Текст книги "Дыхание осени"

Не сдерживаю стона разочарования, когда Яр отстраняется. Он идет к двери, говорит с каким-то мужчиной, который пытается меня рассмотреть, а до меня, как до медведя в спячке, только доходит, что кто-то стучал. И вообще вдруг вспоминаю, что носом шла кровь и что я, наверное, испачкала Яра, а сейчас этот мужчина увидит и…

В общем, настроила новую башню, а когда Яр вышел из комнаты, оставив меня, башня так выросла, что грозилась свалиться кому-нибудь на голову.

– Любуешься садом?

Обернувшись, ловлю поцелуй и присматриваюсь: на рубашке и пиджаке крови нет. Уже легче, еще один поцелуй, и осталось совсем немного до второго дыхания. Между поцелуями спрашиваю, что скажут его друзья, если я буду в джинсах.

– Вздохнут с сожалением, что не в пеньюаре.

– А по правде?

– По правде? – его улыбка ужасно заразительна. – Поздравят, подарят подарки, разъедутся по делам, а к вечеру сами переоденутся в джинсы. Думаю, с брачной ночью мы справимся сами. Ну что, ты мне все-таки скажешь, как себя чувствуешь?

А ведь, действительно, я так ему и не ответила. И как он вспомнил? Хотя он, наверное, и не забывал, ему ведь нужно знать: будет ли на его свадьбе невеста? И если будет, то в чем?

Ну выбора нет: все-таки джинсы и майка. Надеюсь, Яр не медийная персона и снимки не просочатся в прессу, потому что если их увидит моя бабушка…

Вспомнив о ней, вспоминаю, что никому из родных не сказала о свадьбе!

– Пятнадцати минут тебе хватит? – заметив мою активизацию, Яр предлагает принести себя в жертву заскучавшим гостям и служащему загса.

– Я уложусь в пять, но мне нужен твой телефон.

Достает из нагрудного кармана платок в синюю клетку, – надо же, даже платок в тон, – прикладывает мне над губой, убирает обратно в карман. Видимо, запеклась кровь, но как тогда он меня целовал?

– В пять? Интересно.

В момент, когда мобильный переходит в мою ладонь, Яр притягивает меня к себе и впивается в губы. И все сомнения, все напряжение этого дня тают под его натиском.

– Осталось четырнадцать. Все еще много?

Улыбается, видимо, крайне довольный собой, а я вовсе не против. Хочу его. Всего. Хочу сильно, потому что мне кажется, на этот раз у нас все получится… Я смогу…

Прижимаю его к двери – смешок, но сопротивления нет. Расстегиваю пуговицу на его брюках, тяну вниз молнию. Запах сандала усиливается – аха, смешивается с запахом его возбуждения, и вот уже не он – я спиной подпираю дверь, и его рука у меня под платьем. Я дышу поцелуями Яра, живу его ласками, извиваюсь, притягиваю к себе, и совсем чуть-чуть остается до звезд, когда все заканчивается…

Снова не вышло…

Снова…

Теплое дыхание щекочет мне шею, но вместо улыбки накатывает грусть. Странно, почему грусть, а не отчаяние.

У меня ничего не вышло, а я, дефективная, еще собираюсь замуж?!

– У нас все получится, – шепчет Яр, вынуждая смотреть в глаза. – Обещаю.

Второе за день обещание, но я почему-то верю.

– Теперь действительно осталось только пять минут. Не задерживайся. Я жду тебя внизу. Жду, слышишь?

Я позволяю себе несколько раз мысленно повторить его последнее слово «жду» и отбрасываю неудовлетворенность и страхи прочь. У меня почти получилось, за два дня практики это немало, тем более что многие живут без оргазмов всю жизнь. Яр обещал, а телу просто нужно привыкнуть к новым для него ощущениям.

Звонок родным, путаное объяснение, что встретила хорошего парня и мы с ним решили попробовать. Папина угроза, что он там кому-то попробует. Мои еще более путаные повторные объяснения и отговорки, почему не сказала, что расписываемся. Не стала пугать их историей нашего с Яром знакомства, сказала, что это было как вспышка, и в чем-то не солгала.

Бабушка приняла весть философски, сказала, что в нашем роду отродясь старых дев не было, в общем, одобрила, даже не видя зятя.

Я уложилась в четыре минуты, за минуту сменила платье на джинсы, несколько секунд, чтобы собрать волосы в хвост, – с распущенными жарко, – и на выход, туда, где ждут. О гостях стараюсь не думать. Я иду не к ним, а к Яру, и замуж выхожу не за них, и мне безразлично, что они обо мне подумают. Но все равно ли их мнение Яру?

К последней ступеньке скисаю, как помидор в горячем рассоле, и неудивителен тихий вопрос жениха:

– Тебе действительно лучше?

Выдавливаю из себя улыбку. В голове одна мысль: вырвать руку из его и бежать! Бежать! Но постепенно с теплом ладони любовника мне передается его уверенность, и я могу дышать спокойно, осматриваться и даже различать лица гостей.

– Лариса! – выкрикиваю восхищенно.

Подруга игриво крутится в коктейльном платье передо мной и знакомым Яра, тем самым, что увез ее из бара на машине. Красивое платье, сшито как на нее, но не из ее гардероба – сомнений нет; сомнения только в том, крутится она для меня или для Стаса?

Лукавый блеск в глазах и хрипотца, когда я звонила и просила встретить меня, безошибочно указывают на второй вариант. Когда расстанутся, она выплачется у меня на плече, а пока пусть надеется, пусть верит, что этот окажется подходящим.

Не для нее этот Стас. Чувствую, вижу это, но как рыбка в аквариуме – объяснить не могу.

Лариса салютует бокалом с шампанским и подбородком показывает вправо на Яра. Пока я отвлеклась на подругу, его вниманием завладела тихоголосая брюнетка и льнет к нему, а грудь четвертого или пятого размера бесстыдно лежит у него на предплечье.

Почему он не отойдет? Почему терпит два килограмма сальных желез и приторно-сладкий запах? Почему что-то шепчет ей, сдвинув брови? Недоволен, но не отходит, а она как змея обвивает его.

Раздражает и сама женщина-кобра, и ее хриплый смех, и насмешливый взгляд в мою сторону. Мне едва удается погасить волну раздражения до того, как Яр оборачивается. А что я? Ничего. Стою, жду, улыбаюсь приветливо и чуть смущенно, как полагается наивным невестам, и совсем никого не ревную.

Яр выныривает из-под груди женщины, берет меня за обе руки и становится напротив. Лысый мужчина в явно маленьком на него костюме становится по правую от него сторону, и пока я в замешательстве смотрю на него и его блокнот, Яр озвучивает мои подозрения:

– Сотрудник загса, – и уже говорит ему: – Приступайте.

Но все не так быстро.

Пыхтение за моей спиной, легкий толчок в пятую точку, мол, подвинься, и с левой стороны оказывается темноволосый насупленный мальчик лет девяти-десяти. Он смотрит с вызовом на Яра, презрительно – на меня, а я смотрю на него в шоке и думаю: это кто… это… это…

– Мой шафер, – снова отвечает на не прозвучавший вопрос, жених. И уже ему: – Ты доволен?

– Не очень, – взгляд мальчика в упор на меня.

И вот я как-то с мальчиком совершенно согласна: одно дело – выйти замуж за незнакомца и совсем другое – за незнакомца с ребенком.

Лариса, как верная подруга, удачно оказывается рядом, потеснив женщину-кобру.

– Справишься, – шепчет она, качнувшись на каблуках, и я понимаю, что в обморок лучше не падать. Наоборот, надо стать так, чтобы если Лариса качнется сильней, успеть подхватить любительницу шампанского.

Служащий загса начинает торжественную речь. Лариса зевает мне в ухо. Яр улыбается, словно действительно счастлив, а мальчик не оставляет попытки убить меня взглядом. А что я? Пытаюсь не передать зевоту Ларисы дальше, улыбаюсь бесстрашно Яру и отвечаю взаимностью мальчику одновременно.

– Подождите, – прерывает служащего Яр, и тот с готовностью замолкает. Мол, сам устал, спасибо, что дали отдышаться. Вытирает лысину платком – кстати, платок в синюю клетку, – в один глоток осушает бокал с шампанским, а меня так поражает платок и его поведение, что я на время забываю о мальчике.

– Задавай сейчас, – Яр ласково прикасается к моему лицу, и повторяет, видя мою растерянность. – Задавай сейчас, лучше все выясним сразу.

И то ли жара, то ли присутствие женщины-кобры, то ли упрямый взгляд мальчика заставляют сморозить глупость. Жених прервал церемонию, видя, что я в сомнениях, дал время все выяснить, а я на полном серьезе спрашиваю: почему у служащего такой же платок, как и у него?

Пока Яр и гости смеются, я успеваю прийти в себя и задать действительно важный вопрос.

– Ты был женат?

– Да.

Больше вопросов нет, все понятно, мальчик – его приданое. У меня и такого нет.

– Продолжайте, – киваю служащему загса.

Он недоволен, что его отрывают от второго бокала, но кряхтит и вновь берет в руки блокнот, считывая с него напутствия молодоженам.

– Нет, постойте, – прерывает невнятную речь Яр.

– Передумал? – улыбаюсь ему.

– Боюсь, что недоговоренности заставят передумать тебя, – возвращает улыбку и строго смотрит на мальчика. – Представишься или опять все делать мне?

В темных глазах мальчишки мелькает нечто такое, от чего мне становиться его жаль. Рука тянется к его темным волосам, но мальчик делает шаг в сторону и ощетинивается еще больше.

– Егор, – цедит сквозь зубы.

– Злата, – почти в том же тоне говорю я и зарабатываю ухмылку.

– Брат, – уже не так зло.

– Невеста, – уже почти мягко.

И мальчик мне улыбается.

– А ты, оказывается, бываешь красивым, – говорю я.

– А ты, оказывается, не всегда истекаешь кровью, – говорит он.

И мы улыбаемся одновременно, а мальчик снова подвигается ко мне ближе.

– Сегодня кто-нибудь женится?!

Возмущение служащего гаснет под нашими взглядами, но подействовал наверняка только Яр, а мы так – для массовки. Церемония возобновляется, но я почти не вслушиваюсь в лепет слов, одинаковых для миллионов пар.

Мне кажется, наша пара не такая, как остальные, и семейная жизнь у нас будет не такой, как у остальных, банальной, постной, приправленной бытовыми проблемами.

Заикаясь, но служащий дочитал свою речь. Нам позволили поцеловаться, но мы при гостях только соприкоснулись губами и сразу перешли к прослушиванию поздравлений и пожеланий, сбору карточек вместо сервизов и утюгов.

– С тебя шуба за такое знакомство, – вздыхает на прощанье подруга.

Гости тянутся к выходу, и вот мы вдвоем.

В нашей комнате.

Ступаем в новую жизнь по белому ковролину. И я с каким-то пугающим отчаянием вдыхаю сандаловый запах своего мужчины, еще не зная, что в наших отношениях будет такое разнообразие специй, что я буду просить небеса о постном. А самой сладкой из них для нас окажется соль.

Глава № 4

Первая брачная ночь, но по сути для нас с Яром – вторая.

Он давно спит, а я, положив голову и руку ему на грудь, смотрю на свое кольцо, массивное, золотое, с пузатым желтым бриллиантом, подмигивающим лунным светом. Я замужем. Не так… Я за мужем. И не нужно быть ясновидящей, чтобы определить, кто в семье из нас главный. Мой муж (странно звучит, непривычно) для власти рожден, он словно соткан из ее властных нитей, а меня пугает ответственность за других. Проще сделать самой, чем поставить задачу, проще взять удар на себя, чем подставить, проще подставиться, чем просить прикрыть.

Я вообще не помню, чтобы кого-то просила, разве что…

– Пожалуйста… пожалуйста, Яр… Не могу больше… еще… пожалуйста…

Сердце ускоряет ритм от воспоминаний, а мне до сих пор не верится, что это я… Нет, то, что противоречиво – на меня похоже, есть во мне двойной знак, хотя и не явный, но чтобы просить…

А память, хитро оскалившись, показывает вырванный из вчерашнего кадр. Мы с Яром одни, в нашей комнате, свадебные тосты остались за дверью, – ступаем по белому ковролину, ступаем, ступаем, пока я вдруг не взлетаю.

– Что ты делаешь? – взвизгиваю от неожиданности на руках Яра.

– Традиция. Забыл сделать это раньше.

– Не забыл, – обвожу пальцем дугу светлых бровей, намекая на свое первое появление в доме.

– Это другое, – отмахивается и, вопреки моим ожиданиям, садится в кресло, поворачивает меня так, чтобы я видела сад, и какое-то время мы молча смотрим в распахнутое окно. Меня удивляет, почему мы сидим в доме, если сделать два шага – и вид откроется значительно лучше, но потом вспоминаю об охране, о камерах и понимаю, что ему хочется немного побыть вдвоем.

Откидываю голову ему на плечо, прищурившись, скольжу взглядом по красным цветам и замечаю, что вон та клумба, правее, похожа на алую простынь в кровати Яра. Оглядываюсь, чтобы сравнить, и попадаю в ловушку насмешливого взгляда.

– Не терпится, мм?

Смутившись, ляпаю первое, что приходит в голову:

– А как называется такое окно в пол?

– Французское.

– А почему в саду цветы только красные?

– Я уже говорил, вспоминай.

Хмурюсь и наконец отвечаю сама себе:

– Потому что ты любишь красный.

Зарабатываю поцелуй-бонус.

– Только красный?

Хмурится как я секунду назад.

– Нет, еще золотой, – накручивает на палец мою прядь, заглядывает в глаза. – И… серый? – его палец кружит возле моего соска. – И бледно-розовый. – Майка ползет вверх, а взгляд Яра спускается. – И белый, с кружевами.

Мой слабый протест, что нет цвета «белого с кружевами», заглушается алчущим поцелуем. Он прав, мне не терпится повторить, потому что, несмотря ни на что, нравится близость с ним. Нравится прижимать бесстыдно к себе, прижиматься к нему и стонать ему в губы, и впитывать его стон, и прокручивать позже в памяти, вот как сейчас, когда он не видит, как снова горят мои щеки…

Он спит, а мои пальцы рисуют узоры на его груди.

Мое тело еще хранит отблески страсти, что мы разделили. Полет, ощущение легкости, взрыв под натиском его языка… это было прекрасно, великолепно, вот только чувство незавершенности не покидало.

Понравилось, но…

Жаль, что опять было «но».

Он сказал, что неважно, сказал, что продолжим пробовать, но уже завтра, сказал, чтобы я помнила его обещание. Я помню. И конечно, не откажусь пробовать, много, часто, как скажет, не могу им насытиться… когда-нибудь… возможно… когда мы станем дедушкой с бабушкой… Но пока мы усердно работаем, чтобы у нас появились дети… Для начала хочу одного, а потом… остановимся, когда скажет Яр.

Успокоенная мерным дыханием, подтягиваюсь чуть вверх, пристраивая голову на плече мужа, и падаю в дрему без сновидений. Выныриваю из нее, когда солнце в зените. Первым накатывает осознание, что в постели одна, потом нос улавливает аромат жасминового чая и не лжет – на журнальном столике стоит расписанная маками чашка, рядом глазированный сырок.

Откуда Яр знает о моих привычках?

Нахожу ответ рядом с подушкой: «Да, чай жасминовый. Да, сырок ванильный. Не спрашивай, ты знаешь. Мне пора, буду поздно. Макар тебе все покажет. Целую тебя сама выбери куда…»

Чай горячий, словно заварили минуту назад, вкусный, приятно обжигающий небо. Вот оно, утро замужней женщины, размышляю под расправу с ванильным сырком. Непривычные к гимнастическим нагрузкам мышцы немного ноют, подтверждая, что не приснилось – спала не одна и уснула не сразу. Бриллиант отбрасывает лимонные блики – да, замужем, не сомневайся. Ванная, которую можно смело сдавать квартирантам, приветливо распахивает двери: мужской шампунь, крем для бритья, мужская бритва – выбирать не приходится, пользуюсь тем, что доступно. Волосы сушу полотенцем, а не феном, мне кажется, они никогда не были такими пушистыми. Лицо немного сушит от недостатка крема, рискую с экспериментом и теперь ментолом пахнут не только мои ноги. Холодит, бодрит, день пережить можно.

Разнежившись, облачаюсь в многострадальные майку и джинсы и, взяв с собой назначенного мужем проводника, еду к Ларисе за вещами.

Как-то я не учла, что день и вокруг могут собраться люди, а сумки у меня старенькие, пластмассовые в клетку. Утешает одно: клетка бело-красная, так сказать, в любимой цветовой гамме Яра. Пытаюсь схватить хоть одну, вынести к машине, но водитель опережает.

– Это моя работа, – и смотрит так, будто я его увольняю.

Приходится бездельничать и в дверях квартиры болтать ни о чем с подругой. Ну это я думаю, что ни о чем, а у нее на меня планы.

– Привыкай, – науськивает и подмигивает многозначительно. – Ты теперь из богатых, а они с авоськами не бегают, не солидно.

– Это не авоськи.

– Ты права, это хуже. Купишь кожаные чемоданы и будешь модно путешествовать по заграницам, – мечтательно закатывает цыганские глаза и вдруг пронзает меня решительным взглядом. – Лучше всего путешествовать налегке и с подругой. Мужчина или напьется и пролежит в номере гостиницы, или не напьется, и тогда и ты пролежишь в номере гостиницы. А с подругой можно знакомиться с архитектурой там, кафешками, меховыми магазинами…

Ну вот, старая песня про шубу…

– Мне пора, – спешу за Макаром и последней клетчатой сумкой.

Лариса снисходительно машет рукой на прощанье, пускает театральную слезу, но я прекрасно знаю, что это временная отсрочка и к вопросу мехов мы еще вернемся, а страдания по одиночеству закончатся спустя минуту после моего отъезда.

Так и есть, обернувшись у машины, вижу ее в окне с телефоном. Машу рукой и прячусь за тонированными стеклами. Так, теперь в агентство недвижимости, написать заявление об увольнении, и вуаля.

Вуаля не выходит.

Директриса уговаривает остаться; видя, что я настроена серьезно, пытается втиснуть меня в рамки путаного законодательства и припугивает двухнедельной отсрочкой. Я не лучший сотрудник, но и не худший, надо – делаю, но если я соглашусь, мы обе ничего не выиграем. Я просижу две недели в офисе, и не факт, что буду не просто сидеть, а работать, к тому же, если на меня надавить, принесу липовое заявление от другой фирмы, мол, ждут меня уже, берегут место, и уйду со скандалом, нервами, но по переводу. А жизнь длинная, шарик круглый. Наконец, директриса смиряется и подписывает заявление, она даже улыбается и толкает длинную напутственную речь, но смотрит не на меня, а на бриллиант.

– А кем твой муж работает?

Так и хочется огрызнуться, но делаю лицо и загадочно улыбаюсь. Думаю, мне положен Оскар, потому что я не играю, я действительно ничего не знаю о своем муже! Ну кроме имени, отчества, фамилии и адреса, по которому он в данный момент проживает. Как в школе говорили: в уме плюсую один? Я в уме плюсую икс, потому что помню фразу о нескольких квартирах, на одну из которых он хотел привезти меня.

Для чего ему несколько?

Или правильней задать вопрос: для кого?

Настроение рушится под башней, которую я ловко и, главное, очень быстро снова сооружаю. Когда выходим из машины, я прошу водителя отнести сумки в мою комнату, но оставляю их не разобранными у порога. Нет сил, нет желания что-либо делать.

На минутку ложусь в кровать, но едва голова соприкасается с подушкой, слышу, как приоткрывается дверь и кто-то входит.

– Тебе никто не говорил, что, прежде чем лечь спать, нужно снять верхнюю одежду?

А по закону подлости входит тот, кому я в этом доме меньше всего нравлюсь.

Тихие шаги, кровать прогибается у подножья. Я лениво приоткрываю один глаз: мальчик сидит на краешке, того и гляди навернется, а смотрит хозяином.

– Тебе никто не говорил, что, прежде чем зайти в чужую комнату, нужно постучать в дверь?

– Это комната моего брата, – сопит ежиком.

– Пусть так, но с недавних пор я здесь тоже сплю.

Глаза Егора так и сверкают темными звездами, а следующая фраза сочится ехидством:

– Рассчитываешь надолго?

– А ты рассчитываешь, нет?

– Ага, – и счастливо улыбается.

Нет, я за мир во всем мире, и дети – цветы в жизни. Наверное. Я только против мира за мой счет и на дух не перевариваю кактусы.

– Родители явно перестарались, когда учили тебя никогда не врать.

– Не лгать, – поправляет машинально, и улыбка его скисает.

Так, что-то связано с его родителями. Надеюсь, они живы и я перестану чувствовать себя без вины виноватой.

– Так и будешь валяться весь день?

– Лежать, – поправляю его и не рвусь отвечать.

Подумав, мальчик принимает поправку, но на своих условиях.

– Так и будешь лежать в верхней одежде на чистой постели весь день?

– Я же сняла обувь, – отмахиваюсь и зарабатываю улыбку. – А ты так и будешь сидеть у меня в ногах, пока я не встану?

– Больно надо, – огрызается и кряхтя, как старичок, встает. – Хочешь экскурсию по дому?

– Мебель рассматривать?

Хихикает, и слишком серьезное лицо сменяется детским. Подвох в чем-то есть, даже не сомневаюсь, но иду следом, хожу терпеливо из комнаты в комнату, но без интереса. Сюда бы Лариску запустить – было бы визгов, восторгов, она бы постаралась отстать от гида и в одной из комнат хоть на несколько дней затеряться. Тем более что гид неразговорчив, сам себе на уме, а комнат великое множество.

Первый этаж осмотрели. И, собственно, что я могу объективно сказать о доме? Белая остроконечная громадина, которой он представляется снаружи, не изменяет себе изнутри. Много светлых тонов, но ничего лишнего, не знаю, модерн это или минимализм, или это вообще одно и то же. Мне больше всего нравится кухня, хотя я и не любитель готовить, просто уютно там, по-домашнему, и улыбчивая повариха чем-то похожа на мою маму. Ямочками на щеках, наверное, и большими глазами. Во мне просыпается любопытство – какой из себя доктор, которому она нравится? Но видеться я с ним не жажду и рада, что избежала прошлой встречи. Когда-нибудь, просто так, за чаем и пирожками…

Второй этаж, как и первый, осматриваем в молчании, хочу вернуться в нашу с Яром комнату и начать разбирать вещи, но иду следом за мальчиком.

– Почему ты не в школе?

– Я обгоняю школьную программу, – поясняет, не оборачиваясь. – Таких не любят, поэтому я занимаюсь экстерном и не со школьными учителями. Все задания на сегодня я сделал.

Мне слышится обида, но мальчик равнодушно добавляет:

– На следующий учебный год я все равно уезжаю в Англию. Нет смысла привыкать к кому-нибудь постороннему.

Вот теперь оборачивается и очень внимательно смотрит на меня, прежде чем открыть следующую дверь.

Я ничего не знаю о нем, я даже не знаю, где его родители и как их зовут, и мне стыдно немного, что пыталась воевать с мальчишкой. Чувство вины растет, и вот я едва не кусаю локти.

– Входи.

Зрительный контакт обрывается, и локти мне благодарны. Егор смотрит в окно, я – на стол, ноутбук и два противоположных друг другу кресла. Смежная комната с нашей оказывается кабинетом Яра. Шкаф с документацией, на одной из стен огненная картина с апокалипсисом, а мой взгляд приклеивается к песочным часам.

Прохожу вглубь, понимая, что лучше выйти, что вряд ли мое присутствие здесь понравится хозяину, но ничего не могу с собой сделать. Как завороженная, смотрю на песочные часы на полке. Почему они здесь? Как часть интерьера или Яр что-то действительно измеряет ими? Застыли, кажутся мертвыми, но стоит перевернуть колбу…

Маленькая рука протягивается и переворачивает, и я слежу за повеселевшими песчинками. Улавливаю какой-то звук, но не могу оторваться от созерцания. Мне кажется вдруг, что они отмеряют что-то важное, что-то важное именно для меня.

Последняя песчинка падает на своих сотоварищей, а я, оглянувшись, обнаруживаю, что в кабинете одна. Первое, что приходит в голову – ловушка, дверь закрыта и мне придется провести здесь весь день, пока не вернется Яр. Но тут же успокаиваюсь, заметив полосу коридора.

Егор просто ушел? В этом и заключается подвох? Странно, неужели он думает, я не найду дорогу в соседнюю комнату? Оглядываясь напоследок, замечаю, что верхний ящик стола выдвинут. Ну конечно! Он открыл его, а Яр подумает, что это я копалась в его вещах!

Решительно задвигаю ящик.

– Тебе что, не интересно, что я хотел тебе показать?! – мальчик стоит в дверях и смотрит на меня как на предателя.

– Я буду рада, если ты посчитаешь нужным показать мне что-нибудь свое, – говорю ему.

Егор не сдается так просто, стоит в дверях – не отпихивать же, смотрит то на меня, то на стол, потом предпринимает еще одну попытку.

– Там рисунки.

Я молчу.

– Красивой девушки.

Я все еще молчу.

– Которая очень нравится моему брату.

Я не знаю, почему все еще молчу.

– Он сохнет по ней уже несколько лет!

Молча отодвигаю мальчика в сторону и иду в смежную комнату, удивляясь сама себе, что не отодвинула плохиша раньше. Берусь раскладывать свои вещи по полкам и сажусь на ковролин в раздумьях. А какие полки мои? Могу ли я занимать их?

Я думаю о полках, о своих дешевых вещах, которые дико будут смотреться рядом с дорогими вещами Яра, я думаю о чем угодно, только бы не думать о рисунках неизвестной девушки. Соблазн манит пойти и проверить, есть ли они там, и если есть, посмотреть на ту, по которой сохнет такой мужчина, но… Интуиция советует этого не делать.

Вещи пока оставляю в покое, расставляю баночки с кремами и прочими необходимостями в ванной. Красота какая, и зубной щетке Яра уже не так одиноко. Переодеваюсь в бриджи и топ, кое-что закидываю в корзину с бельем. Вот выделит муж мою территорию – тогда смело разберу остальное!

Но когда Яр приходит, не успеваю заговорить с ним об этом. Ужин в компании мальчика – и вот одни, как оголодавшие звери, набрасываемся друг на друга, примериваясь, чем бы полакомиться в первую очередь. Меня привлекает в нем все! А у него есть любимые блюда…

– Яр, – интересуюсь гораздо позже, чуть отдышавшись, – а где родители Егора?

– Там же, где и мои, – отшучивается.

– А по правде?

– Не вру, хочешь – перекрещусь?

– Твой брат тебя бы поправил, что правильно говорить «не лгу».

– О, у вас состоялось близкое знакомство, – с интересом переворачивается ко мне.

Он ждет, что я начну рассказывать в подробностях, но я не хочу говорить, что мы были в его кабинете. Вот сейчас я ничего не хочу знать о той девушке, рисунки которой он хранит, поэтому кратко говорю, что ходили по дому.

– И как тебе дом? – глаза лукаво поблескивают, кажется, будто читает мои мысли.

– Большой. Красивый, – добавляю, подумав.

– Похож на дом, о котором ты мечтала для себя?

– Нет, – отвечаю совершенно честно. – Слишком большой.

– И красивый? – смеется, прижимая меня к себе. – А я похож на мужчину, о котором ты мечтала?

Он становится абсолютно серьезным, а я теряюсь и прячу взгляд у него на груди, и вообще чувствую себя так, будто шаг в сторону, и оступишься, а внизу… никого.

– Я хочу быть не просто твоим первым мужчиной. Я хочу быть твоим мужчиной, Злата. Но если честно, я не знаю, примешь ли ты меня всего.

Меня пугают его слова, кажется, будто кто-то перевернул песочные часы и отмерил время, и если мы не успеем…

Прижимаюсь к нему. Вжимаюсь в него. Обхватываю ногами, перекатываясь сверху.

– Мы уже пробовали, – шепчу, спускаясь поцелуями ниже пупка, – ты помещаешься весь, без остатка …

Мы оба знаем, что он имел в виду совершенно другое, а я избежала ответа, но когда я спускаюсь еще ниже, а его ладонь надавливает мне на голову, это перестает иметь хоть какое-то значение.

Мы едины…

Мы отдаемся друг другу и страсти…

Спустя время, удовлетворенный, он рассказал о своих и Егора родителях. Ничего тривиального, так часто бывает в состоятельных семьях: у них своя жизнь, детей обеспечили и оставили. К тому же Яр давно жил отдельно, а Егор в следующем году уезжает в Англию. Нет, не к родителям, они в Нидерландах, просто в Англии он получит достойное образование и зеленый билет в будущее.

– У тебя тоже такой билет?

– У меня золотая карточка с рождения, – снова отшучивается, как всегда, когда не желает отвечать.

– А Егор хочет ехать?

– А что его здесь держит?

– Ты?

Вздыхает, и я думаю, что промолчит или снова отшутится, но слышу едва различимо и так, будто звук кто-то вырывает силой:

– Я для него такой же чужой, как и остальные.

Ворох вопросов, но не решаюсь задать. Не сейчас. Не все сразу. Утешительно ласкаю грудь мужа и чувствую, как проваливаюсь в сон, и поцелуй чувствую, утешительный, для меня, и так же, как несколько минут назад, слышу сдавленный голос Яра:

– Эта девушка…

Задерживаю дыхание. Сейчас он скажет, что никаких рисунков нет или что все это в прошлом, или что его брат – фантазер…

– Забудь.

Я лежу у него под мышкой, стараюсь не выдать себя дыханием и усиленно машу ресницами, несмотря на то, что слез никто не увидит. Но когда горячая капля все-таки сползает, ладонь Яра прикасается к моей щеке, уничтожая предательницу. Жаль, что так же просто я не могу расправиться с ревностью, изъедающей меня острым перцем, и диким желанием увидеть лицо незнакомки.

А что, если завтра…

– В моем кабинете видеокамеры, – вовремя предупреждает Яр.

Но как он догадывается о моих замыслах?!

Лежу, думаю, голова пухнет, ни одной светлой мысли, зато совсем забываю, что собиралась поплакать.

– Все? Добрых снов, – муж переворачивается на бок, я прижимаюсь к его спине, и имела я в эту минуту незнакомую девушку с рисунка! Он мой и со мной, а что было и было ли, меня не касается.

– Добрых снов, – желаю абсолютно искренне и засыпаю с улыбкой.