Текст книги "Дыхание осени"

Глава № 11

Нет, у меня, конечно, было предчувствие, что прогулка ничем хорошим не закончится, но чтобы настолько…

Вышли из дома в разном настроении: Егор задорно бегал вокруг меня и Яра со снежками, угрожая, если не улыбнемся, – бросить их куда попадет. Яр делал вид, что верил, я – что не слышала угрозы. Цель затянувшейся прогулки, как нам объявил фотограф еще у подъезда, – поиски живописных мест для семейного снимка, но маленькие островки снега перемеживались с грязью и обыденностью и, видимо, новомодную фотокамеру не вдохновляли.

По-моему, я единственная страдала предчувствиями, из-за чего временами нервно оглядывалась и отставала. А в общем, было скучно, холодно, но терпимо.

И вдруг…

Подумав, что Яр и Егор остановились, предлагая мне скорее догнать их, я прибавляю ход, и что вижу, отпыхавшись? Собаку. Огромную мохнатую собаку неопределенной расцветки с комьями в шерсти, инеем на спине и сосулькой вместо носа. Собака лежит, дрожа и рыча под взглядами моих спутников, а они о чем-то переговариваются, причем гораздо тише после моего приближения.

– Ну, – говорю, – возле собаки, что ли будем позировать?

Оба смерили меня странными взглядами.

– А она нам по стилю подходит, – хохотнув, говорю я, – у меня глаза узкие от недосыпания, у Егора фингал, у… некоторых на лице отпечаток тракторной борозды, а у собаки все сразу. Прямо как член семьи.

Яр и Егор виновато прячут взгляды, словно это они довели собаку до ужасного состояния. Я пока все еще ни о чем не догадываюсь, а потому весело продолжаю:

– Так что? Кто возьмет ее на руки? Скажем вашей маме, что это у нас комнатная болонка – все равно породу невозможно проверить.

– Злата… – начинает Яр.

– Златочка… – нет, Егор, конечно, у меня ласковый котик и все такое, но не подлиза, и все же я даже в тот момент не напрягаюсь. Смотрю на небо, бросившее горсть белых перьев, на торопливо пробегающих мимо прохожих, на своих подозрительно тихих мужчин.

– Да-да? – подбиваю хоть одного из них развить свою мысль.

Они снова переглядываются и вроде бы собираются в чем-то признаться, но не решаются.

– Ты действительно хочешь сфотографироваться с собакой? – вместо этого спрашивает Яр.

Не знаю, удалось ли мне взглядом передать, что я думаю о его сообразительности, но на ответе Яр не настаивает.

– Она вообще-то красивая… – заступается за брата и собаку Егор.

Ребенка я не могу послать даже мысленно, поэтому просто пожимаю плечами.

– Правда-правда! Ее только проверить у ветеринара, отмыть, и она знаешь, какая благодарная будет?

– Не думаю, что выставить мокрую собаку на улицу в мороз сострадательно. Егор, от кого-кого, но от тебя такого не ожидала. Так что, мы будем фотографироваться или идем домой греться?

– А ты ничего не имеешь против сострадания Егора? – подозрительно мягко спрашивает Яр. Впрочем, это сейчас я понимаю, что подозрительно, тогда подумала, что – ну, должен же он лучше знать, с кем живет его брат. Сам-то так и не понял меня.

– А почему я должна быть против? – удивляюсь. – Он же свои деньги на это тратит.

– То есть… весь вопрос в деньгах? И если, скажем… надо купить корм этой собаке…

– Магазин у тебя за спиной. Надеюсь, ты не думаешь, что сбегаю я?

Яр и Егор топчутся возле собаки, и та, видимо, пообвыкнув, перестает рычать, а тоже посматривает на меня поочередно с ними.

– Я могу сам купить, Злата! – тараторит Егор. – Вопрос совсем не в этом! Мне не трудно! Ты же знаешь, какой я ответственный!

– И такой же скромный, как твой брат.

Оба растягиваются в довольной улыбке, а у собаки отпадает сосулька с носа от их дыхания, и она громко чихает.

– Простудится, – сокрушается Егор.

– Да, здесь холодно, – печально поддакивает Яр.

Собака громко и долго вздыхает.

– Поэтому не мешало бы сфотографироваться наконец и вернуться домой, – замечаю я.

Они медлят, а потом, видимо, туго соображая от холода, признают мою шутку насчет фотографии с собакой удачной и на полном серьезе обговаривают, кому где становиться. Мне выделяют место справа от псины.

Уверена, на снимке у меня не будет узких глаз, потому что я в шоке.

Яр щелкает раз, второй, меняет нас с Егором местами и снова щелкает. Потом бесцеремонно сует деньги бегущему мимо мужчине с просьбой запечатлеть нас и успевает обнять меня до того, как я закричу.

Мы снова меняемся, неизменна только собака и подкупленный прохожий. Яр просит улыбнуться, и пока я выправляю оскал, целует под вспышку камеры. Второй кадр наверняка лживо продемонстрирует, как мы обнимаемся, но не заметит, как сильные мужские ладони сжимают мои кулаки. А в третьем – пока мы выясняем отношения, а Егор подслушивает, главенствует только собака.

Я прихожу в себя, когда фотограф отдает камеру, справедливо решив, что отработал оплаченную услугу, в которую семейные разборки не включены.

– Дома поговорим, – угрожаю Яру, чтобы не думал, что легко отделался.

– Да, – поддакивает Егор, – домой бы…

А в глазах такая тоска, что разрывает мне сердце. Эх, померзну еще пару минут для счастья ребенка!

– Ты хочешь сбегать купить ей что-нибудь? – киваю на собаку. – Давай, мы подождем.

– Да нет, – мнется, – толку? Она поест и все равно будет лежать здесь, на холоде, вся грязная, никому не нужная…

– Ну а что мы можем сделать? – развожу руками, и вот здесь начинается худшее!

– А ты бы хотела что-нибудь сделать для собаки? – допытывается Егор.

– Злата, ты серьезно? – восхищается Яр.

– Не то чтобы я рвусь в волонтеры, – предупреждаю на всякий случай, – я вообще ведь журналистом работаю.

Правда, я планирую написать еще только одну статью, но четко чувствую, что лучше сейчас это не уточнять.

– И еще, – набираю обороты, – хочу всерьез заняться копирайтингом. И вообще у меня много планов… Но если в моих силах помочь… дать денег на «Вискас», к примеру – почему нет?

– Твоя бабуля все-таки мало осведомлена о кошках в вашем доме, – потирая ссадины на лице, улыбается Яр, – зато ты явно в теме. «Вискас» – кошачий корм. Но не думаю, что эта собака переборчива, не похожа она на избалованную жизнью.

Вообще-то собака чем-то похожа на меня, но я в этом никогда не признаюсь.

Взглядом, что ли? Или намеком, что шерсть не такая темная, как кажется, а скорее, русая, с рыжиной? Или тем, что лежит в грязи, на холоде, как и я когда-то?

– Мы сегодня идем домой? – спрашиваю, подавив ком в горле.

– Да, конечно, – говорит Яр и после дирижирования Егора выбивает у меня почву из под ног: – Злата, к вопросу о сострадании… Ты бы согласилась взять эту собаку к себе?

– Нет! – в ужасе выпаливаю я. – Нет! – повторяю, чтобы перестали смотреть так жалостливо мои спутники. – Нет! – говорю специально для заскулившей псины.

А ровно через час, после того, как псина объездила с Яром и Егором половину города в шикарном авто, посетила дорогого ветеринара и вернулась из собачьего салона, я заставила ее вытереть лапы об коврик и улечься на него в прихожей, поближе к выходу, на случай, если я все же одумаюсь.

– Спасибо! – лезет с обнимашками Егор.

– Гулять с ней три раза в день, не забывать кормить, и самое главное – никогда не купать в ванной, – не поддаюсь на ласку.

– Все сделаю! Все запомню! – смеется он и забирает псину показать ей новый или, кто знает, – первый в ее жизни – дом.

– И как это называется? – спрашиваю у Яра.

Вообще-то вопрос не к нему, просто мысли вслух, а Яр так, случайно рядышком стоит, вот и попался под руку. А я ведь помню о поцелуе на улице, так что хоть так отведу душу, выскажусь.

– Мой авторитет рушится на глазах, – жалуюсь. – Я сказала собаке лежать, Егор увел ее на экскурсию. Как думаешь, кого в следующий раз она будет слушать?

Иду в зал, сажусь с ногами на свой диван и смотрю, как два бесенка мечутся в соседней комнате. На душе как-то теплеет, хотя подозреваю, проблем у нас с собакой будет море. У меня в детстве даже неприхотливые хомячки не приживались, а здесь такая зверюга с характером!

– Она явно уже выбрала себе хозяина, – говорю я присевшему рядом Яру.

– Она выбрала себе друга, – с улыбкой говорит Яр.

– Послушай, в тему о друзьях… – вспоминаю наставления бабули, что совсем не думаю о будущем мальчика, и пересказываю их бывшему. Может, и правда Егору начать в школу ходить, пусть в элитную – их хватает в городе, но главное, чтобы с ровесниками общался, а то сидит в четырех стенах и со мной – разве я компенсирую ему всех?

– Злата, ты компенсируешь ему самое главное, – говорит Яр, внимательно меня выслушав, а я тихо млею от его слов, не знаю почему. – А что касается школы… Твоя бабуля права. Она вообще очень мудрая женщина. Планировалось, что Егор уедет в Англию, но сомневаюсь, что он теперь туда захочет, если он и раньше не рвался.

– Из-за собаки?

– Теперь и из-за собаки тоже, – улыбается мягко, совсем как прежде, и ощущения у меня рядом с ним немного меняются. Нет жуткого желания оттолкнуть, отодвинуться, отсесть подальше. Мне комфортно, хотя он явно преодолел мое личное пространство. Так странно, зима на улице, холод, а я начинаю оттаивать.

– Я тряпка, – делаю вывод, не сразу заметив, что произношу это вслух.

И, наверное, достаточно громко, потому что и псина, и Егор тут же оказываются в зале, садятся передо мной на ковер. Один из них по-турецки, подперев кулаком подбородок. Вторая – вразвалку, но задумчиво почесывая мохнатой лапой стриженый лоб. А Яр, расположив руку вдоль спинки дивана, едва ли не касается пальцами моей шеи, и мое тело мурашками реагирует на его близость, даже при стольких свидетелях, даже прекрасно помня, чем у нас все закончилось в прошлом…

– Да, тряпка, – ставлю окончательный диагноз, и самое время расплакаться, жду только намека на согласие, жалость, да хотя бы кивок, а они на меня смотрят – все, даже псина, даже Яр, глаз которого я физически не могу сейчас видеть, – смотрят недоуменно и осуждающе, что ли.

– Ты – добрая, – наконец говорит Егор, но серьезно, по-взрослому, ни капельки при этом не ерничая.

– Ты – искренняя, – говорит Яр, щекоча горячим дыханием шею.

Я с сомнением смотрю на псину, но она только трет лапой лоб, видимо, пока еще не составила своего мнения, присматривается.

– Ты так раскрашиваешь настоящее, что в нем хочется жить, – говорит Егор, ловя мою ладонь и пожимая ее на весу. А приподнявшись, захлопывает мне пальцами рот.

– Интересно, а как это я раскрашиваю настоящее? – спрашиваю, чтобы отвлечь их от своих красных щек. – А, поняла, – дурачусь вместо Егора, – я же сказочница!

Но моя шутка производит странный эффект. Егор рассматривает меня как экспонат в музее. Собака, собиравшаяся уйти, видимо, устав от моего самоедства, оглядывается и громко шлепается на зад. А Яр оголяет все мои нервные окончания легким (случайным) касанием языка моей мочки и шепотом в самое ухо:

– Нет, ты не сказочница, Злата. Ты – сказочная.

А я так и сижу, поджав ноги и не оборачиваясь, чтобы никто не заметил, как я дрожу. И не понял, как странно мне слышать такие слова.

Милая, хорошая, умница – простой набор для всех девушек помню, а чтобы именно для меня…Не было, как и чувств…

Егор, поднявшись, с усмешкой закрывает мне рот.

– Не забывай про муху, – говорит, бросая меня с братом наедине, – сегодня у нас день сострадания, было бы жаль насекомое.

И псина, гавкнув в знак согласия, сбегает за ним. Дверь в комнату закрывается. Ну, вот… собственно… а мы расселись вдвоем на диване…

– Вы сделали фотографии? – хвалю себя, что ловко придумала, как разбавить затянувшееся молчание.

– Да, – потянувшись через меня, Яр достает фотографии. Оказывается, все это время они лежали на тумбочке, справа от дивана, и их никак нельзя было достать, случайно не задев моей спины длинными пальцами.

– А рамочки купили? – спрашиваю важно.

– Ты во мне сомневаешься? – и снова, потянувшись, Яр задевает мою спину и с тумбочки достает рамочки для фотографий. Самые простые, как я и просила, чтобы их потом не жалко было выбрасывать.

– Может, вставим? – пытаюсь выбрать из горы снимков хоть один удачный, но то акцент на фингал Егора, то на царапины на лице Яра, то на мои неестественно круглые глаза. – И вставить-то нечего. Даже не знаю, что и делать… Может, так?… Ох, хоть бери и задом переворачивай… Просила же попроще…. Чтобы раз – и вошел, а здесь… Я уже и запыхалась… Нет, в этом определенно нужна практика! Ты ничего не хочешь сделать?

Оборачиваюсь и… прикипаю к темному взгляду. Цвет сини словно растворился, одни зрачки, пожирающие меня алчно, долго и в свое удовольствие.

– Хочу, – чуть хрипло отзывается Яр, но не берет снимки, а легким движением отправляет их на пол. – И да, ты права, тебе определенно не мешает возобновить практику…

И прежде чем я успеваю пискнуть, губы Яра нежностью давят мое сопротивление, но оставляют до того, как я сквозь сладостную дымку начинаю строить планы броска мужчины через балкон.

– Еще хоть раз… – шиплю ему возмущенно.

– Еще не раз… – улыбаясь, обещает он, и я уверена, с наслаждением любуется моими раскрасневшимися щеками.

– Послушай…

– Успокойся, Злата, – потягивается, умудряясь задеть горячими пальцами уже не только спину, но и грудь, – я поцеловал тебя не для того, чтобы соблазнить.

– Нет?

– Нет, – невинный взгляд. – Я поцеловал тебя, чтобы ты не шарахалась от меня при матери.

– Подожди! Она что, будет смотреть, как мы целуемся?!

– Сомневаюсь, что она попросит это продемонстрировать, – утешает Яр, – но вдруг придется, исключительно для правдоподобности.

Его слова меня остужают не более чем морось – бушующий пожар.

– Я укушу твой язык, – предупреждаю его.

– Соблазнительно.

– Сильно укушу.

– Я никогда не был приверженцем БДСМ, но если ты настаиваешь попробовать…

– Яр!!!

– А что еще, кроме ультразвука, входит в эти игры? – спрашивает, потирая свое ухо. – Может, выберем что-нибудь другое?

Пытаюсь высказать ему все, что думаю: все, без прикрас, но эмоции захлестывают, слов – океан, и в итоге я издаю только грозный рык.

– О, нет, – притворно шарахается Яр. – Зоофилию я не одобряю!

Я на пределе, а балкон так соблазнительно близок…

– Послушай, Злата, – Яр медленно встает с дивана, и отступает к комнате брата, – сегодня же такое событие… праздник… новый член в доме…

– Хорошо, что напомнил, – говорю я, следуя по хрустящим фотографиям за намеченной жертвой, – ты мне сейчас не только за поцелуи, но и за собаку ответишь!

– Я вообще-то имел в виду себя, – говорит он, уже практически придвинувшись к спасительной двери. – Злата… Злата… ты перевозбудилась… Это очень даже хорошо… я всегда за… только… может, используем это как-то иначе, мм?

Я наступаю. Я так близко к нему, что снова чувствую легкую волну дыхания. Еще один шаг и…

– Сегодня день сострадания! – напоминает он.

Я не ведусь. У него только два выбора: сдаться мне или спрятаться в комнате Егора. Уверена, он не будет впутывать в наши разборки ребенка, и прелюбопытно, как же он выкрутится?

Его глаза сверлят мои, дыхание греет лоб и макушку, потому что смотрю на него, задрав подбородок. Все, он в ловушке.

– Привет, – говорит Яр, растягивая губы в улыбке и прижимаясь ко мне непозволительно близко, – попалась.

Руки его складываются за моей спиной в надежный замок, а большие пальцы рисуют непонятные иероглифы. Жарко. Холодно. Снова бросает в жар. И как можно было подумать, что я льва загоняю в угол? Он – хищник. Он играет со мной. Ну а я не боюсь, не дрожу, не бегу и не вырываюсь.

Захотелось тебе поиграть?

Ну давай поиграем, большой непослушный котенок…

Прячу взгляд, прикасаюсь грудью к его, приноравливаясь к дыханию, дышу в унисон. Его сердце так громко стучит… Как мое… Интересно, мое он слышит?..

– Яр… – мои пальцы медленно спускаются от его уха вдоль шеи, ощущая, как ускоряется пульс. – Помнишь, что я тебе говорила?

Прислоняется ртом к моим волосам на макушке, делает вдох, словно скучал, словно не виделись вечность, словно пытается вспомнить. Только вспомнить-то нужно другое…

– Яр, – обнимаю одной рукой, а второй глажу его от ключицы к ключице. – Помнишь, что я предупреждала тебя? Трижды. Помнишь?

Он целует мой лоб, он губами спускается к уху – это очень опасно, это больше того, что я смогу выдержать. Позволяю понежиться себе только секунду, дарю один стон сожаления о невозможном и… как папа меня на днях научил, нажимаю всего на одну точку, и едва успеваю подхватить тело Яра, чтобы кулем не грохнулся на пол.

– Полежи, – говорю ему, хотя он и не слышит сейчас, – и подумай над своим поведением.

Только успеваю подняться с колен, как из комнаты выбегают Егор и собака.

– Ой! – мальчик в шоке, обнаружив брата под своей дверью. – Это что вы, опробовали новый метод перемирья по типу «зацелую тебя до смерти»?

– Егор! – поражаюсь познаниям, а тот отмахивается, мол, да ладно, можно подумать, он не умеет включать телевизор и пользоваться Интернетом.

Склоняется над Яром, пробует пульс, осознав, что с тем относительно все в порядке, сбегает на кухню в тщетных поисках вкусненького. Он так занят, что звонок в двери призывает только меня. Посомневавшись переступить или обойти неудачливого героя-любовника, крадусь возле стеночки, приоткрываю дверь, чтобы глянуть, кто там не вовремя, и, конечно, – ну, даже сомнений не было, – вижу на пороге сначала огромную шляпу, а потом и свекровь. Бывшую – слава богу.

Я едва не ляпаю, почему без предупреждения?! Но одумываюсь. Сказать нечто приветливое не могу, правду – тоже, поэтому молча смотрю на нее. Она тоже не спешит здороваться и уверять, что рада меня лицезреть. А потом замечает кое-что за моей спиной и, вскрикнув, тревожит уснувшую шляпу.

– Мой сын! О боже! Что ты с ним сделала?!

Так, понятно, думаю я, надо было перетащить Яра в зал, да кто же думал, что его мамаша снова заявится так не вовремя. Прямо и не знаю, какое из двух ее появлений хуже: первое, когда застала лежащими нас с Яром в постели; или второе, когда он один отдыхает без сознания в коридорчике на собачьем коврике?

Делать нечего, открываю ей двери, покаянно вздыхая.

Она делает шаг, и я вижу, как шляпа снова качается в шоке из стороны в сторону, а потом только перевожу взгляд на ее лицо: рот распахнут, хоть трамваи пускай по такому тоннелю, глаза как две гальки у моря – вроде одно и то же, а присмотришься, и размер разный, и цвет, и какая-то странная форма.

– О боже! – повторяет она. – А что ты сделала с Яром?!

То есть… получается, в первый раз она имела в виду Егора? А что с мальчиком, интересно, может случиться? Оборачиваюсь, и застаю занимательную картину: неподалеку от Яра на полу лежит горсть желто-белых хлопьев, которыми жадно похрустывает собака. Рядом сидит Егор и жует точно такие же хлопья. Никаких опознавательных знаков, что это мои диетические хлебцы, понятно же, нет. Именно это поразило ее поначалу, а потом она увидела лежащего рядом с собакой Яра и…

– Один с синяком вполлица и собачьим кормом, второй весь расцарапанный и не знаю, дышит ли вообще… Ты… их… О боже… Это ты их!

Выходит, что я. Но самое интересное, что помогать-то она ни одному, ни второму не рвется, только дышит, как рыба, брошенная об лед, и стоит в красивой позе ослепленной своим отражением медузы. Мол, любуйтесь мной, я так переживаю, я в ужасе, я безутешна!

Яр, простонав, дергает рефлекторно рукой, приоткрывает глаза и начинает осторожно, с помощью устойчивой стеночки, подниматься.

– А вы помочь не хотите? – интересуюсь у свекрови.

Нет, не хочет. Вместо этого поправляет шляпу и сумочку.

– Что это было? – тряхнув головой и, уверена, пожалев об этом, спрашивает меня Яр.

– Забыл? – огорчаюсь. – Пока Егор был в комнате, мы ловили друг друга по коридору. И, кажется, кто-то попался.

Взгляд Яра наконец проясняется, и вообще он быстро приходит в себя. А заметив охающую мать, почти неуловимо примеряет маску хозяина жизни, мол, так все и было задумано. С минуту они рассматривают друг друга, но нет ни приветствий, ни объятий, как в нашей семье.

– Ты снова пришла без предупреждения, – наконец говорит Яр.

– Прости! Я уже поняла, что попала в разгар ваших игр!

Яр в два шага приближается ко мне, опутывая руками и нежным касанием пальца к шее. Я прижимаюсь к нему спиной, случайно наступив на ногу, но его это не расстраивает. Он просто расставляет ноги, взяв в плен мои, а палец и губы при этом никуда с моей шеи не исчезают.

– Может, хватит уже этих нежностей? – справедливо возмущается свекровь.

И я бы поддакнула ей, если бы не старалась сыграть в семью ради Егора. Я бы с таким удовольствием заехала кое-кому в прижимающийся пах, но… А это жарко в комнате или только мне?

Свекровь, кажется, подсчитывает количество ударов моего сердца – так внимательно присматривается, склонив голову набок, и очень сосредоточенно вслушивается. Нет, это не я дышу как загнанный конь! Не я! Но по взгляду свекрови вижу: вряд ли поверит. А когда я подозреваю, что свекровь доходит до точки кипения, чтобы высказать мне, что думает, без реверансов, выручает Егор, как раз дожевавший хлопья.

– Привет, мам! – говорит он и поучает своего друга-псину: – Поздоровайся с моей мамой. Ну?

Псина, косо посмотрев на шляпу, потом на женщину, играет в игру-молчанку, а мальчишка, поглаживая ее, уговаривает:

– Ну, пожалуйста. Что тебе, сложно? Может, она увидит, какой ты хороший и возьмет тебя с нами в Нидерланды. Мама приехала за мной, а я без тебя никуда не поеду. Ну, давай, гав-гав! Попробуй! Гав-гав!

– Это ты! – палец свекрови пытается проткнуть насквозь разделяющее нас пространство. – Ты научила моего сына гавкать и использовать дешевый шантаж!

И пока я придумываю, как мягче послать, слышу, как сзади, по-прежнему удерживая меня, чтобы не вырвалась и никому не навредила, Яр подливает масла в огонь.

– Мур-мур, – говорит он, лизнув мою шею, – мур-мур.

А мурлыканье и правда на кошачье похоже, даже невольно желание мелькнуло обернуться и дернуть за хвост.

– Ну, теперь, по крайне мере, понятно, откуда у Ярослава эти царапины, – дама в шляпе облегченно вздыхает. – Но почему у Егора синяк?

– Да подрался! Мы к Злате домой ездили, меня ее бабуля отпустила с мальчишками во дворе поиграть, вот я с ними и познакомился! – честно палит контору Егор, а потом, будто этих признаний мало, добавляет: – А я решил в школу пойти с новой четверти, в обычную, для всех. Хочу быть поближе к народу!

Свекровь поразительно долго держится после новостей и увиденного на высоченных каблуках, и даже пытается усвоить новую информацию.

– А это у вас кто? – тычет острым когтем в задумавшуюся собаку. – Как зовут?

У меня почему-то крутится в голове песенка «…За звезду полжизни… За Луну свободу…», и я после недоуменных переглядываний, выдаю:

– Звезда!

Мурлыкающий кот позади меня пораженно застывает. Егор распахивает рот, забыв, что сегодня день сострадания даже к мухам. Свекровь с протяжным стоном снимает шляпу. А Звезда, как говорится, в шоке.