Текст книги "Верну любовь. С гарантией"

– Ё-моё, хорошо сидим. – Лысенко уписывал оливье. – Нет, правда! Красивые женщины, елка с лампочками, шикарный харч… Кстати, какой там еще ближайший праздник? Давайте тоже вместе погуляем, а? Создадим традицию? Ударим праздником по серым будням уголовки! По-моему, идея хорошая. Так какой ближайший?

– Рождество, Игорь Анатольич, – подсказала Катя. – А потом – старый Новый год.

– Многовато что-то, – задумался Лысенко, – дороговато выйдет. Ну, на Рождество можно подоедать, что от Нового года осталось, а вот на Старый год…

– А самое главное, что все равно выдернут, – заметил Банников. – Это счастье, что сегодня тихо. Еще первого с утра тихо будет, а потом начнется…

– Так сегодня уже первое, – напомнил Бухин.

– Как первое? – вскинулся Лысенко. – Врешь, Сашок. Первое только после обеда начнется, когда все проснутся. А сейчас еще Новый год. Первого посуду мыть кому-то придется. И, опять же, на работу выдернут…

* * *

– Что, что случилось? В какой больнице? Не может быть… – Даша в полном смятении положила трубку. Ольга в больнице. Вчера «скорая» забрала с кровотечением. Как же так? Ведь все хорошо было!

– Олечка! Олечка! Что случилось? – Наконец Даша увидела подругу и про себя ахнула: темные круги под глазами, заострившийся нос, волосы висят тусклыми прядями. – Как ребенок?

– Не будет никакого ребенка, Даш.

– Как же так, – пролепетала Даша, – как же так…

– Я знала, что эта история так просто не закончится. Я знала.

– Что ты, Оля! – ужаснулась Дашка. – Ты перенервничала, переутомилась… Что тебе врачи сказали?

– А что они могут сказать? – зло усмехнулась Ольга. – Что в следующий раз все хорошо будет! На сохранение сразу положат. Какая-то там несовместимость у нас с Андреем…

– Резус?

– Не помню я. Может, и резус. Даша, я не верю, что это от несовместимости случилось. Это она мне сделала.

– Кто она?

– Не понимаешь разве? Она. Которая Андрея увела. Она мне мстит, что он ко мне вернулся.

– Не может быть! Оля, что ты говоришь!.. – Даша почувствовала, что у нее холодеют руки. Там, в этих газетах… В них как раз писали о таком. Боже мой, бедная, бедная Ольга…

– Я ей не прощу. – Ольга горящими глазами смотрела куда-то мимо подруги. – Я не прощу. Я ее уничтожу. Я бы все простила и забыла, но такое…

У Даши по щекам потекли слезы.

– Олечка, Олечка! Скоро тебя Андрюша домой заберет. Все наладится, все забудется. Ты опять забеременеешь. Ребеночка родишь, любить его будешь…

– Я этого ребеночка хотела родить. Я его уже любила. Я не прощу, Дашка, понимаешь?

* * *

– Здравствуйте, госпожа Литвак, проходите. Ну что, довольны результатом?

– Я принесла вам деньги, – резко сказала Ольга, стараясь не смотреть в приветливо осклабившееся лицо черного мага, и небрежно бросила пухлый конверт на стол. – И у меня есть к вам разговор.

– Что-то не так? Вы не довольны результатом? Ваш муж к вам вернулся, не правда ли?

– С моим мужем все в порядке. Дело не в нем. Я потеряла ребенка. Я знаю, что это сделала та женщина. Я в этом уверена. Я принесла вам ее фотографии. Вот ее домашний адрес, если он вам нужен. Я… я хочу ее уничтожить.

– Уничтожить? – Великий мастер цепко взглянул на клиентку. – То есть вы, уважаемая госпожа Литвак, хотите навести на нее порчу? – Он мягко вынул из Ольгиных рук фотографии. – Чтобы она долго и тяжело болела? Мы можем вам в этом помочь. Это называется…

– Я не хочу знать, как это называется, – перебила Ольга. – Но я хочу ее уничтожить. Сколько это будет стоить? Назовите сумму. Я… – Она потянулась к лежащим на столе фотографиям, но человек в мантии решительно отвел ее руку.

– Я знаю, что вы хотите. Вы хотите…

– Я хочу, чтобы она исчезла с лица земли, – злобно прошипела Ольга. – Я хочу, чтобы она пропала! Совсем. Я хочу, чтобы она умерла!

* * *

Алена собирала вещи. Как смешно! Она познакомилась с Максимом, как и всегда, – налетела на его машину, когда он трогался с места, и у нее отвалился каблук. Но дальше все пошло наперекосяк. Она в него влюбилась. Надо же! Влюбилась, как кошка. Сегодня, по плану, она должна была бросить Максима, а вместо этого они улетают в Вену. У него там дела, и он не хочет с ней расставаться ни на день. И она не хочет с ним расставаться. А Радик со своими планами пусть катится к черту. Хватит, достаточно на него поработала. Давно отгорбатила все, что он в нее вложил. Конечно, когда-то он подобрал ее, можно сказать, на улице. И той Алене до теперешней… Да что вспоминать. Что было, то сплыло. Хватит пахать на их теплую компанию. Один с сошкой, а семеро с ложкой. Пусть поищет еще одну дурочку. Да она у него и не одна. Есть кем заменить. Вот и пусть теперь другие поработают. А она имеет право, в конце концов, на личное счастье!

Интересно, в Вене тепло? Максим недвусмысленно дал ей понять, что это их предсвадебное путешествие. Алена еще раз полюбовалась на колечко. Дорогие украшения мужчины дарили ей очень часто, но ведь это – обручальное кольцо! Тонкое, белого золота, со вспыхивающими бриллиантами. Да, у Макса безупречный вкус. Она сама не выбрала бы лучше. Развод оформят быстро, это уж Максим постарается, у него везде знакомые, обещал. И сразу – свадьба. Ну что ж! Она не против. Выйдет замуж за Максима, родит ему ребенка. Из собственной практики она знала, что из семьи с ребенком не так быстро уходят к другим красоткам. А уж с двумя и больше… Только если дети уже взрослые. Родит мальчика, а потом – девочку. А можно еще мальчика. Но девочку – обязательно. Дочку, похожую на Максима. Они такая замечательная пара! У них должны быть красивые дети!

А Радик пусть заменит ее, вот и все. Сейчас она напишет ему записку. Когда будет выходить, бросит в почтовый ящик. Ящик как раз на их доме. Записки писать она мастерица. Однако нужно обойтись с Радиком помягче. Это он сделал ее такой, какая она сейчас, – совершенно неотразимая, стильная, элегантная. Научил пользоваться косметикой, духами, выбирать вещи. Она даже правильно говорить не умела. Алена усмехнулась. Сейчас-то она разговаривает прямо как диктор с телеэкрана – без акцента и практически на любую тему. Радик постарался. Он многому ее научил. В том числе как вести себя в постели. Дрессировал, как Куклачев кошку. Она опять усмехнулась и покачала головой. Дрессировщик он, конечно, от Бога. Любого заставит плясать под свою дудку. Но она отнюдь не в претензии, нет. Она им всем благодарна. У нее все есть – квартира, деньги. Даже появлением в ее жизни Максима она обязана им. Это ведь они находят клиентов. Но она уже все отработала. Дешево бы они стоили без нее! Кто бы так еще крутил любовь со всякими-разными. Она-то ни разу не отказалась, хотя и могла. И такие еще попадались уроды… Алена достала из ящика стола недавно купленный изящный блокнот и крупно написала: «Радик! Мне все надоело. Извини, я ухожу. Я устала. У меня нет больше сил вести подобный образ жизни. Прощай. Твоя А.»

Хорошо получилось. Алена перечитала еще раз. Так, как он сам учил – лаконично и доходчиво. Он поймет, что на нее больше нечего рассчитывать. Она аккуратно оторвала листок и удовлетворенно вздохнула. Так, теперь конверт. Вот черт! Он почему-то без марок. «Куплю марки по дороге», – решила она. Так надевать шубу или пальто? В дверь позвонили – два раза, потом еще один. Черт возьми! Кого это еще принесло? Она глянула в глазок. Впрочем, все к лучшему. И марки не нужны. Она сейчас отдаст письмо, можно сказать, прямо в руки. Радик все поймет. Он должен ее понять и отпустить.

* * *

Ольга не помнила, как дошла домой. Зачем-то ее потянуло туда, к сопернице. Бывшей сопернице. Теперь уже совсем бывшей. Та девушка, что увела у нее Андрея, умерла. Соседка сказала, что выбросилась из окна. Ольга долго стояла и тупо смотрела на дверь с пластилиновыми печатями, заклеенную какими-то бумажками. Умерла, умерла! Как все просто! Желаешь человеку смерти, и он умирает. Только нужно очень сильно пожелать. Как холодно здесь! Сердобольная соседка, принявшая Ольгу не то за подругу покойной, не то за родственницу, предложила ей воды. Ольга покачала головой. Ничего не нужно. Домой, скорее домой. Она вышла из подъезда и помимо воли подняла голову. Вон ее окна и балкон. Совсем маленький отсюда. Двенадцатый этаж. Очень высоко. Ольга опустила глаза и содрогнулась. Темное пятно на сбитом многими ногами снегу – это ее кровь. Сюда она упала. «Так ей и нужно! Так ей и нужно!» – билась в голове мысль. А в горле стоял ком. «Так ей и нужно… Она убила моего ребенка! Кровь за кровь».

Ольга не помнила, как спустилась в метро, как вышла, как дошла до дома. Только стоя перед своим подъездом, она зачем-то посмотрела на свои окна. Восьмой этаж. Тоже высоко. Если она упадет, то наверняка… Какая-то мамаша везла на санках свое укутанное чадо. Санки то и дело попадали на проплешины на асфальте. Полозья отвратительно визжали и скрипели, но мать счастливо улыбалась, и ребенок тоже. Они не слышали этих звуков, они были счастливы друг другом. Ольга тоже ничего не слышала. Но она не была счастлива.

* * *

– Оля, Олечка!! Что ты такое говоришь? Как это ты ее убила?

– Убила, Дашка. Все равно как из пистолета выстрелила. Понимаешь? Я пошла, понесла ее фотографию. И она выбросилась. Я ее убила, понимаешь? Я там была. Я видела это место. Мне страшно, Дашка! Зачем я это сделала? Я в милицию пойду. Я человека убила.

– Выпей, выпей! Валерьяночки выпей! – Даша непослушными с холода руками шарила в шкафчике. – Это совпадение, Олечка, просто совпадение! Эта дрянь, может, подцепила чего-нибудь и… Или ее саму кто-нибудь бросил. Да мало ли чего?

– Я в милицию пойду, – упрямо повторила Ольга.

– Оля, Оля! Какая милиция? Ты что? И слушать тебя там не станут. Еще подумают, что у тебя крыша поехала, и в психушку отправят. Да ты и не знаешь, куда идти, – уговаривала Даша.

– Я в наше отделение пойду. Там разберутся.

– Оля, глупость какая! Особенно в отделение! Давай сядем, подумаем вместе!

– Ну давай, – наконец согласилась Ольга.

– Никуда мы не пойдем, – приговаривала Дашка, засовывая в гардероб, подальше от глаз, Ольгины шапку и шарф. – Никуда мы не пойдем. Мы сейчас Саше моему позвоним, вот что!

– Скажи своей подруге, чтобы никуда не ходила. Сидите дома, я сейчас приеду. Адрес диктуй. Хорошо. Никому больше не звоните. Пока. – Голос Александра показался Даше каким-то далеким, глухим и чересчур жестким, и она, тихонько вздохнув, сунула трубку в гнездо.

– Сказал, чтобы мы сидели тихо, он сейчас приедет. Да не волнуйся, Оль, он приедет, и все будет хорошо. Он у меня знаешь какой… – Даша замялась.

– Какой?

– Заботливый. Необыкновенный. Он на меня такими глазами смотрит!

– И что ты в нем нашла? Ты с твоими данными могла бы…

– Да ладно! Ты сама прекрасно знаешь, что мною никто никогда не интересовался. Данные! Какие там у меня данные? Просто смешно. А он…

– Потому что ты всегда сядешь, в угол забьешься и молчишь. А ты стихи такие пишешь…

– А что мне, каждому на шею бросаться – посмотрите, мол, какая я замечательная?

– Но он-то, выходит, тебя сразу разглядел.

– Сразу, не сразу… Не знаю я, Оль. Только мне кажется, что все это не со мной происходит.

– Вот и мне так кажется… Пиццу в микроволновке по-быстрому сделать, что ли? У меня лепешки готовые есть. Твой сыщик, наверное, голодный придет.

– А Андрей? – всполошилась Даша. – Он когда придет? Ты ему ничего не говорила?

– Ты что! Как я ему скажу? Какая же я дура! Что я наделала! – Ольга закрыла лицо. Даша тихо обняла подругу и стала нежно гладить ее по волосам.

* * *

– Да, интересная история, ничего не скажешь. Мне лично все это не нравится.

– Сядь, Игорь, ради бога, не мельтеши. И без тебя ясно, что дело темное.

Ольга сидела бледная – не ожидала такого наплыва народа, рассчитывала только на одного Дашиного приятеля. И такого града вопросов тоже не ожидала. Хорошо, Андрей сегодня поехал к родителям и вернется поздно.

– Какой адрес там, еще раз напомните? – спросил голубоглазый и остроносый.

Ольга сказала.

– Это тридцать третье отделение. Нормальные ребята. Завтра все и выясню про наш трупик.

Ольгу передернуло. Мрачный мужик, огромный и широкоплечий, назвавшийся Банниковым, что-то неторопливо писал в блокноте и морщил лоб.

– Олечка, давайте еще раз. Вы пошли туда, чтобы вернуть мужа. Там поколдовали, и муж к вам вернулся. Это, конечно же, просто совпадение.

– Ничего это не совпадение, – пискнула Дашка.

– Пока будем считать это совпадением, – покосившись на нее, отрезал Банников. – Пошли дальше. Как к вам попали фотографии этой барышни и адрес? За мужем следили?

– Это в детективном агентстве узнали, – снова встряла Даша. – Очень быстро. За один день.

– Интересное дело, – протянул остроносый. – И много денег взяли?

– Триста долларов всего, – прошептала Ольга.

– Ничего себе! – ахнул Лысенко и засверкал голубыми глазками. – За день работы! Жизнью, наверное, рисковали. Да я за триста баксов… Я вам говорю – давайте уволимся к чертовой матери и откроем агентство. А девочек пригласим на ставку – пиццу делать и кофе варить.

– Вы взяли ее фотографию и адрес и пошли в это… – гнул свое Банников.

– ЧП «Черная магия»! – все никак не мог угомониться впечатлительный Лысенко.

– Она из-за этой стервы ребенка потеряла! И вообще чуть не умерла. Мне сказали…

– Даша! – оборвала Ольга подругу.

– Простите нас, Олечка. – Лысенко, казалось, был само раскаяние. – Ну хотите, я на колени стану? Работа такая. Валандаешься в дерьме, и сам…

– Я понимаю. – Ольга судорожно глотала слезы. – Я все понимаю. Спрашивайте.

– А давайте я сейчас чаю по-своему заварю, – предложил Лысенко.

«А все-таки он обаятельный», – подумала Даша.

– Колька, подвинься! К плите пропустите меня. Кардамон у вас в хозяйстве имеется?

– Есть. – Ольга взяла с полки узкую длинную баночку. – Вот.

– Прекрасно. – Капитан потер руки. – Дайте мне чайник побольше и заварки тоже побольше. А то вон вас сколько!

Обстановка в одночасье каким-то волшебным образом разрядилась. Лысенко, обвязавшись фартуком, колдовал у плиты. Даша убирала грязную посуду и ставила чистые чашки.

– Даш, там в холодильнике еще колбасы и сыра возьми.

– Айн момент! – Лысенко исчез и сейчас же вернулся обратно с большой коробкой конфет. – Так где вы, Олечка, адрес этих самых колдунов злобных взяли, из газеты?

– Нет, не через газету… Это Даша у какой-то знакомой взяла.

– Так, Дарья, имя, фамилию и адрес знакомой, быстро! – Лысенко отобрал у Банникова блокнот.

– Это не моя знакомая, – растерялась Даша, – это Олина соседка. Она заходила муки занять… Или нет, сахара. Она врач. Здесь где-то живет, в этом подъезде. По-моему, на шестом.

– Отлично, далеко ходить не надо. Саша, дуй на шестой этаж. Как ее зовут, соседку эту?

– Вера Ивановна. Полная такая, симпатичная. Лет пятьдесят.

– Вы ее хорошо знаете? – обратился Банников к Ольге.

– Я ее совсем не знаю, – Ольга пожала плечами. – Мы всего год в этой квартире живем. Я только по лестничной площадке соседей…

– Понятно. Ситуация стандартная. Саш, иди на шестой и спроси эту Веру Ивановну, к примеру, можно аспирин маленькому ребенку давать или нет. Она, как врач, не удивится. Скажешь, что сосед. Она соседей тоже не всех знает. И посмотри на нее. А там видно будет.

Когда Бухин вернулся, все уже чаевничали.

– Ну что, видел ты эту самую Веру Ивановну? – спросил нетерпеливый Лысенко.

– Вы, наверное, будете удивлены, но такая Вера Ивановна в этом подъезде не живет. Ни на шестом, ни на каком другом. Конечно, кое-где хозяев не было…

– Как же так! – ахнула Дашка.

У Лысенко заблестели глаза. Банников удовлетворенно хлопнул по столу ладонью.

– Я почти уверен был, что это так.

* * *

– Катерина, я тебе еще гостя привел, не выгонишь? – Лысенко пропустил вперед невысокого, склонного к полноте мужчину. – Знакомься, Борис Васильевич Бурсевич. Пожрать и выпить осталось или Бухин с Банниковым раньше нас пришли?

– Обижаешь, Игорек. – Банников пожал протянутую руку. – Привет, Боря. Только вас и ждали. А будешь хамить, в следующий раз тебя ждать не будем.

– Здравствуй, Катюша. С днем рождения. Не узнаешь? Коля, прими к столу на всякий случай. – Он протянул Банникову сверток, в котором легко угадывалась бутылка.

– Дядя Боря! – обрадовалась Катя. – Это вы!

– Гость с бутылкой водки автоматически считается родственником, – заявил Лысенко. – Тем более что это коньяк!

– Ну, сразу «дядя», – усмехнулся Бурсевич. – Какие наши годы! Хотя я вот тоже поначалу твоему отцу «дядя» говорил. Ты смотри, Катюха, выросла-то как! Я помню, как ты в университет бегала. Отец говорил, в мединститут поступать будешь, а ты к нам. Ну, как служится?

– Хорошо служится, спасибо. Давайте все к столу.

– Ну, за хозяйку дома! С днем рождения! Тебе сколько сегодня стукнуло?

– Какие наши годы! – Катя повторила понравившееся ей выражение. – Ужасно рада, что вы все пришли.

– Боря, скажи нам начистоту, не под протокол, а просто под водочку, что там с этой покойницей, Ворониной, ведь не все чисто? Дело-то вы закрыли?

– Слушайте, ну хоть закусить дайте… А ты бы не закрыл? На земле ты, Игорь, никогда не работал? Каждый божий день – то кража, то угон, то малолетки со своими проблемами. Наркота, поножовщина, драки простые, драки семейные, драки праздничные со скидкой. А вчера, например, банду фальшивомонетчиков повязали.

– Это как? – встрепенулась Катя.

– А так. Двое пацанов – девяти и одиннадцати лет – стащили у родителей из заначки стодолларовую бумажку. Дома у них сканер и принтер – они и шлепали, пока бумага в пачке не кончилась. Потом ножницами порезали – аккуратно, между прочим, и пошли в обменку. Там их и прихватили. Стоят, ревут. Все книжки про Гарри Поттера, видите ли, хотели купить. Ну, сержантик и привел. Сначала хотел прогнать, да мало ли куда они еще пошли бы с бумагой этой.

– И что?

– Ну, не дело же на них заводить? На учет даже ставить не стали – пацаны хорошие, мордахи, знаешь, такие симпатичные, смышленые. Родители дали по заднице и домой увели. И так каждый день. А время-то все равно тратить, хоть и на пацанов. Ничего ведь не успеваешь… Так что, сам знаешь, если дело можно закрыть, а еще лучше совсем не заводить…

– Боря, ты нам зубы не заговаривай. Я тебя конкретно по делу Ворониной спросил.

– Мало у нас висяков, теперь еще и Воронина ваша! – рассердился Бурсевич. – Вы дело к себе забирайте, тогда и скажу тебе, Игорек, чисто или не чисто.

– Да видел я, Боря, читал. К тебе лично, Боря, претензий никаких, – расшаркался Лысенко. – Все грамотно. Начальству, конечно, виднее, самоубийство это или нет. А дело, похоже, и так к нам попадет. Хотя наше начальство на него тоже мимики строить будет. Но уж сильно Ольгу эту жалко. Она, дурочка, думает, что Воронину до самоубийства довела. В колдунов верит. И подружка Сашки нашего тоже переживает. А мы за своих сам знаешь, Боря… Ну что, мужики, давайте, наливайте. Даме – коньячок.

– Я лучше чего-нибудь другого, полегче. – Катя закрыла рюмку ладошкой. – Шампанское…

– Катерина, ты что! – Лысенко сделал страшные глаза. – Градус никогда понижать нельзя! У тебя голова потом болеть будет. Как ты с больной головой на работу? Мы тебе чуть-чуть, на донышко. А шампанское свое утром допьешь. Для тонуса.

– Ну, Катюха, удивила ты меня, – сказал Бурсевич. – Будь здорова! Расти большая! Чтоб звания тебе давали и чтоб личное, как говорится, счастье…

Катя едва пригубила рюмку и поставила ее обратно. Больше пить ей не хотелось.

– Ты, Боря, раз сюда пришел, так начистоту давай. Мама Катеринина спит, Бухин красавицу свою провожать пошел, так что посторонних ушей нет, – гнул свое Лысенко. – Чистое самоубийство, да? Классический случай? Записка и все такое. Читал я эту записочку, видел.

– Ну раз видел, тогда что ты ко мне пристаешь? Если все понимаешь, забирай это дело к себе и голову мне не морочь. У нас никто этим заниматься не будет. Не сегодня завтра сдадут в архив. Начальство сказало – самоубийство, значит, так оно и есть.

– Значит, так оно и есть… – протянул Лысенко. – Ладно! Укокошили эту вашу Воронину, тут и к бабке не ходи. Дверная ручка протерта была? Была. Это раз. На голове у трупа что? Гематома от удара тяжелым тупым предметом. Тяжелый тупой предмет искали? Ни хрена не искали. Это два. А ударилась она совсем другим местом, когда упала. Это три. И в акте экспертизы…

Бурсевич от обиды даже покраснел.

– Лысенко, ты такой умный, что аж противно! Хочется тебе это дело раскрутить? Раскручивай! В свободное от работы время.

– Боря, – совершенно трезвым голосом спросил капитана милиции Бориса Васильевича Бурсевича капитан милиции Игорь Анатольевич Лысенко. – Боря, ты веришь, что нам лишнего на свою задницу не надо? Черная магия, блин! Зараза какая-то голову всем морочит. И тебе в том числе. Ты нам поможешь? В свободное, так сказать, от работы время? Ты же на труп выезжал?

– Ну я, – вздохнул Бурсевич. – Вечно я с тобой, Лысенко, влипну в какую-нибудь историю…

* * *

– Кать, ты в черную магию веришь? – Саша Бухин откусил пирожок с мясом, отхлебнул солидный глоток чая с сахаром и блаженно откинулся на спинку стула. Хорошо, тепло. Чай крепкий, пирожок вкусный. Опера, как и волка, ноги кормят. Вот он с самого утра и бегал. А на улице сегодня как-то особенно мерзко – сыро, холодно, ветрено.

– Насчет черной магии я тебе, Саня, так скажу, – ответил Лысенко, зашедший на общее чаепитие. – Веришь, не веришь, а что-то такое есть. Вот у меня лично бабка двоюродная была. Так она этой самой магией, не знаю, черной там или белой, прямо людей спасала. Я в детстве заикался ужасно, просто двух слов связать не мог. Не верите? Это я теперь такой…

– Златоуст, – подсказал Банников.

– Что есть, то есть. Так вот. Несколько лет меня по больницам таскали. Даже в Киев возили, к какому-то там профессору. А уж в городе всех врачей обошли – и платных, и бесплатных. Уже в школу записывать, а тут такая беда. Прямо хоть в дефективную. А родители мои коммунисты были. Если бы они меня к ней повели, их бы, как пить дать, из партии поперли. Тогда с этим строго было. Борьба с церковной заразой и прочими пережитками. И я некрещеный был. Короче, взяла меня бабка моя родная, сестра этой самой знахарки, и рано утречком в церковь отвела. Окрестила. Тихонько, чтобы никто не знал. Попу сунула, чтобы никуда не записывал. Раньше, если кто окрестился, сразу сообщали в органы и по месту службы родителей. Церковь вроде и была отделена от государства, но как-то не совсем. Недорезали пуповину между церковью и народом, одним словом. Да, а родителям потом клизму вставляли семиведерную. И партийным, и беспартийным. Ну, – махнул рукой Лысенко, – если б даже и сообщили! С бабки деревенской какой спрос? Она сроду ни в какой партии не состояла. Значит, окрестила она меня, потому как лечат эти знахарки только крещеных. И отвела к своей сестре, значит, на Лысую гору.

– Это где ведьмы собираются?

– Бухин, ты что, на Лысой горе никогда не был? Вон, смотри, из окна видно! Короче, привела она меня, пошушукались они, и говорит мне баба Маруся: «Ты, внучок, ничего не бойся…» А чего мне бояться? Я и сейчас никаких чертей не боюсь. Привела меня в комнату какую-то. Уютная комнатка такая. Травки кругом висят пучками, пахнет хорошо. Огонечек под иконой светится. Положила она меня на пол, на большую черную подушку. Шептала, шептала что-то, ну я и заснул. Просыпаюсь, они чай сидят пьют. Потом моя бабка берет меня за руку и ведет домой. Дома меня тоже в сон потянуло, я и проспал до самого вечера. Как сейчас помню: вечером родители вернулись с работы, сели все ужинать – а я и не заикаюсь. Как стал говорить…

– И по сей день остановиться не можешь.

– Это точно, Коля. Не могу.

– Значит, все-таки что-то есть?

– Есть, Катерина, есть. Ну что, поедем квартирку смотреть, откуда Воронина выбросилась? Бурсевич ключи подвезет.

– Это дело к нам в отдел отдадут?

– Там видно будет, – хмуро сказал Банников.

– А мне с вами можно?

– А у тебя что, своих дел мало?

Катя сникла. Дел, конечно, было невпроворот.

– Ладно. Давай собирайся, поедешь с нами. Один глаз хорошо, как говорил Кутузов…

– Извините, но я тоже с вами.

– Катька пусть опыта набирается. А ты… Ладно, Бухин. Поехали колхозом.

* * *

– Ты смотри, какая хата! Интерьерчик… Квартирка эта собственная ее была или съемная?

– Собственная.

– Понятно. А родственники, Боря, у нее есть, не знаешь?

– Мать одна. В Новой Водолаге живет. Спившаяся алкоголичка. Даже за телом не приехала.

– Хороший подарочек будет матери. Ну что, нашли что-нибудь?

– Пепельница, Игорь Анатольич. – Эксперт кивнул на массивную пепельницу литого стекла.

– Тяжелый тупой предмет?

– Точно. Тщательно протерта. Приложим к нашему трупику. А на остальных предметах по квартире полно пальцевых отпечатков покойной. Свежие и давние.

– А посторонние?

– Почти не попадаются.

– Саша, записку ее дай еще раз посмотреть.

– На, Кать, читай. – Бухин подал ксерокопию записки.

«Мне все надоело. Извини, я ухожу. Я устала. У меня больше нет сил вести подобный образ жизни. Прости. Твоя А.»

– К кому она обращается? Мне кажется, обращение здесь к конкретному человеку, который должен часто у нее бывать или даже жить с ней, раз она рассчитывала, что он найдет записку.

– Записочку смотрите? – Лысенко неслышно подошел сзади.

– Игорь Анатольич, листок явно из блокнота. – Бухин ткнул пальцем в ксерокопию. – Формат блокнотный. Поискать бы надо этот блокнотик. Кажется мне, что сверху оборвано обращение. Вот, смотрите. Ну, и Катька, конечно, права. Записки как пишут? Такому-то. А тут просто так, но обращение само собой напрашивается.

– Да, когда от блокнота отрывают, то такие штучки на листе остаются, а тут явно перегнули и оторвали, – заметила Катя. – Кто оторвал?

– Кто шляпку спер, тот и тетку пришил. Молодцы. Глазастые, – одобрил капитан. – Записку, сдается мне, кто надо уже прочитал. Имя свое оторвал, а записочку нам оставил. Чтобы не сомневались. И еще: тело почти сразу после падения обнаружили, ведь так? А записка уже была в таком виде. То есть тот, кто край оторвал, либо пришел непосредственно после того, как она упала, либо, что вероятнее всего, находился здесь же, в квартире. И, судя по всему, этот человек нашу красотку с балкона и выбросил. Блокнотик мы поищем, это ты, Саня, правильно говоришь. Если она прямо на блокноте писала, то там должен быть отпечаток текста. Давайте, давайте, еще думайте. Ищите.

Катя с интересом оглядывалась по сторонам. Квартира была отделана с большим вкусом. Обои, шторы, гардины – все было выдержано в одной гамме: черное, охристо-желтое и белое, с небольшими вкраплениями золотого. Мебель – деревянный массив и натуральная кожа – почти черная, Катя знала, что этот цвет называется «венге». Много книг, дисков с новинками и киноклассикой. В шкафу – полно дорогих вещей. Одних шуб Катя насчитала пять.

– Да, зуб даю, это не ограбление. – Криминалист со знанием дела рассматривал ювелирные украшения. – Ты гляди, какие она цацки носила! Это тебе не дешевка какая-нибудь.

– Это где ж она такие бабки заколачивала? – Лысенко тоже заглянул в шкатулочку.

– Официально нигде не работала. Но при такой красоте, думаю, спонсоры находились. – Банников указал на большую фотографию Ворониной на стене. Фотограф был мастер своего дела. Волосы модели переливающейся волной спадали по обнаженному телу, а само тело скорее угадывалось, чем действительно было обнажено. Огромные темные глаза с поволокой, чувственный рот хорошей формы, длинные ресницы, безупречная кожа. Профессиональное фото в стиле ню.

– Красивая женщина в одежде не нуждается, – заметил эксперт.

– Она, как правило, вообще не нуждается, – ухмыльнулся Лысенко.

– Может, она моделью работала? – предположила Катя.

– Для модели она мелковата. Рост едва-едва сто шестьдесят. Правда, обувь вся на каблуках. Смотри. – Саша Бухин указал на ряд сапожек и ботиночек на нижней полке огромного шкафа-купе.

Катя взяла в руки сапог на тонкой изящной шпильке и заметила:

– Смотри, Саня, вся обувь ухоженная, а у этого весь каблук ободран. Ой! – Катя как-то неловко повернула сапожок, и каблук остался у нее в руке. Она с интересом посмотрела на отвалившуюся часть и попыталась приладить на место. К ее большому удивлению, каблук щелкнул и снова стал одним целым с сапогом.

– Ну-ка, ну-ка. – Бухин забрал у нее обувку. – Как ты это сделала?

– Не знаю… Просто надави в сторону. Нет, не так…

– Точно! Ты смотри! Опять отвалился!

– Чего вы тут нашли?

– Смотрите, Николай Андреич, каблук приставной. Можно снять и на место поставить.

– И на втором тоже?

– Нет, на втором, похоже, обыкновенный. – Катя трясла и вертела второй сапог из пары, но каблук на нем держался крепко.

– Похоже на контейнер для перевозки наркотиков.

– Да ладно, Бухин, какой это контейнер! Каблук тонкий и весь сплошной. Нет, это для чего-то другого сделано. Остальную обувь проверьте и все подозрительное отдайте экспертам.

* * *

– Алевтина Ивановна Воронина, двадцати восьми лет, уроженка поселка городского типа Новая Водолага. Нигде не училась и не работала. Имела в собственности двухкомнатную квартиру… Из квартиры этой, предположительно, ничего не пропало. Круг друзей и знакомых убитой сейчас устанавливается…

– Коля, ты мне можешь честно сказать, зачем ты это дело у тридцать третьего забрал и нам на шею повесил? – Подполковник Шатлыгин Степан Варфоломеевич по прозвищу Бармалей, которое он получил на утреннике в детском саду, озабоченно почесал карандашом переносицу. – У нас других дел мало? Или орден тебе за это дадут? Или у тебя какой-то другой интерес?

– Другой интерес, – кратко ответил Банников.

– Я смотрю, у вас тут у всех интерес! Бегаете друг за другом, шушукаетесь, секреты какие-то разводите. Чуть не носом землю роете. Если бы вы все дела так…

– Мы работаем, Степан Варфоломеич. А вот в отделе у нас сотрудников некомплект.

– Ты мне зубы не заговаривай, – отмахнулся Шатлыгин. – Ты про некомплект разговор завел, а сам фактически на отдел еще одно дело повесил. Это как? – Подполковник прищурился.

– Так справляемся же.

– Вот и не проси. Ладно, ладно, я пошутил. – Шатлыгин пошевелил черными бровями, из-за которых, собственно, и получил прозвище. – Нужен, нужен нам хороший человечек. Ты вот, Игорь, помнится, Катериной когда-то недоволен был…

– Когда это я Катериной недоволен был? – Лысенко заерзал. – А что, еще одну бабу… ой, сотрудницу нам решили подбросить? Ладно, давайте хоть десяток, лишь бы людей.

– Десяток не десяток, а одного я тебе дам. Боря Бурсевич к нам переводится.

– Бурсевич? – Лысенко перевел дух. – Бурсевич – это хорошо. Ну, вы меня и напугали вначале!

– Так должность у меня, Игорек, такая. Я один раз в деревне видел, как мужик кур пугает. Они уже спать на ночь садятся, а он что есть духу в стенку стучать начинает. Те вскакивают, шум, переполох. И так каждый день. Сначала думал, что он садист или просто дурак, а потом оказалось, что курица от полученного стресса несется лучше. Вот так и я…