий теплый свет, глянцевое сверкание». Сегодня такой блеск выглядит дешево, однако на рубеже 1950–1960-х годов якобы полированная мебель восхищала неизбалованного советского покупателя.

В 1958 году в стране прошел I Всесоюзный конкурс на лучшие образцы бытовой мебели для типовых квартир. Перед разработчиками и производителями мебели стояла задача рационального использования жилого пространства. Предполагалось, что стулья, столы, диваны, серванты будут занимать не более трети площади пола помещения, предназначенного для домашнего досуга. Неудивительно, что участники конкурса всячески пропагандировали секционную и стеллажную мебель. Оба вида обстановки были эргономичны и рациональны, все составляющие можно было легко перевозить и собирать внутри квартиры из унифицированных элементов.

Конечно, и до времен оттепели столы, шкафы и прочие предметы интерьера не выдалбливали из единого куска дерева, как Робинзон Крузо лодку на необитаемом острове. Однако сборка изделий была крайне трудоемкой: требовалась индивидуальная подгонка соединений и их склейка. Именно поэтому мебель перевозили в собранном виде. И здесь проявлялись «страдания новоселов», пытающихся внести громоздкие вещи прошлого в новое жилое пространство, и в частности в локусы домашнего отдыха. «Крокодил», конечно, реагировал на беды жильцов новостроек. В 1956 году, еще до начала эры «хрущевок», на страницах журнала в разделе «Фотовитрина» появился материал, зафиксировавший «внос шкафа через балкон». Все происходило в поселке Заволжье Горьковской области. Строительство пока еще велось в рамках СНиПов 1954 года, то есть по канонам сталинского типового жилья. Ту же проблему – застревание мебели во входных дверях – ощутили и жильцы «хрущевок». В 1965 году художник Игорь Сычев изобразил тщетные попытки пронести через парадные двери новых домов, спроектированных по СНиПам 1958 года, предмет почти антикварной мебели. Карикатуру сопровождал текст: «Дверь узкая; шкаф не пройдет… Попробуем в блочные швы протолкнуть». В общем, типовое жилье требовало мебели других габаритов, а главное – легко собираемой. Один из руководящих работников Госстроя в августовском номере журнала «Архитектура СССР» за 1959 год опубликовал статью со знаковым названием «В новые квартиры – удобную, красивую и дешевую мебель». Автор текста с явным удовольствием отмечал значимость Всесоюзных мебельных конкурсов для разработки новых наборов мебели массового производства. Более того, в статье формулировалась и главная задача легкой промышленности – «быстрейшее налаживание массового производства новых образцов мебели». «Устаревшая мебель, не соответствующая требованиям нового жилищного строительства, должна быть снята с производства», – настаивал автор публикации. О проблемах наполнения интерьеров малогабаритного жилья на рубеже 1950–1960-х годов часто писали искусствоведы и только что появившиеся дизайнеры. В брошюре Владимира Кантора «Искусство и быт» (1961) привлекает внимание следующая сентенция: «Непрерывно идущая вперед жизнь, изменения в общественных отношениях, успехи науки и техники отметают старые представления о красоте и уюте и рождают у людей новые вкусы, новую эстетику. Безвозвратно уходят в прошлое громоздкие славянские шкафы, колоссальные буфеты и „трехспальные“ оттоманки, занимающие больше половины всей площади квартиры. На смену им идет легкая, простая и строгая мебель, дающая максимум удобств и не загромождающая комнаты». Со старыми вещами приходилось расставаться. Так появлялась новая вынужденная практика – ликвидация старых громоздких предметов при переезде в новую квартиру. Новоселы отдавали предпочтение более аскетическим предметам интерьера по причине прежде всего нехватки места. Питерские ученые-филологи, супруги Тамара Сильман и Владимир Адмони вспоминали, как нелегко им было обустраиваться в доме постройки конца 1950-х. Из-за низких потолков они ликвидировали старинные книжные шкафы.

Внос шкафа через балкон. Крокодил. 1956. № 32

Крокодил. 1965. № 5. Рисунок И. Сычева

Участники конкурса 1958 года прекрасно осознавали проблему и настойчиво советовали внедрять в жизнь встроенные шкафы – платяные и книжные, а также всякого рода вещи-трансформеры. В первую очередь это касалось традиционных атрибутов гостиной – диванов и кресел. Они быстро превращались в спальные места в случае необходимости оставить ночевать припозднившихся гостей. Разработчики мебели предлагали трансформировать и всякого рода столы, превращая их в тумбы или сочетая с сервантом. Такие предметы могли укомплектовать скромное по размерам, но многофункциональное пространство для домашнего отдыха. Неудивительно, что наивысшую оценку на конкурсе получили таллинские дизайнеры Александр Аус, Удо Умберг, Аре Кала и Валентин Кууск. Они создали набор вещей для общей комнаты, некий комплект, который именовали «гостиной».

Серьезным новшеством в мебельной сфере стал «окрас» столов, стульев, сервантов и т. д. Новое поколение дизайнеров предпочитало светлые тона. Наборы, рекомендованные для массового производства, предлагалось отделывать светлым шпоном. Возможно, такая мебель у молодого поколения ассоциировалась со свободой, пришедшей в страну после мрачных лет сталинизма. Но скорее сказывалось влияние общемировой мебельной моды. Кроме того, светлые предметы интерьера не поглощали свет и визуально расширяли жилое пространство.

Советское руководство, явно вдохновленное успехами массового малометражного строительства, не возражало против заимствования западного опыта создания интерьера малогабаритных квартир. В 1959 году в Москву с визитом приезжал Пол Райли, глава Британского совета дизайнеров. Его контакты с советскими проектировщиками помогли создать в СССР бюро технической эстетики на предприятиях. Во времена оттепели разработчики интерьеров получили возможность общаться с Ле Корбюзье и его сотрудником – польским архитектором Ежи Солтаном, который часто посещал СССР с деловыми целями. Популярностью у мебельщиков пользовались идеи Джо Коломбо – итальянского дизайнера, увлеченного идеями суперрационализма в создании и производстве мебели.

В условиях интенсивного строительства проблемой становилось не только производство, но торговля мебелью, спрос на которую с 1954 по 1958 год вырос почти в два раза. Количество же мебельных магазинов по не совсем ясным причинам сократилось. Выходом казалась «торговля по образцам» – новшество эпохи хрущевских реформ. Покупатель мог заказать в магазине столы, шкафы и т. д. по предлагаемым шаблонам, в некоторых случаях даже с изменением стандартных размеров. В Ленинграде первые учреждения такого профиля появились еще в 1955 году, а к концу 1950-х годов они обрели особую актуальность. Правда, чтобы получить понравившуюся обстановку, требовалось записаться в очередь. Примерно в это же время заработали периодические выставки-продажи образцов новой мебели для квартир односемейного заселения. Властные структуры полагали, что это поможет «воспитывать вкус советских людей». Однако не все шло гладко – и, конечно, на «показуху» новых форм торговли отреагировал «Крокодил». В 28-м номере за 1963 год редакция разместила диптих Льва Самойлова. В первой части изображена молодая пара, она с восторгом осматривает выставочные образцы. Под рисунком подпись: «Какой славный гарнитур! Скорей бы его выпустили в продажу!» На втором рисунке та же пара уже в отделе продажи. «Немая сцена» все говорит сама за себя – «продажные» варианты ужасны. И все же люди, переселявшиеся в новое жилье, инстинктивно стремились обставить его по-новому. Это замечает и герой повести Анатолия Рыбакова «Приключения Кроша» (1960): «В наших домах жильцы, въезжая, стараются привозить новую мебель». В 1964 году автор статьи «Какой будет наша мебель» в журнале «Одежда и быт» отмечал: «Каждый день заселяются тысячи новых домов. И почти никто из новоселов не хочет въезжать в свою квартиру со старой мебелью. Те, кто ждут своей очереди, и те, кто сравнительно недавно отмечал новоселье, стремятся обновить теперь обстановку своей квартиры, сделать ее более… современной».

Крокодил. 1963. № 28. Рисунок Л. Самойлова

Обычная житейская логика подсказывает, что именно жители «хрущевок» наиболее активно стремились приобщиться к так называемому современному стилю повседневности. Приобретать новые вещи и осваивать непривычные бытовые практики их вынуждала особая конфигурация пространства нового жилья в целом и общих комнат в частности. Так произошло с осветительными приборами. Они в условиях малогабаритных советских гостиных выполняли как функции «большого, верхнего», так и «интимно локального» света. При невысоких потолках «хрущевок» от 2,49 и до 2,7 метра нелепыми становились сталинско-мещанские помпезные люстры. Уже в 1957 году в книге «300 полезных советов по домоводству» можно было прочесть следующий совет: «Лучше не приобретать претенциозные люстры, обильно украшенные стеклянными подвесками… Для небольших комнат хороши простые, но красивые подвесные лампы в виде плоских чаш, отражающие свет в потолок». Такие потолочные осветительные приборы нередко делали из популярной в те годы пластики. Упорство некоторых руководителей, не желавших использовать новые материалы, критиковалось в печати. Борис Лео разместил в первом номере «Крокодила» за 1960 год карикатуру под названием «Оторвался от пластмасс». На рисунке изображен некий чинуша, сидящий на огромной люстре в духе сталинского ампира и с презрением взирающий на всякого рода пластик. Конечно, у синтетических материалов были недостатки. Пластмассовые светильники требовали аккуратного обращения и использования лампочек строго определенной мощности. Это помогало избежать оплавления плафонов. В условиях бурного развития научно-технической революции приходилось учиться многому.

Крокодил. 1960. № 1. Рисунок Б. Лео

Над морально устаревшими матерчатыми абажурами смеялись художники «Крокодила». В 28-м номере журнала за 1960 год Евгений Шукаев в рубрике «Рацпредложения Крокодила» дал совет «Как использовать залежавшиеся абажуры». Он предложил сделать из колпаков светильников одежду для бабушки, ее дочери и внучки. Получилось не только смешно, но и модно: в мире в это время еще господствовал стиль New Look с его пышными широкими юбками.

В январе 1961 года главный товаровед Ленторга в статье «Новые добротные товары покупателям», напечатанной в «Ленинградской правде», охарактеризовал абажуры как «изделия, уже не пользующиеся спросом». А в 1962 году журнал «Одежда и быт» изложил целую программу организации освещения в квартире современного человека, жителя малометражки: «В наши дни на смену большому матерчатому абажуру пришли новые осветительные приборы из современных материалов, которые позволяют комбинировать освещение комнаты, не ограничиваясь только верхним светом. Кроме того, эти приборы, отличающиеся оригинальной формой и декоративностью, украшают квартиру. <..> Их обтекаемая форма и роспись хорошо гармонируют с новой мебелью, тканями, посудой. Торшер создает уют, его свет удобен для глаз».

Крокодил. 1960. № 28. Рисунок Е. Шукаева

В малогабаритных квартирах появились и новые приемы отделки стен. В городском жилье в XX веке для этой цели служили бумажные обои. Эта практика в середине 1950-х годов осталась неизменной, в то же время рисунки обоев и их колористика трансформировались. Экономичные «хрущевки» многим казались тесными, и жилые пространства пытались зрительно расширить при помощи разнообразных дизайнерских приемов. «Ленинградская правда» летом 1960 года сообщала о разработке для отделки интерьера отдельной квартиры некоего эталона. Он учитывал «законы освещенности и колористики, а также особенности восприятия человеческим глазом элементов замкнутого пространства. Все это направлено к одной цели – созданию ощущения простора и изобилия света». Первое издание «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» (1959) настойчиво рекомендовало оклеивать небольшие по размеру жилые локусы обоями с мелким неброским рисунком, а большую общую комнату, где предполагалось декорирование стен с помощью небольших картин, эстампов, фотографий, – почти однотонными. Журнал «Декоративное искусство СССР» в 1961 году советовал использовать в «северных комнатах ярко-желтый и розовый оттенки для создания ощущения солнечного света». Однако реальная ситуация в области отделочных материалов не всегда позволяла осуществить предписания дизайнеров. В 35-м номере журнала «Крокодил» за 1959 год появилась карикатура Аминадава Каневского под названием «Неожиданный успех». Новоселы оклеивают комнату обоями с нелепым рисунком, который пришелся по вкусу лишь козе и коровам.