Текст книги "Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности"

На индивидуальные ванные комнаты возлагалась и еще одна важная санитарно-гигиеническая функция, а именно стирка белья. Она в больших городах и в середине 1950-х годов, особенно в условиях коммуналок, представляла серьезную проблему. В микрорайонах нового строительства, как известно, планировалось возведение заведений механической стирки, но планы претворялись в жизнь медленно. На эту ситуацию уже в 1955 году, до начала эпопеи массового хрущевского строительства, реагировал «Крокодил». На рисунке Ивана Семенова в 31-м номере журнала за 1955 год толпа новоселов «осаждает» представителей местной власти и спрашивает: «А где же парикмахерская, прачечная, ателье? Ведь они были в проекте!» Начальство безапелляционно отвечает: «Там и остались…» Карикатура называется «Все в порядке», и даже беглый взгляд на нее позволяет понять, что самой важной проблемой быта жители новых районов считали стирку. На картинке из шести новоселов, донимающих чиновников, три женщины изображены с огромными узлами грязных вещей. Плохо организованными в микрорайонах типового строительства оказались и места для сушки белья. Ситуацию осложняло и устройство крыш в «хрущевках». В большинстве типовых строений чердаки – традиционное пространство для развешивания выстиранных вещей – оказывались невысокими и неудобными для хозяйственных целей. Белье приходилось сушить либо на балконах, либо во дворах, варварски нарушая гармонию благоустройства в микрорайонах. (См. в части I, главе 2.) И по-видимому, ситуация «напрягала» новоселов. «Крокодил» включился и в этот конфликт. Карикатуристы высмеивали «захватчиков» спортивных и детских площадок, а также «хозяюшек», портящих общие зеленые посадки жильцов. «Коммунальные безобразия» изобразил в своей изошутке Константин Елисеев. На рисунке из 12-го номера журнала за 1958 год – две тетки (иное определение подобрать сложно) тащат целую корзину мокрого белья, чтобы развесить в только что посаженном саду. Подпись под рисунком гласит: «Ну, вот теперь и у нас будет к чему веревку привязать». Речь идет о тоненьких деревцах, молодых саженцах. Конечно, прачечные, в которых вещи не только стирали, но и сушили и даже гладили, вполне могли спасти внешний вид микрорайонов от бытового вандализма. Однако до начала 1960-х годов открыть нужное количество учреждений стирки не удавалось ни в центральных, ни в новых районах городов. В первом издании «Краткой энциклопедии народного хозяйства» (1959) специальная статья о «прачечных самообслуживания» вообще отсутствует. И это неудивительно. В СССР в 1960 году насчитывалось всего 900 прачечных. К 1965 году их число выросло почти в два с половиной раза. Случилось это благодаря очередному правительственному решению высокого уровня – постановлению ЦК КПСС и Совета министров СССР от 10 августа 1962 года «О дальнейшем улучшении бытового обслуживания населения». В документе в директивной форме указывалось на необходимость «разработать и осуществить мероприятия по… (созданию. – Н. Л.) домашних прачечных». Их предполагалось разместить в первую очередь в «крупных жилых массивах». И конечно, речь шла о пространствах новостроек. Неудивительно, что в «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» (1966) уже можно прочесть следующее: «Прачечные самообслуживания размещаются в отдельных зданиях и оснащены новейшим оборудованием. Зачастую в этих зданиях размещены также предприятия химчистки одежды, стирки мужских сорочек и др. Пользоваться прачечными самообслуживания могут не только жильцы одного или нескольких домов, но и население всего микрорайона» (курсив мой. – Н. Л.). Число фабрик-прачечных росло в основном за счет домов быта в новых районах, о чем свидетельствует не только статистика, но и художественная литература. В уже неоднократно упомянутой повести Натальи Баранской о тяготах жизни советской женщины 1960-х есть обнадеживающие строчки: «Разбираю белье… собираю для прачечной… Диме надо сходить в прачечную» (курсив мой. – Н. Л.). Муж и маленький сын отправляются вместе, несмотря на то что в прачечной душно, а грязное белье плохо пахнет. Но на обратном пути гуляют и катаются на санках. Такие бытовые детали характеруют жизнь именно в районах нового жилищного строительства, где предусматривалось строительство домов быта с химчистками и прачечными. Правду хорошему бытописателю утаить сложно, хотя автор повести «Неделя как неделя» отнюдь не апологет социалистических норм обыденности. Книга Баранской – первоклассный нарратив, текст дает представление не только о гендерных проблемах эпохи оттепели, но и о повседневных практиках жителей «хрущевок». В воспоминаниях, как правило, отсутствуют описания реалии гигиены. А из литературного произведения становится очевидным, что стирка в 1950–1960-х годах – одна из трудоемких и затратных по времени домашних работ. Ведь далеко не все вещи принимались в прачечные. Вероятно, именно поэтому Баранская часто описывает замоченное на ночь детское белье или стирку с «Лотосом» – известным порошком той эпохи – своей и мужниной одежды. В общем, прачечная, хотя она и есть в микрорайоне, не панацея от грязи.

Крокодил. 1955. № 31. Рисунок И. Семенова

Крокодил. 1958. № 15. Рисунок К. Елисеева

Конечно, реальную помощь могла оказать стиральная машина – бытовой прибор, не слишком распространенный в советском быту дохрущевского времени. Известно, что в 1950 году обычные люди в СССР приобрели всего 300 стиральных машин! Сказывались и уровень материального благосостояния населения, и масштабы производства электрических приборов для домашнего хозяйства. Неудивительно, что на ХХ съезде КПСС в 1956 году было решено за пять лет увеличить производство стиральных машин на 608 %. Но в 1957 году создатели первой советской книги по ведению домашнего хозяйства, так и названной «Домоводство», давали лишь советы по отбеливанию, крахмалению и глаженью белья ручным способом. В Западной Европе, судя по художественной литературе, наблюдалась иная картина. Конечно, Франсуаза Саган ничего не писала о прозе стирки. Игнорировал эту гигиеническую практику и Джон Брейн. Герой его романа стремится войти в английское «высшее общество», а там о способах уничтожения грязи на белье не рассуждали. А для персонажей книги Эльзы Триоле бытовая техника – важнейший фактор благопристойного быта: «Мадам Донзер не скупилась на чистое белье: когда имеешь стиральную машину, не так уж важно – полотенцем больше или меньше». Точно так же рассуждает и Тереза Нума. Для итальянки, принадлежащей к асоциальным слоям населения, стиральные машины не только предмет спекуляции, но и показатель жизненного комфорта: «У нее (подруги Терезы. – Н. Л.) прекрасный дом… У них есть… электронагреватель в ванной, стиральная машина и супружеская кровать под балдахином».

Осознание бытового отставания, конечно, малоприятно. И все же жизнь в СССР в конце 1950-х годов менялась стремительно. В 1959 году в издании «Краткая энциклопедия домашнего хозяйства» уже нашлось место для обширной статьи о различных типах стиральных электрических машин – насущно необходимом предмете домашнего обихода. В 1960 году в стране обычным покупателям торговые сети продали уже 907 тысяч стиральных машин. И «человек советский» прочувствовал преимущества технических новшеств. Показателен поступок героя книги Александра Андреева «Рассудите нас, люди». Бригадир строителей, кстати сказать, воздвигающих именно «хрущевки», покупает для своей жены стиральную машину, чтобы облегчить тяготы домашнего хозяйства: «Часа через полтора я подъехал к общежитию в такси. Шофер помог мне выгрузить из машины большую коробку. В нее была упакована стиральная машина. Мы внесли ее в комнату. Жени дома не оказалось, и я, наспех распаковав машину, включил ее. Она торжественно загудела. Я намеревался поразить Женю такой покупкой. Механизация! Мне захотелось танцевать вокруг этой штуковины, которая наполняла помещение таким величественным звучанием. В голову полезли слова, которые я приспособил к мотиву „В лесу родилась елочка…“: „Стиральную машину купили мы с тобой. Волшебная машина нам принесет покой!..“ Это был самый необыкновенный, самый неожиданный новогодний подарок Жене!» Машинку предполагалось установить в большой кухне общежития и дать доступ к стирке всем желающим. Инициатива похвальная, это, по сути дела, мини-прачечная самообслуживания. Однако жильцы индивидуальных квартир вправе были рассчитывать на собственные «стиралки», которыми можно пользоваться в любое удобное время.

Конечно, новая техника стоила недешево. Но в конце 1950-х годов в СССР возродилась система продажи товаров в рассрочку, которая существовала еще в 1920-х. Достаточно вспомнить героя повести Михаила Булгакова «Собачье сердце» Шарикова. Он, как известно, охотился на бродячих кошек. Шкурки должны были пойти «на польты» вместо белок. Эта «пролетарская роскошь» распространялась через систему рабочего кредита. По «рабкредиту» Эллочка-людоедка – второстепенный, но колоритный персонаж романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев» – купила собачью шкуру, изображавшую «выхухоль» для отделки вечернего туалета. Но в начале 1930-х годов система кредитования обычных людей как-то заглохла. Она не вписывалась в модель сталинского «большого стиля».

Кредит по-советски, то есть под очень небольшой процент, возродился более чем через 20 лет, сначала в 1958 году в Украинской ССР. Чуть позднее, согласно постановлению Совета министров СССР от 12 августа 1959 года «О продаже рабочим и служащим в кредит товаров длительного пользования», торговля в рассрочку появилась во всех регионах страны. Уже осенью 1959 года так торговали в 88 магазинах Москвы и Ленинграда. Одним из предметов, предназначенных для реализации в кредит, стала и стиральная машина. Первые советские «стиралки» делились на две категории: с электронагревателем и без него. Вторая стоила значительно дешевле, но требовала ручной заливки горячей воды, слива и отжима. И те и другие приборы, конечно, периодически ломались. Неслучайна карикатура Сергея Кузьмина, размещенная в девятом номере «Крокодила» за 1958 год. Выразительны и подпись к рисунку – «Без слов», – и он сам: женщина стирает белье вручную, используя сломанную стиральную машину как таз!

Крокодил. 1958. № 9. Рисунок С. Кузьмина

Но для новоселов проблема состояла не только в деньгах и в необходимости частых починок стиральных агрегатов, но и в реальности размещения новой бытовой техники в ограниченных размерах санитарно-гигиенических пространств «хрущевок». В «гаванны» явно не влезало чудо советской техники – машина «Харьков». Она выглядела довольно «навороченной» в рамках представлений 1960-х годов – подогрев воды, центрифуга для отжима, таймер, но имела непозволительные габариты – 640 на 690 на 960 милиметров, а главное, вес – 110 килограммов! Более скромная и дешевая «Рига» весила около 30 килограммов, представляя собой цилиндр диаметром 440 миллиметров и высотой 750 миллиметров. Колесики позволяли легко передвигать машину. Неудивительно, что вне процесса стирки ее использовали (у стирального агрегата существовал чехол) как столик в прихожей и даже в комнате.

В некоторых случаях проектировщики советовали размещать прибор в шестиметровой кухне. Это позволяли следующие параметры: форма в виде параллелепипеда и высота не более 800 миллиметров, так как «рост» всей кухонной мебели не превышал 850 миллиметров. Такие агрегаты в СССР на рубеже 1950–1960-х годов уже производились. Это, например, стиральные машины «Тула-2» и «Урал» с показателями: ширина 420, глубина – 475 и высота – 780 миллиметров. Они весили больше «Риги» – примерно 40 килограммов. В общем, какой-то выбор существовал. Однако для использования техники требовались и пространственное мышление, и физическая сила. Конечно, удобства стирки на рубеже 1950–1960-х годов нельзя сравнивать с современными. Но дело не в том, что в части жилых строений сегодня существуют вполне вместительные ванные комнаты. Ныне практически почти у всех жителей пока еще здравствующих «хрущевок» есть стиральные машины, но их конструкция именуется «узкой». Экономии места помогают также агрегаты с вертикальной загрузкой, встроенные и вообще «компактные». При желании технику можно даже подвесить или установить на подставках, использовав скромную высоту потолков. Все зависит лишь от фантазии клиента и средств. Во времена оттепели и в СССР, и в Европе не существовало минимизированных и полностью автоматизированных стиральных машин. Для советского человека они входили в часть «большой мечты» о материально-технической базе коммунизма. И все же не признать прорыв в сфере обеспечения населения городов в 1960-х годах электротехникой для стирки невозможно. За пять лет с 1960 по 1965 год производство стиральных машин в СССР выросло с 895 тысяч до 3 миллионов 430 тысяч штук в год. Достижения научно-технического прогресса и индивидуализация «подсобных площадей», конечно же, отразились на одной из самых затратных и по времени, и по физическим усилиям областей домашнего труда.

Крокодил. 1962. № 30. Рисунки Г. Андрианова и М. Битного

Крокодил. 1962. № 31. Рисунок Г. Андрианова

Мытье в ванной постепенно становилось и привычкой, и удовольствием, а само отдельное и к тому же еще и сугубо индивидуальное помещение – удобным пространством не только для стирки, но и для разнообразных и неожиданных бытовых практик. Над такими нюансами повседневной жизни новоселов «хрущевок» мягко подшучивали штатные юмористы «Крокодила». В 1962 году в журнале появился шуточный изорепортаж под названием «Едут новоселы». Его авторы – Геннадий Андрианов и Михаил Битный в серии рисунков предложили сюжет «Фотолюбитель принимает ванну». Новосел с удовольствием проявляет и печатает фотографии в собственной ванной комнате! Еще выразительнее карикатура, авторство которой принадлежит одному Геннадию Андрианову. Она напечатана в 31-м номере «Крокодила» за тот же год. Из ванной вылезает на три четверти черный и очень раздраженный отец семейства. Подпись к рисунку следующая: «Кто налил в ванну проявитель?» Конечно, современный читатель может не понять ситуацию. Для этого надо иметь представление о специфических процедурах проявления пленки и печатания фотографий – обязательных составляющих фотолюбительства. Люди делали снимки, используя так называемые пленочные фотоаппараты. Затем из них в темноте извлекались кассеты с пленкой и начинался тоже (именно так. – Н. Л.) требующий «интимного освещения» процесс проявления и закрепления заснятого материала. Это делалось с помощью химических реактивов и большого количества воды для промывки. Не менее сложной и «водозатратной» была и техника печати фотографии. Все в идеале осуществлялось в темном закрытом помещении, слегка освещаемом тусклой лампочкой красного света. Отпечатанные снимки назойливо пахли проявителем и закрепителем, их остатки смывались под обильной струей воды. В общем, личная ванная представляла собой идеальное место проведения досуга для фотолюбителей. В коммуналке, даже снабженной сангигиеническими удобствами, такое, конечно, не поощрялось. Доказательством «узаконивания» проявления пленок и печати фотоснимков в ванных комнатах отдельных, даже малогабаритных квартир можно считать наличие в «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» (1966) специального раздела «Домашняя фотолаборатория». В нем указывалось: «Для занятий фотографией необходимо помещение, изолированное от естественного освещения. Под фотолабораторию можно использовать ванную комнату. Ее легко затемнить, и в ней есть вода, что имеет существенное значение, так как промывка отпечатков и пленки требует много воды. На ванну кладется деревянный щит, на котором устанавливается необходимое оборудование». Ничего подобного не публиковала двухтомная «Краткая энциклопедия домашнего хозяйства» 1959 года издания, хотя в ней есть немало материалов, посвященных фотолюбительству.

Переход к массовому жилищному строительству по типовым проектам, по сути, обеспечил начало гигиенической революции в СССР со всеми вытекающими радостями и трудностями. В сравнении с 1956 годом, согласно государственным планам, предусматривалось через четыре года увеличить вдвое объем выпуска ванн и в 2,4 раза умывальников и унитазов. И это похоже на правду. Ведь в СНиП 1962 года полностью исчезли примечания из предыдущих изданий со строительными нормами и правилами, касающимися возведения новых строений без ванн или душей.

Изменения в гигиенических практиках горожан отразили появившиеся именно во времена оттепели издания, предназначенные, по мнению их авторов, «помочь советским людям лучше организовать свой быт и досуг». В «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» (1959) еще можно найти статью «Баня». Это «оборудованное помещение, предназначенное для мытья тела теплой и горячей водой с одновременным действием горячего воздуха». Присутствие такого текста наводит на мысль о том, что походы в баню даже в декабре 1958 года (время подписания книги к печати) рассматривались как устоявшаяся норма быта горожан. В издании 1966 года материал о банях отсутствует вообще. Зато заметно увеличились статьи «Ванна» и «Ванная комната». В первой из них в 1966 году имелось уже описание сидячих ванн. Они, по данным энциклопедии, имели размер 1200 на 700 миллиметров и устанавливались в «небольших санитарных узлах жилых зданий». В 1960 году ГОСТы, касающиеся оборудования помывочных помещений в квартирах, дополнили техническим описанием миниатюрных сидячих емкостей для купания. Сугубо «сантехнические подробности» в данном случае – реальное свидетельство появления в системе массового жилищного строительства «гаванн». Однако это не означало, что с середины 1950-х годов в новых отдельных квартирах существовали лишь совмещенные санузлы – некий мифический символ хрущевского насилия над человеческой природой. Проектные и реальные варианты «хрущевок», несмотря на свою априори заданную стандартность, многочисленны и довольно многообразны. Анализ 22 серий домов демонстрирует, что к вопросу о видах санитарно-гигиенических помещений подходили по-разному. В девяти сериях изначально планировались лишь пресловутые «гаванны»; в двух – раздельные санузлы; еще в девяти – жильцы трехкомнатных апартаментов имели и ванную комнату и туалет, но остальные новоселы домов этих серий получали в каких-то случаях раздельный, в каких-то – объединенный санблок; в других двух сериях так называемых малосемеек из «удобств» числились только унитаз и душ. Наиболее интересным представляется следующий факт. В широко известных домах серии 1-511, которыми застраивались Москва и ближнее Подмосковье, в начале проектировались лишь совмещенные санузлы площадью примерно 2,5 квадратного метра. В этих зданиях потолки располагались на высоте 2,72 метра. Однако в более поздних вариантах они опустились на 0,22 метра, а санитарно-гигиенические помещения в двух– и трехкомнатных квартирах разделились на туалет и ванную комнату. Однако наблюдались и другие ситуации. В домах серии 1-515/5 изначально планировались лишь раздельные санузлы с полутораметровой ванной. Но в торцевых однокомнатных квартирах жильцам приходилось пользоваться настоящей «гаванной» с сидячей купелью.

Новые СНиПы, появившиеся в 1962 году, детально описывали размеры и совмещенных, и раздельных помещений, предназначенных для поддержания личной чистоты человека и отправления физиологических нужд. Так, площадь туалета «при открывании дверей наружу» должна была составлять 0,96 квадратного метра (0,8 метра в ширину и 1,2 метра в длину), а «при открывании дверей внутрь» – 1,2 квадратного метра (0,8 метра в ширину и 1,5 метра в длину). Не меньше внимания уделяли вопросу размещения входа в «удобства» отдельных квартир. Строго запрещалось делать доступ «в уборную или объединенный санитарный узел из жилых комнат и кухни». Одновременно под влиянием западных гигиенических практик в советских типовых домах допускалась возможность расположения ванной (без унитаза, конечно) в непосредственной близости к кухне, а тем более к спальне. Последняя дислокация помывочного помещения действительно удобна.

Эти сведения – несомненное доказательство разнообразия вариантов обустройства пространства сугубо частной жизни в типовом строительстве 1950–1960-х годов. Но, несмотря на все радости «ванно-унитазной собственности», в начале 1960-х годов проявились признаки недовольства благоустройством нового жилья. Новоселов раздражала плохая звукоизоляция в «хрущевках», узковатые коридоры и др. Но самой главной причиной скептических настроений оказались размеры и туалетов, и ванных комнат. Споры о площадях и объемах санузлов в архитектурной среде велись задолго до реального появления «гаванн» в быту горожан. Еще в январе 1951 года в условиях господства сталинского «большого стиля» и в зодчестве, и в официальных канонах быта на партийном совещании, посвященном, в частности, и архитектуре жилых зданий, прозвучали следующие слова: «А не будет ли нам стыдно за квартиры, которые мы построили в это время? <..> Мы предлагаем здесь объединенный санитарный узел, [где] нельзя поставить стул около ванны». Выступающий, по-видимому, имел в виду первые опытные блочные малогабаритки. В конце 1955 года, то есть до официального старта возведения «хрущевок» с «гаваннами», в разного рода контролирующие инстанции начали поступать письма с критикой нового стиля в строительстве жилья. Так, в адрес II Всесоюзного съезда советских архитекторов приходили жалобы, правда, как правило, анонимные, где утверждалось: «Теперь архитекторы… места общего пользования до того сократят, что уборной нужно будет пользоваться стоя».

Трудно сказать, кто предъявлял такие претензии: недовольные самоуправством нового партийно-советского руководства архитекторы, приверженцы канонов «большого стиля» или, действительно, новоселы. Важнее другое – власть явно раздражали претензии к размерам санудобств. Современники вспоминали, что Хрущев во время одного из посещений московских строек в конце 1950-х годов категорически запретил увеличивать туалеты даже на полметра. Он опасался, что это приведет к потерям 2,5 миллиона квадратных метров жилья. Партийный лидер, выслушав жалобы на тесноту отхожего места, сам зашел в него и заявил: «Ничего, я пролезаю, и другие пролезут».

Неудивительно, что СНиПы 1962 года так подробно прописали размеры уборных в системе нового строительства. Гипотетически застрять в туалете размером 0,8 на 1,2 или на 1,5 метра можно при окружности бедер 2,5 метра! – и при таких габаритах фигуры раздельный санузел вообще-то менее удобен, чем совмещенный. Но именно он стал объектом наибольшего общественного недовольства. Журнал «Крокодил» отразил эту коллизию в сфере быта новоселов. В восьмом номере журнала за 1962 год можно увидеть карикатуру Юрия Федорова в серии «Весенние изобасни» со следующим текстом: «Хорошо Аисту (так в источнике. – Н. Л.) в малогабаритной ванне – он всю жизнь на одной ноге стоит». Художник аллегорически изобразил проблему «крупной фигуры» в сидячей ванне размером 1,2 на 0,7 метра. Не ускользнули от внимания карикатуристов и совсем пикантные подробности существования в квартирах с совмещенными санузлами. Об этом свидетельствует изошутка художника Сергея Кузьмина: «Умоляю тебя, нырни на две минутки…» в четвертом номере «Крокодила» за 1962 год. Создается впечатление, что из памяти новоселов довольно быстро стерлись воспоминания о тазиках и корытах, в которых приходилось мыться на кухнях, а нередко и прямо в комнатах коммуналок и бараков. Похоже, что бывшие их жители забыли и реалии анекдота, появившегося еще в 1930-х годах: «Откуда пошла чечетка? – Из большой коммунальной квартиры, где на восемь семей – одна уборная».

Конечно, размер и раздельных, и совмещенных санузлов «хрущевок» невелик, хотя непонятно, с чем его следует сравнивать. Ведь до середины 1950-х годов в СССР не существовало четко установленных норм индивидуальных помещений для мытья. Кроме того, каноны малогабаритного строительства заимствовали на Западе, в частности во Франции. В парижских ашелемах, появившихся в конце 1950-х – начале 1960-х годов, санузлы не отличались большим метражом. Конечно, маленькая ванная комната с унитазом в «квартирке» молодого любовника, представляющей «нечто среднее между логовом студента и солидного человека», смущала героиню романа Франсуазы Саган «Сигнал к капитуляции» (1965) Люсиль. Ей, вообще-то постоянно живущей в загородном замке своего пожилого покровителя, одинаково миниатюрные ванная и жилая комнаты кажутся странными. Однако основную массу французов в 1960-х годах устраивали удобства возводимых муниципалитетами ашелемов, хотя приобрести их могли далеко не все.

Крокодил. 1962. № 8. Рисунок Ю. Федорова

Крокодил. 1962. № 4. Рисунок С. Кузьмина

В советской действительности многое было по-другому. Очередникам, жителям коммуналок и бараков, жилье в новостройках предоставлялось бесплатно. А вот жителям расположенных на городских окраинах полусельских поселений, где в конце 1950-х – начале 1960-х годов начали возводить новое многоэтажное жилье с удобствами, выплачивалась компенсация за сносимые, часто не слишком презентабельные домишки с удобствами во дворе. Этот контингент новоселов оказывался в непростом положении. Власть хотя и небезвозмездно, но все же лишала их собственного, пусть непрезентабельного жилья с небольшим кусочком земли, примитивной баньки и уже, конечно, индивидуального туалета. Последний чаще всего снабжался выгребной ямой, зато его площадь вполне могла превышать размеры из советских СНиПов конца 1950-х – начала 1960-х годов. А главное – в случае затрудненного доступа к удобствам, расположенным на пленэре, жители пользовались самим пленэром. В данном случае не надо было заставлять домочадцев нырять «на две минуты», чтобы самому справить нужду. В общем, сельское жилье без удобств явно имело свои преимущества. А если серьезно, то бывшим жителям окраин приходилось осваивать новые бытовые практики гигиены, присущие именно городской жизни. И это оказалось для многих непростым испытанием. В 1961 году журнал «Крокодил» опубликовал материал под названием «Осквернение действием». В тексте рассказывалось о «бесчинствах» в новых квартирах новоселов – бывших жителей подмосковных сел. В фельетоне есть, конечно, элементы гиперболизации. Так на первый взгляд выглядит сюжет купания козы Машки в ванне. Теща хозяина квартиры-малогабаритки не хотела расстаться со своей питомицей и кормилицей. Животное, предварительно вымытое дегтярным мылом, решают поселить в стенном шкафу. Однако в статье приводятся и совершенно конкретные примеры «конфликтов» жильцов с сантехническими удобствами. В только что возведенном доме в Москве на 1-й Хорошевской улице, на месте села Хорошева, иные обладатели квартир «явно не любят своих жилищ… тоска их гложет… кажется, согласились бы в сарае или даже в хлеву жить, только б отдельно, на отлете. Имели они где-то в подмосковном селе свою хатенку, а там сейчас большое строительство. За их хатенки заплатили, дали хозяевам хорошие квартиры, а они недовольны… В ванну, например, могут картошки насыпать. В мусоропровод дряни какой-нибудь натолкать, да и засорить его. [Одна] семейка прибыла сюда из персональной избенки, получив за нее приличные деньги и квартиру вдобавок. Но через некоторое время новое жилье им почему-то разонравилось». Раздражали такой контингент и «гаванны» – и как мем, связанный с хрущевским строительством, и как вполне конкретные реалии новых канонов гигиены, вполне прижившихся в европейском быту. Трудно представить себе, что французы, немцы, англичане и «прочие всякие шведы» позволяли себе держать домашних питомцев в ванных своих малогабариток. А вот юному москвичу герою книги Виктора Драгунского «Денискины рассказы» такая идея кажется вполне нормальной: «Люблю читать сказки про Канчиля. Это такая маленькая, умная и озорная лань… Когда мы будем жить просторнее, мы купим себе Канчиля, он будет жить в ванной». Семья действительно через некоторое время получила отдельную квартиру в московской новостройке. Это подтверждают и литературный текст Драгунского, и реалии жизни его семьи. Неизвестно, купили ли счастливые новоселы лань, но практика такого использования санитарно-гигиенических локусов выглядит абсурдной. Кстати, тот же Драгунский не мог пройти мимо варварского отношения к коммунальным удобствам. Конечно же, не случайно в рассказе «Волшебная сила искусства» (см. в части I, главе 1) в уста якобы хулигана, а на самом деле актера писатель вложил следующие слова: «Ну, что ж, ванна хорошая, емкая. Мы в ей огурцов насолим на зиму». По-видимому, такое можно было наблюдать и в реальной жизни.

Козу Машку купают в ванне. Крокодил. 1961. № 9

В целом же правилам жизни в новых условиях тоже пришлось учиться. Интересное подтверждение этой в общем-то банальной сентенции удалось обнаружить в материалах сравнительно недавних опросов жителей пятиэтажек Сталинграда-Волгограда. Одна из респонденток рассказывала: «Так, чтобы каждый день купаться, – такого не было, это пришло со временем. Может, раза два в неделю мы основательно купались. Не приучены мы были, мама у меня из деревни, не приучены были купаться часто, хотя в квартире все было». Действительно, новоселам, обладателям индивидуальных «гаванн», приходилось выстраивать целую политику освоения нового пространства. Оно задумывалось как сугубо гигиеническая среда, рассчитанная в первую очередь на поддержание определенного уровня чистоты тела и его ухоженности. Уже упоминавшийся Арабов писал: «В пятиэтажных хрущобах ванны были… чаще всего сидячие, а рядом с ними уже появился зловещий унитаз. До маленьких белых квадратов, на которых можно только стоять, обливаясь душем, фантазия не доходила, они появились лет через пятнадцать и окончательно свели на нет место, где рождались мечты. Теперь оно превратилось в банальную помывочную».

Аскетическая прагматика санузлов в «хрущевках» соответствовала особой западной стилистике быта. Лежание в ванной как гедонистская практика все же требовало не только соответствующего пространства, но и некоего объема свободного времени. Расслабляющие водные процедуры из домашнего пространства в СССР стали перемещаться в бани. Эти учреждения при наличии персональных ванн утрачивали свое значение как места просто гигиенического характера. Показательна карикатура, помещенная в одном из номеров журнала «Огонек» за 1961 год. На ней изображен эстрадный оркестр, играющий в бане. Подпись под карикатурой гласила: «У всех квартиры с ваннами. Приходится как-то завлекать посетителей». Конечно, это преувеличение. Многие жители советских городов по-прежнему пользовались банями и в 1960-х годах, и позже. Но для обладателей ванн поход в баню становился приятной экзотической формой досуга, а не простой гигиенической практикой. Любопытную характеристику этого процесса дал в своих воспоминаниях Олег Куратов, представитель советской технической интеллигенции, прошедший в 1960–1980-х годах путь от простого инженера в Новосибирске до руководителя Главка атомного ведомства СССР. «В шестидесятые-восьмидесятые годы, – пишет Куратов, – в Москве и во многих других городах бани становились все более популярными. Все, кто раньше посещал их исключительно в гигиенических целях, довольствовались домашними душами и ванными. Бани превращались в народные клубы с парной, мытьем, выпивкой, закуской и неспешным свободным разговором».