Текст книги "Пять лепестков на счастье"

В чем счастье?

Конец XIX века

1

– Да разве же здесь жизнь, уважаемая Павлина Мефодьевна? Скука.

Рысаков сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и барабанил длинными пальцами по столу.

– Ну, вот уж и скука, – признаться, ей льстил интерес московского гостя.

И чем менее внимания уделял любовник нынешний, тем больше нравилось внимание… будущего? Московский купец, не чета тутошним толстосумам. По всему видно – человек образованный, вон руки какие изнеженные, чистый франт.

– Расскажите мне еще про Москву, – кокетливо попросила Павлина, стоя перед зеркалом и поправляя выбившийся из прически завиток.

Да, приняла у себя гостя. Что в этом такого? К ней с визитом многие поклонники ходят, но это же не значит…

– Года два назад на сцене театра «Олимпия» выступал один англичанин, он стрелял по предметам с завязанными глазами и ни разу не промахнулся. Впечатление на публику произвел сильнейшее.

– А вы там были, Алексей Григорьевич?

– Конечно, разве стал бы говорить с чужих уст? У нас совсем другая жизнь. Здесь вы завянете, поверьте мне. Такую красоту прятать нельзя.

– Что же это, – Павлина глядела на своего гостя в зеркальное отражение, – вы предлагаете мне Москву?

– Предлагаю, – не стал отрицать Рысаков. – Предлагаю! Там совсем другие театры, другие зрители. А после – рестораны, цыгане, на тройке по Тверской! Павлина Мефодьевна, предлагаю.

Павлина молчала, лишь загадочно улыбалась и видела, что за ее улыбкой так же через зеркало наблюдает гость. Ждет. Она отвернулась от своего отражения и прошлась по маленькой гостиной, взбила бархатную подушечку на диване, поправила ажурную скатерть на столе. Думала. С Петрушей в последнее время что-то неладно. То, что на спектакли не ходит, – оно понятно, гости, надо развлекать, но вот и днем не частит, стал холоден, отстранен. Неужели дело близится к концу? Другая на примете? Да нет, другую Павлина приметила бы. За актрисами она следила зорко. Нет никакой другой, но все же… ощущение, что любовник стал отдаляться, не покидало. Поторопилась она с просьбой о театре, оттолкнула от себя.

Ну, ничего, бог даст, все уладится, Павлина найдет способ. Или вот в Москву поедет. Новый покровитель-то получше старого будет.

– А жена ваша как же? – спросила тихим голосом, опустив глаза. – Как же вы меня увезете, если с женой приехали?

– О том не беспокойтесь. Мне супруга для чего нужна? Для сопровождения, совершения дел, компанию составить Любови Николаевне.

– Вам приглянулась Любовь Николаевна? – не удержалась от вопроса Павлина.

Рысаков пожал плечами и, прежде чем ответить, пригладил волосы. Ей понравился этот жест, было в нем что-то изящное. Павлине вообще нравилась его высокая худощавая фигура и то, как отлично сидит модный костюм. Словно и не купец вовсе, а граф.

– Любовь Николаевна дама образованная, интересная, – наконец сказал Рысаков, – но жизни в ней нет.

Павлина улыбнулась.

– Так как же вы меня при жене заберете, Алексей Григорьевич?

– О-о-о… Тут не извольте волноваться. – Он встал на ноги и в два шага оказался рядом, завладел ее рукой и, не спрашивая разрешения, начал осыпать поцелуями ладонь. – Мне осталось закончить тут самую малость дел, дня два, не больше, после этого уеду с супругой в Москву и сразу – сразу же вызову вас телеграммой.

– Только я ведь к удобствам привыкла. – Павлина отняла свою руку.

– Конечно! Найду дом, все обустрою, верьте, богиня!

– А ну как обманете. Да и… выступления мне нужны в Москве, театр. Я же актриса.

– Павлина Мефодьевна, все театры будут у ваших ног! Сами выбирать станете.

Такого ей даже Петруша не обещал в самые лучшие их времена.

– Что это у вас за дела с Петром Гордеевичем?

– Зачем забивать такую хорошенькую головку всякими заботами? – Рысаков заметно осмелел и снова завладел ее рукой. Павлина руки не отняла, позволила целовать себе не только пальцы, но и подняться выше, до локтя.

– А все же?

– Петр Гордеевич вздумал мыльную мануфактуру строить, так вот я хочу, чтобы он стал моим поставщиком на самых выгодных для меня условиях. – Губы уже были на шее.

– И?..

– Конечно, поломался… но согласился, – пробормотал Рысаков. – Куда деваться? Товар сбывать надо, да лучше сразу в Москву.

– Довольно, – Павлина повела плечом и сделала шаг в сторону, – вы далеко зашли, Алексей Григорьевич.

– Что это вас так Петр Гордеевич интересует? – Рысаков убрал руки.

– Так он мой нынешний покровитель. Вы не знали? И если я поеду с вами, все должно быть лучше, чем сейчас. Петр Гордеевич очень о моем удобстве заботится. Позаботьтесь и вы.

2

Рысаков согласился на условия Чигирева. Потребовалось несколько дней для подготовки и подписания соглашения, а потом он уехал.

Петр Гордеевич уплатил последний взнос за склад с участком земли на окраине города. Как только сделка состоялась, он тут же телеграфировал во Францию и вызвал француза-парфюмера. Здание было в хорошем состоянии, но все же требовало ремонта. Кроме этого, предстояло сделать закупку необходимого оборудования: плит, котлов, столов, колб, а также заняться участком – вырубить старые деревья, освободить землю от корней и полностью подготовить для посевов на будущий год. Выращивать большинство растений (главным образом, цветов) Чигирев решил сам. Это выходило дешевле, чем закупать масла.

Существование Петра Гордеевича привычно было наполнено трудом и заботами. Он это любил. Но если коммерческая сторона жизни приносила ему удовлетворение, то с личной дело обстояло не так просто.

Как только Чигирев понял, что жена знает о его отношениях с Павлиной, все сразу каким-то незримым образом усложнилось. И перед женой стыдно стало, и не тянуло больше вечерами к любовнице. Раза два у нее после этого был. Оказалось достаточно, чтобы осознать – скучно стало. Не волновала больше красота Павлины и ее маленький, словно пуговка, рот. В последний свой визит, еще не отойдя от ласк, Петр Гордеевич уже думал о том, что пора домой, к Любе. Что она там делает? Ждет или уже легла? Наверное, спит. Когда Любушка перестала его ждать? Как он упустил этот момент? Почему вдруг завел интрижку с Павлиной? И ведь не сказать, что ему надоела семейная жизнь. Просто… жили сначала хорошо, а потом не заладилось… да и детей Бог не дал.

К его удивлению, Любовь Николаевна не спала. Сидела в гостиной, листала какую-то книгу.

– Ты еще на ногах, душа моя?

Она подняла голову, поправила на плечах тонкую шаль и бледно улыбнулась:

– Сегодня из Петербурга доставили. Я не знала, что ты выписал книги про цветы.

– Это для мыльной мануфактуры, будем свое сырье выращивать. Подумал, надо бы иметь специальные справочники, там и особенности растений указаны, и от чего они помогают. Француз – это, конечно, хорошо, но и самим понимать необходимо, иначе дело не пойдет.

Любушка согласно покивала головой и перевернула страницу.

– Ты голоден? Приказать подать на стол?

– Нет, не надо.

Она снова кивнула, а Петр Гордеевич подумал, что жена наверняка знает, откуда он сейчас приехал и где ужинал. И снова стало стыдно. Она сидела за столом, тонкая, хрупкая, слегка осунувшаяся, несчастная и любимая, а он даже не знал, как до нее дотронуться. До своей венчанной жены. Люба листала страницы с рисунками цветов и была далеко от него. Он смотрел и отчаянно желал ее вернуть.

– Рысаковы уехали, в доме сразу стало тихо, – сказала она, захлопнув книгу.

– Скучаешь?

– Нет. Честно говоря, рада, что уехали. Прасковья Поликарповна такая болтушка, что голова от ее трескотни идет кругом уже через четверть часа.

– Но ты прекрасно справилась с ролью хозяйки. – Он все же протянул руку и пожал ее пальцы.

Люба их не высвободила, но почти сразу же поднялась на ноги:

– Пойду я спать. Зябко что-то.

И снова поправила на плечах шаль.

– Отдыхай, душа моя.

А что еще ему оставалось ответить?

3

Сон никак не шел. В комнате было душно. Любовь Николаевна открыла окно, и повеяло прохладой. В кровать не хотелось. Снова почувствовав зябкость, она взяла шаль и села у раскрытого окна, начала разглядывать в темноте очертания деревьев. Яблоневый сад. Где-то там, чуть подальше, в уголке росла липа. Они посадили ее десять лет назад, в год свадьбы. Как-то Любовь Николаевна призналась мужу, что любит липовый чай, и Петр Гордеевич через день привез молодое деревце.

– Будешь сама собирать и сушить липовый цвет, – сказал он тогда.

В прошлое лето дерево впервые зацвело, расточая вокруг себя сладкий аромат. Авдотья, ключница, удивлялась, что раньше срока. Ему бы на будущий год только, а то и через два. Но липа, торопыга, уже задумала плодоносить. Любовь Николаевна подумала, что дерево зацвело именно тогда, когда из их дома ушло тепло. Какая горькая ирония.

За густыми ветвями яблонь в темноте липу было не разглядеть.

Сегодня Любовь Николаевна снова увидела Надеждина, того офицера, с которым познакомилась у Шелыгановой.

Она поехала в лавку посмотреть ткани для новых платьев, а на обратном пути захотела прогуляться пешком – погода была хорошая, солнечная. Легкий ветерок разгонял зной. Решила пройти сквозь городской сад, остановилась у афиши, и первое, что увидела:

«Столичный гость. Комедия в 2-х действиях. В главной роли Павлина Смарагдова. Начало в 6 час. вечера. По окончании спектакля танцы до 11 час. ночи. Бой конфетти, серпантин».

Любовь Николаевна стояла перед афишей, смотрела на буквы и никак не могла заставить себя отойти. Там будут веселиться. Там на сцене вечером будет блистать красивая женщина, вызывая восхищение публики. Ей подарят цветы, после представления заглянет Петр Гордеевич… конфетти, серпантин… жизнь, полная жизнь… а она сейчас придет в пустой дом… и чем себя занять?

– Добрый день, – послышался мужской голос за спиной.

Любовь Николаевна обернулась. Это был Надеждин. Он слегка наклонил голову в знак приветствия.

– Добрый день, – ответила она.

– Любите театр?

– Не особенно, просто увидела объявление.

– А я, признаться, совсем не люблю.

– Почему?

Они одновременно отвернулись от афиши и начали совместный путь по дорожке. Городской сад разбивался когда-то по всем правилам выписанным из Петербурга профессором, но не поддерживался должным образом и со временем утратил свой столичный лоск, напоминая теперь заросший приусадебный парк.

– Может, не везло со спектаклями. Хотя, сказать по правде, все, что видел, больше напоминало кривляния.

– А как же Шекспир?

– Шекспира мне доводилось только читать, на сцене не видел ни разу, – признался Надеждин. – Да и… служба занимает почти все время.

Он снова был в штатском и совсем не походил на офицера. Разве только осанкой и разворотом плеч. Любовь Николаевна подумала, что хотела бы увидеть его в форме. Не к месту вспомнились слова Рысаковой, когда она после обеда у Шелыгановой обсуждала с Любовью Николаевной минувший вечер.

– А он очень интересный мужчина. Знаете, как у нас в Москве говорят? Любить мужа по закону, офицера – для чувств, кучера – для удовольствия.

Любовь Николаевна еле удержалась тогда, чтобы не сказать резкое, а Рысакова, заметив ее гнев, рассмеялась, показывая ямочки на круглых белых щеках.

– Вам нравится ваша служба?

– Да.

– И военная география?

Надеждин улыбнулся. Он тоже вспомнил тот разговор за чаем.

– Представьте себе. Это довольно увлекательный предмет.

– Как приключенческий роман? – спросила Любовь Николаевна.

Он весело хмыкнул. Она тоже заулыбалась, забыв об афише.

– Чем-то похоже, да.

– Расскажите.

Надеждин начал рассказывать о своих учениках, о том, какие они все разные, вспомнил пару забавных случаев. Любовь Николаевна смеялась над хулиганскими, но безобидными мальчишескими розыгрышами. Надеждин говорил о том, как важно заставить их полюбить предмет.

– Увлечь, если хотите. Ведь когда ты увлечен, то не просто зубришь, а начинаешь думать, развивать мысль, находить неожиданные решения.

– И вы счастливы в своем деле, – утвердительно проговорила она.

– Пожалуй, – согласился Надеждин.

Любовь Николаевна остановилась около кустов сирени. Они давно отцвели и сейчас стояли высокие, пышно-зеленые с атласной гладкой листвой. Каждый листок – очертание сердца.

– Вы знаете, мне до недавнего времени казалось, что счастье – это горизонт. Ты делаешь шаг ему навстречу, а оно на этот шаг отодвигается от тебя. И, кажется, – видишь, вот оно, все ясно и понятно, но… идешь, идешь, его все нет и нет… И получается, счастья нет. Думала часто, что надо для того, чтобы стать счастливым? Не самодовольным, не хвастающимся собственной удачей или новой коляской, а счастливым. Вы меня понимаете?

Она подняла голову и пытливо посмотрела на своего собеседника.

– Кажется, понимаю.

Они снова зашагали по дорожке.

– А вот вы счастливы. И счастье ваше простое и правильное. Оно в деле, которым вы занимаетесь.

Весь день Любовь Николаевна вспоминала эту встречу и разговор. Удивлялась, почему заговорила о таком личном с малознакомым, да даже вообще незнакомым человеком. Что подтолкнуло ее к этому? Может быть, понимание в глазах, готовность слушать. Она находилась под впечатлением и от самой встречи, и от беседы, и от его рассказов о жизни. Книгу, за которой застал ее Петр Гордеевич, листала бездумно, мысля совсем о другом. Все вспоминала Надеждина, его внемлющее лицо, темные глаза, чуть заостренный подбородок.

Появление мужа разрушило очарование дня. Любовь Николаевна как-то сразу поняла, где он был. По едва уловимым виноватым и мягким интонациям. Раньше таких не было. И, наверное, это хорошо, что они появились. Значит, Петр Гордеевич понимает, что делает неправильное, и, может, даже раскаивается.

Но смягчиться Любовь Николаевна не сумела. Он пришел домой от другой женщины.

4

Надеждин приехал в Воздвиженск, уступив уговорам сестры, которая не оставляла намерений женить единственного брата. С московскими невестами не получалось, поэтому она решила взяться за провинциальных, для чего списалась с тетушкой. Шелыганова обрадовалась письму племянницы и обещала устроить все в самом лучшем виде. Нельзя сказать, что Надеждин страдал от одиночества. Он был вполне доволен своим холостяцким существованием, время от времени заводил связи с женщинами, наслаждался их обществом и обрывал отношения, как только они начинали тяготить обе стороны. Про себя Надеждин давно решил, что не годится для брака, поэтому желанию сестры сопротивлялся как мог. И все же в результате долгих уговоров согласился погостить недельку в Воздвиженске, а потом уж непременно в Крым, где к августу обещала собраться интереснейшая компания старинных приятелей.

Вот такие планы имел Андрей Никитич Надеждин, приехав в город. Но прошла неделя, другая, а он все не возвращался в Москву, исправно посещал тетушку, которая старательно знакомила его с самыми видными невестами города, устраивала обеды и выезды по гостям.

– Прошу любить и жаловать, мой племянник из Москвы.

– Расскажите про Москву, Андрей Никитич!

– А что это вы в штатском, мне говорили, вы офицер.

– Разве учителя бывают офицерами?

– А в скачках вы участвуете? Я читала, что военные непременно должны участвовать в скачках.

– Что в Москве за балы? Мне на днях писала кузина…

Все это утомляло Надеждина, одни и те же вопросы, одни и те же разговоры, но он исправно отвечал, кланялся, целовал ручки, подавал шали и книги, рассказывал о пользе компрессов мамашам и о стрелковом оружии отцам. В общем, произвел на местное общество самое выгодное впечатление. По всему чувствовал – пора уезжать, но… тянул. Ругал себя за это и ничего не мог поделать. Она его пленила – женщина с печальными глазами. И тот разговор в парке, десятки раз воскрешенный в памяти, не отпускал. Почему она несчастна?

Позже Надеждин не единожды видел Любовь Николаевну с мужем, то на ужине у тетушки, то на концерте в парке, а то и просто в коляске, когда они проезжали по городу. Красивая пара. Он высокий, статный, основательный. Она рядом с ним – изящная и прелестная. На людях они выглядели безупречно. Петр Гордеевич обращался с женой внимательно и ласково. Но грусть в ее глазах не проходила.

А Надеждин пленялся все больше и больше. Каждый раз, собираясь с визитом или на вечер, гадал: она придет или нет. Если приходила – сердце начинало биться сильнее, а если нет – чувствовал огромное разочарование и вечер переставал быть сколь-нибудь интересным.

Он любовался ею всей – завитками волос около аккуратного уха, тем, как чуть склоняла голову, слушая собеседника, тем, как, задумавшись, вертела кольца на тонких пальцах.

«С этой женщиной можно прожить жизнь», – подумал Надеждин однажды ночью, лежа без сна, и испугался собственных мыслей.

Она не твоя, она принадлежит другому, и жизнь проживет с другим. Надеждин, не любя сплетен и не прислушиваясь к ним, ничего не знал о Павлине и Петре Гордеевиче. Видел только, с каким любопытством порой поглядывали дамы на Любовь Николаевну, а та, казалось, не замечала этих взглядов, была ровна и обходительна со всеми. Впрочем, больше молчалива.

Пора уезжать из Воздвиженска, пора. Это самый лучший выход, пока все не зашло слишком далеко.

Неделя в Москве, а потом – Крым. Море, солнце, виноград, вино, знакомые и шумные беззаботные вечера.

5

Любовь Николаевна не ожидала, что этот человек придет к ней с визитом. Они несколько раз сталкивались у знакомых и в городе, неизменно приветствовали друг друга, обменивались нужными и ни к чему не обязывающими словами… И вот он пришел.

Она взволновалась, тут же обратила свой взгляд в зеркало. Хороша ли? Не бледна? Поправила блузку, кружева на ней… а впрочем…

– Я уезжаю и пришел попрощаться, – сказал Надеждин после обязательных приветствий и целований рук.

– Так скоро? – слова сорвались сами.

– Дела зовут. – Его губы, наверное, должны были улыбнуться, но улыбки не получилось.

– Ну что же… – Она не могла найти подходящих слов и снова мысленно одевала его в военный костюм, думая о том, что там, в Москве, в своем обществе он более интересен и естественен, чем здесь. – Чаю?

– Не откажусь.

Она раскрыла окна. Душно… как душно.

Они пили чай и говорили о каких-то совсем незначащих пустяках. И почему-то о яблоках, которых в этом году поспеет больше обычного, и о том, что ей обязательно надо поехать в Крым – он настаивает.

– Море вас восхитит, я уверен. Все, кто видят море в первый раз, – ошеломлены. У него есть свой запах. А шум волн…

Снова этот человек казался ей сосредоточением счастья. У него есть дело, ученики, море… В нем все было прекрасно. Даже фамилия. Надеждин.

Они прощались долго и мучительно. Каждый хотел сказать больше, чем мог, каждый чувствовал, что разлука принесет огорчение, степень которого еще только предстоит оценить. Он снова целовал ей руки, а она бледно улыбалась и желала хорошей поездки в Крым.

Суббота

День не задался с самого утра. Точнее, со вчерашнего вечера. Неожиданное появление в ресторане Лулу Карамель под руку с супругой Михаила Витальевича вылилось в громкий скандал. Местом битвы стало фойе, и это был тот редкий случай, когда директор гостиницы не пошел на поводу у своей жены. Он решительно отказался пускать двух красоток обратно в ресторан, заявив, что они его опозорили.

– Как ты можешь так меня унижать, Мишель? – возмущалась Снежана.

– А как твоя подруга могла себя так вести перед важными гостями?

Подруга лишь высокомерно фыркнула, а потом заявила, что гости в ресторане должны быть ей благодарны. Кому нужны престарелые звезды, зарабатывающие на рекламе мази от радикулита? А вот попав на ее страничку в соцсети, точно смогут поддержать свою пошатнувшуюся популярность.

– Да если он не дурак, то не упустит такой шанс! Что тут делать на вашем пятидесятисортном фестивале? Но можно же все преподать по-другому, намекнуть на наш роман, потом раздуть всю эту историю, попасть на ток-шоу, подзаработать на шумихе.

– Ты в телевизор, что ли, захотела? – с подозрением спросил Михаил Витальевич.

– А хоть бы и так!

– Это без меня, дорогуша. Я вам могу устроить ужин во дворике – официант принесет все, что надо. Даже стерлядь имеется, но в зал не пущу. Хватит на сегодня цирка.

– Знаешь, Мишель, – Лулу прищурила глаза, – ты можешь об этом пожалеть.

Что ответил шеф, Саша слушать не стала. Поймав его красноречивый взгляд «бери командование на себя», она устремилась в ресторан. И, как оказалось, вовремя. Раскритикованное Валентиной Петровной тирамису заменили на ванильное мороженое и кофе.

Утро же ознаменовалось потерей кольца, того самого, массивного серебряного.

– Это мой талисман, – в истерике вопила ассистент режиссера около стойки-конторки. – А сегодня у нас важное мероприятие! Его украли специально, чтобы сорвать праздник! Для Святослава Аркадьевича это такое знаковое событие, а ваша гостиница…

– Кристина, принеси Валентине Петровне чаю. – Саша старалась быть спокойной и доброжелательной.

– Не хочу я никакого чая! Вы знаете, что это за кольцо? Это авторская работа, а не какой-нибудь заводской штамп! Оно уникально! Мне его подарил сам ювелир! Боже мой, боже мой…

– Может, вы его в номере оставили?

– Я в нем завтракать выходила. – Глаза женщины покраснели.

«Сейчас начнет рыдать», – подумала Саша.

Крики Валентины Петровны привлекли к себе внимание зрителей. Рядом стоял и переминался с ноги на ногу Святослав Аркадьевич, которому уже давно пора было ехать на Старую площадь, где запланировано торжественное открытие фестиваля. Для постановки этой церемонии его и пригласили в Воздвиженск. К режиссеру присоединился актер, с профессиональным любопытством наблюдавший за разворачивающейся на глазах драмой. Спустился из номера Дима, наверное, позавтракать, а тут такое. Даже Лулу вышла из дамской комнаты и пристроилась на стуле под картиной. Она была в гостинице уже целый час – боялась упустить звезду сериалов. Одетая в леопардовый пиджак и черные узкие брюки, красотка сидела, вытянув длинные ноги и откровенно наслаждаясь скандалом.

– После завтрака вы точно не поднимались в номер? – на всякий случай решила уточнить Саша.

– Не поднималась! У нас времени нет, у нас торжественное открытие!

– Да-да, нам уже пора, – пробормотал Святослав Аркадьевич, – еще нужно все проверить, дать последние наставления.

– Езжайте без меня, – приложив к груди полные руки, трагичным голосом сказала Валентина Петровна, – для меня все равно день потерян, надо ждать полицию.

После этого она зачерпнула пригоршню леденцов из вазы, отправила ее в сумку и снова схватилась за сердце.

– Это невозможно! В такой день!

Лулу, не думая убирать ноги с прохода, вынула из сумочки телефон и сделала кадр.

Кристина принесла из ресторана чашку с чаем.

– Ах, отстаньте от меня с этим чаем. У меня драгоценности украли!

– Почему вы так уверены, что украли? – поинтересовался молчавший до этого времени Одинцов.

Саша почувствовала себя участницей какого-то очень плохого водевиля. Гостиница, кража кольца, полиция. Скучный избитый сюжет. Если ты зритель. А если участник?

– Вы хотите сказать, молодой человек, что я сама спрятала это кольцо и подняла шум? – возмутилась ассистент режиссера. – За кого вы меня принимаете?

– За дуру, – раздалось со стороны стула, и, когда Валентина Петровна обернулась на слова, Лулу щелкнула ее покрасневшее лицо. – Отличный репортаж для инстаграма, кстати, «Скандал в провинции».

– Это что здесь происходит? Это как же так можно издеваться? – У Валентины Петровны затрясся второй подбородок, и она тяжело оперлась о стойку-конторку.

– Я отберу у вас телефон, если вы не удалите фото, – послышался голос Дмитрия, который оказался рядом с Лулу.

Темноволосая красотка с интересом посмотрела на говорившего:

– С чего бы это?

– Просто исходя из чувства порядочности.

– А вы у нас, значит, благородный? – Лулу забавлялась и не скрывала этого. – Ну-ну…

– Что же это такое? – Валентина Петровна уже рыдала, Святослав Аркадьевич робко гладил ее пухлый локоть.

Саша взяла у Кристины чашку с чаем и придвинула ее к несчастной женщине.

– Выпейте. Мы сделаем все для того, чтобы найти кольцо. Если оно было на вас за завтраком, то, значит, вы его снимали где-то после. Если не в номере, то где?

Валентина Петровна сделала несколько глотков, а потом резко отставила чашку.

– В дамской комнате. Я за завтраком испачкала руку в шоколадной пасте и пошла ее мыть… пошла, значит, мыть… сняла кольцо и положила его на раковину.

– Вот видите, – улыбнулась Саша.

– Я согласна удалить фото скандала, – заявила Лулу, вертя в руках телефон, – если один известный актер согласится стать моим кавалером на сегодня.

– Ну, знаете ли, это шантаж, – ответил актер красивым баритоном. – И у меня сегодня встреча со зрителями.

– Вот и отлично. – Лулу поднялась на ноги. – Я расскажу о вашей встрече в инстаграме: фото, видео, пост. Бесплатная реклама в обмен на удаление фото. Выгодно всем!

Воцарившуюся тишину в переполненном маленьком холле прервал Михаил Витальевич, бодро вошедший в гостиницу под звук дверного колокольчика.

– Опоздал, прошу меня простить! Дороги в старую часть города перекрыты, праздник. Пришлось дворами, дворами, очень рад видеть, очень.

Все это он говорил отрывистым тоном, пожимая и тряся руки каждому, начиная от Святослава Аркадьевича и заканчивая Одинцовым. Валентине Петровне достался поцелуй, после чего она устремилась в дамскую комнату, а актеру – дружеское объятие, каким приветствуют друг друга вчерашние сотрапезники. Перед Лулу Михаил Витальевич притормозил:

– Какой сюрприз, и ты здесь. Бросила подругу, к которой приехала погостить?

– Снежана, в отличие от тебя, человек чуткий и не мешает мне устраивать личную жизнь. По-девичьи мы с ней пошушукаемся вечером, а сейчас я собралась на праздник, – сладко улыбнулась красавица и поправила свои длинные темные пряди. – Приехала за кавалером.

При этих словах актер слегка приосанился и повернулся к Саше:

– Вызовите нам такси, будьте добры.

– Да-да, и побыстрее, – эхом отозвалась Лулу.

– Но сначала, – строго проговорил актер, – удалите фото.

– Какие фото? – забеспокоился Михаил Витальевич, поняв, что что-то в его отсутствие произошло.

– Шуточные, – Лулу, все так же мило улыбаясь, нажала на экран телефона, – оп… оп… все! А теперь – селфи, – и, придвинувшись к звезде сериалов и рекламы, надула накрашенные губки. – Отлично.

– Нам тоже вызовите такси, пожалуйста, – попросил Святослав Аркадьевич.

– Я рекомендую вам пройти пешком, – тихо ответила Саша. – Этой займет минут пятнадцать, успеете. А такси, если дороги перекрыты, будет ехать долго.

– Его там нет. – Валентина Петровна вернулась в холл и тяжело опустилась на стул. – Вот теперь кольцо точно украли, – горестно добавила она.

* * *

Во всей этой ситуации Одинцову больше всего было жаль Сашу. Она стояла за стойкой и отчаянно сохраняла спокойствие – стойкий оловянный солдатик. Дмитрию очень хотелось шагнуть туда, к ней, и обнять. Чувство щемящей нежности поднялось в груди теплой волной.

– Да что здесь происходит? – Директор гостиницы заглядывал каждому в лицо, как до этого жал каждому руку. – Кто-нибудь мне объяснит?

– У меня пропало серебряное кольцо, авторская работа, – расстроенно ответила Валентина Петровна.

– А мы собираемся на праздник, – пропела длинноволосая брюнетка, беря под руку актера.

Зазвонил телефон, Кристина взяла трубку и после: «Спасибо» объявила присутствующим:

– Такси не может подъехать к гостинице, дорогу перекрыли. В нашем районе два дня будет пешеходная зона.

– Отлично, – фыркнула Лулу, – живешь, Мишель, в дыре, а хвост пушишь перед всеми, как воротила бизнеса.

– Вы не беспокойтесь, – вмешалась в разговор Саша, – тут до площади минут пятнадцать, не так далеко.

– Мне в сквер, – ответил актер.

– Это еще ближе, давайте я вам объясню…

– Сами разберемся через мобильные приложения, – прервала диалог Лулу.

Актер тепло улыбнулся Саше, словно извиняясь за грубость своей спутницы. Теперь уже, без сомнения, спутницы. И можно сколько угодно играть роль мученика, который согласился на сделку ради благородной цели удаления фотографий, но Одинцов точно знал, что эта была лишь роль. Нет, Дмитрий не думал плохо про актера и даже был уверен, что тот не менее его самого возмущен поведением красотки. Но Лулу бросила кость, поманила рекламой, возможностью засветиться на модной сетевой странице, а для стареющего лицедея это настоящий шанс продлить свою уже уходящую популярность. И он сделал выбор. Улыбка приклеена, шея напряжена, неуютно звезде, несвободно и все же…

– Нам пора.

Он удалился под руку с длинноногой брюнеткой, которая обернулась в дверях и послала всем воздушный поцелуй.

– Вот стерва, – не сдержался Михаил Витальевич и обратился почему-то к Одинцову: – Вы женаты?

Тот с ответом помедлил, но потом все же сказал:

– Женат.

– Тогда вы меня поймете. Подруги жены – это зло, которое надо обходить стороной. Мало того, что сама ведьма, так еще и моей на ухо нашептывает всякую дрянь. Завтракали?

– Еще не успел.

– А ресторан уже закрыт. Если хотите, кофе вам сюда принесут. Кристина, узнай, что мы можем предложить нашему гостю.

В углу послышалось кряхтение и всхлипывание. Это дала о себе знать Валентина Петровна. К ней подскочил Святослав Аркадьевич и помог подняться на ноги. Удивительно, как неприметны могут быть некоторые люди. Если бы не крупная громогласная спутница режиссера, он стал бы настоящим невидимкой. Конечно, Святослав Аркадьевич никакой не гений, просто скромный интеллигент с неудавшейся судьбой. Робким людям вообще сложно пробивать себе дорогу в жизни. И каждый заказ, каждое предложение для него – настоящий праздник, возможность творчества и самовыражения. Одинцов почувствовал симпатию к этому тихому человеку, которого вела за собой, словно тяжеловоз с прицепом, нелепая громкая женщина. К ней в этот момент Одинцов тоже почувствовал теплоту. Они друг без друга пропадут, понял Дмитрий, наблюдая за суетящейся парой. Каждый ищет опору в другом.

– Вы действительно можете опоздать, – сказала Саша, – наверное, лучше, если вас кто-нибудь проводит.

– Кристина, – Михаил Витальевич взял из рук подошедшей девушки чашку с кофе и передал ее Одинцову, – надо проводить наших уважаемых гостей до площади.

– А кольцо мы будем искать, – пообещала Саша. – Если вы его оставили на раковине, то наверняка кто-нибудь взял. Не думайте сразу о людях плохо, к нам сюда порой приносят забытые вещи. Может быть, кто-нибудь и сегодня к вечеру передаст. Удачи вам!

Валентина Петровна вдруг улыбнулась и сказала:

– Спасибо.

Святослав Аркадьевич привычно подбадривающе похлопал ее по руке, и пара, сопровождаемая Кристиной, тронулась в путь. Дверной колокольчик проводил их мелодичным звоном.

– Ну, дела… – Михаил Витальевич сел на освободившийся стул. – И где теперь искать это кольцо? Что, правда такое дорогое?

– Я бы не сказала. – Саша вышла из-за стойки и начала поправлять букет в вазе. – Обычное серебряное, только очень массивное. Наверняка кто-нибудь забрал с раковины. Например, уборщица. Новых постояльцев у нас нет, с улицы с утра никто не приходил, кроме Лулу. Так что…