Текст книги "Дыхание осени"

Глава № 6

Макар, как я и думала, ведет машину уверенно, не устраивая бессмысленную гонку со смертью. Егор, по мере приближения к пункту назначения, проявляет больший интерес, чем когда выехали. Возможно, потому что утром, после отчаянных зевков, устроился у меня на коленях и подремывал, возможно, потому что виды мегаполиса ему поднадоели, возможно, потому что маленькие городки удивляют своими размерами, мрачностью и простотой.

Когда въезжаем в город моего детства и начинают мелькать частные неухоженные домики, оживленно интересуется, как мне удалось вырваться отсюда и почему так долго с этим тянула.

– Ждала, когда встречу твоего брата, – отшучиваюсь я и тут же прикусываю себе язык. Нет, как отшутиться нормально, а вот как по Фрейду…

Пока мы ехали, я не раз мысленно прокручивала запись с диктофона и думала, что из сказанного правда и на самом деле, а что я вложила в уста Яра. Лучший способ выяснить отношения – поговорить, спросить напрямую, но в нашем случае уже отношений нет, и меньше всего мне хочется пересекаться с Яром, тем более доставать его наивными вопросами типа: «А вот ты что имел в виду? То, что я подумала или…»

Какая мне разница?

Даже если он скажет, мол, да, люблю, я что, поверю, растаю, растелюсь ковриком у ног и предложу пройтись по мне снова? Мне не нужен хозяин, не нужен тот, кто решает за меня жить или умереть, тот, кто верит чужому. Я – состоятельная свободная женщина, у меня весь мир на ладони, и я не собираюсь оглядываться. Он хочет, чтобы я была счастлива? Я буду. Хочет, чтобы жила дальше? Пожалуйста.

Иногда я ловлю в зеркале взгляд Макара и кажется, будто он знает, о чем я сейчас думаю. Пусть. Хотеть жить в полную силу – это нормально. Не знаю, смогла бы я так быстро настроиться на новую волну, если бы со мной не было Егора. Он как дыхание, как капелька детства, как стимул не вянуть, а раскрыть подвявшие лепестки. Я справлюсь, вот, наберусь впечатлений на год вперед, уверюсь, что жить здесь не могу, и уеду окрыленная.

И не одна, а с маленьким подкидышем, которого безмерно люблю.

Я глажу мальчика по темным волосам, и внутри такое тепло разливается: так хочется кого-нибудь сопящего затискать, обнять, потрепать впалые щечки, расцеловать. За то, что он есть, за то, что не бросил, за то, что поверил, даже не зная всей правды, и не отвернулся, когда узнал. Это и есть любовь, а то, что чувствует Яр – сожаление, раскаяние, вина, но этого слишком мало, чтобы хотя бы попытаться простить его. Внутри как блок, который не позволяет даже имя его произносить без едкости, без желчи.

Он был в моей жизни. Какое-то время я буду – в его, средства, но не цели мои изменились. А потом…

Машина останавливается у серой высотки. Егор выпрыгивает первым, я выхожу за ним, Макар осматривается, куда бы поставить машину.

– Да пусть стоит у подъезда, – говорю ему и веду в дом.

На третий этаж из-за меня поднимаемся на лифте: ходить еще немного напряжно, но пройдет, а здесь такая экзотика для мальчишки: оплеванные жвачками стены, дыра в потолке, тусклая лампа с прошлогодними мухами и дверь, неприветливо сжавшая Макара. Лифт не ждет, когда все войдут, здесь правило: кто успеет.

Напоровшись на мужские плечи, дверь одумывается и распахивается, Макар невозмутимо заходит, но Егор заливается соловьем. Я развожу руками. Выходим шустренько, и так как Егор последний, подпихивает меня в спину, чтобы не схлопотать как Макар.

У деревянной двери мы останавливаемся, я думаю, интересно, какие лица будут у моих близких? Мама расстроится, что не предупредили, нечем кормить деточек, хотя холодильник у нас давно не пустует, слава богу, прошли времена, когда на десятку тянули неделю и мой отец падал в голодные обмороки на работе. Папа обнимет нас с Егоркой, а Макара придирчиво осмотрит, примеряясь: зять или не зять, или будущий зять? Бабуля живет в соседнем доме, и когда позвоним ей, прибежит с горячими пирожками. Мне кажется, они у нее есть всегда, хотя она и следит за фигурой.

Тычки в спину намекают, что думаю я слишком долго, и я нажимаю на звонок. Трель в квартире, несколько секунд, и дверь распахивается. В коридоре темно, и какое-то время отец не может рассмотреть пожаловавших гостей, а потом наступает момент узнавания, да и я подсказываю:

– Привет, пап.

Обнимаю его за плечи, всегда как в детстве.

– Злата! – он не всхлипывает, еще не хватало! Это за ним в прихожую вышла мама и забрала меня от папы. Вот здесь уже все по-женски. Наобнимавшись, я оборачиваюсь к спутникам, мнувшимся на пороге.

– Мам, пап, а я не одна.

– Да мы уж заметили, – отец, как я и думала, рассматривает Макара.

А мама, когда я представляю мужчин, обнимает и того и другого. Кто такой Егор, она знает, а Макара обнимает так, на всякий случай. Иногда у них с папой подозрительно одинаковые мысли.

– А где бабуля? – разочарованно спрашивает мальчик.

– Сейчас будет, – обещает ему папа и идет к телефону, пока мама обустраивает гостей. У нас трехкомнатная. Папа с мамой резко переезжают в зал, нам с Егором достается большая светлая комната, а Макару, пока его статус не выяснен, отдельная.

– А ты где жила? – спрашивает Егор, пока я разбираю сумки. Сюда Полине слишком долго и дорого ехать, чтобы помочь мальчику.

– В маленькой, – говорю.

– А чо тебя так притесняли?

– Да там удобно, никакие домовые не поместятся, спи себе – не хочу.

Глаза Егора загораются как у вампиреныша, только что цвет не меняют.

– А у вас что, домовые есть?

– А у вас что, нету?

Он так быстро качает головой, что я переживаю, как бы не свернул шею.

– Да был один, – говорю, – может, уже и другое жилье себе нашел.

Мальчик подозрительно осматривает все углы.

– Он всегда выходил из шкафа, – подсказываю.

Шкаф тут же раскорячивает дверцы, но Егор с грустью констатирует, что тесновато тут, и все захламлено вещами, некуда честному домовому деться.

– А ты, – говорю, – ночи дождись.

Ребенок нетерпеливо посматривает на свои часы – н-да, только шесть вечера, а еще наговориться, а еще наесться, а еще дождаться, когда все улягутся… Я надеюсь, что ночью он отрубится и не будет, как я в детстве, лежать, рассматривая потолок и прислушиваясь к каждому шороху. Вообще, домовой у нас правда есть, ко мне, по крайней мере, приходил, и так – в состоянии то ли сплю я, то ли брежу. Но перестал являться, стоило подрасти.

Когда вещи разложены, выходим в зал. Я замечаю, что Егор рассматривает не обстановку, а где просторней, где темней, чтобы приключения сегодня обязательно были. Макар беседует с моим отцом на балконе, мы с мальчиком тянемся на запахи в кухню.

– Ой, мама, – восклицаю, увидев расставленный и заставленный вкусностями стол, – когда ты столько наготовила?

– Все было, – улыбается Егору, схватившему котлету, – как чувствовала.

Егор, не дожидаясь общих сборов, ест вторую, мы говорим о пустяках – вот потом, когда все улягутся, когда останемся на кухне вдвоем за чаем, я расскажу ей упрощенную версию своего развода. Я представляю, как не терпится ей узнать, почему с мужем разошлись, а его брат со мной, но это она еще не знает, что мальчик и живет у меня, а так бы побросала свои котлеты недожаренными, выгнала мужчин с балкона и заперла меня там, пока не расколюсь.

Звонок настойчиво требует открыть дверь. Так нагло удерживать громкую кнопку может только один человек. Иду я, потому что мама и особенно Егорка заняты, на пороге подвергаюсь обниманиям, целованиям, отхватываю большой пакет с горячими пирожками, а потом меня отпихивают с требовательным криком:

– Бабуля пришла!

И бабушка с готовностью забывает о внучке, щедро наделяя лаской мальчика.

– А руки мыл? – заметив в его руке котлету, строго интересуется. И тут же возмущенный взгляд на меня – не уследила.

– Протер влажными салфетками, – заступается за меня Егор.

– Тьфу какая гадость! – еще пуще возмущается бабуля, и они оба идут в ванную, друг другу поливают из ковшика на руки. Егор возвращается почему-то с сухими руками, но влажными волосами и радостно оповещает:

– А у вас вода не идет!

– Мы знаем, – вздыхает мама.

– Даже холодной нет!

– Да, да, – поддакивает мама.

Я ставлю на стол бабулины пирожки, мама заканчивает с котлетами, и мы собираемся за столом. Надо же, какой он маленький, особенно когда столько людей, и трое из них мужчины. Зато пустеет быстро. Ни Макар, ни Егор не смущаются, что меня радует, а то уговаривай поесть, как маленьких. Папа спаивает Макара самодельным коньяком, бубуля меня – самодельной вишневой настойкой, а Егора – компотом. Мама наблюдает за нами с умилением.

– Я, конечно, рада, что вы приехали, – снова бабулин строгий взгляд на меня, – но разве Егору не нужно ходить в школу?

– Да он с репетиторами дома занимается, – оправдываюсь я.

– Это не дело! Мальчику нужно общение, не все ему, как клуше, с тобой дома сидеть. С ровесниками надо контакт находить.

– Да он легко идет на контакт, – пытаюсь отбиться.

Егор следит за нашим разговором, но говорить некогда – никогда не видела, чтобы он столько ел, как бы не поплохело. Есть все-таки свои преимущества в том, что я не любитель готовить.

– Злата, – продолжает бабуля, – я понимаю, что Егор – не простой мальчик, но есть же специальные школы, лицеи, гимназии. У вас вообще академия при институте есть, а если Егор в будущем собирается делать карьеру политика, то общение, правильное общение, на всех уровнях, даже на тех, что ниже тебя по статусу, ему пригодится. Ты так не думаешь?

Я вгрызаюсь в отбивную, и бабуля делает вывод:

– Не думаешь. Ты слишком увлекалась саможалением.

– Нет такого слова! – это Егор, правильные слова – по его части.

– Зато есть такое состояние, – не теряется бабуля, и так как мальчик умненький, даже вопреки моему кощунственному воспитанию, ему достается улыбка, мне – укоризненный взгляд.

– Да я как-то не думал о школе, – говорит Егор. – Меня хотели спихнуть в Англию, а там программа сильнее, чем у нас.

– А почему ты не учишься в Англии? – спрашивает мама.

– Сбежал.

– Бабуля помогла, – сдаю бабушку.

Она строго машет мне пальчиком и смотрит лукаво, мол, я ведь тоже много чего могу рассказать. Но я не ведусь, она сама не захочет расстраивать родителей, и вообще, ей нравится быть в курсе новостей единолично.

– Ой, – ухожу со скользкой темы, – мы же продукты в машине забыли!

– Я принесу, – поднимается Макар.

– Я помогу, – вызываюсь я.

Он не спорит, и мы выходим на улицу.

– О чем ты говорил с отцом? – спрашиваю у багажника. Оглядываюсь на окна – вроде бы за тюлью никого.

– Интересовался, какие у меня в отношении тебя планы, – усмехается, но по-доброму. – Прямой у тебя отец, сразу в лоб.

– Это есть, – соглашаюсь. – А ты что сказал?

– Я тоже сказал ему прямо, что ты мне нравишься, – я едва не роняю пакет с шампанским, – но с твоей стороны этого нет.

Давлю в себе желание оправдаться, и раз пошла такая пьянка, тоже говорю откровенно:

– Ты мне нравишься, но…

– Пока достаточно, – обрывает Макар, и я завороженно смотрю, как в его глазах загораются зеленые звезды. Наверное, я не права, наверное, не должна чувствовать тихую радость, но я пытаюсь жить заново, и…

Макар не отстраняется, когда поднимаюсь на цыпочки и приближаю к нему лицо, не хватает меня, как колючий букет роз в охапку, а осторожно проводит рукой по щеке и, заглянув в глаза, – уверена ли? – сначала чуть дует на мои похолодевшие от ветра губы, а потом согревает своим теплом. Нежно, так нежно, и так неуловимо, что я невольно тянусь ближе и смутно ощущаю его горячие руки даже сквозь слои одежды и куртку, которую успела набросить перед выходом на улицу.

– Простудишься, – шепчет он, но не отпускает. Только губы его сползают по моей шее жаркой змейкой, чтобы вновь вернуться к губам, но едва проваливаюсь в сладкую пропасть, слышу голос с небес, мальчишеский, очень знакомый:

– Эй, вы скоро там?!

Мужские руки нехотя позволяют мне освободиться, и я задираю голову вверх. Егор приветственно машет рукой.

– Несите уже что-то вкусненькое, а то котлеты заканчиваются! – поторапливает, сверкнув на водителя недобрым взглядом, и скрывается на балконе.

Не успеваю перевести дыхание, что застали за поцелуем, как слышу позади женский голос, трясущийся от волны новостей, которыми не терпится поделиться с другими:

– Никак Злата вернулась? И не одна. С мужем, что ли?

И оборачиваться не нужно, чтобы узнать нашу соседку напротив, прескверную тетку Веру. Она обходит нас с Макаром – так-то заглядывать в раскрасневшееся лицо удобней; упирает руки в бока и качает головой, ахая:

– Хорош! Ах, хорош! Не муж, а картинка! Не боишься, что уведут?

– Не боюсь, – огрызаюсь я.

– А зря! Я-то помню, как в третьем классе тебе мой Витька нравился, а его увела Светка с пятого этажа, охомутала, и как теленочек ей в рот заглядывает. Или вот в пятом ты убивалась по моему Славику, а тоже ведь, не познакомь ты его с Лариской, может, и была бы моей невесткой! И та попользовала, и себе не оставила, и тебе хорошего парня не дала!

Я морщусь: не хватало мне такой свекрови. Мне, правда, тоже не сахар досталась, но эта бы из нашей со Славиком постели и не вылезала со своими советами. Это если бы мне Славик нравился, но мне ни в третьем, ни в пятом классе как-то не до мальчиков было. Единственный, кто мне действительно нравился так, что сносило крышу…

Стоп!

Не к ночи будет сказано. Я больше не маленькая девочка, чтобы сносить едкие комментарии почти незнакомой тетки, я больше не влюбленная дурочка, чтобы вспоминать сейчас Яра.

– Мне не нравился ни один из ваших сыновей, – поворачиваюсь к соседке, – и хорошо, что они женились, а не ожидали обратного, а то так бы в холостяках и ходили. И нет, я не боюсь, что моего мужа уведут, потому что в разводе.

Пока соседка пытается переварить услышанное и догнать вопросами, а с кем же я тогда открыто целовалась, мы с Макаром уходим. В лифте, – так странно, – смотрю в стену, а он снова на меня: пристально, и так чувственно, что хочется или спрятаться под его взглядом, или скинуть куртку. Но я мужественно терплю три этажа, правда, на выходе облегченно перевожу дыхание, что не ускользает от моего спутника.

– Злата, – говорит он у двери квартиры, привалившись плечом к планке, – поцелуй ни к чему тебя не обязывает.

Я киваю и почти распахиваю дверь, когда слышу:

– Надеюсь только, он тебе так же понравился, как и мне.

Не оборачиваясь, захожу в квартиру. На кухне мое появление встречают репликами:

– Ого, сколько всего! – это папа.

– Ой, зачем так много? – это мама.

– И чего так долго? – это Егор.

– Ого, а я и не думала, что на улице так холодно: такие красные у тебя щеки, – это предательница-бабуля. Она ничуть не раскаивается под моим возмущенным взглядом, разгружает пакеты, мои и Макара, усаживает по новой за стол и невинно интересуется у меня: – А хороший коньяк у твоего отца, правда? Такой запах приятный.

– Не знаю, – пожимаю плечами, – я наливку пила.

– Но коньяк-то тоже попробовала, – усмехается.

Отец бросает подозрительный взгляд на Макара, я смотрю в тарелку, а мама пытается разрядить неловкую ситуацию тостом, но при этом пробалтывается:

– Подул сильный ветер, тюль поднялась, и мы ее с бабулей поправили. Выпьем же за безветренную погоду!

Ну да, мрачно думаю я, а поправив и увидев меня с Макаром на улице, отправили мальчика на выручку, на балкон. Интересно, папа тоже в курсе?

– Я курил на другом балконе, – говорит он, но только я успеваю расслабиться, добавляет: – Но у меня слишком хороший слух, чтобы не подслушать, как некоторые громко перешептываются на кухне.

– Что-то ты опять покраснела, – сочувствует бабуля, – а здесь же вроде бы не холодно. Закрою форточку.

Я пыхчу, но держусь. Не буду оправдываться. Я – взрослая женщина, и это мое дело, с кем я целуюсь на улице! Пусть видит, кто хочет!

– О, – тянет бабуля у окошка, – что-то наша соседка тараторит подружке с другого подъезда. Никак новую сплетню нашла!

Таки и видели, вздыхаю, но не от того, что сожалею, а потому что некоторым делать нечего, кроме как чесать языками. За новой порцией домашних настоек инцидент с моим походом за продуктами забывается, мы грызем вкусные ананасы, клубнику без сезона и одну за одной уничтожаем конфеты, собирая горку разноцветных фантиков.

– И как с вами фигуру сберечь? – жалуется бабуля, но тянется за очередной порцией сладкого.

– Пойдем покурим? – отец утягивает Макара на балкон, хоть тот и не курит, и я понимаю, что ни черта не забыто.

– Пойду и я, – поднимается бабуля.

– Покурить? – подхватывается Егор.

Она грозит ему пальцем с наманикюренным ногтем:

– Я тебе покурю, внучек! Я тебе покурю!

– А что, уходите? – грустнеет он.

– Недалеко, – успокаивает она, – и ненадолго. Завтра вернусь.

Мальчик не веселеет, и бабуля по-девичьи подмигивает:

– А завтра тебя к себе возьму, все мне расскажешь, что у вас там творится, – бросает укоризненный взгляд на нас с мамой. – Вы то, небось, за ночь наболтаетесь, а по второму разу одно и то же рассказывать – много важного пропускать.

Проводив до двери бабулю, Егор скрывается в комнате с ноутбуком и последней, как уверяет, на сегодняшний день котлетой. Мама так умиляется признанию своих кулинарных талантов, что даже не думает о коврах и обоях, которые могут пострадать от жирных пальцев ребенка. А мне когда-то влетало!

– Кто он тебе? – спрашивает мама, прикрыв дверь.

– Друг, – улыбаюсь.

– Я не о мальчике, – улыбается тоже.

– Друг? – повторяю, но мама улавливает в голосе неуверенность.

– А с мужем… все?

– Да, развелись.

– Ты понимаешь, о чем я.

Понимаю, но начинать сейчас долгую тему, когда мужчины вот-вот вернутся с перекура, не хочу, и мы болтаем о пустяках. Правда, их нет так долго, будто они кальян, а не сигарету раскуривают, и мама успевает рассказать, кого видела, пока меня не было, кто из бывших одноклассников передавал привет и кто безжалостно испортил себе фигуру обжорством, но больше – пьянкой. Болезнь маленьких городков – пить от скуки и ничегонеделанья, и даже думать не хочу, какой стала бы я, останься здесь. Наверное, через пару лет – такой же, как наша соседка – алчной до чужих проблесков жизни.

Когда мужчины все-таки возвращаются, мы уже со стола убрали, но папа все равно находит спрятанный коньяк и наливает по последней чарке себе и Макару.

– С ума сошел! – возмущается мама, но стопки не отбирает, а нарезает лимончик. – Дети еще, может, по городу гулять захотят, а ты их спаиваешь!

Отец присматривается к Макару и трясет головой:

– Егор в комнате, так что не надо мне тут растление приписывать. А если захотят на прогулку, так здесь на машине не сильно разгонишься, так что пусть она во дворе постоит, я присмотрю.

Егор, будто стоял на стреме, тут же заглядывает на кухню.

– На маршрутке поедем, – говорит.

Ясно, что прогулки не избежать, не ясно только, как впихивать в водителя обещанную мальчику папиросу, если вдруг нам попадется пекущийся о пассажирах. На прогулку нас отправляют все вместе: мама машет рукой, как в последний путь, отец курит на этом балконе, а бабушка кричит с балкона соседнего подъезда, что оделись слишком легко, не по погоде и чтобы вели себя прилично.

– Камень в твой огород, – шепчет мне Егор доверительно, – чтобы на виду не зажимались.

– Или в твой, – не теряюсь, – чтобы не объедался.

Темноволосый ежик, попыхтев, выдвигается вперед, к остановке, а мы с Макаром идем следом, как два родителя. Мелькнувшая мысль поражает своей абсурдностью, но веселит, или это настойка виновата. Поскользнувшись на луже со льдинками, я хватаюсь за руку Макара и так и иду, для безопасности.

– Мне понравилась твоя семья, – говорит Макар. – Простые, душевные. Я теперь понимаю, почему ты такая.

– Какая? – бросаю на него любопытный взгляд.

– Добрая, открытая, нежная, в тебе нет налета мишуры, алчности, злости.

Я снова поскальзываюсь.

– Ты словно не обо мне рассказываешь.

– О тебе, – подхватывает крепче, – ты пытаешься стать другой, но я рад, что у тебя не получается.

– Макар…

– Я никогда не встречал таких, как ты, Злата.

– Ты никогда не встречался с девушкой из глубинки.

– Глубинка не делает человека лучше или хуже. От человека зависит, кем быть. Я видел твою подругу – та еще стерва, а вы ведь вместе учились?

С логикой не поспоришь, и я молчу, да и практически пришли к остановке, где с ноги на ногу переминается Егор.

– Замерз? – спрашиваю я.

– Неа, – машет головой по сторонам, – и где они? На чем мы поедем? Я думал, какую маршрутку остановить и как бы задержать, пока вы налюбезничаетесь, – кривится, – а здесь ни одной!

– А это надо подождать, – учу я.

– Долго?

Пожимаю плечами, сверяю время на часах Макара – восемь.

– Вообще-то должны еще быть, – говорю неуверенно.

Оба смотрят с кучей эмоций во взглядах – что взять с избалованных жителей мегаполиса? Я слежу за дорогой, но первым транспорт замечает Егор. Радуется, пританцовывает в нетерпении, а когда маршрутка подъезжает, удивляется, что такая тарабайка еще на колесах, а не на свалке. Подпихиваю его, как в метро, хотя он и протестует, заглянув в салон, что свободных мест нет.

– Постоим, – говорю я.

– Всю дорогу?!

Но в салон подпихивается, кряхтя и постанывая. Стоим. Мне нормально, Егору нудно, потому что водитель с перегаром, но без папиросы, Макар – пригнувшись.

– Дааа, – тянет он, когда выходим на остановке в центре.

– Во-во! – первый раз соглашается с ним мальчик, и оба насупленно провожают взглядом неугодившую габаритами маршрутку.

Городок тоже восторгов не вызывает (так это почти без фонарей, а если бы увидели его при свете?), и я уже придумать не могу, куда их сводить, кроме единственной центральной улицы, которую благодаря попутному ветру прошли вдоль довольно шустро, когда Егор замечает на лавочке двух подмерзших девушек в коротких курточках, со снежинками в распущенных волосах, зато накрашенных так обильно, что лицу уж точно не холодно. Таращится на них, и с места его не сдвинуть.

– Не вздумай им дать денег, – одергиваю его.

– Что так? – удивляется.

И как объяснить ему, что девочки на работе и подумают, что не просто так облагодетельствовал, а заплатил за услуги?

– Ты же видишь, что это не бомжи, – пытаюсь намекнуть и утянуть дальше. Сопротивляется.

– Я вижу, что им холодно и они пересчитывают мелочь в карманах.

Вздохнув, смотрю на Макара. Тот усмехается.

– Да я хоть на чай им дам! – говорит Егор, но я успеваю его перехватить.

– Не надо.

– Почему нет?

– На всех денег не хватит.

Не лучший аргумент, я вижу, как Егор недовольно поджимает губы и понимаю, что ему ничего не стоит вырваться и сделать, что хочет. Кто я ему, чтобы поучать? Единственное, что я могу – не замалчивать, а сказать правду. Он хмурится после объяснений, не сводит глаз с девчонок, а потом с машины, в которую они, радостно пискнув, запрыгивают.

– У нас не так много рабочих мест, – пытаюсь вывести его из транса, – но кто хочет, всегда может устроиться в магазин кассиром или в бар официанткой, или пиццерия недавно открылась – хоть туда. Это их выбор.

– Я понял, – выкручивается из моего захвата, идет вперед, буксует замерзший камешек мне. Я подхватываю. Так и идем, перекидываясь, а я все думаю: интересно, Яр тоже был когда-то таким сердобольным или ему сразу не позволили? Игра прекращается, как только передаю камешек Макару, тот – Егору, а мальчик делает вид, что не заметил.

– Ну что, домой? – спрашиваю приунывшую экскурсионную группу.

– Давай, – соглашаются синхронно.

Ну слава тебе, господи, заговорили! Маршрутку ждать приходится много дольше, и я уже посматриваю в сторону такси, когда она подъезжает. Свободная, – нет дуракав гулять по пустынному городу в десять вечера, только трое, так что все расселись, зевая.

– Не помешает? – спрашивает водитель и, не дожидаясь согласия, раскуривает на радость некоторым сигарету.

Окно открыто, холодный воздух проникает в салон, но столько счастья в детских глазах от каждой затяжки, что мы с Макаром потерпим.

– Последняя ходка, – говорит водитель, – устал, как черт.

– Понятно, – сочувствует Егор, выдвигаясь вперед корпусом. Я начинаю переживать, как бы дыма не наглотался и не простыл, но того за уши с переднего сиденья не стащишь. Ничего, уж скоро дом, тепло, постель…

Водитель, видя заинтересованность, усмехается и травит байки, собранные за день. Как толстая баба не хотела заплатить за два сиденья, что заняла, как его пытались облапошить пэтэушники и выскочить зайцем, как вот сейчас, буквально пять минут назад, прежде чем подобрать нас, его пытались перехватить две малолетние проститутки.

– Прикиньте, – делится событием, – их из машины выкинули, они так и растянулись в луже. Кросопеты! Одна из них сидит, стонет что-то, ногу подвернула, что ли, а вторая выбегает на дорогу и мне наперерез. Я заплачу – кричит, а сама куртку распахивает! Ага, думаю, нужна ты мне после стольких! Уж лучше я с женой… того… погреюсь!

Егор оборачивается ко мне, и я со вздохом считываю по лицу, что домик наш пока не светит, что тепло пока не ожидается и что приключения в маленьких городках с возомнившими себя взрослыми мальчиками не заканчиваются. Мальчишка после моего кивка просит остановить, выходим черт-те где в темноте и вызываем по мобильному такси.

– Надеюсь, здесь водитель некурящий, – хмурится Егор, пока мы ждем.

Ну хоть одно хорошо, думаю устало: кого-то сердобольного очень не скоро потянет на плохие привычки.