Текст книги "Дыхание осени"

– Да?

– Злата, почему у тебя выключен мобильный?

Ой, мамочки! Яр! Повариха, подмигнув (у Егора, что ли, научилась), выходит из комнаты, и у нас происходит тет. Я, темный экран мобильного и глаза мужа, которые видятся мне на этом экране. С прищуром взгляд, прикидывает, совру или нет, выжидает. И даже подсказку дает, за которую так соблазнительно ухватиться:

– Разрядился?

– Нет.

Большая ложь начинается с мелочей, большая глупость, как известно, – последствия правды.

– Хм, понятно.

– Хорошо, когда все понятно, – понимаю, что несу чушь, но не в силах остановиться.

– Да, согласен.

– Да, прекрасно.

Замечательный разговор, ничего не скажешь! И один из нас делает правильный ход, закрывая пустую тему.

– Злата…

– Да?

– Я расслышал, что ты сказала…

– Хорошо, а то, знаешь ли, поговорить с собой я могу и без телефона.

– Ты немного не поняла. Я имею в виду не то, что ты говоришь сейчас, – усмешка, от которой я таю. – Я расслышал, когда ты сказала, что любишь меня.

– Вот как?

Я боюсь спрашивать, что он хочет сказать в ответ, боюсь спрашивать, зачем перезванивает, но пока его голос спокоен, как обычно, в нем нет напряженности, отчуждения. Но и тепла или радости нет. Он такой, как и прежде.

– Да, – повторяет он.

– Ну что ж… – мямлю я.

Я не знаю, что говорить, все-таки признание по телефону – огромная глупость. Вот сейчас бы прижалась к нему, спрятала пылающее лицо на груди, и пусть думает себе, что хочет – не отпустила бы и уйти не дала. А между нами такое расстояние, что взвою от боли, разрывающей душу, закричу, что мечтаю его увидеть – не поймет, не услышит…

– Собственно, я был в курсе.

– Собственно, в курсе чего?

– Я был в курсе, что ты меня любишь.

– Вот как?

– Помнишь нашу последнюю ночь?

Надеюсь, это не намек, что она больше не повторится…

– Я все ночи с тобой помню.

– Сомневаюсь, – такое самодовольство в голосе, – иногда ты паришь в невесомости.

– А у нас сейчас секс по телефону?

– Хорошая идея, непременно попробуем. Но сейчас у нас разговор по душам.

– Интересно, а разве разговор по душам не должен происходить с глазу на глаз?

– У нас с тобой именно так. Рядом со мной никого нет, ты в комнате тоже одна.

– Ты уверен? – с вызовом спрашиваю я.

Смех, и будто и не было моей язвительной шпильки, продолжает со спокойной улыбкой. Так отчетливо представляю его, что кажется, будто он напротив, и стоит только открыть глаза…

Кстати, я действительно говорю с ним, сомкнув ресницы, чтобы ближе, пусть мысленно, но ближе к нему…

– В ночь перед моим отъездом ты сказала, что любишь меня. Ты почти не могла связно говорить, но именно эти слова прозвучали довольно связно.

Я?! Сказала?! Почему я не помню?!

Даже с кресла встала, не могу усидеть, когда внутри вулкан разворачивается. Меряю крупными шагами комнату и пытаюсь вернуть опешивший от новостей язык в рот.

– Эта командировка… – Яр делает паузу, а я качаюсь на носочках, как маятник. – Я мог взять тебя с собой, но мне нужно было побыть одному.

– Понимаю.

– Мне нужно было подумать.

На языке крутится: «и как результаты?», но я повторяю:

– Понимаю.

Хотя в голове такой сумбур, что не разобраться. Я тут мучаюсь, как сказать ему, не нахожу себе места, потом все-таки говорю и прячусь, а он находит меня, и оказывается, все уже знает. И пока я думала, как сказать, он думал, как к этому относиться…

Голова закружилась, и я так раскачалась, что едва не вывалилась на балкон, пришлось возобновить нервное хождение. Безопасней.

– Первый раз, когда ты сказала, что любишь меня, я подумал, это от наплыва эмоций. Ты… тебе было хорошо, и ты могла в порыве… поблагодарить…

Жаль, что он далеко, у меня сейчас столько эмоций, что через балкон точно бы кто-то слетал, и явно не я.

– Если бы я думала, что ты нуждаешься в такого рода благодарностях, я бы поблагодарила гораздо раньше! В первый же день! Или нет… лучше сразу, при знакомстве!

Пауза и такое, очень вкрадчивое, слегка удивленное:

– Ты злишься…

– Ты наблюдателен.

Да, я злюсь, и еще я обижена. И вулкан, бушующий внутри, противно шевелится и отдает почему-то не жаром, а холодом. Я устала, я подумаю завтра о том, о чем думать не хочется, завтра снова буду бороться, а пока…

– Не бросай трубку.

И как угадал? Но я все еще на волне сильных эмоций. Я могу не услышать его.

– Пожалуйста.

Мои пальцы нехотя отодвигаются от красной кнопки.

– Я сперва не поверил, но когда ты повторила, сегодня… То, что ты сказала… Я хочу уточнить, если ты не против… Это правда?

Без комментариев. Ему не просто трудно поверить, а даже повторить вслух, вслед за мной. Люблю… Да, люблю, черт его подери!

И вулкан наконец выплескивается. Не пылает, а льдом сковывает эмоции, и я слышу свой вздох, умиротворенно-спокойный, и свой голос, который звучит поразительно ровно, вопреки пережитому.

– Яр, у меня чешутся пальцы нажать отбой. Я слушаю тебя и понимаю, что не хочу слушать. Поменяемся местами? – я не тяну, когда он соизволит согласиться или оспорить. У него в данный момент нет выбора. – То, что ты не любишь меня, знаю и не жду в ответ, словно эхо, романтических признаний. Но почему так трудно поверить? Неужели никто никогда не любил тебя? Неужели никто не говорил, что у него голова кругом от одного твоего взгляда? Что дышать забывает от малейших прикосновений? И что сердце бьется в два раза быстрее, когда просто сидишь рядом, и почти останавливается, когда тебя нет? Неужели никто не умирал от твоих поцелуев и не возрождался из пепла от них же? И никто не описывал лихорадку, когда ты небрежно скидываешь рубашку в лучах заходящего солнца, а потом расстегиваешь верхнюю пуговицу брюк и делаешь шаг? И никто, предвкушая, не терял на секунды сознание, когда слышал звук медленно ползущей вниз молнии? И день без тебя никто не проживал как неделю? А неделю – как год? И никто не шептал в приоткрытые губы, как не хочет тебя отпускать? И как ждет, что вернешься? Неужели никто? Никогда? Ни разу?

Он молчит, и я думаю запоздало, может, уже давно рассоединилось, а я тут распинаюсь о высоких материях? Но вдруг слышу приглушенный голос, от которого мурашки по коже и холод ступает прочь.

– Сказочница…

И хотя его нет, почти явственно вижу улыбку и чувствую горячее дыхание у моего уха.

– Никто, – говорит мой любимый мужчина, – из тех, кому бы я верил.

Он молчит, и я не могу говорить. Что сказать ему? Пожалеть, посочувствовать? Мне жаль тех, кто лишился его любви. А спросить… не хочу знать, входит ли в их число его мать и та девушка на рисунках. То есть знать хочу, но позволить себе не могу… сломаюсь…

– Я скоро вернусь, и продолжим наш разговор.

Я молчу. Я сказала все, что хотела сказать. Пусть побудет один. Пусть подумает.

– Спокойной ночи, Злата. Я услышал тебя.

Нажимаю отбой и желаю мысленно хороших снов ему, мягкой подушки и такого же легкого пробуждения, как у меня после настоек. Телефон отношу в гостиную на базу, рассеянно киваю Макару, даже интересуюсь, что он читает, но рассмотрев обложку, уже через секунду не помню названия.

Взяв на кухне отвар, оставленный для меня поварихой, возвращаюсь к себе, по пути улыбаясь охранникам, горничной, не ушедшей домой на ночь, Макару. Через пять дней Яр вернется, и у нас вряд ли будет как прежде…

– Спокойной ночи, Злата Юрьевна.

Машинально киваю и скрываюсь в комнате. Переодевшись ко сну, отпиваю настой наполовину и практически проваливаюсь в сон. Крепкий напиток… все забываю спросить, что в нем намешано? Ароматный, пахнет волшебными травами… Завтра спрошу… завтра… не забуду… если… Я по утрам слегка заторможенная… бываю… в последнее время… И перед сном… вот как сейчас… мерещится чье-то лицо… руки…

– Яр?

Лицо отдаляется, а я падаю окончательно в сон, успев удивиться, почему моя майка медленно ползет от бедер к груди и почему мне кажется, что в комнате и за окном на меня кто-то смотрит?

Глава № 12

Вместе с прохладными вечерами конец октября приносит дожди, прилипучую слякоть, от вида которой подташнивает, и долгожданную встречу с Яром. Сегодня он прилетает. Спустя пять недель, три дня и две беспробудные ночи…

Так странно, я думала, глаз не сомкну, а сама утром еле заставила себя подняться. В аэропорт не поехала с водителем – не зная настроения мужа, сидела бы глупо в машине и давилась гнетущим молчанием. Мы больше не говорили о наших чувствах, вернее, я больше не повторяюсь. Яр знает, что я люблю его. Знает, но ему нужно время, чтобы как минимум к ним привыкнуть. А дальше… не дам ему ни единого шанса в меня не влюбиться!

Свитер из белой шерсти, который надела, ненавязчивым запахом сандала подпитывает мои воинственные мысли. Мол, попробуй, попробуй… желаемое не так невозможно. Да, я знаю. Многое в отношениях зависит от меня, Яр выжидает. Присматривается. Возможно, только начинает мне верить.

Не оступиться бы.

– Накиньте, Злата Юрьевна, а то простудитесь.

На плечи ложится яркий клетчатый плед.

– Спасибо, Макар, – не могу удержать улыбки: клетка на пледе, конечно же, красная.

– Может, чай?

– Нет, не нужно.

Вопреки моим ожиданиям, Макар не уходит, становится рядом со мной, облокачиваясь о перила веранды. Дождь капает в миллиметре от его носа, но он будто не замечает, смотрит настороженно вдаль. Привычка. Работа. Но я понимаю и не пытаюсь напомнить в который раз, чтобы говорил мне «ты» и по имени. Везде камеры, будут судачить, а ни мне, ни ему не нужны холивары в курятнике. Когда выезжаем куда-то, прогуливаемся в парке или закупаем продукты, обходимся без формальностей. Он не слуга мне. Он – служащий моего мужа. А мне – что-то вместо старшего брата.

Могу говорить с ним на любую тему, и он ответит что думает. Могу впасть уныние и получить горячий отвар, который меня успокоит. Могу без стеснений зайти с ним в отдел женской гигиены и не чувствовать неловкости, выбирая прокладки. Он понимает меня, вот как сейчас – вздохнула, а он успокаивает:

– Уже скоро.

Внимательный, заботливый, странно, что девушки нет. Если бы Лариса не ударилась в бесперспективные отношения со Стасом, они бы неплохо смотрелись вместе. Смешно, не так давно заметила эту черточку: всех окружающих хочется сделать счастливыми. Наверное, потому что сама счастлива, вопреки сомнениям, страхам, которые кружат надо мной без Яра, и жутким мыслям о моей скорой смерти.

Я счастлива!

Я так боюсь умереть…

Закутываюсь в плед по самый нос, а все равно морозит.

– Пожалуй, я выпью чая, – соглашаюсь на предложение.

Макар уходит, а я остаюсь в водовороте навязчивых наваждений. Я часто думаю о смерти в последнее время. Я не стремлюсь к ней, я не зову ее. Мне кажется, я от нее ускользаю… Так странно… прошло много лет, и я давно позабыла тот единственный раз у гадалки, а недавно вдруг вспомнила… Мне было тринадцать или четырнадцать, когда мы с Ларисой пошли к бабке из соседнего дома. Не помню ни единого слова из гаданий себе и подруге, а только один момент, когда бабка посмотрела на мою ладонь и сказала, что я сама себе жизнь продлеваю.

– Понимаешь, о чем я? – спросила меня.

– Нет, – ответила я.

– Ты давно должна была умереть, но сама себя вытягиваешь, сама себе выпрашиваешь у смерти отстрочу. Теперь понимаешь?

– Да, – почему-то сказала я, и действительно понимала, пока за порог ее дома не вышла. А после не раз думала, что она имела в виду, пыталась понять, почему я ответила «да», – не врала ведь, – и понять не могла. А сейчас, кажется, что отгадка кружится, и я ее почти осязаю. Успеть бы… Смерть притаилась, я вижу ее в полутемных углах нашей комнаты. Чувствую, но прогнать не могу. А, может, нам снова удастся договориться?

Я так боюсь умереть…

Я так счастлива!

– Чай.

– Да, спасибо, – с благодарностью принимаю ароматную кружку. Зеленый. А мне бы не помешал тот, на травах. – А сам…

– У меня обед через два часа.

– Все понятно.

Я безотрывно смотрю на ворота и все-таки упускаю момент, когда в них въезжает машина.

Приехал! Приехал… Приехал, а я в пледе, как гусеница, и руки заняты кружкой …

Смотрю, как выходит… Слышу, как хлопает дверца… Тону в темном взгляде… Он делает шаг, и я падаю в пропасть…

Если смерть так же пустынна и безболезненна, я больше не буду бояться… Мне бы только увидеть его… Сказать, как ждала… Еще раз сказать, что люблю и… могу вернуться обратно…

– Только попробуй!

Он здесь. Я слышу его дыхание и набираю полную грудь сандала вперемешку с грейпфрутом. Он здесь. Я вернусь к нему?

– Обязательно!

Голос грозный, словно нашел нерадивого подчиненного. Хочу возмутиться, а сказать ничего не могу…

– Ты болтаешь без остановки!

Смешок. Его или мой? Как хорошо, что он рядом. Не боюсь теперь… эти руки и взгляды… противно… а сейчас…

– Что?

И выдавливаю хрипло, приоткрыв через силу глаза:

– Я люблю тебя.

Он молчит.

– Я так рада, что ты вернулся.

Молчит, но дыхание переходит от виска к моей щеке, останавливается у моих губ и…

– Наконец-то! – куда-то в сторону, и отстраняется.

С трудом поворачиваю голову на подушках. На веранде подушки? Какое удобство!

– Я принес тебя на руках в нашу комнату.

– Как на свадьбе?

Отворачивается и говорит еще строже:

– Доктор, ну же!

А я снова падаю в темноту. Тепло, спокойно, никак… Рвусь обратно! К нему! К тому, кто пока не любит!

– Тише, – улыбается, но как-то странно.

– Что…

Он качает головой и накрывает мои губы в успокоительном поцелуе.

– Яр…

Я знаю, что это глупо, но плачу.

– Тише, моя сказочница, – еще один поцелуй, и тоже без страсти. В нем только забота. Но я так не хочу! Мне удается приподняться на подушках, но желанные губы и темный взгляд ускользают.

– Яр?!

Меня накрывает паника. Эти страхи… ощущения по утрам, когда силишься что-то понять очень важное и не можешь…

– Я… умру?

Твердый взгляд. Хорошо. Скажет правду.

– Глупая! Сейчас это уже не смертельно.

Он смеется, и легче становится нам обоим. По глазам вижу: на что-то решился, а я… Выдыхаю и прошу сказать все, как есть. Я выдержу. Я смогу. Я не сдамся.

– Ты не больна, – целует в висок и ложится на кровать прямо в одежде. Я подвигаюсь, обнимаю его, закрываю глаза и готовлюсь поверить. – Не больна, моя сказочница…

Поцелуй усмиряет мое недовольство прозвищем. У других солнышки, рыбки, а я… как на грани фантастики…

– Ты беременна.

– Что?

– Ты ждешь ребенка.

– Что?!

– Я стану папой.

И до меня наконец-то доходит! Прокладки, которые я последний раз доставала из тумбочки месяца два назад, бессонница, если бы не отвары, плохое настроение по утрам, беспричинные страхи, тошнота на погоду…

Я не спрашиваю, рад ли он, потому что и в своих ощущениях не могу разобраться. Вышла замуж за незнакомца, первой влюбилась в него, забеременела, не спросив о его планах… Я все делаю прежде, чем думаю, и теперь не брак у нас, – кошусь на серьезное лицо мужа, – а семья.

Он готов?

Если что, помогу. Я готова.

Перекатываюсь к мужу под бок, и все равно, если он против, если злится, если не хочет ребенка. Я сама не в восторге от родов и девяти месяцев тошноты. Хотя мне уже меньше… А сколько? Хм, забавно, маленький человечек во мне, и когда-то он скажет первое слово. Позовет меня или папу? Вот бы был похож на него! Такой же удивительный и красивый… А не верится, что мы вдвоем совершили настоящее чудо. Что значит боль? Не она важна, а твое отношение к ней. Давно где-то вычитала, что если бы рожал воин-мужчина, он бы скончался от болевого шока, а я выдержу. Ради маленького незнакомца, который, не спрашивая позволения, войдет в этот мир, и ради бывшего незнакомца, которого обожаю.

– Завтра я отвезу тебя в клинику, – говорит Яр, приобняв меня.

Делаю вид, что не слышу его тяжелого вздоха. Послушно киваю. Внимаю нотациям: быть осторожной, есть много, гулять, не носить больше тяжести. Можно подумать, я у него здесь грузчиком подрабатываю! Но киваю, киваю, и вижу, что он наконец расслабляется.

– Я соскучилась.

Медленно, он ведь предупреждал: никаких резких движений, я закидываю ногу на его бедро. А потом мы уплываем за чувственный горизонт, прочь из комнаты сомнений и страхов! Я почти разбиваюсь о скалы, когда у Яра сносит крышу от нашей медленной скорости. Все берет в свои руки. На спину? Я не против. Держаться за него? Ногами, руками, губами… Больно? Нет, пожалуйста, продолжай! Еще! Новый заплыв? Конечно, я – за! Теперь я верю, что он меня тоже ждал… Не позволю ему отстраниться, а если попробует… Вот так… у него на груди удобно…

Он – мой.

И внутри меня – часть него.

Не отпущу их обоих.

Жаль, что не успела сделать подарок ко дню рожденья. Спи, мой хищник, спи, мой хороший, я буду беречь твой сон. Никому не отдам, даже собственным страхам.

А меня морозит всю ночь. Кручусь с боку на бок, вздыхаю безудержно, как древняя старуха, рассматривая молодые фотографии, и держу Яра. За руку, прикосновением, взглядом. Черты его лица расслабила ночь, но он нравится мне любым. Строгим. Когда улыбается. Когда думает о своем. Когда я отражаюсь в его глазах. Когда словно выискивает себя в моем взгляде.

Утро врывается с головной болью и зеленым чаем, сваренным для меня моим мужем. Поехать в клинику? Не возражаю. Выбирает мне юбку и блузу, достает плащ – надеваю. Да, именно их и хотела. Удобно, тепло, нет, ветер не продувает. В машине переплетает пальцы с моими. И как мне может быть холодно? Вот чудак! Улыбаюсь ему, ловлю улыбку в ответ и давлю плохое предчувствие.

Доктор, который нас встретил, обходительный, милый, его легко можно представить в женихах поварихи. Собственно, что-то у них намечается, и я мысленно желаю отношениям слаженности и удачи. Очень жаль, что ведущим врачом у меня будет не он, к сожалению, у него другой профиль. Он знакомит нас с завотделением гинекологии, шепнув, что тот лично принимает только у первых леди города, значит, мне честь. Только мне уже при знакомстве хочется снять туфли, чтобы не сковывали движений, и умчаться за горизонты, даже если это бесчестно.

– Алексей, – представляется важно, а глазки по мне так и бегают.

Невысокий, чуть полноватый, с залысинами, взгляды липкие, сальные – жаль медсестер.

– Все нормально? – замечает заминку Яр.

Нет! Не хочу! Уведи меня!

Но послушно переступаю через порог, мелькает ассоциация, что так идет животное на заклание. Ну да, самое время себя напугать! Испортить всем день, закатить истерику, достать платок в клетку и разрыдаться… У Яра работа, он мог бы не ехать со мной, а я здесь фокусы показываю, самой от себя противно.

– Ну а вы что же? – врач приглашает Яра.

Тот садится на стул, пока я и врач суетимся за ширмой.

– Мы расскажем всю правду, – подмигивает мне врач и буравит жадными глазками. – Муж ведь должен узнать о ребеночке все, правда, мамочка?

Куском льда застываю. Морщусь от отвращения.

– Вот и все, – улыбается врач, обнажая кроличьи зубы.

Я даю себе слово, что не буду рожать у него, уступлю очередь какой-нибудь второй леди. Я – пас. Лучше в поле, как раньше колхозницы, лучше в сельской клинике, у практиканта, лучше в своем городке, где у всех дипломы куплены. Но не здесь. Не у этого сального борова. Даже видеть противно, как он важно откидывается в скрипучем кресле, как черкает на тетрадном листке обгрызенной шариковой ручкой. Так и ждешь, что вот-вот хрюкнет.

– Наблюдать буду я… – растягивает слова.

Черта с два!

Яр сжимает мои пальцы, мол, обсудим наедине.

– Все пока хорошо, впрочем, осложнения могут проявиться позже…

Утешил! Прочь… прочь…

– Срок небольшой, будем смотреть, а так… три недельки… Ага, вот выпишу витаминчики… и свежий воздух… побольше, а то вон какая вы бледненькая…

Голова разрывается, в ушах противно шелестит вата.

– Какой… – горло саднит, будто на завтрак сгрызла кусок наждачной бумаги – … у меня… срок?..

Рука Яра меня отпускает.

– Три недели, дорогая мамочка! Три! – расплывается врач в счастливой улыбке. – Поздравляю вас и папашу!

– Благодарим вас, – Яр под локоть выводит меня из кабинета. Делаю нервный вдох и… натыкаюсь на взгляд, полный беснующегося отвращения.

– Яр…

Пытаюсь ему объяснить, что мне нужен другой врач, этому я не верю.

– Три недели!

Пытаюсь его удержать, но он шарахается в сторону, как от прокаженной.

– Меня не было почти шесть!

И его обвинения припечатывают меня в холодную стену.

– Яр…

– Я почти поверил тебе, – склоняется надо мной. – Я почти сам…

Отстраняется, переводит дыхание, на меня больше не смотрит:

– Машина внизу, поезжай домой. Я доберусь. – Смешок. – Хотя какая тебе разница? Не заскучаешь.

Я сквозь мутную дымку смотрю, как он быстро идет по длинному коридору, как чеканит шаг, как развивается его синий плащ. И я понимаю, что в эту минуту он не просто уходит из больницы – он бросает меня.

А я?

Когда Яр скрывается за поворотом, ноги ослабевают. Думала, обернется. Думала, что поверит. Думала, что поможет во всем разобраться. Думала, защитит.

Предал!

Обхватив руками колени, я сижу у стены и рассматриваю потертый линолеум. Сколько судеб разбилось под этой дверью? Сколько счастья досуха выпил будущий главврач клиники?

– Что с вами? – молоденькая медсестра, очень хорошенькая, присаживается напротив. – Вам плохо?

– Да.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Я не знаю.

– Подождите, я сейчас позову доктора…

Прежде чем успеваю остановить, она заходит в кабинет, из которого мы недавно вышли. Не хватало мне снова увидеть этого доктора! Поднимаюсь, заставляю себя подняться, вот так, опираясь ладонью в стену. Прислушиваюсь – за дверью тихо, не спешит доктор, не торопится. Может, догадывается, что это я?

Делаю шаг, и вдруг слышу вскрик и слабый протест и девичьи просьбы. И мгновенно срываюсь, распахиваю дверь. Так и есть! Прижимает к столу медсестру, задирает халат, толстые пальцы ловко раздвигают ее коленки. А она вырывается, пытается оттолкнуть, и проигрывает. Его пальцы зарываются в ее тело глубже.

Пелена перед глазами, красная, как у быка на корриде. Я хватаю первое, что попадает в руки – этим первым оказывается толстый накопитель с подшитыми документами, – и опускаю его на плешивую голову.

Руки насильника безвольно падают, да и сам он тушкой опускается у ног девушки, как-то странно вывернув ногу. Проверяю пульс – сало дышит.

– Вы в порядке?

– Н… да… – медсестра поспешно натягивает трусики, одергивает халатик. Тоже проверяет пульс и плюет на лежащее тело. – Тварь! Узнал, что меня пригласили в другую клинику, и не хотел отпускать, не попользовав! Ненавижу!

– Я тоже.

У порога девушка меня окликает, всовывает листочек с поспешно написанным телефоном.

– Если что, если вдруг я смогу вам чем-то помочь?..

– Никогда не знаешь, когда заболеешь, – принимаю листочек, чтобы избавить ее от неловкости. Я одета неброско, но дорого, по опыту знаю, как к таким подходить.

– Я там написала свое имя, фамилию, чтобы вы не забыли, – это она произносит уже за дверью, когда мы резво идем по коридору. – А то такое быстрое знакомство…

– Злата Самарская, – я могу промолчать в ответ, вряд ли мы снова увидимся, и могу не давать свой телефон. И не потому, что из грязи в князи, а просто не до этого. Но что-то подталкивает меня покопаться в сумочке и достать визитку мужа. – Меня можно найти по домашнему или… – Пишу на обороте свой номер мобильного. – До свидания?

– До свидания, Злата.

У развилки расходимся: ей нужно уладить поспешно свой перевод, а мне – вниз. Пытаюсь выглядеть беззаботно, но, видимо, не быть мне актрисой. Едва машина отъезжает от клиники, Макар спрашивает:

– Расскажешь, что между вами произошло?

– А что сказал… – не могу произнести вслух имя – … он?

– Сказал, чтобы я отвез тебя прямо домой, даже если ты не захочешь туда ехать.

– И все?

– И все.

– Думает, что поместил меня в клетку…

– Злата, – напряженный взгляд в зеркало, – что между вами случилось?

Не могу говорить связно, в голове бьется только одна мысль, которую и озвучиваю:

– Кажется, мы разводимся.

Макар смотрит еще какое-то время, анализирует – лгу или преувеличиваю, и переключается на дорогу. Не знаю, почему, но у меня возникает ощущение, что он, как бы сказать точнее, – будто наконец сбросил тяжелый груз, мне даже мерещится его облегченный выдох. Мне сегодня, видимо, как и чудо-доктору, слишком много мерещится.

Я не изменяла Яру. Я не могу быть беременна от другого. И я не собираюсь оправдываться. Но и сбегать, как нашкодивший кот, не буду. Скажу ему в лицу все, что думаю, и уйду. Пусть живет в своих хоромах, как раньше, не один, но одинокий и неприступный, как горы. А мне сейчас вредно заниматься скалолазанием: у меня ребенок.

Уже не наш ребенок, а только мой, но от этого не менее любимый. По крайней мере, теперь нет сомнений, какое слово малыш произнесет первым. Папу ему легко заменит мой отец, бабушка и моя мама разбалуют до невозможности, а я буду пытаться делать строгое лицо – кто-то же должен не только баловать, но и воспитывать.

Уловив вопросительный взгляд Макара в зеркале, не скрываю блуждающей улыбки. Мне плохо, мне хочется выть, кричать, биться об стену, но я не одна, от меня зависит еще одна жизнь, и мне нужны только положительный эмоции.

Пока едем, набираю номер подруги. Она поднимает трубку после долгих гудков, рявкает явно без настроения:

– Да?!

Наверное, схватила наспех, не посмотрев, кто вызывает.

– Лариса, это я.

– Знаю.

Настроение ее не улучшается, она не отшучивается, почему ответила так грубо, и я делаю вывод: что не рада она именно мне.

– Ты не хочешь, чтобы я звонила тебе? – спрашиваю напрямую.

Я выдержу еще одно предательство. Не сломаюсь.

– С ума сошла?! – шипит потревоженной змеей. – Ты – моя лучшая подруга!

– Все еще?

– Что случилось? – она наконец сбрасывает обороты, и я узнаю ее. – Твой прибежал минут десять назад, сделал мне… внушение, так сказать. Рвал и метал. Господи, я даже думала закрыться в подсобке! Искры летали! Он перекрикивал работающие фены! Это было ужасно! И только я отошла, только-только выставила его за двери, звонишь ты, и сразу с наездом! Что у вас произошло?

– Произошло, – говорю уклончиво, косясь на Макара.

– Хорошо, я скажу по-другому. Что бы у вас ни произошло, я – твоя подруга, Злата.

– Не знаю, если Яр…

– Я работала в агентстве недвижимости – мне не страшна никакая работа, – отмахивается подруга. Да, подруга, теперь я снова уверена в этом. – Ты заедешь?

– Я перееду к тебе завтра. Ты сдашь мне опять комнату?

– Ну конечно, дуреха!

– А Стас?

– А не пошел бы он следом за твоим к черту?!

– Ты пошлешь его?

– Легко, если хочешь.

Я в слезах отговариваю подругу разрывать отношения с любовником, который ей не подходит. Это все стресс. Она, всхлипывая, говорит, что если мужчина хочет женщину, он и решает, где им встретиться, а до этого она так, шла ему на уступки. Я пытаюсь сказать, что не против, если он будет приходить к ней, но она уже горячится, уже все решила, уже параллельно набирает номер Стаса, который, выслушав вяло претензии, ее бросает.

– «Везучий» сегодня день, – говорю я. – Теперь мы еще и по несчастью подруги.

– Так Яр тебя бросил? Я думала, ты сама…

– Все запутано. Скажем так, я не хочу ждать, пока он меня выставит.

– Не плачь. Расскажешь потом, да? Завтра? Или, может, сегодня?

– До завтра.

Какой необъятный платок, хватает на целый день, или это волшебные клеточки?

Машина подъезжает к воротам дома, Макар впервые помогает мне выйти, и я мимо добродушных, но чужих теперь лиц практически пробегаю на второй этаж в комнату.

Не могу усидеть, и ходить надоело. Жду, чтобы в последний раз посмотреть на того, по ком еще плачет сердце. А его нет. Вечер сменяется ночью, в окна крадется рассвет, а он не приходит. Какой-то звук привлекает внимание – сначала жду, кожей чувствую – это Яр. Не поднимается. Ждать еще одну ночь? Ждать, когда он позволит себя увидеть?

Да катись оно все! Пусть горят мосты сегодня и окончательно! Выдирать нужно с корнем!

Он сидит на кухне, рассматривая экран ноутбука. Недвусмысленные звуки подсказывают выбор фильма. Не боевик, хотя тоже крики присутствуют – яростная порнуха. Да, я знаю, мужчины любят ее смотреть, многие женщины тоже, хотя и врут, что предпочитают только мультфильмы и мелодрамы. Но почему-то мне дико, что он смотрит порнуху сейчас. Вокруг сплошной хаос, а он… рассматривает чужих теток, которые с каждым…

Противно!

Замечает меня в дверях, машет почти опустошенной бутылкой.

– Ты пьян, – замечаю я.

Он смеется и с упоением смотрит в экран, словно забыв о моем присутствии. А потом поднимает воспалившиеся глаза с расширенными зрачками и говорит с завистью:

– Слышишь, как стонет?

Женщина по ту сторону монитора действительно очень старается, впрочем, все это не натурально. Я тоже кричала от наслаждения, когда заполучала в себя Яра, но здесь, по ощущениям, кого-то активно готовят к бойне.

– Аж завидно! – Яр переключает внимание на меня, рассматривает так пристально, будто впервые видит. Делает глоток из бутылки и предлагает: – Хочешь полюбоваться?

– Нет, я хотела с тобой поговорить, но вижу, что бесполезно.

Он резко смеется, откидывая назад голову. Смеется с упоением, но зло и как-то отчаянно.

– А я любуюсь уже часа два, гоняю ролик по кругу! Невероятно! Какая страсть! И как громко кончают! – упрек в мой адрес, от которого я мгновенно сжимаюсь.

Не буду ждать, пока протрезвеет, уйду сейчас, вещей все равно нет, так что… Я делаю шаг к нему, запрокидываю его голову, а он и не сопротивляется. Расслаблен, улыбается мне, ищет мой взгляд. Нашел…

– Ты принимал наркотики?

– Что?! – откидывает мою руку.

– Ты принимал наркотики.

У меня больше нет сомнений. Надо позвонить доктору перед уходом. Набираю номер, обрисовываю проблему, он не верит, но говорит, что скоро приедет. А с каждым словом Яр будто звереет.

– Так будет лучше, – успокаиваю его, как ребенка, и делаю шаг назад.

Он хватает меня за руку, заглядывает в глаза расширенными зрачками, и мне становится жутко. Пытаюсь вырваться – не дает, еще сильнее сжимают запястье его пальцы.

– Нет уж, любовь моя, ты останешься! И мы вместе посмотрим вторую часть этого фильма!

– Отпусти меня! Яр! Ты не понимаешь, что делаешь!

– Зато ты все прекрасно понимала, да, моя девственная сказочница?

– Яр, пожалуйста, отпусти, я боюсь…

Прижимается. Дышит в ухо. А потом нежно спрашивает, на секунду становясь прежним:

– Боишься меня?

– Я боюсь за ребенка!

И он срывается. Схватив меня за вторую руку, подтягивает к себе, разворачивает, не отпуская, лицом к играющему картинками монитору.

– Смотри! Я знаю… я теперь знаю… от кого ты беременна.

Мой взгляд поначалу выхватывает только детали. Слабое освещение, и съемка не лучшего качества. Через стекло, как в одном телешоу?

Комната, а в ней двое. Он сверху, старается, она яростно стонет, кончая. В который раз? Удачная постановка!

– Яр…

– Смотри! – жарко шепчет мне в ухо.

Его руки плавно переходят на мою талию, его тело прижимает меня к столу. У меня сбивается дыхание, а он смеется и повторяет: