Текст книги "Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности"

Реформаторские начинания в сфере питания советские люди, в первую очередь жители больших городов, ощутили с возникновением «магазинов без продавцов» – своеобразных советских супермаркетов. Открытие магазинов самообслуживания шло в русле программы «комплексной автоматизации» всех отраслей народного хозяйства СССР, утвержденной в июле 1955 года. Первые советские «супермаркеты» появились уже в конце 1954 года, а к лету 1956 года в СССР насчитывалось уже 673 магазина без продавцов. Пионером по внедрению новых форм торговли стал Ленинград. В 1955 году в городе работало 32 таких магазина, в 1956 году – 120, в 1957 году – 190. Они снабжали покупателей в первую очередь фабрично упакованной или заранее взвешенной продукцией. Фасованной еды в то время в СССР явно не хватало, а кроме того, специфичным был и ее ассортимент: макароны, крупы, концентраты каш и киселей, молоко в бутылках, плавленые и творожные сырки, рыбные, мясные, овощные консервы. Разделанные и подготовленные к процессу жарки или варки в домашних условиях мясо и рыба практически отсутствовали. В 1956 году в упаковках выпускалось всего 10–12 % мяса, поступавшего в торговую сеть крупных городов, столько же колбасы, 20–25 % сахара, 35–40 % кондитерских изделий. Несколько лучше обстояло дело со сливочным маслом: 60 % фасовалось в пачки прямо на молочных комбинатах. Таким образом, в середине 1950-х годов советский человек соприкоснулся с «быстрой едой» упрощенного типа. Так в СССР формировался окрашенный в советские тона, но вполне рационалистический стиль в питании. Но более важная роль в этом управляемом сверху процессе отводилась заведениям общепита.

Меньше чем через неделю после окончания ХХ съезда КПСС, развенчавшего культ личности Сталина, идеолога «большого стиля», частью которого была и «сталинская кухня», 1 марта 1956 года, появилось важное партийно-правительственное постановление «О мероприятиях по улучшению общественного питания». В документе указывалось: «Развитие и улучшение общественного питания в стране имеют большое значение в решении важной политической народнохозяйственной задачи – улучшении материально-бытовых условий советских людей. Общественное питание способствует перестройке быта трудящихся на социалистических началах и освобождению женщин от малопроизводительного домашнего труда». Еще в 1918 году Ленин считал необходимым принять «…неуклонные, систематические меры к (переходу к „Massenspeisung“[2]2
  Общественное питание (нем.).


[Закрыть]) замене индивидуального хозяйничанья семей общим кормлением больших групп семей». В годы первых пятилеток государство старалось полностью оторвать человека, в первую очередь женщину, от семейно-кухонных забот, для того чтобы направить все силы на расширение промышленного производства. «Учреждения еды» вне дома, по мнению теоретиков общепита, представлялись «наковальней, где будет выковываться и создаваться новый быт и советская общественность». В середине 1950-х годов желание власти отвлечь человека от домашнего питания проявлялось не столь агрессивно. Более того, с помощью рационализации питания предполагалось укрепить семью. Эту проблему в конце 1955 года поднимали в письмах в адрес II Всесоюзного съезда советских архитекторов и рядовые граждане:

Товарищи архитекторы! Мы, две женщины из одной семьи… считаем… что вы не помните указаний Ленина о необходимости освободить женщину от отупляющей, непроизводительной работы по приготовлению пищи в своей кухне.

Мы обязаны строить новые дома и кварталы так, чтобы в каждом большом доме или в 3–4 средних домах были или столовая, или кафе, или диетстоловая, или специальная столовая для детского питания, или учреждения по приготовлению заказанных полуфабрикатов, по отпуску обедов на дом и т. д. … Что же вы хотите – и при коммунизме обречь нас, женщин, на ежедневное домашнее приготовление завтраков, обедов и ужинов?! Вы не должны больше строить жилых домов, кварталов и улиц без предприятий общественного питания! Нестерова, преподаватель института, Нестерова, инженер.

Постановление 1956 года уделило внимание производству «готовой еды», рекомендовалось также расширить «отпуск завтраков, обедов и ужинов на дом». На Западе доставка блюд прямо в квартиры вполне оправдала свое существование. В СССР пока не дошли до обширной сети кейтеринга, но продажу готовых блюд к концу 1956 года предложили увеличить в три раза. Действительно, уже в начале 1957 года по такой схеме заработали некоторые столовые. Как правило, они располагались поблизости от крупных промышленных предприятий, в районах жилмассивов 1930-х годов. Газета «Ленинградская правда» от 20 января 1957 года писала про такое заведение общепита: «Эта столовая обслуживает исключительно тех, кто обедает на дому. В субботу вы можете заказать здесь для своей семьи воскресный обед: солянку, заливную рыбу, пирог с рисом, жаркое. Все это будет доставлено вам на дом в судках в точно установленный час. Доставка производится бесплатно». Во второй половине 1950-х годов в советских хозяйственных магазинах в продаже появились даже специальные трехэтажные судки для переноски таких обедов. Возможно, казенная еда не могла конкурировать по своим вкусовым качествам с домашней, но зато жизнь хозяйкам она явно облегчала. Употребление в домашней обстановке блюд, приготовленных в системе общепита, – некий промежуточный вариант между буржуазно-крестьянской индивидуализацией приготовления пищи и рационализмом в еде, свойственным эпохе всеобщей модернизации.

Горожане Западной Европы быстро привыкли покупать готовую еду, приготовленную в доступных по цене ресторанчиках, и есть ее у себя в квартире. Такие детали можно обнаружить, например, во французской художественной литературе 1960-х годов. Герой романа Франсуазы Саган «Немного солнца в холодной воде» (1969) журналист Жиль иногда предпочитает ужину в литературном клубе домашнюю трапезу из уже готовой тонко нарезанной холодной телятины. А к приезду обожаемой им Натали – новой подруги из французской провинции – покупает жареную курицу. Запеченная целиком на гриле в ресторане, но собственноручно разрезанная птица символизировала особую близость любовников.

В советских условиях альянс домашней обстановки и «казенной», то есть лишенной индивидуальности и своеобразия, еды, конечно, не носил эротического подтекста. Напротив, потребление где-то приготовленных блюд в собственном жилье рассматривалось как фактор укрепления семьи. Женщина могла не напрягаться в жару и чаду индивидуальной кухни, а уделить больше времени домочадцам и развлечениям в часы досуга. Однако для изготовления и доставки потребителю блюд, пригодных для разогревания в домашних условиях, требовалась перестройка работы заведений общепита, особая концепция еды и быстрота обслуживания. Экономить время посетителей могли, например, буфеты без продавцов и столы самообслуживания/саморасчета. Они появились еще до постановления 1956 года. Как писала «Ленинградская правда» в феврале 1955 года, в помещении кафе или столовой располагался прилавок с кулинарными и кондитерскими изделиями, а также «кофе и чаем в бачках». Около каждого продукта имелся ценник. Посетитель сам брал продукты, клал деньги на специальный поднос и забирал сдачу. В таких пока непривычных заведениях «самообслуживания» люди тратили на обед всего лишь 15 минут вместо прежних 40. В освободившееся время в той же столовой посетители покупали что-то пригодное для ужина и завтрака в домашней обстановке: котлеты, сырники, запеканки и др. Еще накануне ХХ съезда КПСС в Ленинграде, например, начали работу четыре магазина по продаже кулинарных изделий. В городе существовало 140 буфетов без продавца, 290 столовых самообслуживания, в половине из них наладили отпуск обедов на дом, появилась даже практика заказов тех или иных блюд по телефону. В прессе середины 1950-х годов перемены в общепите нередко маркировались как «ростки коммунизма».

Конечно, новые практики питания – покупка фасованных и консервированных продуктов, употребление готовых блюд из столовых в домашних условиях – могли использовать все горожане, независимо от их бытовых условий. Но в качестве истинных разрушителей канонов «сталинской кухни» должны были выступить жители типового жилья с характерными для него специфическими сугубо индивидуальными кухонными помещениями. И произошло это в массовом порядке после принятия постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР от 31 июля 1957 года «О развитии жилищного строительства в СССР».

Вопрос об оптимальной величине кухни в типовом жилье муссировался еще при Сталине. Уже в начале 1951 года на специальном совещании московских коммунистов ведущие зодчие страстно спорили по вопросам архитектуры жилых зданий. Многим не нравились планировки экспериментальных квартир, при строительстве которых предлагалось экономить на размерах помещений для приготовления пищи. Противники минимализма настаивали: «Кухня должна иметь холодильные шкафы, мойки, стол, шкафы для посуды» – и вопрошали: «А где это разместить?» Употребление названий предметов кухонного интерьера во множественном числе можно рассматривать как оговорку по Фрейду. Скорее всего, сторонники больших кухонных пространств имели в виду коммунальные квартиры для нескольких семей. Иначе откуда у обычного советского человека в начале 1950-х годов несколько «холодильных шкафов». До Великой Отечественной войны бытовые, домашние рефрижераторы – предмет роскоши, доступный лишь высшей номенклатуре. В квартире лидера ленинградских большевиков Сергея Кирова, убитого в 1934 году, стоял американский холодильник. А при обыске у главы НКВД Генриха Ягоды в 1937 году в ряду «различных заграничных предметов» (домашнего обихода) обнаружились немецкие электрические ледники. В 1945 году обычные люди приобрели всего 300 «холодных шкафов», скорее всего трофейных. Ведь выпуск бытовых отечественных холодильников начался лишь в 1949 году. К середине 1950-х годов в домах советских граждан насчитывалось 120 тысяч домашних рефрижераторов. Это, конечно, в 400 раз больше, чем в середине 1940-х, но явно недостаточно для того, чтобы семья имела несколько холодильников. Иными словами, защитники больших кухонь в глубине подсознания грезили о новых крупногабаритных сталинских квартирах. Их потенциальные жильцы – ценные для власти люди, стахановцы, ученые, врачи. Им в виде социального поощрения предоставлялось индивидуальное жилье с просторными местами общего пользования. В отношении же основной массы населения в начале 1950-х продолжал действовать принцип покомнатного распределения жилья. Кухня в такой ситуации по-прежнему оставалась общей и, как в 1920–1930-х годах, продолжала представлять собой арену социально-бытовых сравнений и возникавших на их почве «сражений». Сколько анекдотов породила атмосфера «коммунального помещения для стряпни»! Самая популярная тема – подсыпание, подливание, подбрасывание в кастрюли неугодных соседей неких ингредиентов, не имевших никакого отношения к пище. Вот простой пример из эпохи сталинской кухни: «Муж вернулся с работы. Жена подает ему обед. „Чего у тебя суп керосином воняет?“ – „Видать, Манька (соседка. – Н. Л.) плеснула керосином в суп“. – „Так ты плесни ей этого супа в керосин“». Месть заключалась в порче керосинки – она после этого страшно коптила и скоро ломалась. С окончанием эры керосиновых агрегатов в кастрюли с компотом сыпалась соль, в суп – сахар. Позже в дело пошло сочетание «стиральный порошок – сахар». От первого пузырился суп, а от второго белье при кипячении склеивалось. Однако не стоит развивать эту тему дальше: реальные приемы войн на коммунальных кухнях иногда бывали и более изощренными. Важнее даже другое – обязательное подчинение строгому режиму приготовления пищи.

Газ в коммуналках, конечно, сократил время приготовления еды, но проблем не убавилось. До начала газификации жилья каждый жилец имел персональную керосинку, она, как правило, стояла на отдельном столике, реже – на дровяной плите, которой уже не пользовались. Газовые плиты в 1940–1960-х годах обычно насчитывали четыре конфорки. То есть, если в квартире проживало четыре семьи, каждой из них принадлежало одно «газоместо». В непосредственной близости готовились мясной суп, рыба, сладкая молочная каша, а иногда даже кипятилось белье. Проще становился негласный контроль за содержимым соседских кастрюлек: ведь «на газу» (с ударением на «у») они стояли гораздо теснее, чем на индивидуальных керосинках. Но справедливости ради следует сказать, что и в догазовый период кухонное сообщество коммуналок следило за спецификой питания своих членов. Блестящий бытописатель Пантелеймон Романов зафиксировал существование в одной из комнат московской коммунальной квартиры, где жил с семьей главный герой книги «Товарищ Кисляков» (1930), некоего таинственного места:

Это святилище было даже завешено ситцевой занавеской, передвигавшейся сборками на проволоке. Тут был филиал кухни и помойной ямы. Сюда ставилась на столик грязная посуда, кое-что из съестного. Здесь же стояло помойное ведро для местных нужд, так как в редкие дни приходов гостей закуски приготовлялись в этом закоулке. Это делалось из желания избежать излишнего любопытства соседей, которые всегда стремились узнать, сколько и какие закуски покупают их ближние. А потом, когда придет время платить по разным коммунальным счетам, сказать:

– Как по счетам платить, так спор затевают, а как разносолы всякие покупать, так в этом себя не стесняют!

И вот, во избежание частого повторения таких замечаний, все приготовления делались в комнате.

Ситуация практически не изменилась и в коммуналках 1950-х. Любопытная деталь, касающаяся атмосферы на коммунальной кухне, есть в фильме «Ночной патруль» (1957) режиссера Владимира Сухобокова по сценарию Михаила Маклярского и Льва Шейнина. В 1958 году сценаристы опубликовали киноповесть с аналогичным названием, где полностью воспроизвели «киношный» текст. В одном из эпизодов некий мелкий расхититель, очень трусливый гражданин Ползиков, роль которого, как всегда, с блеском сыграл актер Сергей Филиппов, жалуется на трудности своего «коммунального бытия». На деньги, нажитые махинациями с «отрезами» – кусками дефицитных тканей, – он мог питаться более чем хорошо. Однако размеры своих доходов приходилось скрывать: «Дома из-за проклятых соседей готовим два обеда! Один – из расчета получаемой зарплаты – на виду. А настоящий обед – на керосинке в комнате, при закрытых дверях!»

Пространство для приготовления пищи в квартире без ванной комнаты часто использовалось для мытья рук, лица и иных частей тела, а также стирки белья. Реальность и обыденность этой практики запечатлел Николай Заболотский (не путать с поэтом Николаем Заболоцким) на картине «Опять пятерка» (1954). Радостный школьник с сообщением об отличной оценке влетает в кухню. Он застает мать за стиркой белья и «прокручиванием» мяса для котлет. В непосредственной близости находятся оцинкованное корыто и мясорубка. Не прошли мимо описания крупных и мелких постирушек в непосредственной близости от супов, котлет и пирогов и советские литераторы. Евгений Евтушенко в стихотворении «Плач по коммунальной квартире» (1983) посвятил две строфы особенностям «прачечных радостей» в общей кухне:

 
Стирка сразу шла на три корыта.
Лучшее в башку мне было вбито
каплями с чужих кальсон, висящих
на веревках в белых мокрых чащах.
Наволочки, будто бы подружки,
не скрывали тайн любой подушки,
и тельняшка слов стеснялась крепких
с вдовьей кофтой рядом на прищепках.
 

Конечно, надо быть гением, чтобы романтизировать и эти детали «коммунального бытия», в котором «кухонька была исповедальней» и «в три ноздри три чайника фырчали, трех семейств соединив печали». Но поэт «плакал» об общей кухне, где хозяйничали всего лишь три семьи. Кроме того, «высокие отношения» в этом едином пространстве выстраивались в годы Великой Отечественной войны. Тогда все трудности быта казались мелкими на фоне всеобщей беды. В середине 1950-х «победителям фашизма» уже хотелось жить в нормальных бытовых условиях. В разного рода государственные организации массово поступали письма с жалобами на «квартирные неудобства» в целом и на кухонные проблемы в частности. Ленинградцы, жильцы коммуналок старого фонда, даже уже газифицированного дома на Боровой улице, писали о невозможности приготовить к нужному времени еду в узкой кухне без окон, где на несколько семей имелась одна газовая плита. А в одной из квартир на Серпуховской (центр города, около Технологического института) в 10-метровой кухне готовили пять хозяек, стояло пять столиков и одна газовая плита.

И все же основная масса советских зодчих в первой половине 1950-х годов ориентировалась на каноны сталинской архитектуры в типовом жилищном строительстве. Это отчетливо видно из материалов первого издания СНиПа, датированного 1954 годом. 1 января 1955 года новые строительные нормы уже начали действовать. С этого времени обязательным признаком квартиры как пространства, предназначенного для жилья, стала отдельная кухня. Ее размеры колебались от 7 до 15 квадратных метров в зависимости от величины квартиры. В однокомнатных, двух– и трехкомнатных жилых локусах площадью 18–22, 25–32 и 36–50 квадратных метров помещения для приготовления пищи составляли 7 квадратных метров. Но в сталинских типовых зданиях планировалось делать четырех-, пяти-, шести– и даже семикомнатные квартиры по 56–65, 80–95, 100–120 и 130–160 квадратных метров! Габариты кухонь увеличивались и составляли 8, 10, 12 и 15 квадратных метров соответственно.

СНиП 1954 года зафиксировал как обязательный элемент кухонного комфорта середины 1950-х годов газификацию типовых квартир. В феврале 1954 года появилось специальное правительственное постановление «О дальнейшем развитии снабжения газом городов РСФСР». Документ предписывал «при проектировании жилых домов в городах и рабочих поселках… в обязательном порядке учитывать в проектах и сметах работы по газоснабжению этих жилых домов». Иными словами, квартиры в новостройках, как правило, имели газовые плиты. СНиП 1954 года требовал делать «внутренний объем помещений кухонь», оборудованных газом, не менее 17 кубических метров, что соответствовало примерно 5,9 квадратного метра площади.

Конечно, всеобщая газификация нанесла серьезный удар по империи керосинок. Евгений Шварц в своих воспоминаниях-дневниках, написанных в оригинальной форме телефонной книжки, с восторгом констатировал: «Когда появилась у нас в квартире газовая плита… [и] газовая белая с раструбами, вроде пелеринки, наверху – колонка, жизнь приняла новый оттенок. Чайник закипал через две-три минуты. <..> Электричество и водопровод мы не замечаем, словно явление природы, а газ еще обсуждаем и находим в нем недостатки… Но, хваля квартиру, уже говорят: центральное отопление, телефон, газ. <..> Все готовят на газовых плитах и в газовых духовках». Драматург жил в центре Петербурга (тогда Ленинграда) вдвоем с женой в трехкомнатной квартире нового дома, построенного для писателей в 1955 году еще в стиле сталинского ампира. Власть по-прежнему заботилась о высших слоях советского общества, интересы обычного человека не слишком учитывались. При покомнатном распределении в семикомнатную квартиру нередко вселяли семь семей и на 15 квадратных метрах кухни готовили и мыли посуду семь хозяек! То есть на каждую женщину приходилось по 2 с небольшим квадратных метра кухонной площади. На них предполагалось еще разместить и небольшую индивидуальную плоскость для готовки. В общем, в сталинских типовых квартирах, по сути дела, возрождалось пространство коммунальных кухонь.

Однако довольно скоро наступили перемены. Толчком можно считать принятое в ноябре 1955 года постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». В документе не только бичевались архитекторы – приверженцы сталинского ампира, но и намечались новые каноны возведения именно типового жилья, разработанного «с учетом лучших достижений отечественного и зарубежного строительства, на основе индустриальных методов производства». В СССР стремились использовать западные наработки решения жилищной проблемы в целом и «кухонного вопроса» в частности. Советских архитекторов вдохновляли новации знаменитого французского зодчего Огюста Перре. При возрождении Гавра после окончания Второй мировой войны он, продвигая в реальную жизнь принципы стандартизации городской среды, широко использовал каркасные модели домов и бетонные блоки. Перре в первую очередь создавал экономичное жилье, доступное людям с невысоким достатком. Неудивительно, что в квартирах часто встречались так называемые кухни-столовые, площадь которых не превышала 7 квадратных метров. Примерно такие же размеры помещений для приготовления пищи и даже ее «семейного поедания» в будние дни характерны и для парижских ашелемов 1950-х годов. Описание подобного западного «комфорта» можно встретить в романе Эльзы Триоле «Розы в кредит»: «Утром они обычно завтракали все вместе в кухне за столом, покрытым водянисто-зеленой пластмассовой скатертью, всегда сверкающей, ослепительно чистой. Кофе в белом кофейнике, масло, варенье, поджаренный хлеб… цветастые чашки, мельхиор… Радио потихоньку ворковало, но никто не старался вслушиваться в передачу, будь то песня или беседа, просто на фоне этого привычного шумка сильнее ощущался домашний уют». И все это происходило в купленной в рассрочку парижской квартире экономкласса.

Преимущества малогабаритных кухонь советские чиновники от архитектуры и жилищного строительства наблюдали во время довольно многочисленных поездок за рубеж в 1955–1956 годах. Одновременно власть провела мобилизацию сил отечественных архитекторов – скрытых и явных противников сталинского ампира. В постановлении о борьбе с излишествами указывалось на необходимость «в целях выявления лучших проектных решений организовать конкурсы с широким привлечением архитекторов, инженеров и других специалистов, а также коллективов проектных организаций». В ходе проведенного в 1956 году Всесоюзного конкурса на «составление новых типов трех, четырех и пятиэтажных домов» окончательно оформилась идея минимизации кухонного пространства. На самом деле досталось всем: и квартирам в целом, и коридорам, и санитарно-гигиеническим удобствам. Дело в том, что для решения проблемы индивидуального комфорта в скромных размерах архитекторы выбрали особый метод. Еще в 1943–1944 годах известный советский зодчий, убежденный конструктивист, работами которого восхищался сам Ле Корбюзье, первый президент Академии архитектуры СССР Виктор Веснин предлагал увеличивать жилую площадь квартир за счет сокращения, а главное – рациональной компоновки подсобной. Эта архитектурно-планировочная хитрость вошла в историю как «веснинский прием». В пандан к нему во время Великой Отечественной войны Академия архитектуры стала публиковать разработки советских специалистов в области дизайна кухонь. В 1944 году тиражом 3000 экземпляров вышла в свет брошюра Лазаря Чериковера, который одним из первых начал применять в советском жилищном строительстве принципы физиологического минимализма. Текст назывался «Типы и габариты кухонного оборудования и планировка кухонь малометражных квартир». Его автор утверждал:

Кухня, в которой правильно организован процесс приготовления пищи и имеется современное оборудование, требует меньшей площади и, что очень важно, меньшей затраты энергии и времени. За границей, в особенности в США, рациональной организации производственных процессов на кухне и вопросу о наиболее рациональных типах и габаритах кухонного оборудования, их унификации и стандартизации уделяется большое внимание. У нас, в СССР, рациональному проектированию кухонь, составу кухонного оборудования и его габаритам в зависимости от количества жильцов в квартире, наиболее правильному расположению оборудования в зависимости от типа кухни (кухня-ниша, кухня обычная, кухня-столовая) до сих пор не уделялось должного внимания. В результате размеры кухонь в проектах жилищ и размещение в них оборудования, как правило, были случайными и потому не гарантировали действительных удобств работы в кухне и возможности удобной расстановки оборудования. Между тем этот вопрос приобретает особо важное значение в массовых малометражных квартирах, где наряду с сохранением всех необходимых элементарных удобств площадь подсобных помещений должна быть доведена до разумного минимума (курсив мой. – Н. Л.).

Из чертежей, предложенных Чериковером, становится очевидным, что кухни в типовом жилье предполагалось делать площадью не более 6 квадратных метров.

В 1956 году архитекторы нового поколения, которым явно импонировал минимализм в жилищном строительстве, предложили достаточное количество оригинальных решений планировки квартир минимального размера с довольно скромными кухонными пространствами: от 4,8 до 7,06 квадратного метра. Любопытно выглядят идеи расположения помещений для готовки в центре, между комнатами или в самой глубине жилья. Наиболее привлекательной показалась модернизированная «веснинская схема». В квартирах такого типа проход в кухню осуществлялся через жилую комнату.

Крокодил. 1958. № 28. Рисунок Е. Ведерникова

31 декабря 1957 года государственный комитет по делам строительства при Совете министров утвердил измененные каноны возведения типового жилья. Они начали действовать с марта 1958 года. В нормативных документах много внимания уделялось газооснащению индивидуальных квартир. Они практически сразу задумывались как газифицированные – в СССР в это время добывалось достаточно «голубого топлива». Мгновенно отреагировал на «газовые достижения» власти «Крокодил». В 28-м номере за 1958 год появилась изошутка Евгения Ведерникова. На ней изображена прокладка огромной трубы и в ужасе разбегающиеся дровяные печки, керосинки, керогазы и примусы. На бегу они кричали: «Братцы! Наше дело – труба…»

Новое издание СНиПа разрешило устанавливать газовые плиты на четыре конфорки в помещениях уже не менее 15 кубических метров. А если строители делали вытяжку, которую тогда называли «вытяжным зонтом», то объем кухни уменьшался до 12 кубических метров! При этом в главном нормативном документе строителей и проектировщиков подчеркивалось: «Планировка и размеры кухни должны обеспечивать возможность удобного расположения оборудования. Площадь кухни должна быть не менее 4,5 м. кв. Ширина кухни должна быть не менее 1,6 м.» Если помещение для приготовления пищи все же оказывалось чуть менее установленных норм, что было характерно для однокомнатных квартир, газовые плиты заменялись на электрические, а пространство получало название «кухня-ниша».

При всей внешней четкости норм и правил, анонсированных в СНиПе, в них отсутствовало указание диапазона величин «территорий стряпни». На самом деле, судя по конкретным описаниям 22 серий типовых домов, новоселы домов гостиничного типа, о которых мечтал Хрущев, вполне могли вообще не иметь индивидуальной кухни. В таких строениях площадь квартир с удобствами составляла 13–21 квадратный метр. Существовали еще и «хрущевки-малосемейки», как правило однокомнатные, но уже с кухней 3,5 квадратного метра! Правда, таких домов, принадлежащих к одной из 22 серий, оказалось немного. В зданиях шести серий встречались кухонные помещения от 6,3 до 7,9 квадратного метра. В остальных же строениях 14 серий жильцы готовили на площади от 4,6 до 7 квадратных метров. В любом случае на среднестатистическую хозяйку в типовых квартирах второй половины 1950-х – начала 1960-х годов места приходилось больше, чем в улучшенных сталинских коммуналках.

В архитектурном сообществе минимализм кухонных локусов, как, впрочем, и всего остального, нередко объяснялся тем, что новое жилье предназначено для «нового потребителя». Он ведь ранее обитал в бараках, коммуналках и землянках и не нуждался, в отличие от советской знати, в услугах домработниц-кухарок и особой площади для них. Более того, зодчим поколения 1950–1960-х годов казалось, что этот потребитель-новосел будет восприимчив к «продвинутым» идеям компоновки жилой территории. Возможно, это было правдой. В «Крокодиле» недостатки/недоделки типового строительства – плохая звукоизоляция, тонкие стены, кривые полы, захламленные балконы, дворы и др. – бичевались с завидным постоянством. Доставалось даже совмещенным санузлам. Часто острили на тему готовки в коммуналках. А вот критических статей и шуток на тему мини-кухонь обнаружить не удалось…

И все же не весь «народ» одобрял минимализм домашних пищеблоков и далеко не всегда безмолвствовал. Сначала было недопонимание. В письмах II Всесоюзному съезду архитекторов (конец 1955 года) можно обнаружить свидетельства страха обычных людей перед перспективой вселения в «квартиру для одной семьи». Почему-то казалось, что такое жилье будет однокомнатным, вне зависимости от числа домочадцев: «Квартира в одну комнату – дети маленькие и большие. Очень часто и старички – дедушка или бабушка… Крохотная кухонька для „одной хозяйки“, она же столовая для семьи в 4–5 человек». Чуть позднее стало ясно, что «квартира для одной семьи» вовсе не «однокомнатная квартира», а кроме того, при наделении новой жилплощадью вообще-то действовали санитарные нормы. Однако страхи, связанные с малометражными, между прочим, индивидуальными кухнями, не исчезли, а лишь модифицировались.

В 1958 году на Всесоюзном совещании строителей критика обрела более конкретный характер: «Наши современные квартиры неудобны… Посмотрите, какие кухни в новом прогрессивном строительстве… Ни одна хозяйка не скажет спасибо архитекторам, так как работать в этих кухнях очень неудобно». Действительно, такая проблема существовала. Особенно сильно неудобства ощущали «новоселы» из только что снесенных окрестных деревень. Здесь располагались частные дома, их владельцы вынужденно переселились в квартиры городского типа со специфическими практиками быта. Освоение новых правил ведения хозяйства, диктуемых скромным пространством для приготовления и хранения пищи, многим давалось с трудом. Любопытные свидетельства таких ситуаций можно обнаружить в художественной литературе. Герой повести Анатолия Рыбакова «Неизвестный солдат» (1970) 17-летний Сергей Крашенинников по прозвищу Крош попадает в новый панельный пятиэтажный дом со всеми удобствами, возведенный в небольшом городке. Молодого, но коренного горожанина удивляет интерьер жилья: «Маленькая квартирка, в которую я попал… производила впечатление деревенского быта, втиснутого в городской дом. На полах цветастые дорожки. На нитках сушатся грибы. Ведра на скамейке прикрыты плавающими в воде круглыми деревянными крышками. Пахнет капустой и солеными огурцами».