Текст книги "Похожая на человека и удивительная"

Глава 31

Пробка, в которую я только что встала, тянулась невыносимо долго. Вот, кажется, знакомый двор, через который можно сигануть и хорошо сократить путь. Так мы и сделаем. Я завернула во двор, не сразу поняв, чем же он мне знаком. И лишь когда поехала мимо старой пятиэтажки с покосившимися козырьками подъездов, у меня в душе что-то ёкнуло. Или кажется, или точно он. Двор, где живет мальчик Женя Апухтин. У родителей своя жизнь на лыжах, в которую почему-то не берут Женю, а у мальчика – страшный дядька, проходящий сквозь стенку, и ночевки у соседей. Почему, собственно, я решила, что так бывает всегда? Просто я случайно тогда попала в такое время.

Я сама не заметила, как остановила машину. Посидела пару секунд и вышла. Вот он, этот подъезд, где в стене прячется страшный дядька. Вот и три окна у подъезда на первом этаже, где живет Женя Апухтин. А вот, собственно, и сам Женя. Из машины его сначала не было видно.

Мальчик сидел на траве под своим собственным окном с карандашом и толстой книжкой в мягком переплете. Я подошла поближе и взглянула – судоку.

– Получается? – я присела на корточки рядом с мальчиком.

Женя взглянул на меня и, похоже, сразу узнал и улыбнулся:

– Трудно.

– А почему ты не в школе?

Женя вздохнул очень по-взрослому:

– Потому что сейчас каникулы, Лика.

– Да, точно. Просто я как-то…

– А я вас слышал по радио.

– Ты слушаешь радио?

– Не я, папа. Мы ехали в машине…

Вот, значит, напрасны были мои опасения, что Женя – брошенный, никому не нужный мальчик. Всё нормально, и папа есть, и машина, и Женя в ней ездит – говорит как о чем-то само собой разумеющемся. Только вот почему сидит на земле под своим окном в разгар лета?

– А почему ты никуда не поехал?

Женя посмотрел на меня.

– Я хотел… Но просто там очень долго надо лететь на самолете, и потом еще ехать на катере. И очень холодная вода. А я обязательно в эту воду полезу.

– А это все где находится?

Женя мечтательно махнул рукой куда-то вдаль.

– Это далеко… На Северном море. Там совсем нет людей. И воду можно пить прямо из ручья. Мама с папой пьют. И вчера мне звонили. Там очень много комаров и особенно мошек. Они спят в сетках. Они бы меня съели.

– Мама с папой?

Женя засмеялся:

– Нет! Комары! Они там просто огромные, как шмели!

Кажется, я все поняла.

– А ты-то с кем остался?

– Я? – Женя взглянул на меня, раздумывая, стоит ли мне говорить, что он остался в городском летнем лагере.

И решил не говорить.

Что воспитательницей была хорошая папина знакомая, добрая, она приносила Жене персики и разрешала по вечерам приходить к ней смотреть фильмы по телевизору. И что еще там были два мальчика, которые не давали Жене спокойно ни есть, ни спать. Их тоже не забирали домой ночевать. И Женя оставался с ними один в палате. Тогда он взял и написал записку воспитательнице, и ушел. Только вещи забрать не удалось. С вещами он спокойно не прошел бы мимо охранника. А так – сказал охраннику, что его послали за чипсами, и пробежал, пока тот думал, стоит ли выпускать Женю. Конечно, его искали, приходили домой, и родителям звонили, но Женя же не такой дурачок – он тете Лене сказал, что в летнем лагере все отравились, просто родителям не хотят это говорить, чтобы не возмущались, – ну, как обычно… А дома он первые три дня не ночевал, попросился к дяде Коле, соседу, – тоже, как обычно, когда родителей нет. А дядя Коля – свой человек, он Женю никогда не выдает. А теперь Женя и вообще один ночует и не боится. Тетя Лена каждый день почти ему звонит.

– Тетя Лена – это?.. – спросила я молчащего мальчика.

Он поднял на меня встревоженные глаза. Он ведь мне ничего не говорил о ней.

– Кто такая тетя Лена? – повторила я, стараясь, чтобы мой вопрос прозвучал как можно мягче.

– Тетя Лена – это моя мама.

– Понятно. А папа – настоящий?

Я неправильно сформулировала вопрос. Я увидела, как Женя стал краснеть от ушей до самого носа.

– Мама тоже настоящая! Просто она появилась позже, чем папа.

– Хорошо, да, понятно.

– Тетя Лена – моя мама, она меня любит.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Ладно. А хочешь пойти со мной на эфир? На радио? – Я быстро взглянула на часы. – И… И еще в милицию, то есть в полицию, или в прокуратуру… – Я подумала, что надо быстро узнать, где открыли дело по происшествию в Славиной квартире и как-то поучаствовать. Может быть, сходить туда, вдруг я еще что-то увижу, пойму. Хотя двух молодых людей я довольно отчетливо себе представила и могла бы их описать. – Так что?

Женя не очень уверенно кивнул, а я быстро набрала Лёне Маркелову эсэмэску: «Буду сегодня на эфире, черкни тему. У меня есть интересный эпизод».

Да, придется расстроить в очередной раз бедную Марину. Я ведь сказала, что пропущу три эфира. Генке моя тема наверняка понравится – драка вместо сотрясания воздуха вежливыми укорами или невнятными угрозами.

– Вы всё про всех знаете, да? – Женя смотрел на меня со смешанным чувством восторга и страха.

– Только бояться меня не надо. Нет, не всё знаю. Я же не знала про твоего страшного дядьку, ты мне сам сначала рассказал. Как, кстати, он?

Женя вздохнул, но не очень тяжело.

– Конечно, сейчас, когда я один ночую, он пытается пролезть ко мне. Один раз у него получилось…

– Но он ведь сидел под кроватью и только слегка дергал твое одеяло, правда? И то, когда ты засыпал. Но так и не вылез.

Женя кивнул.

– Я около кровати магический круг с числами нарисовал, он не смог вылезть.

– Вот и правильно. Люди всегда раньше так делали, когда призраков больше было.

– Значит, он все-таки призрак… – прошептал мальчик.

А я прикусила язык. Но все – уже сказала.

– Да, призрак. Но это же лучше! С ними есть много способов борьбы. И абсолютно надежных.

– Правда? – обрадовался Женя.

– Правда. Магический круг, три зажженных свечи… – Опять не то, самому сгореть и дом спалить можно. – Хотя нет-нет! На современных свечи уже не действуют. Они же радиоволнами питаются…

– Точно радиоволнами? Не кровью младенцев?

– В двадцать-то первом веке? Нет, конечно! Тем более, что ты уже и не младенец, несъедобный.

Женя с подозрением посмотрел на меня.

– Я все серьезно говорю, не переживай. Надо просто мобильный телефон на пол положить и… сориентировать его точно по сторонам света. Сможешь?

– Конечно!

– Отлично. Так что, на эфир со мной пойдешь?

– А что там надо говорить?

– Просто посмотришь, как делаются передачи. Тебе интересно?

Мальчик неуверенно кивнул.

– И, может быть, скажешь что-то, подумаем еще. Тебе не надо зайти домой?

– А у меня нет ключа.

– Как нет ключа?

Женя посмотрел на меня и отвернулся.

– То есть… ключ у дяди Коли…

– У соседа? – уточнила я.

Женя кивнул.

– Я теперь отдаю ему ключ, после того, как он потерялся и новый замок пришлось делать. Дядя Коля сначала дверь плечом открыл, а потом я квартиру сторожил, а он за новым замком бегал. А он вчера почему-то не пришел домой вечером.

– Понятно, – я осторожно, стараясь не спугнуть мальчика, погладила его по голове. – И где же ты ночевал?

Женя молчал, а я все поняла. Уютная днем и очень страшная и холодная хижинка под елкой – огромной, когда-то голубой елью, изросшейся в городе в серо-зеленого великана, однобокого и кривого. Булка с изюмом и полбутылки «Фанты», очень вкусно кстати, гораздо вкуснее, чем капустный салат, пахнущий хлоркой, и толстые черные котлеты в лагере.

Да, как быстро маленький человек приспосабливается к тем условиям, которые ему предлагают нелепые, занятые своими сиюминутными интересами суетные взрослые.

– Пойдем.

Мне вдруг остро захотелось купить Жене, как и в прошлый раз довольно прилично одетому, только сейчас в помятую и не очень чистую одежду, какую-нибудь толстовку – модную, оранжевую или фиолетовую, с веревочками, надписями, и брюки, и новые сандалии, тоже модные, на толстой подошве, смешные и страшноватые – я видела на каком-то ребенке. На них можно кататься на пятках – там встроены специальные колесики… Так, стоп.

Я ведь взяла отпуск на три дня – а в душе чуть ли не на три месяца, чтобы ехать в Калюкин, к человеку, которого я искала и нашла…

Ну, во-первых, никого я и не думала искать. Просто так вышло. Во-вторых, на эфир я точно пойду – я только что написала Лене Маркелову, и он обрадовался. А в-третьих… Я быстро набрала номер Климова. Вот сейчас скажет: «Здравствуй, любимая, единственная…» и я отведу Женю… Куда? К своей маме? А если он и от нее сбежит, когда мама заставит его мыть руки до и после еды и полоскать рот между сменой блюд, потому что после рыбы зефир во рту неприятен и даже противен – по крайней мере, всем домашним моей мамы? И что он вообще будет делать у моей мамы? Придумывать, как поостроумнее от нее сбежать? И вообще, как я ей все объясню? Резон «взяла ребенка под ёлкой в чужом дворе» моей маме точно не понравится. Тогда куда?

Климов был недоступен. Вот и хорошо. Вот и отлично. Вот и ура. А если бы сказал: «Здравствуй, любимая Лика…»? Не сказал бы – это раз. И ничего бы не изменилось – это два.

Вовсе не к Климову я ехала в это утро, выходит. А вот под эту елку. Даже если дядя Коля через полчаса придет с ключами. Почему – не знаю, но я уже не смогу спокойно ехать в Калюкин.

– А когда приедут твои родители?

Женя тревожно взглянул на меня.

– Что? Чего ты боишься? Что я отведу тебя в лагерь или в милицию? Нет. Ко мне пойдешь в гости? Я позвоню твоим родителям, если хочешь, спрошу разрешения. А у тебя есть бабушка, кстати?

Женя сначала помотал головой, а потом, под моим взглядом, медленно кивнул. Тяжелая, важная старая женщина, с большими, как будто вывернутыми наизнанку губами, всегда треснувшая посередине нижняя губа с запекшейся в трещинке кровью, с огромными глазами навыкате, без ресниц, с седыми, наползающими на глаза бровями, с пухлыми пятнистыми руками, на которых всегда много металлических колец, сильно врезающихся в плохо подвижные пальцы…

Я даже вздрогнула от этой картинки.

– Остановись, прошу тебя! – засмеялась я. – Ужас какой! Я уверена, что все не так плохо. Бабушка есть бабушка. Просто ты фантазер и художник. Ты чем любишь рисовать?

Женя пожал плечами.

– Я не люблю рисовать. А вам нравится всё про всех понимать?

– Ты меня уже что-то в этом роде спрашивал. Нравится, но не очень. Садись-ка в машину. Мы мешаем проехать.

Сзади нас уже довольно нервно сигналила мусорка. Да, в этих двориках не развернешься, только ехать вперед. Никто не думал сорок лет назад, что будет столько машин. Как-то вообще коллективный разум человечества удивительно слаб. Хуже, чем у муравьев, перелетных птиц и тараканов. Человек не понимает опасностей – главных, глобальных для всей популяции, может думать только в пределах своей собственной жизни, да и то…

Женя недоверчиво посмотрел на меня.

– Вы хотите меня увезти?

– Да. Увезти в темный лес, разрезать пополам и съесть.

Женя с маленькой паузой засмеялся.

– Послушай. У меня есть три свободных дня на работе, то есть в журнале. Сегодня сходим на эфир, а завтра что-нибудь придумаем. Например, съездим на дачу.

Я на самом деле уже лет сто не была на старой папиной даче. По крайней мере, год, это точно. Надо хотя бы покосить траву, вообще посмотреть, что да как, не упал ли окончательно забор, не протекла ли крыша, под которой в прошлом году синичка вывела птенцов, не развалилась ли подозрительно просевшая печь. Женя подышит свежим воздухом, а я, раз уж он (или кто-то еще) остановил меня от поездки в Калюкин, поразберусь со своими мыслями. Если печь не развалилась, испеку в ней для Жени, да и для себя, колготно´й и плохо питающейся, свое фирменное дачное блюдо – картошку в тяжелой чугунной кастрюльке. Кастрюльке лет больше, чем мне, и картошка получается в ней необычайно вкусная – без всего, безо всяких приправ и добавок.

До эфира оставалось еще четыре часа. Я решила для начала поехать в большой торговый центр, чтобы купить Жене одежду, подходящую для внезапно наступившей в Москве жары. И оранжевую курточку, на случай холодов. А также зубную щетку, сандалии с колесиками и… какую-нибудь игрушку.

Я посмотрела на мальчика.

– Ты какую игрушку хотел бы получить в подарок, если бы у тебя завтра был день рождения?

Женя молчал.

Все-таки иногда мой дар кажется мне просто бесценным. Мне бы такое не пришло в голову.

– Ласты и радиоуправляемый вертолет?

Женя кивнул. Смешной вихрастый мальчик с недоверчивыми серыми глазами. Мог бы играть скандинавского парнишку в каком-нибудь нашем фильме. Как известно, русские плохо играют иностранцев, хотя они нас играют еще хуже. Что-то неуловимо русское, задумчивое, горестное, дремучее – а оно есть, пусть в малой капле, в каждом из нас, – сыграть просто невозможно, каким бы славянским ни казалось лицо.

– Итак, мы едем за вертолетом и еще за тем, что нам вдруг понравится, да?

– Да, – Женя вопросительно посмотрел на меня, и этот вопрос был мне понятен.

Вот так и покупаются самые умные детки, когда к ним подходят плохие дяди из «девяток» с тонированными стеклами, а потом увозят их в неизвестном направлении, пообещав вертолеты с куклами.

Я взяла мальчика за руку и решительно остановила поползшие было сомнения – «а вот имею ли я право исполнять роль доброй волшебницы, которая потом исчезнет и все станет как было?» Во-первых, я никуда не исчезну. А во-вторых, покажите мне человека, который отказался бы в детстве – том, которого уже давно нет, – встретить вдруг добрую волшебницу, пусть даже на один день.

Глава 32

В ГУВД округа, где жил Слава, я знала одного следователя, мы учились когда-то в университете на параллельных курсах. Я – на журфаке, он – на юридическом, и встречались в четверг, на военной кафедре, которая нашим мальчикам заменяла службу в армии, а девочкам доставляла массу интересных дополнительных впечатлений, мне по крайней мере.

К нему я и направилась, крепко держа Женю за руку. Хорошо, что мой приятель оказался на месте.

– Лика, привет! Слышал тебя вчера как раз по радио. Очень смешно.

Я кивнула:

– Спасибо, мне тоже. Сереж, послушай, я вот хочу ориентировку дать на двух негодяев.

Следователь Сережа Куртяков с тяжелым вздохом вытащил из-под груды бумаг и папок лист бумаги и протянул его мне.

– Пиши.

– Не хочешь спросить, о ком и о чем?

– Лика, на мне столько всего сейчас висит… Ну что ты хотела, чтобы я радовался, что ты еще что-то принесла?.. Ладно, рассказывай.

– Ты не знаешь, кто занимается делом по краже у Веденеева?

– У депутата, что ли?

– Да, у депутата, у чемпиона Славы Веденеева.

– Светка занимается, кажется, но она сейчас на выезде. Давай, говори, если что знаешь, запишем.

– Знаю. Я знаю, как выглядели те люди, которые его ограбили.

– Ты их видела? – не очень заинтересованно спросил Сережа.

– Гм… скажем так, видела. То есть нет, не видела, но…

– Нет?

– Ну… видела, да.

А как объяснить это? Я их видела, только другим зрением, потерянным, забытым. Может быть, таким зрением видят собаки, когда их отвозят за двести километров от дома, а они через неделю возвращаются. Сказать об этом Сереже? Вообще-то у него высшее образование, учился когда-то у умных людей, может, поверит. Или, что более вероятно, сочтет сумасшедшей.

– То есть видела, то есть нет… – Он с хрустом потянулся. – Ты хочешь что-то узнать, поэтому пришла? Пишешь об этом?

– Нет. Вот, смотри, я скажу, что знаю. Передай тому, кто занимается, может, пригодится. Это были два молодых человека. Один очень высокий, странноватый на вид. Другой совсем обычный, никакой. И у высокого очень характерная походка – он как будто все время покачивается вперед при ходьбе. Да, и еще голова, как у древнего египтянина, – вытянутый череп. И волос на нем почти нет.

Сережа ухмыльнулся.

– Ага, хорошие приметы. Будешь проходить свидетелем по делу? Давай свои паспортные данные.

– Паспортные данные?

– А как ты думала? Ты описываешь каких-то людей. А если мы их обнаружим, именно таких. А если ты просто на кого-то хочешь тень навести…

– Да нет, ты что! Я…

Я посмотрела на Женю, который сидел на краешке стула с плотно сжатыми губами и немигающими глазами смотрел на следователя, точнее, на его полурасстегнутую кобуру.

Я вздохнула. Сережа не верит. И правильно делает. Придется прибегнуть к уже испытанному приему.

– Сережа, ты сегодня утром зря сказал такие слова своей маме. Она этого просто не заслужила. Ты же знаешь, что ее это может добить. Ей и так сейчас не сладко.

Сережа перестал качаться на стуле и крутить в руках копеечную ручку, которую он мне предлагал для записи моих ненадежных показаний. Он вытянул вперед шею, надел на ручку колпачок, аккуратно отложил ее в сторону.

– Так. Интересно. И откуда ты…

Я быстро черкнула на помятом листке, который дал мне Сережа, свой телефон.

– Передай Светке или кто там занимается кражей. Если нужно, пусть позвонят. Больше ничего объяснять не буду.

Я взяла Женю за руку и быстро вышла из кабинета.

– Подожди! – Сережа догнал нас в коридоре. – Я не знал, что ты общаешься с моей мамой.

– Сереж, успокойся, я никогда в жизни ни сейчас, ни раньше не видела твою маму. Можешь спросить у нее, если не веришь. Просто ты думал сейчас о ней, когда со мной разговаривал.

– А, ну да, точно, – ошарашенно кивнул плохо выспавшийся следователь.

Теперь мы стояли рядом, и я ясно видела тяжелые круги у него под глазами. И я знала, откуда они. Только при Жене, жадно ловившем каждое мое слово, я прямо сказать этого не могла.

– Ночью нужно спать, и желательно в своей кровати, правда, Женя? – Я крепче сжала ручку мальчика.

– Да, а не под елкой, – серьезно кивнул он.

– И не на холодной лоджии, с которой видны Лужники. Вид, конечно, хороший, да чужой. И сердцу, и душе. И вообще принадлежит этот вид другому человеку.

Бедный Сережа, вдруг оказавшийся как будто голым передо мной (я на самом деле могла бы и еще добавить к тому, что сказала, не будь рядом Жени), молчал и делал головой странные движения, неотрывно глядя на меня, как будто хотел изо всех своих сил проникнуть вглубь моей головы. Только сил у него таких не было. А у меня были.

– Я их опознаю, если что. Если вдруг поймаете. Может, еще что интересное про них смогу добавить.

– Слушай, а как ты это делаешь? – наконец стал приходить в себя Сережа. – У вас такие теперь способы в прессе, да? Мобильные прослушиваете и потом с человеком начинаете разговаривать с позиции силы?

Я покачала головой и показала на свой листочек, который сиротливо лежал у него на столе.

– Всё не так. Зря ты когда-то не слушал лекции Малявина. Помнишь, факультатив у нас такой был для всех гуманитариев? По истории древних цивилизаций. Ладно, звони, если что.

Я была уверена, что мне никто и никогда не позвонит по этому делу.

Так. Теперь «Детский мир». Я взглянула на Женю. Стоит ли? Мальчик устал, надо бы остановиться. Сейчас, купим курточку и… Хотя – ведь не ему нужна курточка, оранжевая, с большими накладными карманами. Это я представляла Женю в такой курточке.

Мы все же заскочили в детский магазин. Купили вертолет и красную куртку, оранжевой не было, да и Женя совсем не хотел ничего примерять и выбирать. Ботинки на колесиках, которые мне так хотелось ему купить, оказались невероятно тяжелыми и громоздкими. Но мы все же их примерили. Рядом с Женей на топчанчике бледный мальчик примерял коричневые ботинки с некрасивыми толстыми носами. Странный фасон, подумала я. Куда можно пойти в таких ботинках?

– На концерт наденешь! Нормально! – как будто на мои мысли ответила его мама. – Давай, давай, натягивай второй! Подумаешь, некрасивые, зато практичные!

Я обернулась и от неожиданности ойкнула. За моей спиной стояла женщина в совершенно шикарном, очень длинном белом летнем пальто. Пальто было расстегнуто, и под ним виднелось коротенькое платье, сшитое как будто из рыбьей чешуи, жемчужно-белое, переливающееся всеми цветами радуги. Ножки у мамы мальчика были ровненькие, красивые и обуты в перламутровые босоножки на высоченных прозрачных каблуках. Но самое главное находилось у нее на голове. Легкая полупрозрачная шляпка-тюрбан венчалась огромным белоснежным цветком, из которого торчало длинное мохнатое белое перо. Перо колыхалось с каждым движением красивой мамаши. Ее крепкие цветочные духи окутывали нас все сильнее и сильнее. Вот настоящая женщина в поиске – успела подумать я.

– Зайка, как у вас дела? – раздался сзади голос.

Я обернулась. Добротно и просто одетый папа – таким будничным голосом обращаются, разумеется, только к жене – незаметно подошел к жене и сыну.

– Выбрали? Покупаем?

Мальчик помотал головой, а белоснежная зайка величественно кивнула:

– Да, бери ботинки, иди плати!

Папа спокойно взял ботинки у сына, пошел к кассе. Папа – вполне еще не старый, нормальный на вид, точно обеспеченный. Наметанным взглядом я увидела и добротный костюм, и дорогие очки, и часы. Да и походка благополучного, уверенного в себе человека. Вот нравится же ему такая зайка с пером в голове средь белого дня. И не стыдно за ее наряд, и слушается ее… А сзади плетется бледный молчаливый мальчик, которому купили страшные коричневые ботинки для неведомых концертов. Наверняка вымучивает Гайдна и Черни на скрипке или на пианино.

Интуиция моя, мое внутреннее зрение молчало. Я ничего не видела и не слышала об этой семье, кроме того, что видели и все остальные. А ведь наверняка за всем этим стоит какая-то интересная тайна, что-то странное, что-то, о чем говорят шепотом, о чем, лишь узнав, бегут рассказывать в учительской, в подсобке, в курилке лучшей подружке… Почему зайка так наряжена средь бела дня? Почему мальчик такой бледный и покорный? Может, это не его мама?

– Я знаю этого мальчика, – вдруг сказал Женя, когда мы уже спускались по эскалатору из детского магазина. – Он учился у нас в классе, потом его перевели в частную школу.

– Почему?

– Не знаю. Наверно, там уроков меньше.

– Почему же ты не поздоровался с ним?

Женя пожал плечами и ничего мне не ответил. Странные законы мира детей, я ничего о них не знаю, выходит. Дети, которые сидели в одном классе, вместе ели йогурты в столовой, вместе бегали на физкультуре, потом, встретившись случайно, не здороваются. Я уже забыла, почему так делают дети, или в моем детстве жили по другим законам?