Текст книги "Любовь к трем ананасам"

– Холодильник решил, что шутки кончились, и пустил против меня свою гвардию! – еле слышно пробормотал Валентин Петрович и перевел взгляд на мартышку.

Та возбужденно тарахтела и жестикулировала, словно пыталась сказать ему: «Теперь ты видишь, насколько все серьезно?»

Профессор вздохнул и пополз выше.

Чем выше он забирался, тем тоньше были ветки и тем сильнее раскачивалось дерево. Однако обезьянка была совсем близко и то и дело ободряюще поглядывала на своего спутника.

Наконец она остановилась и уселась на самой верхней ветке дерева с удовлетворенным и гордым видом.

– Ну и что теперь? – осведомился Валентин Петрович, изо всех сил вцепившись в ветку. – Забрались высоко. Это все, чего ты добивалась? Однако падать отсюда будет очень больно! Ты-то не сорвешься, ты здесь как рыба в воде, а мне каково? И самое главное, я не стал ни на йоту ближе к свободе!

Обезьянка фыркнула и сделала лапой странный жест. Профессору показалось, что она повертела пальцем у виска, но он себе не поверил.

Затем он поднял глаза и увидел, что прямо над его головой находится стеклянная кровля оранжереи.

Мартышка снова ухнула и ткнула в эту кровлю лапой.

– Что, ты предлагаешь мне разбить стекло? Пожалуй, из этого ничего не получится, у меня с собой нет ничего достаточно твердого и тяжелого… и даже если я пробью стекло, я, во-первых, изрежусь осколками и, во-вторых, подниму такой грохот, что эти типы внизу сразу поймут, где мы с тобой прячемся…

И тут он увидел, на что показывает мартышка.

Стеклянная кровля оранжереи состояла из больших квадратов в металлическом переплете. Но не все эти квадраты были глухие, некоторые открывались, как обычные квартирные окна или форточки. Видимо, они были предназначены для того, чтобы летом время от времени проветривать оранжерею. И как раз над головой мартышки располагалась такая открывающаяся секция.

– Вот это да! – восхищенно воскликнул профессор. – А некоторые сомневаются в умственных способностях обезьян! Если спасусь, обязательно сделаю доклад на кафедре, где расскажу об этом удивительном проявлении ума у обезьяны! И ведь не человекообразная обезьяна, а обыкновенная мартышка!

Мартышка, услышав последние слова, возмущенно застрекотала.

– Не обижайся! – Профессор погладил ее по шерстке. – Я не имел в виду ничего плохого! – Тут же он пригорюнился: – Пожалуй, коллеги с недоверием отнесутся к моему рассказу… я и сам бы скорее всего не поверил, если бы не видел все собственными глазами!

Тут он вспомнил, что для того чтобы сделать доклад, ему нужно сначала вырваться на свободу, и потянулся к защелке, которая открывала стеклянную створку.

Ветка, за которую он держался, предательски закачалась, и Валентин Петрович застыл, вцепившись в нее всеми конечностями. В этот миг он сам почувствовал себя родственником мартышки.

Дождавшись, пока дерево перестанет качаться, он повторил попытку.

На этот раз ему удалось ухватиться за защелку и повернуть ее. Замок открылся, и ценой неимоверных усилий профессору удалось открыть стеклянную фрамугу.

Через окно в оранжерею ворвался холодный и сырой воздух петербургской осени.

* * *

Профессор Кряквин сидел на крыше оранжереи, как одна из многочисленных статуй, украшающих петербургские крыши. Правда, в отличие от упомянутых статуй, безмолвно взирающих на мрачное осеннее небо, профессор громко стучал зубами.

У этого стука были две совершенно конкретные причины: во-первых, холод, пробиравший его до самых костей, – поздней осенью в Петербурге далеко не так тепло, как на курортах Туниса или Египта, особенно если принять во внимание то, что Валентин Петрович был одет более чем легко. На нем была надета выцветшая больничная пижама, совершенно не подходящая на роль верхней одежды в сыром и холодном петербургском климате.

Второй причиной был самый обыкновенный страх.

Профессор Кряквин был далеко не труслив, что подтверждалось его многочисленными африканскими путешествиями, но, оказавшись на чрезвычайно крутой и высокой стеклянной крыше оранжереи, он испытал неожиданный приступ акрофобии. Так по-научному называется страх высоты.

Оранжерея была высотой ненамного меньше Исаакиевского собора, кроме того, ее крыша была чрезвычайно крутой, так что спуститься с нее без посторонней помощи не представлялось возможным. Оставалось сидеть на пронизывающем ветру и стучать зубами.

Профессор тоскливо поглядывал внутрь, туда, где в жарком и влажном воздухе зимнего сада цвели и зеленели пышные тропические растения. Там было бы гораздо теплее… но там рыскали люди Холодильника, пытаясь отыскать его, Валентина Петровича Кряквина, и подвергнуть жестоким пыткам, чтобы выведать у него информацию, которой он, к глубокому сожалению, не владел.

Так что о возвращении не могло быть и речи.

Но если посидеть еще немного на ледяном ветру, запросто можно заработать новый приступ пневмонии…

Положение казалось безвыходным.

И тут, как уже много раз за последние сутки, профессор вспомнил то, чему научился от своих многочисленных африканских друзей.

Конечно, в Африке не бывает такого сырого пронизывающего холода, как в осеннем Петербурге. Но и там порой случаются довольно прохладные ночи, когда хочется погреться у костра. Кроме того, как еще приготовить на ужин свежеподстреленную антилопу или попавшую в ловушку дикую свинью? Поэтому каждый уважающий себя охотник должен уметь добывать огонь.

Разумеется, в наше время можно воспользоваться обыкновенными спичками или газовой зажигалкой, которые продаются на каждом шагу, можно сказать – под любым деревом, но духи предков не одобряют такого простого решения, и настоящий охотник должен добывать огонь традиционным способом, то есть трением.

И Валентин Петрович тоже научился этому древнему священному искусству.

Вспомнив об этом, он оживился.

Просунув голову и руки в тепло оранжереи, он ухватил огромную пальмовую ветку и с немалым трудом оторвал ее. Из этого экзотического топлива он устроил на стеклянной крыше заготовку для настоящего африканского костра. Затем он приступил к основной части процедуры добывания огня.

Сложив в горку тонкие пальмовые волокна, Валентин Петрович оторвал от своей пижамы одну пуговицу. Нитки, которыми была пришита эта пуговица, он сплел между собой, пропустил в пуговичное отверстие и принялся вращать пуговицу вокруг самодельной тетивы. Правда, по древним правилам следовало пользоваться не пуговицей, а дощечкой с дыркой, но профессор не был формалистом.

Оказалось, что добыть огонь трением в нашем климате гораздо труднее, чем в Африке: когда в результате неимоверных усилий горка пальмовых волокон наконец затлела, неожиданный порыв сырого ветра безжалостно затушил слабенький огонек.

Профессор Кряквин отличался удивительным упорством, и первая неудача не остановила его. Он продолжил свой тяжелый труд, одновременно вращая пуговицу и пытаясь ладонями прикрыть топливо от порывов ветра.

Один большой плюс у его усилий был: от долгих попыток добыть огонь он вскоре согрелся и через несколько минут уже вытирал локтем пот со лба.

Дело подвигалось медленно, пока Валентин Петрович не вспомнил магическое заклинание, которое следовало повторять во время ритуала добывания огня.

С заклинанием процесс пошел активнее, и вскоре над горкой пальмовых волокон снова закурился едва заметный дымок.

Валентин Петрович нагнулся над тлеющей горкой и осторожно раздул огонек.

Прошло еще несколько томительных минут, и наконец на крыше оранжереи запылал костер.

Правда, зеленые пальмовые ветки горели очень плохо, гораздо сильнее они дымили, чадили и коптили, так что профессор тут же закашлялся, однако ему все же стало намного теплее, и он поворачивался к костру то одним, то другим боком, чувствуя, что еще немного – и он превратится в сырокопченый окорок.

Дым от костра поднимался высоко в осеннее небо и не мог остаться незамеченным.

Африканские друзья Валентина Петровича иногда тоже использовали для костра сырые пальмовые ветки – они делали это в тех случаях, когда хотели передать своим родственникам в дальнем конце джунглей какое-нибудь экстренное сообщение. Или просто позвать их на торжественный обед.

Обычно в ответ на дымовое послание вдалеке тоже поднимался в небо черный дым, который обозначал что-нибудь вроде «Спасибо, непременно придем» или «Извините, у нас другие планы на сегодняшний вечер».

Через несколько минут к жизнерадостному потрескиванию костра присоединился еще какой-то неясный звук. Сначала Валентин Петрович не придал ему значения, но звук становился все громче и громче, и наконец стало совершенно ясно, что это не что иное, как приближающееся завывание сирены.

К поместью господина Холодильника на полной скорости приближалось несколько пожарных машин.

Вскоре с оглушительным воем и грохотом пожарные машины подкатили к имению.

Охрана пыталась остановить незваных гостей, но те, не обращая на это никакого внимания, торопливо разворачивали спасательные лестницы и брезентовые шланги, намереваясь незамедлительно приступить к тушению пожара.

Одна из лестниц протянулась к куполу оранжереи, и вскоре рослый пожарный в защитном комбинезоне появился рядом с Валентином Петровичем.

Пожарный в шлеме и кислородной маске выглядел очень внушительно и даже немного устрашающе, слегка напоминая разгулявшегося инопланетянина или персонаж фильма ужасов. Шагнув к полукопченому профессору, он что-то громко произнес, однако из-за маски это вышло совершенно неразборчиво, больше всего напоминая громкое лягушачье кваканье. Валентин Петрович радостно бросился навстречу своему спасителю. Пожарный соскочил с лестницы на стеклянный купол, при этом он поскользнулся, потерял равновесие и упал, ударившись головой о металлический переплет. Еще секунда – и он соскользнул бы с крыши оранжереи, но профессор Кряквин подоспел вовремя и схватил пожарного за край комбинезона.

Теперь они поменялись местами: Валентин Петрович сам превратился в спасателя. Он взвалил на плечо потерявшего сознание пожарного и потащил его вниз по лестнице.

Пожарный был крупный и сильный человек, и весил он немало, так что профессор едва справлялся со своей ношей.

Кроме того, дым, который валил от костра, стал гораздо гуще – видимо, от сырости. Как назло, ветром его сносило прямо на профессора, так что он начал задыхаться. Поняв, что рискует не только своей жизнью, но и жизнью пожарного, Валентин Петрович стащил с того кислородную маску вместе с защитным шлемом и натянул на свою голову.

Валентин Петрович ступил на твердую землю и вздохнул с облегчением. Наконец-то он был близок к свободе!

На его плече все еще покоился тяжеленный пожарник, но профессор успел как-то сжиться с ним и уже не чувствовал тяжести своего спасителя. Поэтому, когда к нему подошли двое людей в масках и защитных комбинезонах, он отдал им свою ношу с явной неохотой.

– Ты из какого отряда? – осведомился один из пожарных, оттянув раструб кислородной маски и вглядываясь в профессора. – Что-то я тебя не узнаю…

Валентин Петрович проквакал в ответ что-то неразборчивое и торопливо шмыгнул в толпу.

Известно, что на три вещи можно смотреть бесконечно – на огонь, воду и на то, как другие люди работают. По этой причине на тушение пожара, которое объединяет все эти три зрелища, сбегается всегда так много зрителей. Правда, на этот раз огня почти не было видно, но зевак набежало достаточно. В их толпе профессор Кряквин и надеялся благополучно затеряться.

Правда, для того чтобы затеряться в толпе, нужно выглядеть как все остальные, профессор же был одет довольно необычно: на нем была больничная пижама, кислородная маска и защитный шлем пожарника.

Поэтому неудивительно, что толпа вокруг него расступалась и профессора провожали изумленными взглядами.

А в некотором удалении уже мелькали охранники Холодильника, явно намеревавшиеся возвратить своему шефу беглеца.

Валентин Петрович в панике прибавил шагу, как вдруг его схватила за плечо чья-то твердая рука.

– Отпустите! – вскрикнул профессор, пытаясь вырваться. Правда, вместо крика у него получилось жалкое кваканье, и вырвать руку тоже не получилось. Несчастного Кряквина втащили в машину, и дверца за ним захлопнулась.

Когда пожарные наконец покинули особняк Холодильника и обслуживающий персонал навел в его жилище хотя бы относительный порядок, авторитет снова вызвал к себе проштрафившуюся парочку – Штыря и Пельменя.

Холодильник сидел в своем любимом кресле в самом жарком месте дома – в зимнем саду, но, как обычно, мерз. Преданный Степаныч поверх шерстяного пледа накрыл ноги босса теплым одеялом.

Штырь, который хорошо изучил повадки шефа, знал, что это скверный знак: чем больше был разъярен Холодильник, тем сильнее он мерз. Штырь опасливо поводил острым крысиным носом. Он думал, что им с напарником сегодня предстоит тяжелая разборка.

Пельмень ни о чем не думал: он стоял перед шефом набычившись и обливался потом.

– Ну что, голуби мои, – с притворной мягкостью проговорил авторитет, окинув взглядом незадачливых напарников, – профукали дело? Давайте вместе думать, что еще можно исправить! Хотя что-что, а думать вы совсем не умеете! С кем приходится работать! – Он повернулся к Степанычу, призывая его в свидетели: – Ты когда-нибудь видел таких идиотов? Убить человека, владеющего важной информацией! Убить, предварительно не допросив!

Степаныч, понимая, что от него в данной ситуации не требуется ничего, кроме почтительного молчания, преданно ел хозяина глазами. Зато Пельмень, вытерев потную шею мятым клетчатым платком, привычно забубнил:

– Это все он, шеф! Я ему говорил, но разве он слушает…

– Я тебе разрешал пасть открывать?! – рявкнул Холодильник, приподнявшись в кресле. – Молчи и слушай! Когда прикажу – тогда будешь говорить!

Пельмень испуганно попятился и издал какое-то сдавленное бульканье. Штырь криво усмехнулся.

– Вы, Эйнштейны недоделанные! – продолжил Холодильник. – Где вещи, которые были при Минском? Надеюсь, у вас хватило ума не выкинуть их в ближайший мусорный бак?

– Обижаете, шеф! – Штырь шагнул вперед и подал Холодильнику пластиковый пакет с ручками. – Вот все, что при нем было!

Авторитет, ни слова не говоря, высыпал содержимое пакета к себе на колени и некоторое время молча перебирал.

На стеганом темно-синем одеяле лежали обычные вещи – одноразовая зажигалка, шариковая авторучка, расческа с несколькими застрявшими темными волосками, несколько завалявшихся в карманах монет, светло-голубой носовой платок, начатая упаковка жевательной резинки и половинка фотографии.

Отложив остальные предметы в сторону, Холодильник взял в руку фотографию и внимательно осмотрел ее.

Когда-то это был обычный снимок размером девять на двенадцать, но сейчас он был разорван пополам, и авторитет держал в руке его левую половину, на которой был изображен смуглый черноволосый мужчина средних лет. Крупный нос с горбинкой, мелкие морщинки в углах глаз, сдержанная полуулыбка. Левая рука мужчины была поднята, как будто он положил ее кому-то на плечо, но второго человека на фотографии не было, судя по всему, он остался на другой, оторванной, части.

– Так-так! – проговорил Холодильник, окинув взглядом своих подчиненных. – И о чем вам говорит эта карточка?

Те молчали, и старик, выдержав небольшую паузу, усмехнулся:

– Как я и думал, ни о чем. Потому что с извилинами у вас туговато… а должна бы вам эта фотография сказать очень много!

Он выдержал еще одну паузу и продолжил:

– Снимок разорван пополам, разорван неровно. Обычное дело – это наверняка пароль: Минский нес покупателю одну половину карточки, у того должна быть вторая. Покупатель сложит половинки вместе, они совпадут – значит, Минский – тот, кого покупатель ждет… а какой из этого можно сделать полезный для нас вывод?

Ответом ему по-прежнему послужило молчание, впрочем, ничего другого Холодильник и не ожидал.

– Вывод такой, что покупатель не знает Минского в лицо, никогда его не видел. Иначе никакой пароль ему не был бы нужен. А это значит, что мы можем послать к нему своего человека с этой карточкой и покупатель примет его за Минского!

Штырь нервно облизнул сухие узкие губы, Пельмень вытер шею платком.

– Да нет, орлы, вы на такое дело не годитесь! – Холодильник пренебрежительно скривил рот. – Здесь не кулаками махать надо, а извилинами работать, а с этим, как мы уже выяснили, у вас неважно. Кроме того, – он снова окинул их взглядом, – внешность у вас совсем не подходящая. На Минского ни один из вас нисколько не похож.

– Но вы же сказали, что покупатель не знает Минского в лицо! – подал голос Штырь.

– Думать пытаешься? – с интересом взглянул на него Холодильник. – Само по себе это похвально, только пока не получается… не твое это, не твое! Да, ты прав: покупатель не знает Минского в лицо. Но он примерно представляет, как тот должен выглядеть. – Авторитет поднял фотографию за уголок и помахал ею перед крысиным носом Штыря: – Фотка старая, черно-белая, выцветшая. Ей никак не меньше тридцати лет. Кто на ней может быть изображен?

Он снова сделал паузу, как будто ожидая подсказки, но все присутствующие молчали.

– Я вам скажу кто. На той половинке, что у нас, – отец покупателя, на той, что у самого покупателя, – отец Минского. Думаю, корешились когда-то эти двое, а когда судьба развела их – разорвали карточку пополам и поменялись половинками… мол, пусть этот бледный отпечаток заменит светлый образ мой. Поэтому к покупателю отправили именно Минского… друга дома, так сказать. И мы должны этой старинной дружбой воспользоваться…

Холодильник сделал еще одну паузу и вдруг, повернувшись в кресле, ткнул пальцем в Степаныча:

– Ты пойдешь к покупателю!

– Я? – Степаныч от неожиданности попятился и чуть не свалился, зацепившись ногой за провод. – Но почему я? Я ведь вообще такими делами не занимаюсь…

– Знаю я, какими ты делами занимаешься! – рявкнул Холодильник. – Подворовываешь у меня по мелочи!

– Да чтобы я… – Степаныч сделал честное лицо и ударил себя кулаком в грудь. – Да никогда в жизни!

– На какие же шиши ты построил дом в Токсове? Двухэтажный, между прочим, с сауной и бассейном!

Степаныч закашлялся и пошел пятнами. Холодильник рассмеялся и проговорил:

– Не трясись! Я не в обиде, только не зарывайся. Но к покупателю все-таки пойдешь именно ты. Во-первых, ты в отличие от этих орлов хоть немножко говорить умеешь, можешь на человека впечатление произвести. А главное – ты на покойного Минского отдаленно похож, по крайней мере телосложением.

– Но он был брюнет…

– Ты у нас тоже будешь брюнетом. Это дело нехитрое, Ангелину попросим, она тебе или краску, или парик даст.

– Лучше парик! – поспешно вставил Степаныч. – Краситься я не хочу!

– Я прикажу – и в негра перекрасишься! – прикрикнул на него Холодильник.

– Но что же я принесу покупателю? – спохватился Степаныч. – Ведь камня у нас нет?

– Камня у нас нет, – согласился Холодильник и мрачно взглянул на Штыря с Пельменем: – Благодаря вот этим двум героям капиталистического труда. Но я все же надеюсь, что мы этот камень найдем, а если не найдем – постараемся как-нибудь развести покупателя. Сейчас твоя главная задача – выйти на контакт с покупателем, внушить ему доверие, а главное – прощупать, выяснить, что это за человек, насколько заинтересован в покупке и легко ли будет, в случае чего, вытянуть из него деньги! И смотри, не облажайся, как эти, а то… не увидишь больше своего домика с бассейном и сауной!

Холодильник махнул рукой, отпуская подчиненных.

Штырь облегченно вздохнул: он и не надеялся, что им с напарником удастся так легко отделаться.

А сам Холодильник задумался.

Он вспоминал, как начиналась эта операция, поначалу казавшаяся такой простой.

Началось все со звонка хозяина подотчетного Холодильнику казино.

Тот сообщил авторитету, что у него в зале играет Цибуля, человек Слона. Причем не рядовой боец, а приближенный, можно сказать – правая рука.

Информация была очень интересная.

Слон был в криминальном мире фигурой очень загадочной. При его большом влиянии и серьезных возможностях никто не знал его в лицо. Больше того, никому ни разу не удалось сфотографировать таинственного авторитета.

Холодильник выслушал информацию и дал хозяину казино простые и понятные инструкции.

В результате через пару часов Цибуля и сам не заметил, как проиграл огромную сумму. Огромную даже по масштабам приближенного крупного уголовного авторитета.

Когда Цибуля спохватился и попробовал отыграться, проигрыш вырос еще больше. Когда же он попытался договориться с руководством казино, его проводили в кабинет директора, где дожидался Холодильник. Тот отчаянно мерз, хотя в кабинете были включены все обогреватели, но ради разговора с Цибулей пошел на такие мучения.

Он предложил Цибуле сделку: долг списывается, а должник всего лишь время от времени информирует своего нового покровителя о том, что происходит в штабе Слона.

И Цибуля неожиданно легко согласился на такие условия.

Не только из-за денег, но и потому, что, как ему казалось, в последнее время Слон стал к нему несправедлив и чересчур приближал к себе молодого и раннего Утюга.

– Кто такой этот Утюг? – бормотал Цибуля с пьяной обидой. – Сявка желторотая! Когда я первый раз на нарах парился, он еще под стол пешком ходил с полной выкладкой! Что он против меня? Да я троих таких проглочу и не поперхнусь!

Холодильник поддакивал новому другу и усердно подливал ему медовую горилку. Он любил людей со слабостями, потому что ими очень легко управлять.

Чтобы еще крепче повязать Цибулю, он приказал подсадить к тому очень ловкую и опытную девицу из персонала того же казино. Невинный взгляд и свежий румянец во всю щеку говорили о ее большом профессионализме. Она должна была (естественно, за приличное вознаграждение) контролировать каждый шаг Цибули, каждый его вздох, каждое сказанное им слово и своевременно докладывать обо всем Холодильнику.

И очень скоро операция принесла первые плоды.

Цибуля передал своим новым друзьям, что в руки Слону попал некий камень.

– Брюлик, что ли? – уточнил Холодильник, встретившись с Цибулей в небольшой мрачной пивной, все входы в которую тщательно охранялись.

– В том-то и дело, что нет! – горячился Цибуля. – Не брюлик, не изумруд, не рубин – какой-то сердолик, что ли.

– Да разве это дорогой камень? – недоумевал Холодильник. – Такими камнями в Крыму набережные мостят!

– Какой-то он очень старый. Две тыщи лет ему или даже больше. Печатка какая-то на нем вырезана. Кружок с перекладинами вроде колеса. В общем, скоро должен из штатов приехать человек, который за этот камень готов выложить бешеные деньги…

– Бешеные – это как? – осведомился Холодильник, не слишком доверявший своему новому другу. – Для кого и сотка баксов деньги!

– Речь шла о десяти лимонах! – обиженно проговорил Цибуля.

– Десяти зеленых лимонах?

– А то!

Холодильник задумался. Десять миллионов баксов – деньги по-любому серьезные. Кроме того, провернув такую операцию, можно здорово подрезать Слона. А учитывая информацию, поступающую от Цибули, перебежать Слону дорогу будет несложно.

Правда, Холодильник прекрасно понимал, что такого противника, как Слон, нельзя недооценивать. Вообще недооценивать противника – это самая опасная ошибка. Теми, кто недооценил противника, полны кладбища.

Однако через пару дней Цибуля доложил, что у Слона проблемы со здоровьем и он ложится в больницу. Знают об этом всего двое: он, Цибуля, и новый фаворит Слона Утюг.

Тут уж Холодильник обрадовался не на шутку: в отсутствие Слона да при наличии «засланного казачка» в его штабе операция станет куда проще. А самое разумное – воспользоваться полученной информацией, навестить Слона в больнице и решить вопрос конкуренции раз и навсегда… конечно, это будет не совсем «по понятиям», но, как известно, победителей не судят. Один умный человек еще пятьсот лет назад сказал, что цель оправдывает средства.

К сожалению, Цибуля не был посвящен во все детали операции с камнем. Эту операцию Слон курировал лично, а передать камень покупателю должен был какой-то Борис Минский.

Минский был темной лошадкой, никто из людей Холодильника раньше о нем не знал, откуда Слон его выкопал и почему доверил ему такую большую ценность, до последнего времени оставалось загадкой. И Цибуля на все вопросы недоуменно пожимал плечами.

И только теперь, держа в руке половинку разорванной фотографии, Холодильник почувствовал, что приближается к разгадке.

– Отпустите! – с прежним результатом повторил Валентин Петрович. – Отпустите меня! Кто вы? Зачем я вам? Я вовсе не тот, кто вам нужен! Я вовсе не Слон!

Те же сильные руки, которые втащили профессора в машину, сняли с него маску, и последние слова прозвучали отчетливо.

– Да уж точно, ты не Слон! – проговорил рядом хорошо знакомый голос.

Профессор протер глаза.

Рядом с ним сидел сосед по больничной палате, за рулем машины находился невысокий плечистый крепыш лет тридцати, с коротко остриженными светлыми волосами и кривым, неаккуратно зашитым шрамом на щеке.

– А я смотрю – пижамка знакомая! – веселился Хоботов. – Гляжу – никак, это Валек! Ну, здорово, сосед!

– Это из-за вас меня чуть не убили! – выпалил профессор. – Это из-за вас мне пришлось лазать по пальмам, как обезьяна!

– Ну, Валек, ты даешь! – восхитился Слон. – И заварушку с пожарными тоже ты устроил?

– А кто же еще? – Валентин Петрович приосанился.

– Ну, молодец! – одобрительно проговорил Хоботов. – А ведь мы с Утюгом спасать тебя приехали! Да только ты сам уже справился… молодец! Ну, Утюг, поехали сам знаешь куда… приоденем профессора, накормим его… небось как из больницы тебя забрали, так маковой росинки во рту не было?

Профессор вспомнил, что со вчерашнего дня он был исключительно на фруктовой диете – съел один банан, подаренный мартышкой, еще прихватил одно яблоко и откусил кусок ананаса, после того как он подбил глаз злодейке Ангелине. Однако профессор Кряквин был очень гордым человеком.

– Мне от вас ничего не нужно! – проворчал он. – Отвезите меня домой!

– А вот домой-то тебе как раз и нельзя! – Слон покачал головой. – Как ты думаешь, где тебя люди Холодильника в первую очередь искать будут? Вот то-то! Так что лучше тебе у нас какое-то время погостить. В надежном месте.

– Я не могу! – всполошился профессор. – Катя… моя жена… она узнает, что я пропал, и будет волноваться! Она наверняка уже волнуется! Мне обязательно нужно домой!

– Говорят тебе – нельзя домой! – повысил голос Хоботов. – Пока Холодильник думает, что я – это ты… то есть что ты – это я… в общем, пока он не в курсах, что его люди облажались, у меня руки развязаны! Я его могу обставить…

– Я так и знал! – воскликнул Валентин Петрович. – Вы думаете только о своих интересах! А на Катю вам наплевать! И на меня наплевать! Вам вообще на всех наплевать!

– Зря ты так, – миролюбиво проговорил авторитет. – Жену твою, между прочим, я очень даже уважаю! Замечательная женщина… только ты сам подумай: если ты сейчас домой вернешься, ты ее тоже под удар подставишь… а тебе это надо? Ты ведь, Валек, хоть и профессор, а все же не совсем дурак!

– Действительно… – задумчиво протянул Валентин Петрович. – Ну ладно, поедем к вам… но только вы должны пообещать мне, что успокоите Катю. Скажете ей, что со мной все в порядке. Скажете, где я…

– Насчет последнего не обещаю… – проворчал Хоботов. – Ради ее же безопасности лучше ей лишнего не знать. Вот ты, например, ничего про мои дела не знал – и поэтому уцелел… а знал бы – Холодильник из тебя всю информацию выжал и крокодилу своему скормил…

– Это едва не случилось… – со вздохом протянул профессор. – Я едва спасся… еще немного – и со мной случилось бы то же самое, что с Минским…

– С кем? – изумленно переспросил Слон.

Даже Утюг резко затормозил и повернулся к профессору.

Сзади раздался звук удара, посыпались бьющиеся стекла.

– Что ты знаешь про Минского? – вполголоса проговорил авторитет. – Откуда вообще ты про него знаешь?

– А что вы так переполошились? – Профессор захлопал глазами. – Ну, там к Холодильнику двое таких пришли… один тощий, на крысу похож, другой толстый…

– Штырь с Пельменем, – подал голос Утюг.

В это время к машине подошел крупный, наголо бритый тип в черной кожаной куртке, весь увешанный золотыми цепями и браслетами. Наклонившись к водительскому окну, он процедил, презрительно растягивая слова:

– Ты, ка-азел, ты ка-анкретно с ка-акого дуба рухнул? Ты ка-аго подрезал? Я из-за тебя новую таачку па-апортил! Еще, в на-атуре, ни ра-азу в сервисе не-е был! Я те-ебе, ка-азел, щас ка-анкретно ноги поотрыва-аю!

– Это кто тут такой умный? – сквозь зубы проговорил Утюг и схватил скандалиста за ворот куртки левой рукой. Правой он выбросил из кармана короткий нож. – Это у кого непонятки имеются?

– Все, все, братан, я все понял! – заюлил бритоголовый. – Не разглядел, конкретно, какие тут серьезные люди! Я к вам не в претензии! Извините, погорячился!

– На первый раз извиняю. – Утюг разжал руку и легонько оттолкнул скандалиста. – Только потому, что некогда с тобой возиться! А следующий раз гляди, на кого пасть разеваешь!

Бритоголовый поспешно ретировался, и Слон снова повернулся к профессору:

– Ну, Валек, давай рассказывай, что ты знаешь про Минского! Раз уж начал…

– Ну вот, значит, явились к Холодильнику эти двое… как вы их назвали… Шуруп с Шавермой…

– Штырь с Пельменем! – поправил профессора Утюг.

– Вот-вот… они самые… и стали оправдываться: мы, мол, этого Минского аккуратно вели… шли, значит, за ним по пятам, а он все же оторвался. А когда они его снова перехватили, у них получилась ссора, и один из них Минского убил. Тут они стали ссориться и валить вину друг на друга, мол, я тут ни при чем, это все он… Болт на Котлету, Котлета на Болта…

– Штырь на Пельменя! – вставил Утюг.

– Ах ну да… – сбился профессор. – Эти имена так сложно запомнить… О чем это я?

– Не сбивай человека! – прикрикнул Слон на своего подручного.

– Ничего, – отмахнулся Валентин Петрович, – я все вспомнил. Короче, они обыскали труп Минского и не нашли того, что искали. Снова стали ссориться, а потом сообразили, что Минский мог спрятать эту вещь только в одной квартире… сначала они сунулись в ту квартиру на разведку под видом работников то ли санэпидемстанции, то ли горгаза, только их спугнули. Тогда они раздобыли ключи и устроили в квартире обыск, пока хозяйки не было дома…

– Ну и?.. – насторожился Слон.

– И ничего. – Профессор пожал плечами. – Ничего они в той квартире не нашли. Хотя и перевернули все вверх дном. Потом они говорили что-то про какую-то Бульбу…

– Бульбу? – переспросил Слон.

– Ну да… про какую-то Бульбу и фальшивую наводку на морг той больницы, где лежал Слон… ах, ну да, это же та больница, где мы с вами познакомились! Только не понимаю, при чем здесь морг и кто такая Бульба…