Текст книги "Дыхание осени"

Глава № 4

Ночью перекатываюсь с боку на бок: то ли от переедания сон не идет, то ли от навязчивых мыслей о завтра. Одно дело – сесть в машину Яра на чистом адреналине, и совсем другое – приехать на запланированную встречу. Так пафосно, с адвокатами и все такое…

Я утешаюсь аутотренингом, что мне и говорить-то не придется и смотреть в сторону мужа необязательно, со мной будут двое юристов-профессионалов, Егор (под вопросом), присутствие Макара как-то не обсуждалось, а я потерплю полчаса-час, подпишу о разводе бумаги, и вуаля.

Кстати, о подписях…

Крадусь на кухню, поглядывая на прикрытую дверь в комнату Егора, включаю бра (да, здесь не хоромы, если хлопать в ладоши, так и провозишься в темноте) и, потянувшись, достаю с верха холодильника журнал. Усаживаюсь с чашкой чая (интересно, где все-таки кофе?), и на первой же странице обнаруживаю свою сказку. Не знаю, как описать эти ощущения. Восторг – слишком возвышенно; радость – приземленно. Недоверие, удивление вперемешку с внутренним возгласом: «надо же!», не дающим усидеть на высоком стуле. Подгибаю под себя ноги, прохаживаюсь от окна к столу, с кружкой и журналом, ага; снова сажусь и снова хожу. И так – пока рассвет, скользнув по страницам, не приводит в легкое замешательство: как, уже утро?!

– Завтракаешь? – Егор, зевая, потягивается, смотрит выжидательно.

– Доброе утро, – улыбаюсь ему.

– Доброе! – расцветает.

Забирается на стул напротив, тянет к себе журнал и «ухтышкает» и «ахает» так заразительно, что я заглядываю ему через плечо.

– Эх, – говорит, – это только начало! Вот я вторую сказку пристрою!

Но вспоминает о неполученном пока гонораре, и энтузиазм спадает. Я утешаю, что издательство солидное, не обманут, а про себя думаю, что грех обманывать на такие мизерные суммы. Но Егора еще больше не огорчаю.

– Умываться? – прищуривается.

– Как хочешь, – отмахиваюсь.

Ага, так и думала: свобода и здравый смысл больше по вкусу, чем обязаловка.

Пока он плещется в ванной, я ломаю голову на тему завтрака: упорно не могу придумать, чем правильно кормить ребенка. В таком задумчивом состоянии Егор меня и застает. Посмеиваясь, выпроваживает на водные процедуры и зубочистку, и говорит, что кормить женщину – мужская задача. Я сбегаю с кухни, пока он не передумал. За полчаса размокаю до степени пофигизма, и высококалорийный горячий бутерброд наворачиваю с аппетитом.

– Так вот почему говорят, что женщина способна сделать из миллиардера миллионера, – поглядывая на второй бутерброд в моей руке, замечает мальчик. Но я стоически не давлюсь и даже взяла бы третий, а нету, а делать мне лениво, да еще и зевается наконец-то. Поглядываю на дверь в комнаты, но на этом джентльменские поступки заканчиваются, и две тарелки с чашками не только на совести мойки, но и моей.

Диван встречает меня теплом и нежностью. Зачем, спрашивается, полночи кругами ходила? Чай и утром попить можно, с бутербродами, так гораздо вкусней, чем вприкуску с журналом. Парю в объятиях Морфея, пока звонок не вынуждает открыть левый глаз, коим лицезрею мужчину с бородкой и портфелем, рассекающего наш коридор.

– Спи, это ко мне, – поясняет Егор, закрывая за собой и мужчиной дверь в комнату.

Я успеваю подумать, что надо бы поставить в зале двери, и снова падаю в сон, из которого меня выталкивает очередной звонок и очередной мужик с портфелем. Проводив его уже правым глазом, переворачиваюсь на другой бок, и то ли репетиторы перевелись, то ли сплю крепко, реальность врывается с голосом Егора над ухом:

– Ты пять минут назад говорила, что встанешь. И пять минут до этого – то же самое. Я честно выждал, но оба раза ты солгала. Злата, пора собираться. Если помнишь, у нас сегодня очень важное и денежное мероприятие.

Я клятвенно бурчу, что если он даст мне всего минуту, я встану, но мальчишка противно гундосит о миллионах, встречах, о предстоящем разводе… Я вмиг спохватываюсь.

– А сколько времени?

– Макар заедет через двадцать минут. С учетом, сколько женщине требуется, чтобы привести себя в порядок, мы опоздали минимум на полчаса.

– Ааа, – откидываюсь на подушку, – рано разбудил!

И прячась от возмущенного взгляда, закрываю глаза. Не сплю, медитирую, настраиваюсь, что все пройдет хорошо, и когда уже почти себе верю, возвращаюсь в реальность. Я, видимо, совсем разрушаю представления Егора о женщинах, когда предстаю одетой и собранной максимум через пять минут.

– И что, так и пойдешь в джинсах и кедах?

– И с зонтиком, – киваю.

– А накраситься? – пытается придраться хоть к чему-нибудь.

– Не на свидание, – отбиваюсь. – А ты красавчик, – оценивающе рассматриваю синие брюки с множеством карманов и модный плащ под взрослого.

– Хотел бы я сказать то же о тебе, – ворчит под нос. – Вот что, кроме летнего плаща одеть тебе нечего? Простыть хочешь?

Но у меня действительно, кроме плаща из верхней одежды только куртка, но она короткая, и в ней еще холодней. Моя одежда в доме Яра. Впрочем, не моя, я за нее не платила.

– Прости, – Егор подходит, прижимается к моему боку и дышит в грудную клетку.

Догадливый мой мальчик, умный.

– Да не за что, – едва удерживаюсь, чтобы не взъерошить его короткие волосы.

Звонок Макара на мобильный расталкивает нас друг от друга. Не хочет подниматься – ждет внизу, и ладно. Не все же ему за ручку меня водить? Есть у меня провожатый: и лифт вызовет, и пропустит вперед, и дверь придержит.

– Как устроились на новом месте? – после обмена приветствиями интересуется Макар. То есть поздоровалась я, а Егор сел молча на заднее сиденье, подвинулся, приглашая сесть рядом, уткнулся в окно и думает о своем. В принципе, я так поняла, они по телефону уже разговаривали, и все-таки напряжение ощутимо. И отвечаю одна я, хотя вопрос двоим адресован.

– Отлично, – игнорирую кошачье фырканье слева, – спасибо.

И пока машина из-за тянучки медленно рассекает нескончаемую улицу, озвучиваю волнующие вопросы. Как все это будет происходить? Мне надо говорить или лучше помалкивать? И что, Макар действительно собирается присутствовать вместе со мной?

– Да ничего не будет необычного, – успокаивает Макар. – Встречаемся в конференц-зале бизнес-центра, где у твоего мужа офис. Тебе говорить не обязательно – и лучше, если вдруг захочется, после подписей со стороны Ярослава Владимировича, чтобы не передумал. Это займет от силы полчаса, потому что юристы все уладили. Простая формальность. Из конференц-зала ты выйдешь свободной и богатой женщиной. Опять же, если не наговоришь лишнего.

Я по глазам вижу, что последнее он добавляет, чтобы постращать, и мой мандраж улетучивается; наверное, побочный эффект.

– А ты действительно собираешься присутствовать? – настаиваю на последнем вопросе.

– Да, – удивленно приподнимает брови, – если хочешь.

И я не знаю, что ответить. Хочу ли я дразнить быка красной тряпкой, пусть даже говорят ученые, что бык цвета не различает?

– А разве, – мнусь, – твое присутствие не будет еще хуже, чем если я вдруг не по теме разболтаюсь?

– Да, да! – вдруг оживляется Егор. – А я все ждал, когда тебя осенит!

Макар бросает на нас странный взгляд и больше не отвлекается от дороги, хотя мы уже не едем и даже не тянемся, мы стоим в пробке без конца и начала.

– Опаздываем, – волнуется Егор.

– Похоже, – соглашается Макар.

– Перезвонить ему? Сказать? – спрашивает мальчик и тут же отвечает сам себе: – А он терпеть не может непунктуальности.

Меня подначивает сделать все, чтобы мой благоверный вышел из себя, и даже если пробка рассосется, опоздать назло. Но эта встреча мне нужней, так что быстро нахожу выход и даже тихо радуюсь, что автоматом решен вопрос с присутствием Макара.

– Мы выйдем здесь.

– Как? – удивляется мальчишка. – Пешком мы только к вечеру дойдем!

– Макар, притормози где-нибудь у обочины?

Машина кое-как вклинивается в правый крайний и останавливается.

– Ты что? И дальше мы куда? – пыхтит Егор, когда я приглашаю на выход.

– А дальше, – заглядываю в салон и шепчу доверительно: – А дальше… на метро!

Вы никогда не видели ежиков в шоке?

Незабываемое зрелище: глаза как два бильярдных шарика, нос вздернутый, уши почему-то торчком вместе с прической, а рот изображает все фигуры с линейки эллипса поочередно.

– Подтолкнуть? – участливо интересуется Макар, и этой фразой вынуждает мальчика, покряхтывая и постанывая, выйти из машины.

– Брр, – ощетинивается, – дождь начинается!

– Я вижу, – раскрываю над ним зонтик.

– Да что я, как девчонка, под цветастым зонтиком пойду?

Я уже посматриваю в салон на Макара с мыслью: а не оставить ли Егора в тепле и сухости, но он улавливает мой взгляд и быстренько выхватывает зонтик.

– Я понесу!

– Вот это по-мужски, – одобрительно замечаю.

– Злата! – окрикивает Макар, когда мини-конфликт улажен и мы настроены на прогулку к метро.

И мне немного неуютно под понимающим взглядом: да, бросила его, да, не хочу, чтобы он был со мной в эту минуту. Считаю лишним показываться с ним на глазах у Яра. По крайней мере, пока.

– Я буду ждать у бизнес-центра, – отводит взгляд, – подвезу вас домой.

– Спасибо, – на это я согласна: хватит с моего темноволосого ежика культурного шока в одну сторону.

– Идем? – торопит ежик.

И мы, уворачиваясь от спешащих ботинок, каблуков, острых зонтов и пустых взглядов, идем к метро. Всего-то десять минут, я даже рада прогулке после продолжительного лежания на больничной койке. И ночь была бессонной, кажется, сейчас только и оживаю, прохлада на лице, прохлада в сердце. Главное – подобрать комфортную для себя температуру. А мне комфортно.

Пока стою в очереди за жетончиками, Егор посматривает на терминалы, потом как опытный бросает свой жетон и счастливо мне улыбается по ту сторону. Едва заметно киваю, мол, умничка моя, и мы в прекрасном настроении спускаемся на платформу. Отодвигаю мальчика подальше от белой полосы, пытаюсь ухватить за руку – вырывается, взрослый! – кладу ладонь ему на плечо и то спасаю от несущихся-выходящих, то подталкиваю внутрь под натиском жаждущих войти. Подпихиваю к окошку у противоположной двери, и пока он рассматривает мир с позиции рельсов, перевожу дыхание. Признаться, для меня метро – тоже стресс, но это самый быстрый и доступный транспорт в мегаполисе, приходится терпеть и запахи чужого пота, и чьи-то ловкие или невольные прикосновения, и отзвуки клаустрофобии.

Егор ведет себя спокойно, глаза, правда, все еще как блюдца, но расширяются еще больше, когда от краевидов города переключается на пассажиров. Я в подростковом периоде жутко комплексовала, если на меня засматривались ребята: казалось, смотрят на прыщи, а потом услышала фразу, что на некрасивое смотреть неприятно, и успокоилась. А зря, выходит. Егор, к примеру, уже две остановки не отрывает взгляда от потертой бомжихи, и вряд ли он находит ее привлекательной.

На остановке с центральной улицей города нас практически вдавливают в окно, и мальчик крутится и так и эдак, но за спинами мрачных мужчин не рассмотреть ту, что заинтересовала.

– Я ща, – протискивается сквозь толпу и возвращается через одну остановку, когда я вся на нервах, что его потеряла. Но вслух изображаю беспечность:

– Куда ходил? Что видел?

– Так, – прячет взгляд, – общался.

Меня пронзает нехорошая догадка, принюхиваюсь – запах тот же, без примесей болезни и перегара. А, может, зря я думаю все самое худшее? Что общего у мальчика– миллионера и нищенки? Готовимся на выход, нам на следующей, и вдруг… я замечаю, как по ту сторону, за закрытой дверью, стоит бомжиха, ехавшая в вагоне, и от Егора не отводит взгляда. В нем столько боли, недоверия и столько тьмы, дрожащей от искусственного света, что в приступе внезапной паники я обнимаю мальчика за плечи. И взгляд бомжихи переходит на меня.

Пусть я. Пусть мне достанется кусочек тьмы, не мальчику…

Но вижу слезы, утираемые новенькими купюрами, улыбку вижу и надежду…

Вагон поехал дальше, а надежда – там, на станции, нас провожает.

– Ты скоро разоришься, – целую темную макушку, – маленький Рокфеллер.

– Мои счета лежат нетронутыми в банке, – пожимает плечами.

И как отчитывать его, что мог ведь нахвататься болячек и насекомых? Как цинично поучать, что не поможешь всем, а та бомжиха, вероятнее всего, потратит деньги на спиртное? Я буду мыслить позитивно. Он разоряет Яра – и кто против?

– Ты умница! – на остановке все-таки хватаю за руку и вклиниваюсь в поток. На эскалаторе вновь возвращаю ежикам пыхтящим свободу.

– Фуух, – переводит дыхание, – это экстремальней, чем прыжки с парашютом.

– А ты что, прыгал?!

– А ты что, нет?!

И прежде чем в глазах мальчишки отразится превосходство, я спрашиваю:

– А ты в трамвае когда-нибудь ездил? А в троллейбусе? А в маршрутке с курящим папиросу водителем?

В мальчишеских глазах наравне с диким интересом высвечивается почет мне и уважение, и мы до бизнес-центра по заказу экстремала тарахтим на трамвае. Едва успеваем сбежать от контролеров, потому что ну кто же платит за одну остановку, если нет кондуктора? Повизгивая и подскакивая, мчимся к зеркальному бизнес-центру и там приводим в серьезность лица, стряхиваем от дождинок зонтик и радуемся, что не нужно поправлять макияж. Ну все, я к испытанию готова.

– А вы к кому? – останавливает безликий охранник в форме неопределенно-мрачного цвета.

– К себе, – опережает Егор. – Мой брат уже в конференц-зале?

Откуда только важность такая взялась и где мальчишеская непосредственность, от которой я без ума? Я так и застываю у двери в холле, пока охранника пронзает осознание, кто перед ним, и он с улыбкой бешеного медведя приветствует нас с добрым утром и указывает на дверь в конце холла.

– Да знаю я, – отмахивается Егор и, взяв меня за руку, отводит чуть в сторонку. – Тэкс, позвоним твоим адвокатам, где они?

– Да, надо позвонить.

Мне как-то безопасней войти в ту дверь вместе с ними, потому что Егорка хоть и мой защитник и вообще, но пока маленький, и если его оттолкнут…

В глазах темнеет, и я плюхаюсь на мраморный бордюрчик для искусственной пальмы.

– Жуть какая! – возмущаюсь, осматривая место приземления. – Кто держит в бизнес-центре огромные безжизненные цветы?!

– Но клумба-то пригодилась!

Неопределенно машу рукой: смысл спорить с очевидным? Пока Егорка выясняет, где наши адвокаты, прихожу в себя, взбодрившись посиделками на прохладном мраморе и брызгами фонтанчика под мертвой пальмой.

– Безвкусица, – качаю головой, а пальма и не спорит.

– Тэкс, – прерывает диалог Егор, – они уже здесь и ждут нас в конференц-зале. Пошли.

– Послать? И это говорит мне мальчик, делавший замечания, как говорить правильно: врать или лгать?

– Нашла время сводить счеты, – подхватывает и буквально тащит меня к двери, которую я видеть не хочу, не то что открывать.

Мы притормаживаем, переглядываемся и…

Егор, как джентльмен, распахивает дверь, и я вхожу, пытаясь спрятать страх под безразличием. Я краем глаза отмечаю количество людей, делю на наших и чужих, сажусь в кресло на колесиках, любезно отодвинутое Егором, и жду.

Егор садится рядом, и мы, как по команде, откидываемся в креслах.

Защитник мой по правую сторону, по левую – два адвоката, с которыми на днях все обсудили и на всем сошлись; напротив – Яр, знакомый тип из бара, имеющий неподходящую ему Лариску; и лысый тип с бородкой и портфелем. Присматриваюсь – вот кажется мне или нет?

– И снова здравствуйте, – он чуть кивает.

– Так это, правда, вы сегодня утром расхаживали у меня по дому?

– Я, – вздыхает покаянно, – и знаю, что вас разбудил.

– Да это ничего, – отмахиваюсь, – просто если вы – адвокат Ярослава Владимировича, – стойко держусь даже мельком взглянуть на обсуждаемую персону, – и уже были у меня дома, а все нюансы, как я понимаю, улажены, зачем тогда нам встреча? Захватили бы с собой бумаги, я бы их подписала, и вуаля.

– Боюсь, вуаля не получилось бы, – снова вздыхает адвокат, – мой клиент настаивал на личной встрече.

– А зачем?

Я все еще смотрю на адвоката и только, хотя напротив кое-кто демонстративно прочищает горло. Я из простых, мне можно не притворяться деликатной, и я упорно игнорирую намек.

– Мои адвокаты, – киваю на своих; они кивают в подтверждение слов, – уверяли, что никаких вопросов не осталось.

– И совершенно правы, – соглашается мужик с бородкой, – но мой клиент…

– Да, – наконец вступает в обсуждение и Яр, – настаивал на встрече я.

– Зачем?

– Хотел увидеть лично, как ты будешь подписывать. Так понятно?

– Неа, – и совершенно точно непонятно. – Хотел увидеть радость, когда буду подписывать документы про бабки или счастье – когда о разводе?

– Без разницы. Хотел увидеть тебя.

Двусмысленность в его словах или…

И я, решившись, позволяю и себе его увидеть. Красивый. Умиротворенно-спокойный. Опасный хищник. Молчит. Чего-то ждет. Молчат и остальные. Да дышат ли они без разрешения хозяина?

А я дышу.

Живу.

И полюблю другого.

Мне просто нужно чуточку прийти в себя.

Нужна свобода.

Я не могу так больше.

Отпусти.

И я молчу, но Яр читает по глазам. Я вижу. Знаю. Чувствую его, как прежде. Только… прежней нет меня. Осталась там, на заднем дворике. А здесь – другая.

Дай мне свободу.

Не могу остаться.

Правда.

Так больно, что и боли нет, и сердце в лоскутках.

И он молчит, и только в темной ночи глаз его – горит огонь. Надежды? Веры? Страха и отчаянья? А мне вдруг видится лицо бомжихи, что сегодня обрела свой шанс. И вправе ль я лишать его другого? Да – могу. Да – я хочу расплаты. Но вправе ли?

– Где подписать? – я разрываю наш контакт, и падаю, и падаю в водоворот от облегчения, что я решилась; и сомнений, что могла остаться.

Передо мной кладут бумаги, я не читаю, я бегу по строкам, как убегаю от себя и внутреннего страха, только… Стоп!

– Здесь не согласна, – подчеркиваю одну из строк, и три юриста не поглядывают недоуменно, а таращатся, когда читают этот пункт.

– Но… – это голос подает мужик с бородкой.

– Уверены? – а это удивлен мой адвокат.

– Да, – скрещиваю руки, отзеркаливая Яра, и смотрю в упор. Я падаю, мне больше не подняться, и вниз могу лететь без остановки…

Едва заметно тот кивает. Мужик с бородкой захаживается в нервном кашле, осушает несколько стаканов из кулера, и ртом хватает жадно воздух.

– Но… как же… это… ох… – бормочет, и все внимание с меня переключает на хозяина. По-моему, он просто жаждет рассказать всем нам, что Яр сошел с ума. Но разве это новость? Кто платит собственной жене за год в постели бешеные деньги? Я помню, оговаривали, что если не получится, он выплатит мне компенсацию, но я была уверена, что речь шла так, о сумме на первое время, а здесь в глазах рябит от цифр, людей, бумаг, осколков прошлого.

– Ярослав Владимирович, – адвокат восстанавливает спокойствие, – я должен быть абсолютно уверен, что вы абсолютно осознаете, что делаете…

– Абсолютно, – не отводя от меня взгляда, говорит Яр.

– Послушай, – спохватывается его приятель из бара, – твой адвокат действительно прав. Это слишком! Да я сам скажу ей…

– Стас, – очень тихо произносит мой муж, – не вмешивайся.

Он не просит, ему просто нет необходимости повышать голос, чтобы требовать.

– Зачем тебе это, можешь сказать? – так же мягко, как с остальными, Яр говорит и со мной. Я знаю, мягкость показная, я знаю, внутри него вулкан, но разум мой убаюкивается самообманом.

– Мне нравится. Я так хочу. Доволен?

– Как хочешь, – неуловимый жест, и адвокаты словно мышки с сеновала, шуршат бумагами, внося мои немногочисленные коррективы. Передают бумаги мне.

– Довольна? – уточняет Яр. И все моими же словами: «как хочешь», и «довольна», я отзеркаливаю жестами его, а он меня – словами. Два близнеца, которым больше не сойтись, у каждого своя дорога.

Я перечитываю измененный пункт, киваю важно, я выторговала, что хотела. Да, довольна, теперь моя фамилия – Самарская, даже после развода!

– Господа, оставьте нас наедине.

– Зачем?! – спохватываюсь, когда конференц-зал пустеет и остаемся только я, Егорка и сам Яр.

Мой бывший разворачивается назад, переносит со столика шампанское, бокалы и разливает, игнорируя вопрос и мою жажду к бегству.

– Отметить, – говорит невозмутимо, – и настроиться на интервью.

– Ааа, – Егорка, подмигнув, спешит вслед за юристами.

А я с бокалом, незнамо как возникшим у меня в руке, прилипла к креслу и только и могу, что прошептать:

– Какого интервью?

– Какого? – растягивается лев в оскале. – Эксклюзивного. Один глоток, и мы поговорим.

Один глоток… Смогу ли я доверчиво испить из его рук? Сам наливал, сам открывал шампанское, но точно ли шампанское в бокале?

– Злата…

А я смотрю на золотой напиток, на матовый бокал с высокой ножкой, но перед глазами мутный пузырек той жидкости, которую мне влили в рот на кухне. И пощечина… В тугой комок сжимаются все внутренности, мой страх сочится, заполняя комнату, дышать невыносимо, спазмом сводит горло.

– Предпочитаешь другой день, другую обстановку?

О чем он? Я второй раз не смогу… Хотя что мне терять? Не верю, нет, не верю, но плевать. Представим, что в бокале яд и я умру. И что? Смерть – не страшней, чем жизнь. Когда я корчилась, когда смотрела на лицо потерянного ребенка, когда придумывала ему имя – это жутко. А пустота – приятное лекарство от боли.

Поспешно делаю глоток и жду. Минута, две… Спазм отпускает горло, раскручиваются из спирали внутренности, а я дышу свободно. Яр смотрит напряженно, а я расслабленно откидываюсь вновь на спинку кресла. Кручусь на нем по сторонам: огромный кабинет, но, как и особняк, не для меня. Уйти бы из него на улицу, под дождик, взгляды посторонних, что не трогают, не задевают. Но поставить точку рано.

Яр ждет вопросов – не разочаровывать же мальчика по новой. Жива и отгребла вот только что нехило капитала, поговорим. Не по душам – нет, а по нервам. Походим по канату над голодной бездной.

Женился он на тихой девственнице, что ждала домой и верила, и так любила, что аж стыдно, а сделал из нее бесчувственно нечто. О чем он думает, я буду спрашивать его? О детстве? Пусть маман его расскажет это будущей невестке. Меня интересует суть, не светлая, не показная – наизнанку.

– Мой первый и единственный вопрос, – включаю диктофон. – Скольких ты отымел, пока я умирала в больнице?