Текст книги "Дыхание осени"

Глава № 2

Иногда хорошие новости вместо ожидаемой радости приносят растерянность и головную боль. Уже около часа я держу на ногах ноутбук, стираю ладонью с его черной крышки несуществующую пыль и собираюсь набрать Егора по скайпу. Но чем дольше думаю, как правильно все объяснить мальчику, тем путаней все становится для меня самой.

Как сказать ему о Макаре? Как объяснить, почему не только вижусь, но принимаю помощь, и прощаться не собираюсь? Мальчику всего тринадцать, иногда он ведет себя согласно своего возраста, а иногда кажется едва ли не старше меня. Не говорила бы, не объясняла ничего, но он ведь в курсе того, что произошло между мной и его братом, а завтра врач сказал – меня выписывают; Егор с Макаром непременно столкнутся, и что?..

Егор, скорее всего, бросится драться. Макар… теперь я думаю, он не ударит в ответ ребенка, займет оборонительную позицию, но все равно это не выход. Мне нужно как-то подготовить своего маленького защитника, найти слова, чтобы он понял, а значит, несмотря на грязные нюансы, придется снова поднять тему моей измены.

На улице сгущается ночь, и даже думать не хочу, чтобы просить Егора приехать, пусть и не на общественном транспорте. Дорога скидок на возраст не делает. Пусть лучше дома будет, в тепле и безопасности, и мне чуть проще вернуться к прошлому через экран: иллюзия как будто и не возвращаешься.

Я вижу, что Егор онлайн, но на звонок долго не отвечает. Десятка два навязчивых гудков, и наконец он появляется: взъерошенный, но вроде не в пижаме.

– Привет, – подпираю подбородок ладонью.

– Привет, – подпирает свой.

– Не спишь, повторушка?

– Да нет, мисс «слишком завышенное самомнение», – хихикаем оба, как первоклассники. – А ты хотела пожелать мне спокойной ночи?

И не упрек, я знаю – не упрек, а все равно что-то за душу (вот ведь живучая) дергает. Он ведь когда в больницу пришел, сбежав из Англии, сказал: беду почуял, потому что я никогда о нем не забывала. А я… И ноутбук принес, а я не звонила. Сама приучила, что он нужен, что достоин любви и что люблю его, но замкнулась в своей боли, пестовала ее вместо того, чтобы тянуться к живому и близкому – совсем как сериальная героиня.

– Хотела, – сглатываю ком в горле от мгновенной веры в его глазах, – только и поговорить нужно.

– Ню-ню?

– Сейчас.

Я так и думала, что снова все слова растеряю. Мне легче с ручкой и бумагой общаться, с клавишами ноутбука, чем с человеком, особенно если он дорог.

– Егор, понимаешь…

– Я постараюсь понять.

И улыбается так тепло и смотрит так доверчиво, что хочется обнять его, забыв о подставе с редактором и интервью; затискать, ухватить за впалые щечки. Нельзя мне брать его к себе – разбалую, ох, разбалую этого обормотика.

– Может, по чарочке для храбрости? – подмигивает Егор.

– Я тебе выпью! – грожу кулаком.

– Ну начинай тогда, а то инфаркт заработаю.

– Что так?

– А догадаться самой не судьба? Переживаю за тебя. Вот куда ты опять вляпалась? Выкладывай давай, вместе подумаем, как выкрутиться. Ой, подожди!

Подскакивает, на секунду исчезает из видимости, возвращается после характерного щелчка щеколды.

– Собралась с мыслями?

Не то чтобы очень, но не встречать же рассвет с ноутбуком на коленях.

– Хочу поговорить с тобой о Макаре, – решаюсь я и наблюдаю немного жутковатое зрелище. Вот по ту сторону экрана с тобой разговаривает обычный ребенок, дурачится, бросает сленговые словечки, а вот тебя разглядывает старец. А человек один.

– Конечно, я бы предпочла, чтобы ты не был в курсе того, что случилось…

– А я бы предпочел, чтобы с тобой этого не случалось…

И мне приходится приложить усилия, чтобы не раскваситься, а продолжить говорить. Рассказываю Егору почти все, что узнала от Макара. Подозрения и участь тестя со свекровью в устранении жен Яра оставляю себе – не хватало вконец расшатать шаткие отношения Егора с родителями, но он ловко считывает между строк, потому что первое, что спрашивает, когда я замолкаю:

– Моих подозреваешь?

Солгать нет сил и выгораживать их не могу.

– Я так и думал. Не хочешь поговорить с Ярославом?

– Нет!

– И больше его не любишь?

Дышать становится невыносимо. Мне кажется, я снова голая на заднем дворе, царапаю влажную землю и сыплю горсть за горстью на себя, чтобы согреться. Мне кажется, я дико кричу, когда по онемевшим лодыжкам стекает жизнь моего ребенка. Мне кажется, меня рубают на части слова любимого мужчины, что он не может больше ко мне прикоснуться. Мне кажется, я вновь умираю, когда смотрю на мальчика, просящего быстрей придумать ему имя. Мне кажется, схожу с ума, когда улавливаю тень… знакомую тень…

Моргаю. Нет, мне все же показалось, и слава богу, я второй раз не смогу перейти через край и вернуться. Лицо Егора непроницаемо, но лампа неудачно отсвечивает, делая его слишком бледным.

– Макар мне нужен, – говорю ему.

– А я?

– Тебя я люблю.

– Ты хочешь, чтобы я жил с тобой?

– Хочу, чтобы ты был счастлив.

– А ты?

– И я, – после паузы и явного недоверия в темных глазах, добавляю: – Я попытаюсь.

– А я помогу.

И ощущение такое, словно дает клятву. Мой маленький защитник. Мой настоящий воин. Посылает мне воздушный поцелуй:

– Я потерплю Макара, пока он тебе нужен. Спокойной ночи, Злата.

– Спокойной ночи, чудо.

Хотя какая там спокойная ночь: одни кошмары. То снова замуж выхожу в джинсах и майке, то второй раз лишаюсь девственности на белоснежном ковролине, то признаюсь в любви, а в ответ слышу, что нужно подумать… Еще немного и приду к мысли, что ничего нет ужасней самой жизни, а выдуманные страхи – так, пустяк.

Устав переживать одно и то же, рассвет я все-таки встречаю с ноутбуком, на сайте копирайтеров. Казалось бы, забавно думать о мизерном заработке, если тебе грозят миллионы и журналистская карьера, а я вот чувствую, что здесь мое, пусть даже я пока ничего не умею.

– Привет! – врывается глотком свежего воздуха Егорка.

– Привет! – приобнимаю и показываю, что обнаружила.

Он выслушивает, хмуря лоб, а потом одобрительно кивает.

– У тебя обязательно получится.

– Спасибо.

– Ой, было бы за что? Это не комплимент, я говорю то, что думаю.

– Значит, спасибо, что не держишь лестные для меня мысли в себе.

– А, ну если так… – соглашается с доводами.

Большинство моих вещей так и пролежали в сумке, поэтому сборы недолгие, и когда в палату заходит Макар, я не мечусь лихорадочно, а наблюдаю за ним и Егором. Остановились напротив друг друга. Молчат. Взгляд одного испепеляет, второго – невозмутим.

– Это ненадолго, – с угрозой говорит Егор.

– Ты или я? – спрашивает Макар.

И оба оборачиваются ко мне.

– Ну едем?

И обоих мой ответ не устраивает, но Макар берет сумку, Егор – мою ладонь, и мы выходим. Медсестры провожают не только взглядами, а успевают прыгнуть в лифт, и пока идем к машине, шепчутся в спину.

– Чего это они? – удивляется Егор, оглядываясь на стайку раскрасневшихся девиц.

Я киваю на впереди идущего Макара, и удивление Егора ширится вместе с глазами.

– Влюбиилиссь? – шипит мне в плечо. – В него?!

Улавливаю взгляд Макара, когда ставит сумку в багажник – ему едва удается сдерживать смех. Но мальчик кажется таким серьезным, обдумывая дилемму: как можно влюбиться в Макара, если вокруг полно других мужчин? Усаживается на заднее сиденье, мне оставляет место впереди, заботится, чтобы удобней. Скривившись, осматривается по сторонам и принюхивается, словно ожидая, когда из-под сидений выскочит скунс. Машина как машина. А, осеняет меня, показывает хоть таким образом отношение к Макару, ведь в остальном обещал мне сдерживаться.

Я практически тоже сажусь в салон, когда слышу окрик:

– Злата?

Обернувшись, вижу девушку, которая спешно идет ко мне. Лицо кажется смутно знакомым, но не могу вспомнить, где виделись, пока она не подходит совсем близко; в пуховиках все на одну фигуру.

– Не узнаете? – улыбается приветливо и совершенно не стыдно признаться, что да, не узнаю. – Светлана, медсестра, помните, вы огрели зав. больницы скоросшивателем, когда он… – замечает в салоне авто мальчика и замолкает.

Ну да, при детях лучше не говорить о притязаниях мужланов.

– Светлана, – вспоминаю я, – да, точно.

– Я теперь здесь работаю, – кивает на больницу. – А вы? Что…

– Я здесь лежала, – натянуто улыбаюсь, – потеряла ребенка.

– Ох, мне так жаль!

И пусть мне не нужны ее сожаления, они кажутся искренними. Мы обе думаем, как лучше расстаться. Она пытается найти слова, извиняясь за бестактность, я пытаюсь отговориться, что все нормально, и потихоньку, слыша громкий шепоток медсестер, закипаю. Они обсуждают пуховик этой девушки, клюют, как всех новеньких и не стервозных, они говорят, что она так же страшна, как и бедна, и мне хочется чем-то бросить в них. Лучше грязью, после дождя она славно прилипнет к их черноротым лицам.

Чтобы унять злость, отворачиваюсь и…

Нет, мне только кажется, что я вижу машину Яра, потому что таких множество, красный цвет один из самых распространенных, а «Ягуар» это или нет, я не различаю.

Светлана замолкает, уверена, пересуды медсестер ей тоже слышны прекрасно.

– Извините, – неловко пятится. – Извините, Злата, что я…

– Подождите, – хватаю ее за руку. – Можете дать свой телефон еще раз? Потому что столько всего случилось, и я не знаю, где номер, что вы мне записывали.

Она с радостью распахивает огромную сумку на все случаи жизни, выуживает из нее потрепанный блокнотик, ручку, оставляет свои координаты. Пытаюсь дать ей свой номер, но она говорит, что мой у нее есть, и машет неопределенно рукой. Я понимаю без слов: она не будет звонить мне, а мне почему-то не хочется ее отпускать. Но ей пора, это нам, безработным, можно праздно разгуливать по городу.

Кстати, город…

Проводив фигурку девушки взглядом, задираю голову вверх и ловлю открытым ртом пахнущую дымом морось. Хорошо. Так хорошо, как будто жива. Ну что же, значит, попробуем.

Сажусь в машину, и мы оставляем за спиной, надеюсь, не просто больничные стены и часть меня, но все мое прошлое. Смотрю на город через окно, и вдруг мелькает мысль: а если бы я не приехала? Что было бы, если бы не приехала сюда? И стоит ли город жертвы в виде моего ребенка?

Случайно в зеркало улавливаю красную машину. Не разбираюсь в них, но сердце бьется как ненормальное: мне кажется, машина Яра, мне кажется, он едет за мной… а что, если он хочет вернуть меня?! Почти панически вцепляюсь в сумочку, оглядываюсь.

– Что? – спрашивает Егор.

– Машина, – говорю я.

Но мы как раз на перекрестке уходим влево, а красная машина проносится прямо, и обернувшись, Егор не видит ничего подозрительного. Да и я успокаиваюсь. Вдох-выдох, вдох-выдох. Макар заботливо подает мне воду, и взгляд его спокоен, как у удава, а я накручиваю себя, мне кажется, я вижу упрек, мол, и ты еще собиралась тягаться с Самарским?!

Я отворачиваюсь, смотрю бездумно в окно, дыхание выравнивается, мы почти подъезжаем к моему новому дому, когда Макар говорит:

– Тебе придется с ним увидеться.

И город перед глазами сливается в одну серую массу.

– Ты будешь не одна, встреча с адвокатами, – утешает, как может.

– И со мной! – выкрикивает Егорка.

– Скажи, когда будешь готова.

Я нервно сглатываю. Я думала, денежный вопрос уладят без меня адвокаты, я думала… А, впрочем, как же я планировала мстить, не мелькая у супруга перед глазами? Часть плана, что задумала, как раз таки с этим и связана. Мне страшно, я боюсь, что не выдержу, и хорошо, что первая встреча у нас будет среди людей. Он не посмеет ко мне прикоснуться, и я не сломаюсь.

– Завтра? – не хочу оттягивать неизбежное. – Завтра получится устроить встречу?

– Я поговорю с адвокатами, – кивает Макар.

– А кто предупредит… Яра?

– Они и предупредят.

Выходим из машины. Егор осматривает с заметным любопытством двор, а я, случайно бросив взгляд назад, замечаю красную машину у крайнего подъезда. Но… нет, успокаиваюсь, нет, она здесь стояла еще до нашего приезда.

– Ну как тебе? – беру Егора под локоть.

– Деревьев много, дышать есть чем, – одобряет дворик.

Квартиру осматривает с не меньшим энтузиазмом, но ничего не говорит. Я останавливаюсь в дверях комнаты.

– Твоя. Мне – зал. Договорились?

Мгновенно расцветает улыбкой.

– Моя? Серьезно?

– Так радуешься, будто у тебя никогда не было своей комнаты.

– Была. Под крышей. Как у Карлсона. Я занял ту, что никому не была нужна, а здесь ты отдаешь мне ту, что и тебе хотелось бы занять.

– Люблю побольше пространства, – отмахиваюсь.

– Ты врешь.

– Да, – соглашаюсь, – вру.

Он обнимает меня, прижимается крепко, обдавая горячим дыханием, и думается с удивлением: да какая разница, где жить? Можно и в коридоре. Главное – кто с тобой рядом.

– Слушай, – осеняет меня, – а ты на чем в больницу приехал?

– На брате.

– То есть… тебя привез он?

– Да прям! Машина привезла! – дурачится дальше.

– Красная?

– А то ты видела его на другой? – ехидничает Егорка.

И если бы он не поддержал меня, я бы там и рухнула – так предательски слабеют колени. А, может, прав Макар и кое-кто мне не по зубам? Нет, сдавшийся без боя пусть ложится сразу в морг, а я оттуда улизнула – посражаемся.

На кухню нас выуживает запах кофе. Но когда мы приходим, Егору, вопреки кислой рожице, достается свежевыжатый сок, а мне – зеленый чай. Макар невозмутимо пьет напротив нас дурманящий кофе. Явно не из пакетика, как в прошлый раз.

– Пейте, пейте, – усмехается, когда мы переглядываемся, и в качестве маленькой компенсации подсовывает к нам тарелку с горячими бутербродами.

– Пятьсот калорий, – грустно сообщаю я, выбирая побольше.

– Не помешает, – тянется за вторым Егор.

Пока жуем, Макар рассказывает, что поговорил с адвокатами, те в свою очередь – с адвокатами Яра, и встреча завтра в час.

– Подходит?

– Вполне, – говорю я.

– Слишком рано! – возмущается Егор. – А выспаться? А в магазин за диктофоном съездить? Да, да, – кивает, видя мой растерянный взгляд. – Когда ты собираешься брать у него интервью?

– Не завтра же!

– А когда?!

Макар рассматривает нас как двух идиотов, пока мы жестко спорим, а потом говорит очевидные вещи, что диктофон сейчас есть в каждом мобильном телефоне, даже в моем, и что если я не планирую делать журналистскую карьеру всерьез, нечего загружать себя барахлом. Мы успокаиваемся под логичными доводами.

– Не передумал жить со мной? – интересуюсь у Егора.

– Нет. С теми, кто тебе безразличен, не спорят.

– Мне, пожалуй, пора, – говорит Макар, и я не спорю, а Егор и подавно.

Пока стоим в коридоре, раздумываю: поцеловать или нет? Но он с улыбкой кивает, говорит короткое: «До завтра», и выходит за дверь, оставив перед зеркалом свой ключ. Не будет между нами поцелуев, не будет ничего, вдруг понимаю. И облегченно выдыхаю. Оказывается, я подсознательно боялась, что они будут.

Ну что ж, от этих отношений я тоже свободна.

– Егор! – кричу на всю квартиру. – А как ты смотришь на то, чтобы мы в такой прекрасный денек не сидели дома?

– Иди сюда! – отзывается с кухни.

Иду. Стоит у окна, манит меня небрежно пальчиком. Когда оказываюсь рядом, отодвигает алую тюль и кивает на улицу, где ветер гонит по мокрой от дождя дороге последние листья, где дождик вынуждает прятать лица под зонтиками.

– И это ты считаешь прекрасным деньком?!

Распахиваю форточку, сдерживая пафос, мол, пока жив, все дни прекрасны. Я сама только пытаюсь этому научиться.

– Да, – говорю просто, – это.

Он с сомнением смотрит на улицу, а потом, видимо, понимает.

– Пойдем, – говорит, – померзнем.

И на душе становится тихо и тепло до приятного жара. Меня не волнует ни завтрашний день, ни встреча с адвокатами, ни поездка домой, я даже почти не думаю о красной машине, которую прекрасно видно из окон нашей квартиры.

– Только давай ты теплей оденешься, – командует Егор, когда расходимся переодеваться к прогулке. – А то твой плащ совсем тоненький.

И переодевшись сам, выходит проверить, выполнила ли я его наказ. А я в кожаной куртке, новых джинсах, которые тоже великоваты, но здесь хотя бы можно сделать вид, что так и надо; и белых утепленных кроссовках.

– Ну как? – жду одобрения.

Егор показывает большой палец, и мы, подшучивая друг над другом, выходим из квартиры. Я отдаю один ключ мальчику.

– Твой, – говорю, – пока не сбежишь.

– Ага, – усмехается, – жди!

И на такой позитивной ноте выходим из подъезда. Машины красной нет. Ну что ж… Немного легче, но не от того, что нет машины, а что я была готова к встрече даже сегодня. Егор командует в кино, и я не вижу причины спорить, тем более что попадаем на мультики. Зал полупустой, еще не вечер, и наш дружный хохот отталкивается эхом от стен. Но громче всех слышен попкорн.

– Да ты хомяк! – щипаю за щечку Егора.

– Завидуешь, что в меня больше влезает! – ничуть не смущаясь, запихивает за щеку новую горсть попкорна.

Бутылка коки у нас одна на двоих. Я знаю, мама мальчика сказала бы, что кока – это ужасно, и даже минералка для ребенка зло, но он, во-первых, не будет так питаться каждый день, а, во-вторых, уж лучше я бы не вспоминала о ней. Такое настроение насмарку!

– И что случилось? – пихает в бок Егор, когда после сеанса мы выходим на улицу и подкидываем друг другу подвернувшийся камешек кроссовками.

– Да так, подумалось.

– О чем?

– Уверен, что со мной тебе лучше?

– Нет.

Я останавливаюсь, и тысяча вопросов крутится на языке, но Егор и сам поясняет:

– Мой брат живет богаче, дом у него больше – это и ежу понятно. Но дом очень большой, и посторонних в нем так много, что, наверное, на фоне всего этого я терялся.

– В каком смысле?

– В том смысле, что брат меня не замечал. Ему было без разницы, есть я или нет, он от других узнавал, как у меня с занятиями, и на этом считал братский долг выполненным. Я знаю, что он вовсе не обязан со мной возиться и разница в возрасте у нас слишком большая, чтобы дружить, поэтому не в обиде. А ты меня любишь. Тебе не было плевать, когда меня отправили в Англию, ты не забывала звонить даже туда, ты не ругалась, что я устроил тебе интервью с Ярославом.

– Ну за последнее я думала тебя прибить.

– А что же не прибила?

– А что бы я без тебя делала?

Довольный, улыбается. Идем, бросаем камешек дальше, пока он не сбегает от пинка в большую лужу. Такая умиротворенная тишина, именно городская: вокруг чирикают озябшие воробьи, гудят трамваи, трутся шины авто, диспетчеры зазывают в маршрутки, падают дырявые листья на темные шевелюры, и вдруг звонок на мобильный. Судя по мелодии, кто-то чужой. И не хотелось брать, а привычка: а вдруг, думаю, кому-то срочно понадобилась. Ответила. На свою голову. С минуту приходила в себя от потока ультразвука, слова разобрать не могла, а потом узнала голос, а потом вникла в суть и все, пыталась, я действительно пыталась сдержаться, но не смогла.

– Ой, – икнула, отсмеявшись, в трубку, – то ли еще будет, Марьяна Альбертовна!

И положила в сумочку телефон с опешившей от моих слов свекровью.

– Мама? – удивленно спрашивает Егор.

– Ага, – поддакиваю.

– Чего звонила?

– Ну как тебе сказать? – пытаюсь тщетно подобрать слова. – Наверное, поздравить?

– Тебя? А с чем?

– Поздравить нас, – вношу поправку. – С дебютом. Твоя мама прочитала сказку в журнале.

И была не просто в гневе, она пропиталась злобой. Потому что сказку ей прочел не кто иной, как наш посол в Нидерландах. Свекровь сказала, что за чашкой чая, но думается мне, с чего бы взрослые люди сказками под чай баловались? Нидерланды вообще не чаями, а больше травами славятся. Так вот, прочел посол ей сказочку о любви гнома и феи, о каменном сердце, о ночи с царем Аида и показал ей имя автора невинной сказочки, выписанное жирным шрифтом: Самарский Егор Владимирович. И поинтересовался: а не однофамилец ли часом? Не может ведь тринадцатилетний благовоспитанный мальчик писать такие вольности?

Свекровь каким-то образом вычислила меня. Наверное, по принципу, кто крайний – невестка, и так была возмущена, что у меня опять хорошее настроение! Нет, Егор, конечно, не писал эту сказку – здесь она послу не соврала, но знала бы она, как ее сын быстро печатает на ноутбуке под диктовку! И что под тем же именем в журнал отправлена вторая сказка, о неверной любви Песочного принца и вообще о любви де труа.

А мне, кажется, снова начинает нравиться жить: такие сюрпризы, так дышится вольно, и так пьяно от маленькой мести…

– Куда теперь? – натягивая капюшон, спрашивает Егор.

– В магазин за шоколадным тортом, – говорю, – и домой, греться.

Бежит впереди меня по тропинке, в магазине притопывает, пока выбираем торт, у нас у обоих все чудесно и лучше всех. Но беззаботность улетучивается, когда сворачиваем в наш дворик и через два подъезда я снова вижу красную машину.

– Егор, иди домой и ставь чайник, – передаю мальчику торт. – Я скоро буду.

– Куда ты?

– Хочу поговорить кое с кем.

Он пожимает плечами и без дальнейших расспросов заходит в подъезд. А, значит, я права, и это машина Яра, потому что, будь там кто-то посторонний, он бы вряд ли оставил меня одну. Ну что же, не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня – так, кажется, учили нас в детстве.

Я не боюсь. Я отбоялась свое. Мне просто плохо и невыносимо больно, но я радуюсь боли, потому что она свидетель, что я существую, что не мираж, не тень, а именно я иду к машине, где сидит убийца моей любви и ребенка. За тонированными стеклами ничего не видно, но это мне не видно, а там, если и есть кто, видит меня прекрасно. Стучусь. И тут же дверь распахивается с моей стороны.

Он думает, я сяду к нему?

Или наоборот, уверен, что не смогу?

Оглядываюсь почему-то и сажусь в салон.

Прохладно, четкий запах сандала с грейпфрутом, и мне не нужно поворачивать голову, чтобы удостовериться: в машине Яр, и если только протянуть руку, можно дотронуться…

Я поворачиваю голову и забываю дышать от темных глаз, прожигающих насквозь. Сейчас, одну минутку, и я скажу ему, что думаю о преследовании и вообще…

– Привет, – опережает меня Яр, – что ты делаешь в моем районе?